Текст книги "Солнечный атлас"

5. Тростянский луг

11 мая 1975 года.

Весна была очень теплой и солнечной. Приближались летние каникулы.

Я заканчивала третий класс. В школу сегодня не хотелось, ну вот совсем. Мама хитро посмотрела на меня:

– Идем загорать на Тростянский луг?

Вот так одно незначительное, на первый взгляд, событие может очень сильно изменить твою жизнь.

Бабушки нет дома, она ушла за молоком. Было бы сложнее осуществить наш план и пропустить школу при ней. Собираемся очень быстро, смеемся, ловим взгляды друг друга – и убегаем. Сегодня я не иду в школу.

Тростянский луг находился недалеко за городом, за ним начиналось село Тростянка. Надо было спуститься вниз по нашей улице, пройти несколько кварталов частных домов, из дворов которых доносился запах сирени, дойти до железной дороги – и уже за железнодорожным переездом начинался луг. Огромное изумрудное море. Весной, когда наша река Хопер выходила из берегов, на лугу местами образовывались теплые огромные лужи. В них можно было купаться. Вода быстро прогревалась, и после веселого плесканья можно было загорать. Майский загар самый красивый – так говорила мама.

В нашем городке было принято весной ходить в лес за подснежниками и, чуть позднее, за ландышами. А летом все ходили на луг за колокольчиками и гвоздиками. Провинциальные развлечения. Колокольчики появлялись сразу после того, как уходила вода. Целые поля темно-бордовых колокольчиков с желтой пыльцой, над которыми кружились тяжелые нетерпеливые шмели. Дети рвали колокольчики и ели их. Когда колокольчики долго стояли в вазе, они начинали противно пахнуть, но выбрасывать цветы было жалко.

Гвоздики появлялись, когда луг уже совсем высыхал.

В тот день по всему лугу, то здесь, то там, можно было увидеть компании отдыхающих. Завтрак на траве. Солнце высоко, парит, запах разнотравья кружит голову, кузнечики наперебой устраивают жуткую какофонию, а высоко в небе стрижи пронзают воздух своими острыми крылышками. Иногда пролетает самолет, но он кажется лишним здесь, в моей сказке… Лежа в густой, высокой траве, я вижу облака, такие разные и такие волшебные. Наверно, где-то там есть сказочный замок, конечно же, с принцессой, замок, парящий в облаках.

Однажды ранней весной на наш луг прилетели лебеди – большая стая белоснежных птиц. Наверно, они устали и решили отдохнуть. Не знаю, как об этом узнали в городе. Лебеди были на лугу несколько дней, и мы с мамой успели сходить посмотреть на них. Луг местами был еще покрыт снегом, а там, где уже была вода, лебеди и решили сделать остановку.

Их можно было увидеть с железнодорожной насыпи. Было холодно, а мы с мамой долго стояли и смотрели на этих прекрасных птиц. Куда они летели, откуда? Вот если бы подойти поближе! Были слышны их крики, они радостно хлопали огромными белыми крыльями.

И все кружились, кружились в своем белоснежном вальсе.

Лебеди были у нас в гостях только однажды. Но, приходя на луг, мы каждый раз вспоминали наших лебедей. Вот и сейчас, спускаясь с мамой с пригорка, вспомнили их, и наши глаза невольно начали искать гордых белоснежных птиц.

На лугу жили красивые ящерицы зеленого, коричневого и синего цветов. Они переливались, даже когда не было солнышка.

Дворовые мальчишки ловили их и приносили в железной банке от сельди иваси во двор. Держали за хвост и пугали девочек, что оторвут им хвосты. Ящерицы были измученные, мы ревели, глядя на них. Знали, конечно, что хвосты снова отрастут, но без них бедные ящерки казались такими жалкими и неуклюжими. За шоколадные конфеты мальчишки отдавали их нам. Мы выпускали ящерок тут же, в палисаднике. Бежать у бедняг не было сил, и мальчишки их опять ловили, а мы опять бежали домой за конфетами… и так несколько раз, пока мы не догадались выпустить их подальше от дома, в канаву на обочине дороги. Неплохой бизнес. Но не набегаешься же на Тростянский луг. Некоторым ящерицам повезло.

Мы с мамой нашли удобное место, с бугорком, чтобы загорать, а рядом как раз можно было поплескаться в воде. Мы валялись на моем любимом желтом покрывале, пили из красивого термоса чай, жевали булочку. Небо, луг и никакой школы.

Я решила поплескаться. Вода была теплой, было приятно прыгать и поднимать целый водопад брызг, а если правильно наклониться, то можно увидеть радугу…

При очередном прыжке левая нога попала на разбитую бутылку. Сначала я ничего не поняла, а лишь, как цапля, подняла раненую ногу. Увидела лицо мамы: оно было похоже на маску с большими удивленными глазами. Она повторяла: «Не смотри, ты только не смотри». А я и не смотрела, было понятно, что лучше не надо этого делать.

Мама выхватила меня из воды и посадила на покрывало. Как-то странно стала перекладывать вещи, задумалась на миг, а потом быстро взяла мои голубые гольфы, погладила меня по голове, улыбнулась и начала завязывать гольф выше моей ступни. Обмотала ногу моим любимым полотенцем. Оно было салатового цвета, с розовыми цветами и китайскими иероглифами. Мне стало смешно. Чего она так суетится, мне же не больно!

Мама быстро собрала разбросанные ею же вещи. Подставила мне свою спину, и понесла меня и нашу сумку с моим желтым покрывалом. Идти было достаточно далеко. Она оглядывалась по сторонам в надежде, что вот-вот кого-нибудь встретит и нам помогут. Я всегда была полненькой девочкой, и как эта миниатюрная женщина смогла пронести меня несколько километров, для меня до сих пор остается загадкой. Мы уже перешли железную дорогу, и тут наконец-то возле нас остановилась легковая машина.

Поехали в ближайшую больницу. Водитель оказался добрым, помог занести меня в приемный покой. В больнице не оказалось дежурного хирурга, и все, что нам предложили – это залить рану йодом. На что мама сказала, что они сумасшедшие, и заставила вызвать «скорую», чтобы отвезти меня в другую больницу. Впервые я видела маму такой смелой. «Скорая помощь» – это уже интересно, я ни разу не ездила в машине с красным крестом. Приехала «скорая», было видно, что она новая, вот это повезло!

– Мама, не бойся, мне не больно.

Мне и правда не было больно. Как сказали потом, это был обычный шок. Меня положили на операционный стол, один гольф сполз и попал в рану, и врач никак не мог его развязать. Рана была большая: вся ступня была разрезана, и из нее торчали две жилы. А вот крови совсем не было. Так странно… Мама склонилась надо мной и все шептала, что она рядом. Сделали укол – и тут я наконец-то почувствовала боль. Я громко закричала, а мама упала в обморок. Она могла теперь себе это позволить.

– Уберите мамашу, она мешает.

Большая лампа надо мной светила, словно солнце, свет слепил, захотелось спать.

Потом была гипсовая, ногу упаковали в лангету, а я все искала глазами маму.

– Мамаша, несите своего ребенка на второй этаж, в палатах нет мест, полежит в коридоре.

Мама плакала, а я не понимала, почему она плачет сейчас, а не там, на лугу.

– Я пойду домой, ты меня подожди, надо папе и бабушке сказать, они же не знают, что с нами случилось. Я вернусь, ты подожди.

Дальше версия, которую рассказывала бабуля.

Наверно, вся эта история была бы другой, если бы в то время существовали современные средства связи.

Бабушка пришла из магазина. Папа уже давно ушел на работу. Нас нет. Школьный портфель на месте. «Опять хулиганят!»

Приготовила обед, а нас все нет.

Я никогда не видела бабушку без дела. Вот и тогда она продолжила работу над ковром. Она вышивала обычным крестом и нитками мулине потрясающие ковры – большие, на всю стену. Это были сюжеты из сказок, истории из жизни животных. Над нашей кроватью, а, надо сказать, я с радостью спала с бабушкой до пятого класса, висел ковер-репродукция к картине В. М. Васнецова «Иван Царевич и Серый Волк». Серый Волк, как преданный друг, помогал Иван Царевичу, и когда бы я ни посмотрела, он все мчался и мчался по густому лесу, увозя влюбленную пару…

Бабушка сидела у окна на табуретке, без очков и с прямой спиной, как обычно. Вдруг появилась мама.

– Все. Нет у нас больше Милы. Мы были на лугу, купались.

Мама упала на кровь и зарыдала, слов больше не было, а те, что прозвучали, были далеки от правды. Наверно, шок теперь был у мамы.

Бабушка встала, сердце ушло в пятки. Утонула. Слез нет. Села рядом с мамой.

Обняла ее, а мама вскочила и сказала, что надо бежать ко мне. Бабушка испугалась, что мама сошла с ума.

– Куда бежать?

– В больницу. Надо собрать вещи.

Радость и сомнение. Живая!

Тут пришел с работы папа. Мама со слезами кинулась к нему, но бабушка остановила ее и сказала, что сама все объяснит. Мудро, а то мог бы быть еще один инфаркт. В больницу они пришли все вместе.

В коридоре было неуютно, болела нога. Мама осталась со мной и спала рядом на стульях.

Утром, после обхода, решили оставить меня на несколько дней. Отделение, в котором я лежала, было травматологией. Страшное место. Не хочу здесь.

– Дочка, давай сбежим?

Не знаю, кто из нас был большей хулиганкой. Мама приехала на такси и с черного входа на руках вынесла меня к машине.

Мы дома! Потом, правда, маму очень ругали, что мы сбежали, но она как-то решила этот вопрос. Мне купили костыли, и почти все лето я провела дома.

Хорошее было лето. И мама, и папа, и бабушка – все старались меня порадовать. Так, мне подарили новый набор кукольной мебели – две кровати, шифоньер, две тумбочки, стиральную машинку, которая работала на батарейках, множество книг. А самое главное – бабушка ходила к московскому поезду и покупала там, в буфете, московский зефир и бананы.

Одноклассники часто приходили в гости, бабушка угощала их пирожками, пили чай, болтали, смотрели книжки. Да, лето было замечательное. В хорошую погоду меня выводили в палисадник, я сидела в тени дерева и читала книжку «Пятеро в звездолете». Пчелы кружились над цветочной клумбой, а бабочки со стрекозами летали наперегонки. Вот если бы у нас водились колибри…

Колибри у нас не водились. Зато на Тростянский луг, в заброшенный карьер, где когда-то очень давно добывали песок, каждое лето прилетали зимородки. Яркие зелено-синие создания. Их прекрасное оперение отливало металлическим блеском и менялось в зависимости от освещения и погоды. Карьер уже давно был нерабочим, в некоторых местах стояла вода, которая оставалась после паводка и не уходила все лето. Мы ходили туда купаться, это место называлось Пески. Берега были крутые, песочно-глиняные, и зимородки устраивали там свои гнезда – одно большое, веселое и дружное общежитие. Было очень интересно наблюдать за их жизнью.

Мальчишки из любопытства лазили на этот обрыв и выкапывали гнезда – только для того, чтобы посмотреть на яйца или на уже вылупившихся птенчиков. Обычной лопаткой разрушали счастливые семьи. Птицы пытались прогнать незваных гостей. Они еще долго кричали и кружили над разрушенными гнездами. Зимородки с упорством продолжали прилетать каждый год. Мы пытались бороться с хулиганами, за что были не единожды биты. Но с каждым годом зимородков стало прилетать все меньше. И вот однажды они не прилетели. Не прилетели совсем. Так на одно чудо стало меньше.

Я очень давно не была в моем городе и на моем луге. Говорят, его отдали под дачную застройку. Не хочу это видеть. Я навсегда запомню мой луг и моих птиц. Они прилетают каждый год, ранней весной, и все еще кружат над Тростянским лугом.

6. Шизгара

В дальнем углу палисадника, который находился в самом конце нашего двора, то вспыхивали, то гасли красные огоньки сигарет.

– Венера, ты далека, Венера…

Струны гитары издавали дребезжащие звуки, слышались приглушенные голоса, иногда – смачный плевок.

– Что же там происходит?

Нас несколько – ребятишек, которые только собираются в этом году пойти в первый класс, и нам очень интересно: что же происходит поздними летними вечерами в дальнем углу двора, и почему взрослые разрешают эти сборища?

В то время у нас существовала субординация между поколениями, то есть некое соблюдение расстояния между людьми, в зависимости от возрастного круга.

Мы были очень правильными детьми, все как положено: уступали бабушкам место в автобусе, слушались старших, но право иногда похулиганить все-таки оставляли за собой.

Песня звучала на русском языке, и как-то было понятно, что она звучит не очень складно. Уже потом, в старших классах, я узнала, что это песня «Venus» группы Shocking Blue, а наши ребята сделали вольный перевод и исполняли ее на свой манер. В этой песне поется о девушке, похожей на Венеру – богиню красоты. Фразу «She s Got it» из этой песни можно перевести, как «Она крутая», а по-нашему, по-дворовому, – просто «Шизгара». Вся дефицитная забугорная музыка, интересная и красивая жизнь – это все «Шизгара».

Мы решили подобраться к загадочной компании, но как это сделать незаметно?

Во дворе был всего один фонарный столб с яркой большой лампочкой – он стоял в центральном палисаднике, и его освещения на весь двор не хватало. Когда лампочка перегорала, двор освещался лишь светом из окон. В такие моменты почти во всех уголках двора летними вечерами начинала кипеть таинственная жизнь подростков. Мы к ним еще не относились и искренне завидовали, ведь они уже такие взрослые.

Вот в один из таких летних вечеров мы и решили поиграть в разведчиков.

В траве палисадника мы ползли и пыхтели очень долго, и в тот момент, когда были почти у цели, и уже был понятен состав компании, нас обнаружили. Встряхнули за шкирку, как щенят, и отвесили каждому по пинку. Бежали мы быстро, очевидно, пинок придал каждому хорошее ускорение. Зато теперь нам был понятен состав таинственной компании: Бичка – это красавчик из соседнего двора, Винни-Пух – наш сосед Игорь, он был очень добрый, мы его любили, Сережа и Алексей – тоже наши дворовые ребята, Матильда и девочка Галя. Она приехала к нам совсем недавно, из Белоруссии. Ее мама заболела, и им посоветовали переехать. Так они попали к нам в город – обменяли квартиру. Девочка была очень красивая, добрая и хорошо воспитанная. Она часто возилась с нами – с малышней, приглашала к себе в гости, а еще рассказывала всякие интересные и страшные истории. Позднее я обнаружила, что это был вольный пересказ произведений Конан Дойла. В нее сразу влюбились все местные ребята. Мы же ждали, кого выберет она. Претендентов было двое: Бичка и Винни-Пух. Бичка приходил из соседнего двора, у него уже пробивались черные усики, он носил настоящие «клеши» и батник с большим отложным воротником, а еще он занимался спортом. Винни-Пух был наш, и пусть он был полненький, зато очень добрый. Мы были за Винни-Пуха, но Галя выбрала Бичку. Тогда мы организовали целую спасательную операцию в помощь Винни-Пуху. Когда Галя и Бичка встречались, мы тут же появлялись, словно черт из табакерки, и начинали приставать к Гале. Она стыдилась, что возится с малышней, и уходила вместе с нами. Зато мы всегда говорили Игорю, что Галя пошла в магазин, и он мог ее догнать и поговорить.

Так печально, что из той любви ничего не получилось. Позднее Галя вышла замуж за неизвестного нам парня. Я ее увидела, когда у нее уже было несколько детей, она стала какой-то обычной тетенькой в очках, куда-то сильно спешащей. Бичка еще долгие года разбивал женские сердца, и как сложилась его жизнь – не знаю. А вот наш Игорь, наш Винни-Пух, женился и жил вполне счастливо. Наши детские старания оказались ненапрасными.

Когда это лето закончилось, я наконец-то пошла в первый класс. Очень хорошо помню этот день. Мне купили букет гладиолусов, он был огромный, и нес его папа. Был солнечный день, и линейку проводили во дворе школы. По традиции, новоиспеченных первоклашек в школу за руку вели ученики, которые учились в школе последний год, шли в десятый класс. Меня вел Сережка, который гонял нас летом, и от которого мы получали больше всех. В этот день он был очень серьезным и показался мне надежным товарищем. Сережка подарил мне цветы и подписанную открытку и взял уверенно за руку. Мы с ним вошли в школу, и я почувствовала себя на пороге новой жизни – надо сказать, почувствовала очень уверенно.

Первый класс мне давался непросто. Бабушка будила меня и усаживала в кровати.

С закрытыми глазами я открывала рот, а бабушка кормила меня, еще полусонную: ложка манной каши, ложка киселя. Это как-то помогало проснуться, и мы шли умываться, одеваться, заплетать косички. Я убирала в портфель дежурный бутерброд – черный хлеб и кусочки краковской колбасы. Я готова совершить подвиг – пойти в школу.

Школу я любила. Писать я еще не умела, но регулярно выдавала шедевры-четверостишия, которые мама успевала записывать на каких-то клочках бумаги. Таких записок сохранилось много – маленькие приветы из прошлого. Оказывается, я писала в стиле хокку:

 
Иду я в школу и вижу что же:
Идет собачка через дорогу,
Я прогнала собачку,
Иду я в школу запечаленная…
 

Хорошо помню начальные классы и мою первую учительницу. Ее звали Лидия Андреевна. Наш класс был для нее последним, она уходила на заслуженный отдых. Учительница жила недалеко от школы, и мы потом еще долгое время бегали к ней в гости – просто так или поздравить с Днем учителя. Она нас готовила стать октябрятами, а потом и пионерами. Я честно три года была хорошей ученицей. В четвертом классе я заподозрила, что есть иная жизнь, более взрослая. Одним словом, захотелось «Шизгары».

Я пришла к выводу, что пора начать новую и, как я считала, взрослую жизнь. Начать решила с прокалывания ушей. В моем классе у меня появилась школьная подруга, ее звали Ириной, как и мою первую подругу. У Ирины была старшая сестра Татьяна – она училась в старших классах и была большой модницей. Вот именно она нам и помогала ориентироваться в современном мире моды. Моя мама проколола нам уши. Раньше это делали очень просто: иголка и спирт, самое главное – желание, ну и, конечно, надо было потерпеть. Сначала надо было походить с ниточками, а уж потом можно было надеть серьги.

Уши заживали долго, болели, и я никак не могла дождаться, когда же можно будет надеть серьги. К первому сентября я наконец-то их надела. Мне подарили маленькие сережки с красными камешками. От них я была в восторге. Я, но не мой новый классный руководитель. В первый же день всем, у кого появились сережки, их велели снять. Мы были вынуждены подчиниться этому насилию. После школы мы их надевали, а перед школой снимали – и так до тех пор, пока уши опять не начали болеть. В конце концов я решила прекратить эти мучения. Я и теперь не люблю носить серьги, надеваю их крайне редко и непременно вспоминаю нашу математичку. Она умела смотреть на нас как-то особенно устрашающе. Перед началом очередной контрольной она говорила:

– Положите свои писульки на стол, пишем контрольную.

Она имела в виду наши записочки и разрисованные промокашки.

У нее были черные волосы и очень серьезное имя – Ираида. Она умела стрелять глазами, и это получалось как-то устрашающе. Мы ее боялись. Но это не мешало нам иногда пошутить. Когда она говорила свою коронную фразу «Положите свои писульки на стол», мы представляли такую картину: весь класс берет и достает свои писюльки (настоящие) и раскладывает их на столе. Сдержать смех было невозможно. Весь класс начинал смеяться, а бедная Ираида не могла понять, что вызвало такой смех. Ее удар по столу рукой приводил нас в чувство.

Позже именно она не разрешила мне ходить в школу с модной сумкой. В то время очень модными были сумки, сшитые из мешковины, обычные, с ручками, как авоськи. На них наносили какой-нибудь рисунок из заграничной жизни по трафарету, но самое главное – их нельзя было мочить, иначе вся красота превращалась в непонятные разводы. Мама купила мне босоножки на платформе из пробки, это был просто писк моды. Они были коричневого цвета, спереди на шнурочках, и с очень высокой платформой. Это была моя первая обувь на таком высоком каблуке. Завершала образ юбочка в вертикальную полоску коричневого и бежевого цветов, а спереди были деревянные пуговицы, и свитер-лапша белого цвета, а еще подвеска на железном обруче в виде лезвия. Бабушке подвеска не нравилась, она все боялась, что я порежу себе горло.

Совсем недавно я была на премьере фильма «Однажды в Голливуде» Квентина Тарантино, там действие происходит в 70-е годы, так вот, на главной героине был похожий свитер-лапша. Это просто «Шизгара». Мода периодически возвращается, и я начинаю сомневаться, такая ли уж это правда, что машины времени не существует. Мечты могут растаять, как дым, но непременно останутся воспоминания.

Это было летом, после окончания пятого класса. Сестра моей подруги постоянно ходила на танцы, мы же лишь наблюдали, как она красится и наряжается, словно это выход королевы к своим подданным. Решение пришло само собой: мы собрались тоже пойти на танцы и хотя бы посмотреть – одним глазком! – на взрослую жизнь.

В железнодорожном парке была танцевальная площадка, огороженная дощатым забором. Щели между досками были словно предназначены для любопытных глаз. Сбежать из дома мы смогли лишь к самому началу танцев, как обманули родителей – не помню, помню лишь гаденькое чувство от этого обмана, которое мешало наслаждаться происходящим. Противная тошнота не проходила, она и теперь периодически посещает меня, если приходится иногда лукавить или откровенно врать, когда я в очередной раз не хочу кого-то обидеть.

Мы прилипли к забору. Танцы уже начались, но народу на площадке пока было немного.

Играл городской ВИА «Гелиос». Мой взгляд сразу выделил из небольшой толпы двух девушек. Они были близняшки: высокие, стройные, с модными стрижками, и одеты были одинаково – батники с отложными воротниками розового цвета и брюки синего цвета, сильно расклешенные. Они танцевали шейк. Даже движения у них были синхронные. Настоящая «Шизгара».

Вечер опускался на город очень быстро, мы понимали, что нужно уходить, чтобы нас не потеряли дома. На площадке появились новые участники. Цветная масса двигалась в такт музыке, над площадкой кружилось облако пыли, поднятое модными клешами, – чем шире клеши, тем моднее. Мальчишки разрезали внизу штанину с внешней стороны и вставляли клин. Естественно, подобрать такую ткань, как у брюк, было сложно, поэтому вставляли то, что находили. Получалось, брюки были одного цвета, а клинья – другого. Схожесть с клоунами их не пугала. Самое главное – чем больше ты поднимал пыли, тем моднее ты был, поэтому они в прямом смысле слова пускали пыль в глаза.

Самые смелые и крутые делали наколки. Да-да, именно наколки. Не какие-нибудь «татушки», а самые настоящие мужские наколки – синей тушью и обычной иголкой. Подозреваю, что это был долгий и болезненный процесс. У моего папы на левой руке, между локтем и кистью, была наколка «Люблю Риту». Видно было, что делали ее дрожащей или детской рукой, поскольку наколка была, откровенно сказать, кривая. Мне эта наколка не нравилась. Кто эта таинственная Рита? И почему мама так спокойно к этому относится, почему не заставит убрать? Мне хотелось просто содрать эту надпись, пусть даже вместе с кожей.

У меня сохранилось фото папы, когда они еще только познакомились с мамой. Стрижка «ежик», короткие брюки дудочкой. Бабушка была в шоке. Но первое впечатление оказалось обманчивым. Папа полюбил свою тещу и даже имя мне дал, как у нее – Мила. Их симпатия была взаимной. Большую часть жизни мы прожили все вместе, но они всегда разговаривали на «вы». Я была совсем маленькая, когда бабушка подарила своему зятю новенький мопед. Папа был счастлив. Мы ездили с ним на рыбалку, на ближайшие пруды: он сажал меня спереди на бачок, к которому приварил сиденье. Ветер был сильный, иногда я ехала с закрытыми глазами, мошки били в лицо, а я чувствовала, что папа совсем рядом.

Недалеко от дома был ресторан «Кристалл». Как-то папа оставил свой мопед около него, чтобы зайти и купить пиво. В это время водитель КамАЗа тоже решил зайти в «Кристалл» – пообедать. КамАЗ большой, а мопед – маленький, водитель просто его не заметил, когда остановил свою машину. Мопед не подлежал восстановлению – как жаль! Папа принес домой какие-то куски металла. Не знаю, из-за чего папа переживал больше: из-за того, что нет мопеда, или из-за того, что огорчил тещу. Иногда на каких-нибудь семейных застольях мы вспоминали этот случай, все смеялись, а папа всегда качал головой и смотрел в пол. Этот случай никак не отразился на их отношениях.

У бабушки всегда было свое мнение, и не было ничего страшного, если оно не совпадало с нашим. Несмотря на всю свою непростую жизнь и приверженность высоким идеалам коммунистической партии, она очень уважительно относилась ко всему миру. Сейчас это бы назвали модным словом «толерантность».

Несмотря на всю свою нелюбовь ко всему заграничному, именно бабушка купила мне мои первые джинсы. Как она поняла, что мне они были необходимы, и как договорилась со своей коммунистической совестью, не знаю. Наш сосед занимался в то время незаконной деятельностью: он окончил школу и никуда не стал поступать, а решил стать фарцовщиком. Уговоры его отца, преподавателя техникума, не помогли. Сосед был истинным фанатом «загранки». Он ездил в Москву и привозил в провинцию атрибуты красивой жизни: джинсы, юбки, джинсовые халаты «Монтана», французские духи и косметику, великолепное нижнее белье и журналы. Как и где он добывал все эти вещи, сосед не рассказывал.

Мне повезло, что он был моим соседом. Я была «в тренде», как сказали бы сегодня. Первые джинсы мне купили именно у него. Темно-синего цвета, вельветовые, как и положено, с лейблом и вышивкой, 29 размера. На вышивке была изображена лапка кота, а фирма называлась в переводе на русский «Дикий кот». Таких в городе ни у кого не было. В железнодорожном парке на месте старой танцевальной площадки теперь была дискотека. Там, как и положено, был ведущий и звучала новая музыка.

Я танцевала в своих новых вельветовых джинсах «Дикий кот» – это была моя «Шизгара».