Текст книги "Резистент"

Встретив Гарри на ужине, узнаю, что его сосед тоже вернулся и теперь отсыпается. Почему они ходили в экспедицию на четыре дня, а нам предстоит пробыть за Стеной две недели? Довольно странно. Будь наша вылазка такой короткой, можно было бы и не учить все эти съедобные растения: на четыре дня хватит и той еды, которую можно взять с собой. К тому же, судя по виду Алисы, нам две недели негде будет помыться.

А после ужина приходит Бернев. Он говорит, что скоро можно будет встретиться с родственниками. Меня отвезут повидаться с Ба на этой неделе. Вот так подарок! Еще бы съездить к Артуру… я снова пристаю к Берневу, когда он уже собирается уходить:

– Простите, а можно будет съездить и к моему другу Артуру?

– Это который твой жених?

– Он не жених на самом деле, – я пытаюсь объяснить, как это вышло, но Берневу некогда слушать.

– Поехать к нему нельзя. Если хочешь, можешь написать еще одно письмо.

– Но я ведь уже отправила одно.

– Тогда зачем встречаться? Ты уже все рассказала.

Он дурак, что ли?

– Если хочешь, можешь помочь ему деньгами.

– Деньгами?

– Вам ведь говорили: пока вы здесь, мы будем платить вашим семьям. Если хочешь, можешь отправить ему часть своего заработка.

– И… много у меня денег?

– Достаточно.

Что ж, сколько бы ни было, семье Артура пригодится каждая копейка. Они получают выплаты на ребенка, но этого мало. Отец ребенка бросил сестру Артура и куда-то пропал, так что отдельного жилья и пособия они тоже не получили. Но теперь Артур может съехать в мою квартиру, а еще я передам им свои деньги. Вот только одна беда – Артур не возьмет. Он гордый. Никогда не позволял мне даже помочь ему встать, если падал. Хоть бы ему хватило ума не отказаться от помощи!

Ночью никак не могу заснуть. Алиса слушает музыку в наушниках, но звук настолько громкий, что я тоже все слышу. А еще, наверное, парень, который живет за стенкой. И попросить ее сбавить громкость я не могу.

Выхожу из комнаты и шагаю по темному коридору в туалет. Наша комната в самом конце, на углу здания, так что идти приходится долго. Открываю дверь и вижу стоящий у раковин силуэт. Мужской.

Парень медленно оборачивается, но по росту и так ясно, что это Адам. В руке у него дымящаяся сигарета. Он порывается ее спрятать, но понимает, что я уже все увидела, и вместо этого лениво затягивается. Я застываю в дверях.

– Э-э, привет… Что ты делаешь в женском туалете?

– Разве не видишь? Курю. Сюда реже заходят, чем в мужской.

– Не думала, что ты куришь, – говорю я и тут припоминаю, как от него пахло табаком в день, когда я симулировала тошноту.

– Не болтай об этом, ладно?

– Ладно… а курение запрещено?

– Разумеется. Только многие все равно курят. И алкоголь проносят. На это иногда закрывают глаза.

Не знаю, что сказать. Меньше всего мне хотелось застать в туалете Адама. А он не спешит уходить, так и стоит, докуривая свою сигарету и выпуская ртом клубы дыма. Туалет весь пропах табаком. Да, отличное место: зайти сюда могу только я или Алиса, которая и сама курит, так что сдать его некому.

– Почему не спишь? Завтра будешь сонной тетерей, – говорит Адам, облокачиваясь на раковину. В слабом свете из коридора его лица почти не разглядеть, а включить лампочку я почему-то не решаюсь.

– Не спится.

– Это Алиса, да? Знаю, она вечно не спит по ночам. Она с тобой говорила?

– О чем?

– О чем-нибудь.

– Ну, перекинулись парой слов. Почти не говорим.

– Жаль, что другой комнаты для тебя не было.

Надо же, сочувствует мне. И с чего это?

– Завтра будете стрелять, – сообщает Адам.

У него странный голос, какой-то заторможенный. Вообще он странный. И не уходит. Делать нечего: включаю свет.

Обнаруживается, что Адам в одних только спортивных штанах. В футболке он казался как-то меньше. От света он щурит глаза, потом бросает сигарету в раковину и заливает водой. От его идеальной осанки не осталось и следа. Вразвалочку, сгорбив спину, он шагает к двери, отстраняя меня рукой, и я слышу запах алкоголя. Так вот в чем дело. Терпеливо дожидаюсь, пока Адам выйдет, запираю дверь. Похоже, он не очень пьян: говорит разборчиво. Помню, Артур после распределения так напился, что товарищи его домой на руках несли. Мы иногда смеемся, вспоминая тот вечер. От Адама я такого не ожидала.

Но раз он может покупать сигареты и алкоголь – значит, ему позволяют выходить? Ну да, он ведь может открыть любой замок. Мне тоже потом разрешат так гулять? Тогда я смогла бы чаще навещать Ба и Артура. А еще купила бы себе всякой ерунды – не сигарет, конечно, а что-нибудь красивое в комнату или нормальных книжек, а то здесь только атласы с поганками. На это можно надеяться, пока никто не знает, что я – абсолютный Резистент. А если Агата им скажет? Тогда путь в город мне заказан, как и на разведку. Но если бы она планировала меня сдать, разве уже не сделала бы это?

Когда я возвращаюсь в комнату, там уже тихо. Алиса мирно посапывает в кровати. Укладываюсь в постель и засыпаю с кучей мыслей – о стрельбе, о сигаретах и об Адаме.

Глава пятая

Я собираюсь на утреннюю тренировку, когда входит Бернев и велит одеться в свою старую одежду. Меня везут к Ба. Со мной отправляют одного парня из службы охраны, снова сажают в фургончик без окон. Мне нельзя знать, как проехать к Центру. Мы трясемся в машине около часа, и я схожу с ума от скуки.

Ба поселили в пансионате на краю города. Хорошее место: чисто, тихо, есть медики и сиделки. Ба сидит в кресле на веранде, кто-то заботливо накрыл ее колени пледом. Она плачет, когда узнает меня, белесые слезы стекают в канавки морщин под ее глазами. Не похоже, что ей здесь плохо живется, но одиноко – это точно. За нами никто не следит, никто не стоит над душой, как я боялась. Я рассказываю Ба о том, что теперь умею лазать по скалам и немножко – драться. Она ничего не понимает, конечно, но ей приятно, что я просто что-то говорю. Дома я часто читала ей, надеясь увидеть отблеск понимания в глазах, но потом смирилась с тем, что Ба абсолютно не важно, что именно я говорю. Она немного реагирует на смену интонации, на эмоции в голосе, но не более. Так что рассказываю я скорее для самой себя, просто чтобы не молчать.

Мне разрешают побыть с ней пару часов, а потом забирают назад в Центр. Если путь к Ба был скучным, то обратный – просто невыносим. Я приезжаю как раз к обеду. Сегодня многие ездили к семьям, но большинству не разрешили зайти домой, позволили только встретиться в больнице. А еще я – единственная, чей разговор с Ба не слушал охранник. Они боятся, что мы расскажем родственникам лишнего.

– Мама так плакала, – говорит Ната, – но зато ей разрешили приходить ко мне на работу в больницу.

– А ты? Как встреча? – спрашиваю я Гарри. Тот поднимает на меня раздраженный взгляд.

– Я никуда не ездил. Мне не к кому.

– О… извини. Я не знала.

– Перестань, давай без этого, – но я вижу, что он весь на нервах от этого напоминания. Должно быть, рос в приюте. А я даже не спросила у него ни разу, хотя рассказывала о своей семье и даже об Артуре. Внезапно я догадываюсь, откуда он знает Лизу: наверняка она тоже сирота и выросла в приюте. Мне хочется напомнить Гарри, что мои родители вообще-то тоже умерли, но я тактично помалкиваю. Тяжело, наверное, быть абсолютно одному в целом свете, когда даже не с кем ждать редкой встречи.

Послеобеденная тренировка – в «Уране», в комнате, где мы еще не были. Ее называют галереей – я сначала подумала, что придется на картины смотреть. Но это тир. Комната длинная, узкая; толстые стены обиты чем-то вроде резины, на дальней от нас – мишени в виде человеческих силуэтов и обычные, круглые. На входе мне, Гарри и Адаму выдают наушники и очки с желтыми стеклами. Я оружия в руках не держала, но надеюсь, что сейчас у меня проснутся невиданные способности.

– Сегодня будем стрелять из винтовки, – сообщает Адам. – Это не сложно, но важно сразу заучить правильное положение тела и технику стрельбы.

Адам долго рассказывает о том, каким оружием мы будем пользоваться, как его перезаряжать, где хранить запасные магазины. На время разведки каждый из нас получит специальный ремень с кучей карманов.

– Зрение хорошее? – спрашивает Адам.

– Да, – киваем мы с Гарри; правда, у меня как раз зрение не очень. Остается надеяться, что витамины доктора Агаты успели помочь.

– Ладно, берите оружие, – он кивает на две винтовки, прислоненные к стене, – и становитесь возле планок.

Я беру винтовку в руки – тяжелая и непонятная, она кажется слишком длинной, чтобы ее было удобно держать. А уж носить такую махину – совсем не вариант. Но Адам давно сказал, что в длинные походы обычно дают пистолет.

Становлюсь у планки, поднимаю винтовку к глазам.

– Стой, – Адам возникает за моей спиной, – развернись боком. Теперь корпус чуть налево, щекой упрись в приклад. И задержи дыхание перед выстрелом.

Мне плохо его слышно из-за наушников. Прицеливаюсь, нажимаю на спусковой крючок. Не вижу, куда попала пуля, но чувствую сильный удар прикладом, который откинуло назад, а секундой позже – руку Адама, придерживающую мое плечо.

Снимаю наушники.

– Все? – Адам поднимает брови.

– Ну, я что-то не так сделала. И куда я вообще попала?

– Не имеет значения, сейчас речь не о меткости. Просто отрабатывай технику, – его рука мягко давит мне на спину, чтоб я развернулась. – Тебе надо сделать как можно больше выстрелов, пока тренировка не закончилась, так что не трать время. И осторожней с отдачей, так и сустав можно вывихнуть.

Сглатываю ком в горле и надеваю наушники. Пока Адам разбирается с Гарри, стреляю еще несколько раз. Наконец вижу, куда попали пули, но дырки от них ниже, чем я думала. Недовольно поджимаю губы. Тренировка длится три часа, как обычно, но для меня они проходят быстро. Я начинаю понимать, почему держать винтовку нужно так, а не иначе. Это обретает смысл. И целиться нужно не прямо в точку посреди мишени, а чуть выше. Очень болят руки; после я обнаруживаю еще один синяк в придачу к остальным – на плече, он остался от приклада. Старые синяки уже успели пару раз сменить цвет, теперь они скорей «желтяки».

Вся моя жизнь в Центре – как соревнование с самой собой за приз, которого я пока не видела. Я не стремилась быть первой ни в школе, ни среди друзей. Когда у меня что-то выходило лучше других, это казалось обычной закономерностью, когда хуже – не слишком обидной мелочью. Здесь – по-другому. Здесь мне хочется превзойти себя. Теперь я действительно хочу в отряд – не потому, что так сказала Агата, а просто потому, что мне нравится все это. Нравится быть будущим разведчиком, нравится тренироваться и чувствовать себя частью элиты. Нравится даже то, что здесь почти нет девушек, и я выделяюсь на фоне остальных. Скорее всего, я заразилась от Гарри. Мне его ни за что не обойти, но я продолжаю сравнивать наши успехи. Вот в стрельбе он, например, не так уж хорош (но все же лучше меня).

Когда Адам приказывает сворачиваться, я первым делом стягиваю наушники. Без привычного гула в ушах слишком неуютно. Звуки окружающего мира тут же облепляют меня, и я чувствую себя более защищенной.

– Хорошо потрудились, отдыхайте.

– Почему винтовка? – интересуется Гарри. – Почему не пистолет?

– С винтовки на пистолет перейти легче, чем наоборот, – Адам пожимает плечами, расставляя оружие по местам. – К тому же в пути иногда нужно охотиться. На отряд будет одна винтовка и один пистолет. Не спешите: в первой разведке вряд ли придется стрелять. Учитесь на будущее.

– Разве в том заброшенном городе не могут встретиться люди?

– А ты собираешься их сразу пристрелить?

– Ну, – Гарри поднимает бровь, – а если они агрессивны?

– Чаще всего дикари просто убегают, прячутся. Но, скорее всего, мы их даже не встретим.

Гарри любит спорить, по его лицу я вижу, что он хочет сказать что-то еще, но Адам выскальзывает из галереи.

Мы возвращаемся в жилой блок, я иду в душ. Здесь я всегда одна: Алиса купается в другое время, а больше никто женским душем в этом крыле не пользуется. Так что можно плескаться, сколько душа пожелает, никто не подгоняет и не стоит над душой. Плохо только, что нет ванны, она была бы очень кстати.

После душа иду в комнату и застаю Алису на своей кровати. Останавливаюсь в дверях в надежде, что соседка уйдет сама, но та вроде дрыхнет. Переодеваюсь, время от времени поглядывая на Алису. Ну не может она спать, когда я так громко хожу совсем рядом. Наверняка просто из вредности легла на мою кровать и делает вид, что спит. Чтобы проверить мою реакцию или что-то такое. Так что я веду себя спокойно, как удав. Переодеваюсь и сажусь на стул, раз уж кровать занята.

– А, ты вернулась, – как ни в чем не бывало подает голос Алиса. – Теперь твоя кровать – та, я их сравнила, и эта вроде больше. У меня на той ноги не помещаются.

Длину своих ног она, конечно, преувеличивает. Да и очевидно, что кровати абсолютно одинаковы. Выводит меня из себя?

– Как скажешь, – пожимаю плечами.

– Тогда убери свои вещи из этого шкафчика.

– Легче поменять шкафчики местами, чем полностью перекладывать все, что внутри.

– Но я хочу этот шкафчик, раз уж эта кровать моя. Он же не просто так тут стоит.

Если она и правда пытается вывести меня из себя, то у нее выходит.

– Ладно, я займусь этим после ужина.

– Отлично, будет, чем себя занять, – не выдерживаю и поворачиваю к ней голову. Она сидит, уперев локти в колени, и в упор смотрит на меня. – А то по ночам в чужие комнаты ходишь, разговоры подслушиваешь.

Ах, вот в чем дело. Ей рассказали о моем визите. И к чему этот цирк? Могла бы спросить напрямую.

– Я не подслушивала. Стенка слишком тонкая.

– «Стенка тонкая», – передразнивает она. – Я в курсе, что ты тоже о прослушке знаешь. Раз пошла предупреждать. Они тебе спасибо передавали, да только мне это странным кажется. Откуда ты знала, что слушают?

– Видела микрофон в прежней комнате, – вру я. Не хочу говорить об Агате.

– Я здесь давно все выкрутила. Вот только раньше они думали, что тихо у меня оттого, что я одна живу. А теперь станет ясно, что это микрофон умер. Спасибо.

– Я не напрашивалась в эту комнату, – огрызаюсь я. – Думаешь, что я мечтала жить в изрисованном хламовнике? Тут темно, как в гробу, еще и дымом пахнет.

– Чем-то не нравится моя комната?

Да, не нравится – тобой! Молчу из последних сил. И так все ясно.

– Можешь собирать свои вещи и выметаться, – говорит Алиса.

– Было бы куда.

– А ты к Адаму подойди, он же тебе все время сопли подтирает. Пусть найдет принцессе новую комнату.

– Слушай, – собираю остатки спокойствия в кулак, – можешь сколько угодно меня доводить, я отсюда никуда не денусь. Как уйду в разведку – будешь отдыхать. А до тех пор делай вид, что не видишь меня. И я поступлю так же. И уходи с моей кровати.

Я уже очень зла, и сердце колотится в груди, а лицо налилось кровью, но собираюсь терпеть. Не хватало еще на нее сорваться и получить какой-нибудь выговор. Одно интересно: откуда она знает, что Адам помогает мне? Он ведь и правда занимается мной больше, чем мог бы: в отряд взял, драться учил, к доктору водил, дополнительную тренировку устроил. Но Алисы-то там не было. Кто мог ей рассказать? С Гарри она не общается.

Не в силах больше находиться в комнате, вылетаю в коридор и иду в столовую, хотя до ужина почти час. И – как удачно! – на первом этаже встречаю Агату. Я-то уже строила планы, как выбраться к ней перед экспедицией, а тут она сама, болтает с кем-то.

– Добрый вечер, – выдыхаю я. Она кивает в ответ и выводит меня из общежития. Мы прогуливаемся по двору.

– Хорошо, что ты спустилась. У меня к тебе есть вопросы.

У меня вопросов уж точно больше.

– Ты все-таки смогла пробиться в разведку. Адам помог.

– Да, а откуда?..

– Я говорила с Адамом. Попросила его помочь по возможности. Но он и так был тобой доволен. Ты справляешься?

– Да, вроде справляюсь.

– Я хотела поговорить о твоей вылазке. Вы уходите достаточно далеко. И ты увидишь, что снаружи все не так, как вам говорили в школе. Там города, поселки, много чего уцелело. И, конечно, ты задашься вопросом – почему никто не живет на этих землях?

К чему она клонит? Я не перебиваю.

– Там можно жить. С Резистентностью – можно. Если туда можно пойти в разведку, почему же нельзя остаться совсем?

– Но опасно ведь. И там эти дикари, а еще радиация, – неуверенно начинаю я.

– Дикари… там есть люди, Вероника. Такие, как мы, только свободнее. Выживать там тяжелее, но это возможно. Они живут коммунами, находят хорошие места и заселяют. За Стенами есть жизнь. Я не закончила свой рассказ в прошлый раз. Так вот, когда нас привезли сюда, ЦИР казался безупречным. И здесь действительно много людей, которые работают на хорошую идею, которые хотят помочь. Но есть и те, кто пытается извлечь из Резистентов личную выгоду. К сожалению, руководство Центра состоит из последних. Мой отец погиб из-за них. И когда мы узнали, что здесь происходит, то решили сбежать. Точнее, так решил мой брат. Он собрал несколько людей и запланировал побег. Мне не удалось уйти с ними. Несколько месяцев я не представляла, где они, живы ли еще. А потом брат нашел способ связаться со мной. Они присоединились к коммуне и начали новую жизнь за Стеной. Поэтому я просила тебя стать разведчиком – ты сможешь помочь сбежать своим друзьям, которые оказались в лаборатории.

– Но… как?

Я задаю только этот вопрос, хотя на языке вертятся сотни.

– Просто возьми кое-что с собой и оставь в развалинах города. Мои друзья из коммуны заберут это. Они уже готовят побег из Центра, но им кое-чего не хватает. И они заберут всех, кого незаконно держат в лабораториях.

И снова мой мир перевернулся с ног на голову. Не много ли невероятных новостей за две недели? Еще недавно я даже не подозревала о существовании Центра и Резистентов. Сегодня помогаю врачу организовать побег из города.

– Хорошо, – только и говорю я.

– И еще. Понимаю, что это будет неприятно, но ты могла бы вспомнить, когда твоя мама умерла? Хотя бы примерную дату.

– Это было одиннадцатого июля, – сразу говорю я. Отец всегда в этот день приносил в дом цветы и молился. В памяти всплыло его отсутствующее лицо, когда он думал о маме.

– Хорошо, спасибо тебе. Иди к друзьям. Я сама заберу тебя перед разведкой, так что не переживай. Дам все необходимое.

Не переживай? Я еще никогда не переживала так сильно.

– Но почему вы спросили о маме?

– Я должна проверить, прежде чем объясню тебе. Может быть, это и не имеет никакого значения.

Прекрасный ответ. Я почему-то другого и не ждала. Конкретика – точно не конек Агаты. И все же я задаю еще один вопрос:

– А почему… почему вы не говорите никому, что я – абсолютный Резистент? Я знаю, для чего мы нужны Центру.

– Если бы дело было только в этом! Есть много других причин. Лучше, чтобы никто не знал. Тогда ты сможешь вытащить своих друзей.

– Что с ними там делают?

– Я не знаю. В последний раз я видела их тогда же, когда и ты. Но догадываюсь. Ты тоже.

Я опускаю взгляд. Догадки у меня самые скверные. Живы ли они вообще? Может, их держат в каких-нибудь камерах? Или они не в сознании? Мне представляется операционный стол, на котором лежит Иванна, накрытая белой простыней. Гоню эти мысли прочь.

– Чем бежать отсюда – разве не лучше просто вывести на чистую воду ученых, которые творят такое?

Агата смотрит на меня с изумлением.

– Думаешь, это так просто? – она горько усмехается. – Пока мы в Центре, бороться с ними невозможно. Но те, кто снаружи, – они могут что-то придумать.

Я вздыхаю. Конечно, глупость сказала. Здесь даже поговорить нельзя без свидетелей, а уж тем более продумать хороший план и привести его в действие.

Возвращаюсь на ужин, стараюсь делать вид, что ничего не произошло. Наверное, выходит: Ната, очень чуткая к настроению других людей, ничего не замечает. И снова – вкуснейшее овощное рагу, мясные биточки, блинчики с фруктами. В такие моменты тяжелее всего думать о том, что нас здесь держат не просто так. Добрые поварихи, конечно, рады нас угостить, но они вряд ли подозревают, что многих из нас забрали в лаборатории, а некоторых лишат возможности выбирать себе пару и распоряжаться своей жизнью. Но не меня. Я не позволю забрать у меня даже это право, не говоря уже об остальных.

Ник рассказывает, что добился успехов за эти несколько дней. Он не хвастает, ни капли самодовольства на его лице. Но ясно, что он учится быстрее других. Думаю, скоро Ник станет отличным инженером. Ната тоже потихоньку вливается в больничную обстановку. Но ее новая подруга, пятнадцатилетняя Ангелина, схватывает все просто на лету. Они постоянно сидят над книгами, пишут конспекты, что-то зарисовывают, – их учеба проходит совсем иначе. Никаких скал и винтовок. Ловлю себя на мысли, что я бы с ними заскучала. Зато с Гарри и Адамом время бежит быстро.

За плечами две недели обучения. Я умею на лету перезаряжать пистолет. Могу попасть в двигающуюся мишень из винтовки. Умею разводить огонь двумя камешками. Умею перевязывать раны и накладывать жгут. Могу взобраться на отвесную скалу, могу определить стороны света без компаса – много чего могу. Но чего я не могу, так это поладить с соседкой по комнате.

Первые пару дней она просто молчала. Когда я входила в комнату, она или демонстративно отворачивалась, или просто делала вид, что меня нет. Но я чувствовала ее мрачную ауру. Пару раз мне даже снилось, что она обрезает мне волосы ножницами или ворует мою одежду, так что я иду на тренировку голышом. Сны, конечно, бредовые, я никогда в них не верила, но когда злобная соседка преследует тебя и наяву, и во сне, – это не к добру. Со временем игра в молчанку ей надоела. Она принялась делать мне замечания: «Эй, форму навыворот надела! Хотя нет, просто она на тебе так сидит». Или: «Ты так жалобно бормотала во сне, проверь, простыни не мокрые?». В общем, ничего оригинального. Я стараюсь относиться к ней философски и считаю до десяти всякий раз, когда хочу ответить. И вроде как справляюсь. Но как грустно вспоминать дни, когда мы жили с Натой!

Разведка через три дня. Не уверена, что готова. Но подготовиться лучше за это время я не могла. Я многому научилась, а еще – сблизилась с Гарри и даже с Адамом. Нам говорили, что важно работать в команде, – думаю, что со своей командой я уже сработалась. С удовольствием убегаю по утрам из комнаты на тренировки с отрядом, с ужасом возвращаюсь после ужина.

Спускаюсь в холл «Урана» после утренней тренировки (снова стрельба) и вижу Агату. Она знаком зовет меня за собой. На ней не медицинский костюм, а обычная униформа Резистентов, видимо, чтоб не привлекать внимания. Мы идем к зданию, где живут все работники Центра.

– Знаешь, Вероника, – говорит доктор задумчиво, – я все-таки не зря спросила, когда погибла твоя мать. Одиннадцатое июля. Пятнадцать лет назад. Так?

– Так, – недоумеваю я.

– Пойдем, кое-что покажу.

Я уже привыкла не задавать ей вопросов: все равно не скажет больше, чем планирует. Мы поднимаемся на второй этаж в зеркальном лифте, идем по коридору. Агата стучит в одну из комнат.

– Да, входите! – раздается из-за двери девичий голос. Дверь открывается, и я вижу то, что ожидала увидеть меньше всего.

Маленькая аккуратная комната с одной кроватью, обои в цветочек, ситцевые занавески. На кровати сидит, поджав под себя ноги, Ната. Волосы собраны в пучок на затылке, на коленях разложена толстенная книга. Другая девочка сидит на полу, сложив ноги по-турецки. Ничего необычного: светлые в рыжину волосы, худенькая, с узким лицом, очки в тонкой оправе.

– Привет, – здороваюсь я. Ната удивленно кивает.

– Занимаетесь, девочки? – говорит Агата. – Я принесла вам книжку, о которой говорила.

Она извлекает из сумки большую книгу с анатомическим рисунком сердца на обложке. Девочка с улыбкой забирает книгу и тут же начинает листать.

– Спасибо, доктор Агата!

– А я как раз собираюсь провести осмотр нашей новой разведчицы, – Агата подмигивает мне. – Ну, не буду вас отвлекать.

– Мы вам только рады! – уверяет девочка. Агата закрывает за собой дверь.

Я все еще не задаю вопросов, хотя и понятия не имею, что это было. Она привела меня сюда, чтоб показать, как Ната занимается вместе с новой подружкой?

– Девочка в очках – Лина, – говорит Агата, когда мы выходим из здания, – ты ее рассмотрела?

– Ну… в какой-то мере.

– Я давно занимаюсь ею. Она – дочь господина Бернева, но не того, с которым ты знакома, а его брата. Тот тоже здесь работает, руководит охраной. Но она ему не родная. Он удочерил Лину, потому что ее мать умерла в родах. И было это одиннадцатого июля. Эта девочка – первый обнаруженный абсолютный Резистент. Я думаю – почти уверена – что Лина приходится тебе сестрой.

Это перебор. Я еще как-то справлялась с остальными новостями (а ведь все, что говорит Агата, понемногу разрушает мои представления о мире), но теперь просто в отчаянии. Не бывает такого. Это уже слишком крутой поворот.

– Но моя сестра не была бы сиротой, – хрипло возражаю я. – Мой отец тогда был жив-здоров, бабушка тоже. Они забрали бы ребенка.

– Не знаю, что тогда произошло. Возможно, здесь не все чисто и по закону. Но посуди сама, бывают ли такие совпадения: дата рождения, похожая судьба, да еще и абсолютная Резистентность?

– Нет. Но…

– Я выясню все в ближайшие дни. Подниму записи в родильном отделении, поищу свидетельство о смерти ребенка.

Хочу ли я иметь сестру? Ответ – да. Возможно, мне ее всегда не хватало. Я чувствовала пустоту после смерти отца, и будь у меня сестра, может, все было бы по-другому. Проще. А сейчас, когда я одна, совсем без семьи в этом Центре, она нужна мне тем более. Но я хочу сестру, а не незнакомую девочку, которую впервые вижу. Даже если окажется, что мы сестры по крови, – она уже другой человек, нас воспитывали в разных семьях. Я никогда не смогу стать ей настоящей сестрой.

– Не нужно, – уверенно говорю я, – не нужно ничего выяснять. Это ведь ничего не изменит.

– Твое право, – сразу соглашается Агата. Мы входим в «Солар», идем в ее кабинет. Здесь – никаких разговоров о сестрах. Агата делает вид, что осматривает меня, задает вопросы о моем здоровье, а сама молча дает мне маленький черный рюкзак на коротких лямках. Я не представляю, как скрывать его до экспедиции и во время нее. Потом, конечно, можно будет сунуть на дно большого походного рюкзака, но до тех пор придется придумать, как спрятать в комнате. Спрятать от Алисы.

Доктор Агата выжидает немного и возвращает меня в «Нептун». Заходит к Гарри и забирает на осмотр его. А ведь я осталась без осмотра, обязательного перед каждой вылазкой. Возвращаюсь в комнату. Прикладываю ухо к двери, убеждаюсь, что Алисы нет. Быстро вытряхиваю все из шкафчика, заталкиваю туда рюкзак и заставляю бутылочками с дезодорантом, шампунем и мылом. Все равно видно. Если я буду открывать ящик при Алисе, она может заметить. Похоже на паранойю. Ну, черный рюкзак, и что? Все равно убираю принадлежности для душа и вместо них закрываю рюкзак книгами – атласом с ядовитыми растениями и недавно полученной «Историей Пентеса». Вот теперь – не разглядишь. Дверца ящика закрывается с усилием, внутри теперь совсем тесно.

Отхожу к Алисиной кровати, поглядываю на ящик: не открывается ли? Вроде ничего. И что я так переполошилась? Последнее, что можно заподозрить, если ящик откроется, – опасные вещицы для сбежавших из города. А что там? Я не посмотрела, даже в голову не пришло. А теперь любопытство просто пожирает изнутри. А вдруг там что-то опасное, что нужно носить осторожно? А я запихнула его в ящик, сто раз сдавив и перекрутив. Вдруг что-то испортила? Теперь неважно: достать его из шкафчика – целое дело.

Алиса в такое время не появляется. Я спокойно иду на обед, но мыслями все время возвращаюсь к посылке. Рюкзак не очень тяжелый, так что там точно не кирпичи, – вот и все, что я поняла. Что там может быть? Какие-нибудь ключи к Центру? Или костюмы Резистентов, чтобы проникнуть незамеченными? Сама понимаю, что догадки наивные.

– Как обследование? – интересуется Ната, еще не дожевав свой рис.

– Что? А, все хорошо. По-прежнему здорова.

– Волнуешься перед разведкой?

– Не очень, – на самом деле очень.

– А ты как? – она оборачивается к Гарри.

– Отлично, в предвкушении, – пожимает плечами Гарри, – мы тут уже засиделись. Нас учат целой куче вещей, но в основном они нам не понадобятся. Это ведь даже не разведка на самом деле. Просто вылазка. Взять немножко земли и воды оттуда и вернуть сюда – проще некуда.

– Они не стали бы учить вас стрелять и драться, если не было бы потребности, – справедливо замечает Ната.

Чем больше я узнаю о наружном мире, тем больше понимаю: в походе может произойти что угодно. Нападение дикарей, людей из коммуны, зверей, в конце концов. Но с нами Адам. Думаю, он легко устранит всех их вместе взятых. Мое отношение к Адаму сильно изменилось в тот день, когда я застала его в женском туалете. Он все же обычный человек со своими недостатками – вот что я тогда поняла. А потом оказалось, что он дерется и стреляет так круто, что я и не представляла. Я принимала Адама за обычного зануду, но сейчас почти восхищаюсь им, пусть характер у него и чересчур нордический. Он абсолютно спокоен и невозмутим, не смеется и не шутит, я вообще плохо представляю, о чем он думает. А вот тогда, ночью в туалете, я чувствовала другое. Он был будто… в отчаянии. Словно другим человеком подменили.

Выворачиваю шею, чтобы взглянуть на Адама. Нахожу взглядом его затылок. Как всегда: сидит прямо, локти не касаются стола, все по правилам. Чуть повернув голову к парню, сидящему рядом, что-то рассказывает с серьезным лицом. Артур, с которым я невольно сравнила Адама при знакомстве, абсолютно другой. Теперь я не нахожу и особого внешнего сходства.

Вспоминаю об Артуре, и становится тоскливо. Что он там, как живет? Получил ли письмо? Вот с ним я хотела бы пойти в разведку. С ним это была бы увлекательная прогулка с кучей интересных историй и смехом всю дорогу.

В последний день перед разведкой тренировок не будет, надо отдыхать и собираться. Зато сегодня и завтра нас будут мучить до последнего! На вечернюю тренировку по борьбе приходит сам Бернев и еще двое мрачных мужчин. Когда они входят в зал, мы как раз дурачимся с Гарри, галдеж стоит невероятный, но все мгновенно стихают. Бернева здесь побаиваются. Еще бы: возьмет да заберет тебя в лабораторию для экспериментов.

Адам шепчет: давайте, не стойте столбом. Мы отлипаем от стен и начинаем разминаться, чтобы делать хоть что-то. А Бернев молча проходит в дальний угол и садится на складной стул тренера.

Мы должны себя показать? Он пришел посмотреть на нас с Гарри, в этом я уверена. Оценить успехи. А мы прячемся в толпе и делаем вид, что очень заняты разминкой.