Текст книги "Времена года"

10

И снова она лежала в темноте без сна. Какие-то пёстрые, сумбурные сновидения вытолкнули её в реальность, как после прыжка в воду выталкивает на поверхность. Она не могла сразу вспомнить, что же ей приснилось, и, следуя за своими ощущениями из смеси волнения и радости, вдруг вспомнила: француз! Совершенно точно он присутствовал в её сне, и именно это так взволновало её.

Почему она снова думает о нём? Да, ей понравилось с ним общаться, она даже, – так и быть! – признаёт, что ей нравится его внешность, но что с того? Скоро он уедет в свой Париж и никогда не вспомнит, как гулял по Москве со случайно подвернувшейся блондинкой – женой брата его любовницы, если быть точной… или кто он Арине?

То, что золовка увлечена им, не оставляло сомнений, а он – разделяет ли он её чувства? Принято считать, что мужчины не отказываются от ни к чему не обязывающих связей и, по возможности, стремятся приумножать число своих побед, так что, скорее всего, с Ариной их связывает не только работа над его выставкой.

Марта почувствовала смесь досады и раздражения. Ах, ну какое ей дело, у неё есть любимый муж, и кроме него ей никто не нужен уже почти десять лет! Она повернулась к лежащему рядом Борису. Ей захотелось разбудить его поцелуями и ласками и потратить этот предрассветный час на нежную близость, которая – увы! – последние несколько лет случалась между ними всё реже и реже. Но делать этого она не стала: пару месяцев назад в ответ на подобную инициативу она получила только недовольное ворчание и выставленную, как щит, спину.

Марта вздохнула. Почему всё стало так прозаично? Внезапно ей вспомнилась её давешняя теория о делении жизни на две неравные части, где первая – это влюблённость, веселье и планы на будущее, а вторая – основная – повседневные заботы. Как же так? Неужели период, отведённый на влюблённость и радость, безвозвратно ушёл, и всё, что ей осталось, – это «супружеский долг», то есть долг в полном смысле этого слова? Неужели у всех дело обстоит именно так? Слишком сдержанная для того, чтобы обсуждать подобные вещи с подругами, она не могла знать наверняка, но интуиция подсказывала, что в данном случае не одна её замужняя подруга закивала бы с ней в унисон.

А как же Арина? Вот уж кто продолжает заводить романы, веселиться, да и планов на воплощение у неё и сейчас едва ли не больше, чем у Марты было за всю жизнь. Но Арина – не замужем; кто знает – если бы ей повезло встретить «своего» мужчину, вероятно, её жизнь тоже складывалась бы по-другому? Арина всегда нравилась ей: энергичная, уверенная в себе, с замечательным чувством юмора, она, казалось, успевала в одну жизнь вмещать сразу две. Марта восхищалась её кругозором и обширными интересами; в сравнении с жизнью Арины своя собственная казалась ей стоячим болотом, но в тоже время она сочувствовала золовке – ведь у той не было семьи…

Хорошо, пусть время влюблённостей прошло, влюблённость переросла в любовь, но остальное? Неужели они настолько привыкли друг к другу, что потеряли всякий интерес? Она, конечно, устаёт и сил на «третью смену», как в бородатом анекдоте, часто просто не остаётся… но муж? Она вдруг почувствовала странное напряжение во всём теле, как человек, который понимает, что приближается к важному открытию. Первые годы их брака были, можно сказать, страстными; изменилось всё с рождением Миши. И если ей, и так спавшей в то время, порой, по три часа в сутки, ни до чего подобного не было дела, то муж – молодой, здоровый мужчина – что делал он?

Марте вдруг разом стали вспоминаться всевозможные детали, обратить внимание на которые у неё тогда не доставало сил; когда одно не сходилось с другим, когда, стоило лишь приглядеться, объяснение не вязалось с ситуацией. Вот ей показалось, что от него пахнет незнакомой парфюмерией; вот у него непрекращающийся аврал на работе, когда он изо дня в день приходит часа на три позже обычного, вот у него царапина на плече – и так далее, и так далее. А всегдашнее внимание к нему женского пола – с чего она взяла, что после женитьбы оно перестало интересовать Бориса? Она впервые посмотрела на поведение мужа другими глазами и поразилась, как слепа она была всё это время. Были ли у неё доказательства? Нет. Разумеется, ни одного настоящего факта она не могла предъявить даже самой себе. Но картинка будто сама собой собиралась из кусочков, являя ей зрелище, которому она, с одной стороны, не хотела верить, но с другой – продолжала всматриваться, обнаруживая всё новые детали.

Или всё это нервы? Неужели она превращается в патологически подозрительную особу, во всём видящую обман только потому, что сценарий их отношений стал более ровным? И он сказал, что хочет второго ребёнка… значит, он считает их брак достаточно прочным и счастливым для этого. И снова волна раздражения, ещё более сильная, чем в тот момент, когда она услышала эти слова от мужа, накрыла её. Пока она будет разрываться между младенцем, старшим ребёнком и домашними делами, он будет продолжать жить, как нравится, куда-то ходить, с кем-то встречаться, с кем-то спать!..

Не в силах оставаться на месте, она поднялась с кровати и принялась за всегдашние утренние дела. Она надеялась, что привычные действия успокоят её и отвлекут от неприятных мыслей, в справедливости которых она, к тому же, не была уверена, но раздражение не проходило. К нему даже добавилась какая-то злость – на мужа, на себя, на то, что жизнь устроена так, а не иначе. Но если это – правило жизни, то получается – у всех так? Если уж их брак, который со стороны по всем общепринятым критериям можно было бы назвать образцовым, на поверку совсем не то, что кажется – где же правда?

Странно было начинать день в таком настроении. Марта любила утро. Утро – оно как приятное ожидание, как предвкушение, как начало. Что принесёт с собой день – неизвестно, но утро ещё, как правило, ничем не омрачено; мир кажется таким чистым и умытым, добрым, невинным. С самого детства Марте не надоедало рассматривать рассветную росу – иногда она даже делала снимки особенно красивых или интересных узоров из капель. И даже зимой, когда утро мало отличается от вечера, ей казалось, что именно утром воздух чище и как будто свежее.

– Что с тобой? – Борис вошёл на кухню как обычно, в то время, когда Миша уже завтракал, а Марта мыла кастрюльку из-под каши для сына.

Она не ожидала, что муж вот так сразу почувствует её настроение, и даже растерялась, лихорадочно решая, как ей быть: в конце концов, не могла же она с ходу выложить ему все свои подозрения и недовольство. Да он просто на смех её поднимет, и хорошо ещё, если не решит, что его жена, оказывается, полная дура и, к тому же, неврастеничка. А если же её подозрения не напрасны – ещё хуже: муж затаится, уничтожит всё, что могло бы хоть как-то пролить свет на то, как дела обстоят на самом деле, и тогда ей не останется ничего, кроме как бессильно злиться, так и продолжая терзаться сомнениями.

– Я сегодня опять плохо спала… – Она перевела взгляд обратно на посуду. – Не знаю, что со мной происходит.

Говорила Марта негромко, стараясь, чтобы голос не выдал её эмоций.

– Устала я…

«Верчусь, как белка в колесе; каждый день – одно и то же… Нет, наверное, и раньше было одно и то же, но тогда меня всё радовало. Или казалось, что всё лучшее – ещё впереди. А сейчас – как будто долго разворачивала красивую упаковку с подарком, а там – ничего или какая-то ерунда… Будущее уже наступило, а я его не узнала, потому что представляла его себе другим. Не могу сказать, правда, каким именно, но не таким, иначе я бы поняла, что оно наступило. Это как в старину: жениху посылали портрет невесты, ей – портрет жениха, а когда молодые люди встречались, то зачастую не могли узнать друг друга, потому что портреты были до такой степени приукрашены, что переставали походить на оригиналы. Вот, наверное, забавно иногда получалось…»

От этой мысли Марта улыбнулась. Повернулась к мужу – тот завтракал на ходу. Что ж, они-то поженились по любви. Она внимательно смотрела на него: неужели он не любит её больше? Или – но нет, этого не может быть! – никогда не любил?.. Чушь какая! Тогда почему она всё больше и больше ощущает себя домработницей, а не женой – женщиной, которая нужна не для того, чтобы в доме были чистота и борщ на плите, а для того, чтобы быть вместе в горе в и радости? А уж ощущая свою нужность, свою незаменимость близкому человеку, она сама и приготовит, и погладит, и даже диванные подушки вышьет. Она подошла к Борису, молча обняла его. Она так соскучилась по тем временам, когда обниматься было их естественной потребностью, – и когда они прошли?.. Муж обнял её в ответ, чуть коснулся губами виска.

– Ну всё, малыш, я побежал. Не грусти давай.

Ей хотелось задержать его, сказать, как стосковалась она по его рукам, по его глазам – по его вниманию, наконец! – но Марта видела, что мысли мужа уже заняты другим, и слова застряли у неё в горле, натолкнувшись, как на глухую стену, на его равнодушие. Борис всегда был занят в первую очередь собой, но раньше у него хватало внимания и для неё. Сейчас же она – словно актёр второго, а то и третьего плана в пьесе его жизни. Пелена жгучих слёз обиды и бессилия что-либо изменить затуманила зрение. Марта отвернулась и принялась торопливо убирать со стола за Мишей.

11

– Ах, чёрт! – Марта вскочила, отпрянула от стола. По его поверхности растекалась горячая кофейная лужа. Часть рабочих бумаг уже пропиталась коричневой жидкостью, которая начала тонкими струйками стекать на пол. Аня, моментально оценив масштабы бедствия, рванула с салфетками на помощь. Марта поспешно убирала подальше компьютер, который, к счастью, не пострадал. Да уж, если день с утра не задался, другого продолжения ждать не приходится. И когда они с коллегой, наконец, закончили приводить в порядок рабочий стол, Марта, опускаясь на стул, чувствовала себя так, словно все силы покинули её. Она уронила голову на руки и вдруг заплакала.

– Марта, Марта, что такое, у тебя что-то случилось? – Аня встревожено обняла её за плечи. – Дома неприятности? – И, поскольку Марта только молча всхлипывала, добавила: – Ведь не из-за кофе же ты плачешь!

Аня присела рядом, продолжая обнимать подругу. Она не стала больше ни о чём расспрашивать, только легонько поглаживала Марту по спине. Наконец, та перестала всхлипывать, вытерла слёзы, глубоко вздохнула, глядя невидящим взглядом куда-то в пространство.

– Всё нормально. Я сама виновата. Плохо спала, потом накрутила себя глупыми мыслями… не важно…

Какое-то время Аня ничего не отвечала, продолжая пристально смотреть на подругу.

– Что-то ты мне не нравишься, дорогая, – наконец изрекла она. – Уж слишком твой потухший вид не соответствует тому, что ты мне тут говоришь. – И осторожно, после краткой паузы понизив голос: – Муж что-то натворил?..

Марта опустила голову, помолчала, потом с коротким вздохом произнесла, будто про себя:

– Если бы я знала…

Она и в самом деле не понимала, что происходит, – с ней, с их отношениями с Борисом, с её отношением к собственной жизни, и главное: почему она вдруг начала видеть всё в новом свете. И эта бессонница, коварно извлекавшая то из глубин памяти, то из подсознания именно то, над чем до сих пор Марта не задумывалась… И непросто было разобраться, где – суть, а где – пустые блуждания в темноте.

Все эти месяцы она ни с кем не обсуждала эти изменения. Сначала просто не придала значения – ну подумаешь, стала просыпаться по ночам! Говорят, в мегаполисе это распространённое явление… – но потом, когда размышлений стало всё больше, а вместе с ними стало меняться и восприятие всего, что происходит, Марте стало не по себе. Она и хотела с кем-нибудь поговорить об этом, и боялась. Боялась, что не поймут, лишь махнув про себя рукой, – мол, чего ей ещё в этой жизни не хватает, – или напротив, что узнают о ней что-то слишком сокровенное. Раньше она всеми сомнениями, тревогами, надеждами делилась с мужем. Он был для неё всем – лучшим мужчиной, лучшим другом, даже лучшим психологом. Впервые за десять без малого лет она не то, что не чувствовала желания рассказать ему о том, что её снедает, а наоборот – даже боялась, как бы он об этом не узнал. И последнее пугало Марту ещё больше.

Но сейчас ситуация, видимо, достигла критической точки. И Марта, собравшись с духом, произнесла:

– Кажется, мне больше не нравится то, как я живу… Так странно – вот уже несколько месяцев я никак не могла понять, в чём дело, а сейчас, стоило заговорить с тобой – и вот я сразу пришла к самой сути… – она чуть усмехнулась. – Скажешь, я дура, да?

Марта подумала, что, пожалуй, напрасно она выбрала сейчас в наперсницы Аню: разведённая мать дочери-подростка вряд ли поймёт, как может молодая здоровая женщина, имеющая прекрасного мужа, – во всяком случае, со стороны всё выглядело именно так, – души не чающего в ней очаровательного сынишку, просторную квартиру и прочие социально-бытовые блага, всерьёз жаловаться на жизнь. Аня, конечно, человек добрый, но – всего лишь человек, а злорадная мыслишка, что и более успешным, чем ты сам, тоже бывает несладко, не мелькнёт, разве что, у святого.

– Что-то конкретное? – Аня продолжала пристально всматриваться в лицо подруги.

– Да в том-то и дело, что нет… Ничего не изменилось по сравнению с прошлым годом или предыдущими годами, но меня это как-то больше не радует. И ещё мне кажется, что мой муж относится ко мне совсем не так, как я к нему.

Неожиданно слова посыпались из неё, как из рога изобилия. Перескакивая с пятого на десятое, она рассказывала всё, о чём передумала в последние несколько месяцев: о бессоннице, о желании курить, об отношениях с мужем и – умолчала только о своих мыслях о художнике-французе.

Все эти дни Марта не переставала воскрешать в памяти подробности их встречи, вспоминая звук его голоса, слова, которые он произносил, его худощавое лицо, глубокие тёмные глаза. Ей было хорошо тогда, и вопреки этому – а, возможно, именно по этой причине – Марта решила, что ей больше не стоит видеться с Марком. Ей не хотелось разрушать очарование того вечера – ощущение свободы сбежавшей с урока студентки, лёгкий флирт с интересным мужчиной, давно забытое чувство новизны.

И всё же это было, как попасть на киностудию, где улицы и дома выглядят так правдоподобно, где за пять минут можно попасть из Лондона и Нью-Йорк, и утрачивается чувство реальности, но где жить ты не останешься, потому что это не дома и не улицы, а всего лишь искусно раскрашенный картон. Марта отчётливо понимала, сколь абсурдно выглядела бы любая попытка их дальнейшего общения: разные страны, разная жизнь – разные люди, в конце концов! Ей хотелось просто сохранить это в сердце как приятный, но ничего не значащий эпизод. И она, выгребая сейчас из души весь накопившийся там и тяготивший её беспорядок, не тронула только маленький уголок, оставленный для этого человека.

Говорила Марта долго. Она чувствовала, как с каждой фразой из неё уходит нервозность, стихает напряжение.

Чудесным образом мысли, облекаемые в слова, прояснялись, положение вещей становилось всё понятнее.

– Что ж, – вздохнула Аня, – я рада, что, по крайней мере, ничего не случилось. Просто рано или поздно всё приедается. Кстати, не раз ведь публиковали всякие там научные данные о том, что в социально благополучных странах уровень и депрессии, и суицида намного выше, чем там, где приходится бороться за выживание. А тут мне ещё как-то попалось, писали, что в военные годы ничего подобного тоже не было. Оно и понятно – организму, озабоченному в прямом смысле слова добычей куска хлеба, не до философии и возвышенных рассуждений… – она снова задумчиво вздохнула. – Ну а мужики – что с них взять, они другие, и ничего с этим не поделать. На нас они смотрят, словно по-прежнему на дворе средневековье: ты сидишь за пяльцами в родовом поместье и рожаешь детей, пока он где-то там, на службе Его Величества добывает золото и землю. А на службе вдали от дома – сама понимаешь… Нет, я не хочу сказать, что у вас так, но в целом – мужчины на полном серьёзе считают, что походы «налево» так же необходимы для поддержания самооценки, как престижная должность или хорошая зарплата.

– Но ты подумай только: пока жена носится по дому, присматривая за его же ребёнком, успевая приготовить ему ужин, – да что говорить! – он, значит, поддерживает свою самооценку в чьей-то постели?! – Марта даже застонала от негодования. – Не могу поверить! Нет, я, конечно, знаю, что адюльтер всегда существовал, но ведь не сплошь и рядом!

– Ну не берусь судить, насколько сплошь и рядом, дорогая, но могу точно сказать, что такого значения, как мы, они этому не придают. – Она саркастически усмехнулась: – Полхромосомы-то не хватает!..

– Нет, нет, я не хочу рассуждать, как злая старая дева, у которой все мужики – козлы, раз у неё самой не сложилось, – растерянно запротестовала Марта. И добавила после небольшой паузы: – Ты в самом деле считаешь, что все эти мои рассуждения – оттого, что всё стало слишком привычно?..

– Послушай, я не психолог и делать выводы и советовать не возьмусь. – Аня прошлась по кабинету, затем вернулась на рабочее место. – Но раз и сейчас всё точно так же, как было всегда, – ну в конце концов, бывает же временный кризис отношений или возраста… Не знаю! – Она уже принималась за бумаги, от которых её оторвал пролитый кофе Марты. – Раз всё хорошо – живи и радуйся, – она подняла на подругу глаза, улыбнулась: – Не переживай из-за ерунды! – И углубилась в работу.

Но Марта работать не могла. Она попробовала последовать совету подруги, но толком сосредоточиться на текстах не получалось. Несмотря на то, что сейчас ей стало ясно, из-за чего она тревожится, вопрос, почему это вдруг стало причиной для беспокойства, по-прежнему оставался открытым. Утренняя сцена с мужем не выходила из головы. Неужели она права, неужели она со временем и в самом деле переместилась на второй план его жизни? А он?.. – по-прежнему ли Борис для неё – идеал и центр Вселенной? А иначе почему, почему, ну почему всё, оставаясь по-прежнему, при этом стало другим, совсем другим?..

Ладно, надо взять себя в руки – её работу пока никто не отменял. Что ж, сегодня вечером она сможет наедине с собой спокойно обо всём поразмыслить и прийти к окончательному выводу. Её мама ведёт внука в кукольный театр, так что Марта сможет прогуляться по переулкам старой Москвы, как бывало, и, затерявшись в толпе огромного города, ощущая себя его частичкой, нащупает тропинку к своей собственной душе.

Но судьба уже раздала игрокам карты, и Марте выпали совсем не те, на которые она рассчитывала.

12

Она вышла на улицу, остановилась, с наслаждением вдыхая свежий воздух, потом медленно направилась в сторону бульваров. Она вспомнила, как несколько дней назад шла так же на встречу с Марком, приятное волнение, которое при этом испытывала, и ей вдруг стало грустно. Ей страстно захотелось снова увидеть его, опять пройти тем же маршрутом, вернуть тот душевный подъём, что она ощущала в тот вечер. Она не понимала, что с ней происходит. На протяжении десяти лет подобных эмоций не вызывал в ней ни один мужчина, все они были ей в той или иной степени безразличны, и теперь она будто снова вернулась в состояние юной девочки, впервые столкнувшейся с тем фактом, что кто-то внезапно завладел её мыслями.

Марта открыла сумочку, достала купленную утром и ещё нераспечатанную пачку сигарет. Как давно она не курила? Со студенчества? Или, кажется, до беременности на каких-то праздниках ещё баловалась за компанию? Она зажгла сигарету, затянулась. С непривычки сразу же ощутила что-то вроде лёгкой эйфории. Продолжая неспешно курить, Марта стояла рядом со скамейкой, покрытой пёстрыми листьями, бесцельно глядя прямо перед собой. Сейчас она докурит сигарету и спокойно поговорит сама с собой обо всём.

Он приблизился незаметно, так, что Марта даже вздрогнула, увидев Марка рядом с собой. Непроизвольно она отвела руку жестом, как будто хотела спрятать сигарету за спину, в ту же секунду осознавая, как нелепо это выглядит, и что ей не надо отчитываться в своих поступках.

– Что вы здесь делаете? – произнесла она, в замешательстве даже забыв поздороваться.

– Добрый вечер, Марта. Я рад, что всё-таки встретил вас. Не знал, что вы курите. – Последнюю фразу он произнёс точно таким же тоном, что и предыдущие.

Она молча смотрела на него, продолжая курить. «Мне всё равно, что он об этом думает, и если у него такие же недоразвитые взгляды на женские права, как у Бориса, тем хуже для него». Она даже не заметила, как, назвав взгляды мужа недоразвитыми, тем самым обнаружила, что он больше не является для неё идеалом.

– Я завтра улетаю в Париж и хотел увидеться с вами. Вы не оставили номера своего телефона, поэтому я решил попытать счастья перехватить вас, когда вы выйдете с работы. Признаться, не был уверен, что получится, но видимо, как сказали бы во Франции, мой ангел-хранитель был рядом.

Он хотел её увидеть? Специально приехал сюда, чтобы только встретиться? Значит, он тоже думает о ней?.. Только хорошо ли это, что они думают друг о друге? Впрочем, что плохого? Они прогуляются ещё раз, она пожелает ему счастливой дороги – в конце концов, почему ей не может просто понравиться мужчина? И ведь она только что сама хотела его видеть.

Марте вдруг стало так радостно. Она улыбнулась, загасила окурок о край урны, потом подняла голову и, глядя прямо в глаза французу, спокойно произнесла:

– Я сегодня не тороплюсь – сын с бабушкой – как раз собиралась пройтись, так что вы можете составить мне компанию.

– Значит, мне повезло вдвойне, – подмигнул он в ответ.

Марта успела удивиться, как интересно устроена жизнь: утром она была так несчастна, весь день – разбита и подавлена, а сейчас – будто крылья выросли. Получается, пожалуй, что совсем немного нужно для счастья? Или всё-таки – много? Но анализировать дальше она не стала. Ей хорошо – и после того как целый день чувствовала себя ненужной, обманутой и несчастной, она это заслужила.

Разговор очень быстро зашёл о предстоящей выставке Марка, которая открывалась примерно через месяц, так что и сам фотограф должен был вернуться в Москву недели через три. Как и любой человек, любящий дело, которым занимается, он увлечённо рассказывал о работах, которые будут представлены, об общей концепции выставки; воздал он должное и Арине:

– Это удивительный, потрясающий человек, – говорил Марк, – она схватывает самую суть с первого взгляда; когда она видит произведение, как будто читает по написанному – настоящий профессионал. И столько энергии, которой ты тоже заражаешься. Если Арина верит в успех, она его получит. Знаете, есть такой тип личностей, – как точнее их назвать… – победители, пожалуй; так вот, Арина – из породы победителей. От работы над этой выставкой я получаю столько удовольствия, что даже назвать это работой язык не поворачивается, – он засмеялся коротким тихим смехом.

– Вы влюблены в Арину? – Марта приложила все усилия, чтобы вопрос прозвучал невинно, даже естественно – словно случайно сорвавшийся с языка. Разумеется, о подобных вещах не спрашивают, и уж тем более – малознакомых людей. Сама всегда высоко ценившая Арину и порой – даже жалевшая, что у неё нет каких-то из её качеств, Марта не могла не признать всю справедливость звучавшей похвалы. Даже не похвалы, а, скорее, описания золовки. Но нескрываемый восторг, с которым фотограф говорил о своём кураторе, все достоинства, которые он в ней заметил и оценил, царапали душу Марте так нестерпимо, что она решила раз и навсегда выяснить, что же всё-таки связывает Марка с её родственницей. Времени анализировать, почему заслуженные комплименты в адрес другой женщины так задевают её, не было, была только какая-то досада от того, что эти слова художник говорит не о ней, что кто-то другой, а не она, вызвали у него столь большое уважение.

Он посмотрел ей в глаза – спокойно, без удивления или негодования.

«Сейчас он мягко даст понять, что это не моё дело, и будет прав».

– Что ж, я, признаться, искренне восхищаюсь ею, но всё же предпочитаю не смешивать работу и личную жизнь. – Теперь его глаза смеялись. – Видите ли, это позволяет избежать многих проблем. А работа моя… – Он снова стал серьёзным. – Как вы, думаю, успели заметить, значит для меня бесконечно много. Пожалуй, она является главной составляющей моей жизни; да…

Марта молчала. С одной стороны, она понимала, что её вопрос, в общем-то, не был из разряда дружеской беседы, но с другой, на душе у неё и в самом деле стало легче.

– Вы, должно быть, уже ждёте не дождётесь, когда вернётесь в Париж?

– Возвращаться домой – всегда приятно, а когда твоим домом является один из не просто красивейших, но и интереснейших городов мира – вдвойне.

– А я ещё так ни разу и не была в Париже. Нелепо, правда? – быть переводчиком языка и не побывать на его родине… Раньше, конечно, это было нормально – точнее, по-другому и быть не могло; но сейчас, когда больше нет железного занавеса… Разумеется, я общаюсь с франкоговорящими по работе, но это – другое…

Они заговорили о Париже; точнее, Марк рассказывал, Марта – слушала. Париж не парадных видов, знакомый каждому по рекламным проспектам и кино, но Париж живой и такой настоящий проступал сквозь слова художника. Внезапно он посмотрел на часы:

– Знаете, что… ещё ведь совсем не поздно – я бы с удовольствием показал вам Париж, каким я вижу его через объектив моей фотокамеры… если у вас есть время и желание взглянуть.

Марта несколько опешила: пойти гулять с мужчиной – это одно, а вот идти к нему в гости – уже совсем, совсем другое дело. Конечно, она уже успела узнать его достаточно хорошо, чтобы с чистой совестью расценивать этот визит как дружеские посиделки за чашкой чая, но всё же… Француз, видимо, неверно истолковав её чуть испуганный взгляд, рассмеялся:

– О, не переживайте, это совсем близко, да и фотографии не займут много времени – вы успеете вернуться к семейному очагу вовремя.

Что ж, раз он помнит, что она женщина, у которой есть и муж, и соответствующие обязанности, значит, и в самом деле за приглашением взглянуть на фотографии стоит исключительно приглашение взглянуть на фотографии. Да и погода уже не располагала к длинным прогулкам: вечер стал сырым и промозглым – Марте и самой хотелось зайти в помещение; так почему бы и не к нему в гостиницу? Она улыбнулась, пожала плечами:

– Почему бы и нет? Я замёрзла и с удовольствием выпью чашку чая, разглядывая город, о котором слышу всю свою сознательную жизнь. Глядишь, это окажется переломным моментом – и я и сама окажусь там!

Ей снова стало весело: она проводит вечер с интересным мужчиной, не делая при этом ничего предосудительного, и совесть её чиста.

Они были удивительны, эти работы. Снова, как и когда Марк рассказывал о своём городе, она видела Париж живым и настоящим: как будто заглянула за театральные кулисы, а там – всё самое интересное; не то, что продумано и выверено, предназначенное для демонстрации зрителю со сцены, а все те тайные механизмы и опоры, без которых не будет и главной картинки.

Вот пожилой мужчина курит у табачной лавки, а вот – ночной собор Парижской Богоматери; снят так, что, несмотря на свои массивные квадратные башни, выглядит устремившейся ввысь ракетой. Уличные рынки, цветочные лавки, крыши Монмартра, кафе и – люди, люди, люди… – лица, судьбы… Марта молча рассматривала фотографии, одну за другой, и ей казалось, что не на изображения она смотрит, а читает рассказы, полные правдивых историй: весёлых и грустных, добрых и не очень, но всегда – интересных.

Неудивительно, что Арина с таким восторгом говорила тогда на даче о его работах. Да, она свой хлеб ест не зря: в чём в чём, а в том, что действительно заслуживает внимания, она разбирается и художника от ремесленника отличит с первого взгляда. Марта подумала, что, наверное, и её собственные интерес и симпатия к французу основывались на его безусловном обаянии талантливого человека. Она подняла глаза:

– У меня нет слов… Всё, что я могла бы сейчас сказать, прозвучит банально, пусто, поэтому скажу только одно: я только что прочла потрясающую книгу, – Марта улыбнулась. – Обязательно приду на вашу выставку! И теперь я точно знаю: в этом году я обязательно приеду в Париж и всё это увижу.

– И это правильно: вы увидите гораздо больше – ведь сейчас вы смотрели на Париж моими глазами, а будете смотреть своими. Благодарю за столь лестный отзыв о моих работах.

– Не за что! Это вам спасибо, что показали мне всё это. Что ж, я, пожалуй, пойду… – Марта пробыла у него совсем недолго, но ей было неловко оставаться после того, как, собственно, цель визита была выполнена.

– Я закажу вам такси, подождите!

Но Марта отказалась: заполнять ожидание разговорами, не клеящимися, потому что обсуждать что-то уже нет смысла, ведь с минуты на минуту приедет машина, или сидеть в неловком молчании. Нет, метро – рядом; она пройдётся и спокойно проедет несколько станций до дома одна. Она встала и пошла в прихожую одеваться. Медленно, будто нехотя, набросила шарф, продела руки в рукава поданного художником пальто. Она и в самом деле не хотела уходить, но выбора не было. Взяла сумочку:

– Марк, спасибо вам за приятный вечер. Нет, меня правда не нужно провожать! – Ей категорически не хотелось прощаться с ним на улице. – И счастливо вам завтра долететь… Не сомневаюсь, что выставка будет иметь большой успех, я обязательно приду. Ну до свидания…

Они стояли друг напротив друга. Чуть наклонились для короткого дружеского полу-объятия, как в предыдущую встречу. Марк слегка обнял её за плечи, едва коснулся губами щеки:

– До свидания.

Но они оба продолжали стоять, не двигаясь. Его руки медленно сошлись у неё на спине, слегка сжались. Марта ощущала тонкий запах его одеколона. Он поцеловал её волосы, потом нашёл её губы. Её сердце заколотилось, а ладонь уже сама легла ему на затылок, крепче прижимая его губы к своим. Желание вспыхнуло в ней и разгорелось пожаром. Она обвила его шею двумя руками, прильнула к нему всем телом, ощущая ответный жар. И одежда превратилась в несносные путы, от которых хочется избавиться, и которые сбрасываешь с радостью. Марта больше ни о чём не думала, ничего не помнила.

– Ты прекрасна, – шепнул ей Марк.