Текст книги "Играй!"

Теодор повернул голову, прямо встречая его изумленный взгляд.

– Ты добр ко мне. Ты не относишься ко мне предвзято.

Кристофер не знал, что ответить. Казалось, он относился к нему как угодно, только не с добротой. Но, видимо, он ошибался.

Теодор еще много чего хотел добавить.

Тебя не волнуют мои деньги и положение моих родителей. Ты от меня не шарахаешься, не смотришь со страхом, не лебезишь передо мной. Ты разговариваешь со мной спокойно, шутишь со мной, не ждешь от меня ничего. Не прячешь взгляд, не пытаешься флиртовать или добиться чего-то. Ты – просто ты.

Но вместо этого он приблизился к нему и прошептал на ухо:

– Смотри не пожалей об этом, Крис. Все рано или поздно жалеют.

Он легко оттолкнул Кристофера от себя и вышел из кабинета.

Кристофер огромными глазами смотрел ему вслед, чувствуя головокружительное разочарование.

– Если ты думаешь, что я снова буду бегать за тобой, то ты ошибаешься, – пробормотал он себе под нос, хотя ему очень, очень хотелось побежать за ним.

Вместо этого он вернулся в актовый зал, в котором царила непривычная тишина.

– Он ушел, – устало сообщил Кристофер и добавил, не сдержавшись: – Надеюсь, вы довольны.

Ребята пристыженно переглянулись.

– Крис, ты не можешь так, – без особой уверенности начала Джессика. – Ты не можешь оправдывать его, когда знаешь…

– Джесс, – оборвал он ее, – люди иногда меняются. И когда они меняются, им нужно помочь. Он ждал этой репетиции! Он хотел показать себя! И для него важна была ваша реакция, а вы… – от возмущения он не мог подобрать слов.

– Но он действительно был плох, – вставил Остин, невольно сжимаясь, когда Кристофер перевел на него раздраженный взгляд. – Ты не можешь с этим спорить!

– Да, Остин, он был плох, – внезапно вмешался мистер Уилсон, подходя ближе к Кристоферу и ободряюще сжимая его плечо. – Но он стал намного лучше. Я не хочу оправдывать его поступки по отношению к вам, но подумайте вот над чем: вы можете принять его в свой круг, помочь ему выступить, позволить ему сыграть и посмотреть, как изменится его отношение после. А можете отказаться от этого. И посмотреть, каким станет его отношение сейчас.

Мистер Уилсон оглядел учеников, которые задумались над его словами.

– Но мы ему не нужны, – подал голос Итан.

– Это не так, – вдруг сказал Кристофер. – Это… неправда. Вы нужны ему.

Учитель улыбнулся и хлопнул в ладоши, выводя всех из ступора.

– В любом случае, давайте продолжим репетицию. А вы пока подумайте над моими словами и словами Криса. И если надумаете вернуть Теодора, сделаем это завтра!

Ребята приободрились, зашумели, забираясь на сцену, но Кристофер не разделял их воодушевления.

Он думал о Теодоре, и мысли эти были полны одновременно обиды, раздражения и какой-то странной тоски.

Он обижался на его слова. Раздражался из-за того, что тот ушел. Но почему тосковал? На это Кристофер ответить не мог. И, честно говоря, боялся искать ответ.

* * *

Стоило Теодору войти в столовую, как он тут же наткнулся взглядом на Кристофера, сидящего с ребятами из кружка и лениво ковыряющегося в овощном рагу. Сердце предательски пропустило удар, и Теодор раздраженно цокнул и отвел взгляд.

Его мучила совесть за то, что он ушел из актового зала, но еще больше его мучила совесть за то, как он поступил с Кристофером. Эти чувства – муки совести – были ему совершенно незнакомы, а потому он страдал от них еще сильнее.

Он настолько привык к своей маске, за которую никому не позволял заглядывать всю свою жизнь, что, когда почувствовал, как она трескается и опадает перед ребятами – перед Кристофером, – испугался.

Он хотел, чтобы Кристофер держался от него подальше. Хотел, чтобы был так близко, как возможно. Он ненавидел это чувство беспомощности, беззащитности перед кем-то, потому что знал, что за ним следовало.

Расставание.

Разочарование.

Боль.

Теодор не хотел проходить через это снова.

Так почему же ему было так плохо из-за этого? Он не в первый раз оттолкнул от себя кого-то. С Кристофером он, можно сказать, поступил мягко. Не было причин переживать.

Но он переживал.

Кристофер и сам выглядел каким-то грустным. Обычно улыбчивый и спокойный, сейчас он казался подавленным, уставшим, взгляда не поднимал от тарелки, хотя и не ел толком. Словно что-то его тяготило.

Может, его задели слова Теодора? Теодору нравилось думать, что он имел на него такое влияние. Хоть какое-то влияние. Это приносило особенное садистско-мазохистское удовольствие. Ведь если ты можешь выбить человека из колеи, значит ты что-то значишь для него, да?

Они прошли мимо стола актерского кружка, и кто-то из компании Теодора пихнул ножку стула Кристофера. Тот вздрогнул, поднимая голову, за столом воцарилась тишина. Теодор почувствовал на себе испепеляющие взгляды актеров и остановился, заставляя остальных застопориться.

Актеры заметно напряглись, ожидая неприятностей, – это было заметно по резко выпрямившимся позам, по нахмуренным лицам. Тут они снова были просто неудачниками. Тут у них не было никакого преимущества перед Теодором.

– Хочешь повеселиться, Теодор? – хмыкнул один из его друзей, Джонни, кладя ладонь ему на плечо. Теодор не смотрел на него, он смотрел на Кристофера, и Кристофер смотрел в ответ. Сложно было понять, о чем он думал и чего ждал. Теодор мог бы разочаровать его снова. Хотя как можно было разочаровать человека, у которого и без того наверняка невысокое мнение о нем?

Теодор медленно обернулся к Джонни, растягивая губы в холодной улыбке.

Казалось, даже время стало идти медленнее в ожидании его слов.

– Того, кто их тронет, – отчеканил он, не переставая улыбаться и резким движением сбрасывая руку Джонни, – я заставлю отобедать своим же дерьмом.

Он знал, что на него все смотрели, но с удивлением отметил, что его это не волновало. Наоборот, на долю секунды Теодор почувствовал себя смелее, свободнее. Но несмотря на всю эту мимолетную смелость, он не решился снова посмотреть на Кристофера.

Не произнеся больше ни слова, он развернулся и продолжил дорогу. Все прошли мимо стола актеров, и никто их больше не задел. Вопросы Теодору друзья задавать не стали, хотя вопросов у них было полно.

Остаток дня прошел как в тумане. Теодор не сталкивался больше с Кристофером, а остальные участники кружка, если и проходили мимо, то даже не смотрели в его сторону.

Репетицию после уроков он пропустил. И не особо удивился, когда кто-то из учеников поймал его у самого выхода и попросил пройти в кабинет мистера Уилсона, усиленно избегая его взгляда.

Теодор закатил глаза, делая вид, будто оказывал одолжение, а сам сильно переживал. Наверняка учитель скажет, что им стоит попрощаться – актер из Теодора никудышный, с остальными участниками он не ладит, и вообще от него одни проблемы. Но, несмотря на уверенность в этом, несмотря на то, что он заявил, что и шагу не ступит больше в актовый зал, ему очень хотелось, чтобы его попросили вернуться.

Не к этим высокомерным подобиям актеров, а к Кристоферу. Идеально было бы, если бы сам Кристофер попросил его, но он знал, что тот никогда этого не сделает, поэтому не тешил себя надеждами.

Он вошел в кабинет мистера Уилсона без стука. Учитель поднял на него взгляд и мягко улыбнулся.

– Теодор, ты все-таки пришел.

Теодор не ответил, бесцеремонно плюхаясь в кресло. Он знал, что мистер Уилсон тоже его не любил, поэтому незачем было изображать дружелюбие. Никто Теодора не любил, на самом деле. Поэтому он никогда не вел себя дружелюбно.

И уж точно не собирался делать это, когда его хотели вышвырнуть из кружка.

О том, что он был там не добровольно и это было его наказанием, Теодор благополучно забыл.

– Послушай, я понимаю твои чувства, – осторожно начал мистер Уилсон, пытаясь заглянуть в его глаза, но Теодор упорно отводил взгляд. – Вы с ребятами не очень хорошо ладите… Согласись, в их отношении есть и твоя вина, – прежде чем Теодор успел возмутиться, учитель поднял руку. – Но в этот раз они были неправы, Теодор. Ты нужен нам. И ты действительно неплох для новичка. Я вижу в тебе потенциал и очень хочу, чтобы именно ты сыграл роль Орфея.

Его лицо вдруг приняло виноватое выражение.

– Мне очень жаль, что я… – мистер Уилсон сглотнул, пытаясь подобрать правильные слова. – Я был несправедлив к тебе. Я вижу, что ошибался. Прости меня.

Глаза Теодора расширились. Он почувствовал, что начинает краснеть, и отвернулся, еще старательнее избегая пристального взгляда мистера Уилсона.

Неужели ему… дали еще один шанс?

Извинились? Перед ним?

Тем временем мистер Уилсон уже бодрее продолжил:

– И еще кое-что. Ребята, заходите!

Дверь открылась, и внутрь нестройным потоком вошли (Марк впрыгнул) участники кружка. На мгновение Теодору стало даже страшно, что они собрались устроить ему темную, но потом он успокоил себя тем, что с этими слабаками расправится даже в одиночку.

Но никто его бить не собирался.

Вперед вышел Остин. На его лице было упрямое выражение, и он не смотрел Теодору в глаза, когда произнес:

– Прости нас. Мы поступили неправильно.

У Теодора отвисла челюсть.

– Но не думай, что мы теперь друзья, – не преминула вставить Джесс.

– Джессика, – застонал мистер Уилсон. – Ну хватит уже!

– Тео, – Марк проскакал вперед и чуть не упал – Юте в последний момент удалось его поддержать. Мальчишка солнечно улыбнулся, протягивая ему ладонь. – Пожалуйста, не уходи от нас. Мы больше так не будем.

– Мое имя Теодор. И ты ничего и не делал, – фыркнул Теодор, припоминая, что во время нападок Марк обычно молча сидел, сжавшись в кресле и испуганно наблюдая за остальными.

Но он взял его ладонь и несильно сжал. Поднялся, заглядывая за спины ребят, и с плохо скрываемым разочарованием заметил, что Кристофера среди них не было.

– Он в библиотеке, – тихо сказал ему Юта. – И он очень упрямый.

Теодор не умел говорить «спасибо», поэтому просто благодарно хлопнул Юту по плечу, проходя мимо него. Но на выходе из кабинета вдруг замер. Обернулся, глядя на ребят – на фриков и неудачников, талантливых, несгибаемых и добрых. И ему внезапно стало не по себе, как будто куда-то в грудь крепко ударили.

Он сглотнул густой комок в горле. Все молчали, не торопили его, словно понимали что-то.

– И вы простите, – быстро и тихо выпалил Теодор, сжав руки в кулаки, и, прежде чем хоть кто-то успел ему ответить, сбежал. Не увидел, как ребята с учителем обменялись удивленными и счастливыми улыбками.

* * *

Теодор направился к библиотеке, но притормозил около автоматов с едой. Кристофер вечно забывал еду: терял свои дурацкие злаковые батончики, отказывался есть в столовой, потому что ему не нравились школьные блюда, и всегда оставался голодным. Теодор не смог сдержать улыбки и набрал в автомате кучу упаковок печенья с разными вкусами.

Ему было приятно, что ребята сами пришли к нему и извинились, но ему, на самом-то деле, не так уж важны были их извинения. Для него гораздо важнее прощение кое-кого другого.

Он вошел в библиотеку и, закатив глаза на замечание библиотекарши о том, что тут нельзя есть, нашел взглядом Кристофера, сидящего в дальнем углу, и смело направился к нему. Сердце, которое, по подозрениям Теодора, давно было на стороне Кристофера, предательски сбилось с ритма.

Крис был так погружен в свои задания, что не заметил его присутствия и сильно вздрогнул, когда Теодор с шуршанием свалил все печеньки на стол.

Он распахнул глаза, поднял голову и упрямо нахмурился.

– Что ты тут делаешь? И зачем все это? – он ткнул ручкой в упаковку печенья с малиновой начинкой.

– Пришел позвать тебя на репетицию, – невозмутимо сказал Теодор. И словно невзначай добавил: – А это – чтобы ты меня простил.

Лицо Кристофера посветлело мгновенно, как будто солнце выглянуло из-за туч. Он покусал нижнюю губу, чтобы сдержать улыбку. Его глаза начали сиять, как было всегда, когда радость его переполняла и грозилась вырваться смехом, – раньше такое случалось нечасто, но в последнее время, во время их занятий, практически постоянно. Теодор почувствовал, что начал смущаться, поэтому откашлялся, отворачиваясь.

Кристофер был такой добрый. Самый добрый из всех, кого Теодор встречал.

– Ты принес мне еду, чтобы задобрить меня? – спросил он, склоняя голову к плечу. – Знаешь, кто еще так делает? Самцы животных, когда подкатывают к самочкам.

Теодор подавился воздухом, а Кристофер рассмеялся.

Он взял свои слова про доброту назад.

– Я приму подношение, – картинно протянув руку, Кристофер скинул все в свой рюкзак. Собрав учебники, он встал, обошел стол, вставая рядом. А потом вдруг легко обнял Теодора, словно это было совершенно обычным делом.

Последний замер, не зная, куда деть руки, почувствовав себя внезапно огромным и неловким, неповоротливым. Сердце будто стало больше в несколько раз, заполнило его всего. От Кристофера пахло книгами, хлопком, чем-то еще, какими-то цветами, названия которых Теодор не знал. Он боялся, что, если откроет рот, из него вырвется что-то глупое. Боялся, что Кристофер услышит, как сильно бьется его сердце. Или взглянет ему в глаза и узнает все то, что Теодор так отчаянно скрывал.

Пока его мысли метались в панике, Кристофер уже отстранился.

Внимательно посмотрел ему в лицо, и его взгляд стал таким серьезным, что Теодору сделалось под ним неловко.

– И я прощаю тебя, Тео, – тихо сказал он, и Теодор вздрогнул. По привычке хотел поправить, но не стал. Было что-то завораживающее в том, как Кристофер произносил эту форму его имени. – Буду прощать за все. Тебе нужно только просить прощения.

Он ушел вперед, но в последний момент зацепился за пальцы Теодора, уводя его за собой.

«Тебе лучше держаться от меня подальше, – подумал Теодор, глядя на его ровную спину. – Я очень хорошо умею причинять боль. И очень плохо умею нести за это ответственность».

5

Теодор стоял на сцене, растерянно глядя то на мистера Уилсона, то на стоящего неподалеку Кристофера. На него больше никто не смотрел с такой неприкрытой ненавистью, никто не кривился, стоило ему забыть слова или неестественно сыграть, поэтому все давалось легче, но сейчас он снова застыл, и откуда-то со стороны Остина и Лиззи доносились раздраженные вздохи.

Он выглядел до комичного беспомощным, и это так не вязалось с его обычным самоуверенным видом, что Кристофер как будто видел перед собой совершенно чужого человека.

И ему внезапно захотелось снова его защитить, хотя в этот раз никто даже не нападал. Просто, когда дело доходило до слабостей Теодора, он, привыкший всегда их прятать, становился настолько уязвимым, что надавить на них было равносильным тому, что пнуть щенка.

– Я не смогу, – в который раз повторил Теодор. Они репетировали без микрофонов, поэтому он сжал руки в кулаки, комкая бумагу с текстом песни. – Мистер Уилсон, я не смогу спеть.

Мистер Уилсон устало провел ладонью по лицу, уже не зная, какие слова подобрать, чтобы убедить Теодора хотя бы попробовать. Он понимал, почему мальчик волновался. Скорее всего, Теодор никогда не пел при зрителях. Скорее всего, и не догадывался, насколько у него великолепный голос.

Он перепробовал кучу разных уговоров, убеждений, пробовал даже шантаж, но так и не добился результатов. Понятия не имел, как подступиться к нему.

– Теодор… – осторожно начал он, но Кристофер, который до этого молча наблюдал за происходящим, вдруг выступил вперед, беря Теодора за руку. Мистер Уилсон внимательно наблюдал за ними, поэтому заметил, как Теодор вздрогнул, как его глаза всего на мгновение распахнулись в немом изумлении. Интересно, что происходит между ними двумя? Мистер Уилсон с интересом склонил голову к плечу.

– Вы позволите нам с Тео выйти и поговорить? – громко спросил он. Учитель замер, ожидая, что Теодор поправит Кристофера, но тот молчал. Мистер Уилсон сообразил, что молчание затянулось, и торопливо кивнул, и парочка спрыгнула со сцены. Кристофер потянул Теодора за собой к двери, и мистер Уилсон обернулся, прищурившись. Что-то происходило между ними двумя, и он приложил всю имеющуюся у него силу воли, чтобы подавить природное любопытство и не пойти подслушивать.

«Ты учитель, Джонатан Уилсон, – подумал он. – Держи себя в руках».

Кристофер творил с Теодором чудеса. Мистер Уилсон не знал, в чем причина такого влияния и как ему вообще удавалось влиять, но после разговоров с ним Теодор становился спокойнее, терпимее. Он прислушивался только к Кристоферу и только ему готов был идти на уступки. Мистеру Уилсону было интересно, догадывался ли сам Крис о том, какую власть имел над Теодором.

– Так, что застыли? – вынырнув из своих мыслей, мистер Уилсон хлопнул в ладоши. – Итан, поднимай Марка на сцену. Переносимся в царство мертвых.

– Он назвал его «Тео»?.. – изумленно прошептал Марк следующему за ним Юте, и тот так же шокировано кивнул.

– И Теодор его не поправил, – вставила Джессика.

– Что происходит…

Мистер Уилсон усмехнулся. Видимо, не он один начал замечать.

Тем временем Кристофер с Теодором шли по коридору к закутку под лестницей. Школа еще не до конца опустела, и оставшиеся ученики провожали их любопытными взглядами, но Теодору не было до этого дела. Все, что он чувствовал, – горячие пальцы Кристофера вокруг ладони, которую тот так и не отпустил. Когда он осмелел настолько, что прикасаться к Теодору для него стало нормой?

В любом случае, для Теодора это не было нормой. Сердце сбивалось с ритма, стоило Кристоферу коснуться его, и он не знал, сможет ли вообще когда-нибудь к этому привыкнуть. То, сколько времени они стали проводить вместе с того момента, как Теодор извинился перед ним в библиотеке, то, насколько близки стали, – просто невообразимо.

И ведь Теодор так старательно держался от него подальше, только чтобы вся оборона рухнула с треском в тот миг, когда Кристофер улыбнулся ему. И каждая встреча с Кристофером проходила в диапазоне между эйфорией и страхом: Теодор так боялся, так боялся, что он узнает, каким-то неведомым образом догадается, и все разрушится так же быстро, как возникло.

Кристофер дожидался его после тренировок, чтобы порепетировать. Теодор ходил с ним на работу, сидя в уголке, когда тот был занят, и заучивая реплики, чтобы потом снова начать репетировать.

Они встречались каждый день, и Теодор понял, что для него это уже давно не просто дурацкие занятия, на которые ему когда-то было совсем плевать. Для него это нечто большее.

Ему нравилось быть рядом с Кристофером. Слушать его рассуждения, смотреть на его улыбку, чувствовать его прикосновения. Но еще он опасался довериться этому, потому что не был уверен, что для Криса это тоже что-то особенное.

Потому что тот точно так же болтал с Ютой, шутил с Итаном, прикасался к Марку. Он просто был таким – открытым, добрый, отзывчивым. Упрямым, когда было нужно, гордым, со своими принципами, от которых не отступает ни под каким предлогом.

Теодор был им очарован, и ему так страшно было признать то, как быстро это произошло, но и оттолкнуть Кристофера от себя, свести все общение к сухим репетициям он был не в силах.

Кристофер – единственный, кто видел его, а не смотрел сквозь. Единственный, кто не ненавидел его. Он просто не мог от этого отказаться. И он боялся, что отказаться от этого однажды захочет сам Кристофер.

– Слушай, я тебе что, собачка? – фыркнул Теодор, чтобы отвлечься от сковывающего смущения, когда Кристофер запихнул его в нишу под лестницей. – Что ты меня таскаешь везде?

Кристофер смотрел на него серьезно, в полутьме его глаза блестели. Он опять был близко – в этот раз потому, что пространства под лестницей было мало. Когда-нибудь он почувствует, как колотится сердце Теодора от этой близости, и тогда Теодору настанет конец.

– Мне так некомфортно, – заныл он.

Кристофер закатил глаза, вся серьезность мгновенно испарилась.

– А как вам комфортно, ваше высочество? – язвительно спросил он, и атмосфера с напряженной поменялась на легкую ровно до того момента, как Теодор взял Кристофера за плечи, резко разворачиваясь и прижимая его к стене.

Кристофер растерялся, от неожиданности крепко вцепившись в его предплечья. Теодор ухмыльнулся, торжествуя, что смог застать его врасплох, разглядывая его порозовевшие щеки и приоткрытый рот.

Кристофер выглядел очень мило, когда был растерян. У него было миловидное лицо – большие глаза, высокие скулы. Благодаря своему спокойствию он казался мягким и уступчивым, несмотря на то, что на самом деле это было далеко не так. Он был ниже Теодора, младше его, физически слабее – потому что Теодор все-таки был спортсменом, а Кристофер – актером. И его хотелось защищать, даже когда ему не угрожала никакая опасность.

Теодор невольно облизал губы, и желание поцеловать его свело низ живота. Но он не стал бы этого делать. Не до того, как спросил бы Кристофера. Не до того, как получил бы на это согласие. Теодор мог играть роль доминанта, берущего все без спроса, с кем угодно, но с Кристофером он не позволит себе этого. По крайней мере, не до того, как этого захочет он сам.

Он уже делал так однажды, и ему совсем не понравилось то, что он после этого испытывал целый гребаный год.

– Вот так неплохо, – прошептал он.

Кристофер осторожно выдохнул, горячее дыхание осело на подбородке Теодора.

– Наигрался? – он старался звучать безразлично, но голос его подвел, надломился. – Давай теперь поговорим о том, почему ты не хочешь петь.

Если у Теодора и была угроза получить стояк, то теперь она миновала. Спасибо, Крис.

Теодор застонал, упираясь лбом в его плечо и чувствуя мурашки, пробежавшие по шее, когда Кристофер опустил ладонь на макушку, успокаивающе поглаживая.

– Я никогда не пел при других людях, – тихо признался он. Слова получились сдавленными, и он не был уверен, слышал ли их Кристофер.

Тот медлил с ответом. Тишина между ними была спокойной, уютной. Быть друг с другом рядом уже давно стало комфортно.

– А ты вообще умеешь петь? – неуверенно спросил Кристофер, боясь обидеть этим вопросом, но не в силах не задать его. То, почему мистер Уилсон так зацепился за Теодора, все еще оставалось для них загадкой. Прошли три совместные репетиции, но он так ни разу и не пел, каждый раз отнекиваясь и предлагая повторить другие сцены. Но тянуть вечно было нельзя. У Теодора было больше всего вокальных партий, и их прогон был неизбежен. В крайнем случае Кристофер даже готов был поступиться своими принципами и петь за кулисами, пока Теодор будет открывать рот на сцене, хотя поначалу категорически отрицал даже идею этого.

Теодор пожал плечами.

– Говорю же, никогда не пел при других.

Он выпрямился, заглядывая в глаза Кристофера как обиженный щенок, ожидающий утешения от хозяина.

– Так почему бы не начать сейчас? – закономерно поинтересовался он. Теодор вздохнул, обреченно сдуваясь. – Послушай, – почувствовав его расстроенное настроение, Кристофер обхватил щеки ладонями, смешно сплющивая, – почти все в кружке не умеют петь. Никто не станет тебя осуждать. Просто попробуй, хорошо? Вдруг ты отличный певец?

– А вдруг нет? – с трудом скрывая страх, прошептал Теодор, надеясь отыскать в добрых глазах Кристофера ответ.

И Кристофер тепло улыбнулся.

– Мы что-нибудь придумаем. И потом, ты слышал свой голос? Даже когда ты просто говоришь, он звучит как песня.

Теодор изумленно приоткрыл рот, и Кристофер медленно залился краской, понимая, что только что сморозил. Он не соврал – у Теодора был красивый низкий голос, теплый, словно бархатный. Но это вовсе не значило, что об этом стоило так открыто сообщать самому Теодору!

Он откашлялся, отводя взгляд, чтобы не видеть, как на лице Теодора расползалась самодовольная улыбка. Но он разумно промолчал, чтобы не смущать Кристофера еще больше, потому что, когда он был смущен, он начинал закрываться в себе.

– Но я боюсь петь при других, – снова попытался Теодор, уже заранее зная, что эту битву он проиграл и по окончании разговора пойдет как миленький на сцену и запоет. – К тому же, ребята все еще не так хорошо ко мне относятся.

Кристофер нахмурился.

– Смотри на меня, когда будешь петь, – со всей серьезностью заявил он. – Я отношусь к тебе хорошо. И я в любом случае буду тобой гордиться. За смелость.

Он обогнул Теодора, выходя из закутка, а Теодор постоял еще несколько секунд, прижимая ладони к горящим щекам и приводя сердцебиение в норму.

Обратно они зашли не вместе: Кристофер шел чуть впереди, а Теодор отставал. Он мысленно уговаривал себя успокоиться, и ему требовалось немного времени, чтобы собраться с силами.

Кристофер вошел в актовый зал, оставляя дверь открытой.

– Тео споет, – сообщил он, и ребята возбужденно зашушукались.

– Ладно, это отлично, – мистер Уилсон пытался сохранять невозмутимость, но сам аж подпрыгивал на месте от любопытства, когда спустя пару минут в зал вошел Теодор, который, не обращая ни на кого внимания, направился прямо к сцене. Он забрался на нее с отрешенным лицом, и Джесс, сидящая на краю, тоже поднялась, плюхаясь в кресло, которое они притащили специально для пьесы с какой-то барахолки. – Начнем с того, как ты поешь ей колыбельную?

Теодор сдержанно кивнул, набирая в грудь побольше воздуха, хотя у самого предательски дрожали руки.

Джесс начала играть – сделала вид, что мирно спит, подтянув колени к груди, и Теодор подошел к ней ближе, касаясь кончиками пальцев лица, чтобы убрать мешающую прядь волос.

– Спи, милая Эвридика, – ласково произнес он, присаживаясь на корточки и кладя ладони на подлокотники кресла, обтянутые потертым бархатом. Включилась музыка. Сердце колотилось где-то в горле, и ему казалось, что он вот-вот его выплюнет прямо на бедра Джесс, и она изобьет его до смерти после этого.

– Теодор, – едва слышно позвал Кристофер из-за кулис, и Теодор слегка повернул голову, натыкаясь на взволнованного школьника взглядом. Тот переживал так, словно ему самому предстояло сделать этот огромный шаг, и Теодор с трудом сдержал полную нежности улыбку. – Смотри на меня, – одними губами произнес он.

Джесс приоткрыла один глаз, несильно пиная его в голень.

– Давай уже, – прошипела она, но Теодор на нее не смотрел. Он смотрел на Кристофера.

Сосредоточился на нем, это было так легко сделать. Словно больше никого не было. Только Кристофер имел значение. Он на его стороне. Он не осудит, не станет насмехаться или ругать, не станет относиться снисходительно. Теодор никогда не встречал никого, похожего на него.

Поэтому он смотрел в его глаза. Глубоко вдохнул.

И начал петь.

Кристофер, конечно, догадывался, что мистер Уилсон не просто так выбрал Теодора. Да и судя по его голосу, он должен был петь если не хорошо, то как минимум сносно.

Но услышанное выбило почву из-под ног, и ему показалось, что он начал парить над землей. Теодор смотрел на него, не отрываясь, и Кристофер осознал, что не мог пошевелиться под этим взглядом. Он слышал, как все восхищенно зашептались, когда Теодор начал петь, но потом он перестал замечать все вокруг. Будто они остались в зале вдвоем. Будто они остались вдвоем во всем мире.

Теодор пел незамысловатые строчки, простую колыбельную, пел ее для него, для Кристофера.

– Я представляю твое лицо, представляю, как ты здороваешься со мной, – мягко напевал он, – и все плохие дни исчезают, когда ты рядом.

Кристофер почувствовал, как глаза наполнились слезами, и это было очень, очень плохо.

Теодор был таким красивым. Как он раньше этого не замечал? Большие зеленые глаза, обрамленные пушистыми светлыми ресницами, блестели в обманчивом свете ламп над сценой, были обращены только к Кристоферу, будто Теодор и вправду был Орфеем, а Кристофер – его Эвридикой, будто он и вправду спустился бы за Кристофером даже в преисподнюю.

Теодор играл не очень хорошо, но пел так, словно каждую строчку пропускал через сердце. Словно дарил сцене всего себя.

Словно дарил всего себя Кристоферу.

Кристофер не сразу понял, что песня закончилась. Сердце билось так быстро, и он прижал к нему ладонь в немом удивлении. Оно так билось… из-за Теодора?

Теодор поднялся с колен, не обращая внимания на восхищенные восклицания мистера Уилсона и остальных ребят, пошел за кулисы к Кристоферу и обхватил его лицо ладонями, стирая большими пальцами слезы со щек. Черт, он что, начал плакать?

– Посмотри на меня, – попросил Теодор, и Кристофер поднял голову, встречаясь с ним взглядом. Беспокойство читалось в его чертах. – Почему ты плачешь? Крис?

Кристофер схватился за его запястья, тихо всхлипывая. Почему? Он и сам не знал.

– Просто ты очень красиво поешь, Тео, – признался он, и Теодор улыбнулся сначала неуверенно, а потом все шире, пока его глаза не превратились в полумесяцы. Он притянул Кристофера к себе, крепко обнимая в неожиданно смелом порыве.

– Благодаря тебе, – пробормотал он ему в макушку, и почему-то от этого Кристофер начал плакать еще сильнее.

* * *

– Ребята, – торжественно начал мистер Уилсон, когда они закончили репетицию и направились к выходу. Все были довольные, улыбались – впервые даже самые скептично настроенные из них поверили в то, что им удастся хорошо выступить. – Предлагаю сходить в кафе, отметить! Я угощаю. Что думаете?

Несмотря на то, что отмечать толком было нечего, идею поддержали возбужденными возгласами все, кроме Кристофера, слишком погруженного в свои мысли, и Теодора, наблюдающего за ним. Юта подскочил к плетущейся в хвосте парочке, втискиваясь между ними и по-свойски закидывая руки им на плечи. Кристофер споткнулся, поднимая растерянный взгляд.

– Вы с нами?

– С вами?.. Куда? – непонимающе переспросил он, и Юта, закатив глаза, повернулся к Теодору.

– Ну?

– С вами, – без сомнений кивнул он. Кто бы мог подумать, что он пойдет тусить с кружком неудачников, но вот он здесь. В кончиках пальцев до сих пор покалывало от эйфории, которую он испытал, впервые спев при зрителях.

Радостный Юта ускакал вперед, и Теодор незаметно коснулся ладони Кристофера кончиками пальцев. Кристофер мельком взглянул на него, слабо улыбнулся. Теодор никогда не признался бы, но на самом деле его реакции на свое пение он боялся больше всего.

И эта реакция превзошла самые смелые ожидания. Теперь ему еще больше хотелось петь – просто так, постоянно. Ему хотелось играть. Становиться лучше.

На улице было ощутимо холодно, но ребят грело веселье. Они переговаривались, группками продвигаясь вперед, громко смеялись, бегали туда-сюда. В какой-то момент даже попытались начать играть в снежки, но снега было мало, и он был грязный, поэтому мистер Уилсон быстро остановил попытки вываляться в грязи.

Марка несли под руки Итан с Томасом, потому что иначе до кафе они добирались бы не двадцать минут, а целый час.

Теодор хоть и не участвовал в общей беседе, но чувствовал себя частью целого, чего-то большего – это было такое непривычное ощущение. От него все внутри пузырилось, как будто он ходячая бутылка шампанского. Кристофер прижимался к нему плечом, как воробушек, потому что сильно мерз, и был таким смешным в натянутой по самые брови шапке и огромном шарфе, что в груди Теодора разливалась сладкая нежность от одного взгляда на него.