Текст книги "На берегах Хазарского моря. Две жизни – одна любовь"

Директор заповедника Малахат-ханум, как официально обращаются к ней азари, знала немало легенд об этом крае, порой сомнительных с точки зрения правдивости. Впервые в жизни я столкнулась с тем, что человек науки, прекрасно знающий историю и археологию, – а знания госпожи Фараджевой восхищали и не вызывали сомнений, – позволял себе вольность приводить почти художественную интерпретацию событий. Ее рассказ изобиловал фактами вперемешку со сказаниями, грань между наукой и художественным вымыслом была столь тонка, что почти незаметна, а порой рассуждения велись на грани метафизики.

Мы, словно овцы за вожаком, проследовали за Малахат-ханум в главную пещеру, где сохранилось такое количество наскальных рисунков, нанесенных следующим слоем, поверх предыдущего, что можно было начать игру «найди быка в животе рыбы», отыскать изображение жителя Гобустана в космическом скафандре, полюбоваться формой лодки, неизвестной другим цивилизациям, найти целое стадо оленей… Главная пещера, называемая Азых, имеет вход в форме вульвы. Я тайком собрала несколько камешков для Павича и спрятала их в сумку, боясь, что следующий за нами охранник расстроит мои планы. Мне вряд ли удалось бы объяснить ему, что моя страсть к азербайджанским камням никак не связана с прихотью восторженного туриста или коллекционера-любителя, это, скорее, внутренняя потребность. Дань литературе и любви. Я собирала камушки, чтобы захоронить их рядом с прахом мужа в другом месте, также связанном с камнями – Ташмайдане в Белграде.

Мы брели по узкой тропе по выжженной местности, ставшей свидетельницей множества природных катаклизмов, за нами семенили довольно крупные кавказские ящерицы, а госпожа Малахат рассказывала о некогда пышной растительности и разнообразной фауне региона Каспийского-Хазарского моря, существовавшего миллионы лет; и у меня начинала кружиться голова, стоило попытаться представить этот отрезок времени, кайнозойскую эру в повествовании сменяла мезозойская, а ее – эпоха палеозоя, и все это казалось легким и естественным, словно мы смотрели увлекательный фильм по телевизору, а не ступали своими собственными ногами по земле, состоящей из множества энергетических наслоений.

Прервав рассказ, наша сопровождающая остановилась, заметив, что мы не в восторге от компании кавказских ящерок, и сказала:

– В первые дни моей работы в Гобустане, когда я почти ничего не знала об этом крае, со мной произошла удивительная история. В знойный полдень я заметила на одном из камней что-то блестящее. Это нечто было большого размера и переливалось, как искусно ограненный бриллиант. Подойдя ближе, я увидела змею, греющуюся на солнце. Пораженная, я замерла. Змея наблюдала за мной. Нет, я не испугалась… Напротив. Змея очаровала меня своей красотой, я буквально влюбилась в нее!

Мы молча слушали госпожу директора, изумленные и шокированные, словно сама змея рассказывала эту историю.

– Потом я загадала желание. Очень смелое и важное желание!

– И?.. – хором спросили мы.

– И оно сбылось!

Полагаю, каждая из нас спешно пыталась представить, что это было за важное желание: великая любовь, замужество, дети, докторская степень, международная слава, космическое путешествие, жизнь в раю…

– Я пожелала, чтобы Гобустан получил защиту ЮНЕСКО, и через десять лет моей кропотливой работы оно сбылось!

Мои дорогие читатели, я долго и упорно думала, какие слова должна произнести в этот момент моего путешествия? Я живу в стране, где два музея, оба находящиеся в столице – Национальный музей и Музей современного искусства, – были закрыты на протяжении десяти лет; я вдова писателя, чьи произведения переведены на 36 языков, но только в своей стране я не могу добиться посмертного издания его «Хазарского словаря», хотя это возможно на других континентах и языках. Полагаю, любые слова будут лишними… Мы знаем, как далеко удалось продвинуться Сербии, перепрыгивающей через три ступеньки за шаг. Каждый день! Хочу лишь перечислить, какие достопримечательности в Сербии находятся под охраной ЮНЕСКО. Я специально поинтересовалась, как только вернулась домой: Гамзиград – Ромулиана (с 2007 года), средневековые памятники в Косово (с 2004 года), монастырь Студеница (с 1986 года), Стари-Рас и Сопочаны (с 1979 года).

Было бы замечательно основать учреждение, охраняющее достояние нации от нее самой. Бедные хазары исчезли по той же причине. Им не удалось сохранить самих себя. Не осталось никаких следов их существования: зданий, рукописей, писем, захоронений… «Они канули в бездну». Возможно, в этом есть смысл, раз Каспийское море на языке азари – Хазарское море.

Но вернемся к нашей главной героине. Госпожа Малахат – дама средних лет, у нее есть семья, она сделала прекрасную научную карьеру, это сердечная и веселая женщина, гордящаяся тем, что после того, как ее заветное желание сбылось, ей удается поддерживать статус, данный ЮНЕСКО. Ведь важно не только получить что-то, но и уметь сохранить.

На самом деле Гобустан является какой-то странной скалистой пустыней, расположенной на плато. Рядом с большой стоянкой для машин растет одинокое дерево. Мы сели на скамейку в его тени, и директор попросила охранников собрать для нас немного шелковицы.

Оказалось, мы сидим под гигантским тутовым деревом. Атласно-белые ягоды, невероятно сладкие, я не ела их с детства, и они наполнили меня теплом. Я здесь, за тысячи километров от дома, в месте, хранящем древнюю историю, однако волшебный вкус вернул меня в детство. Госпожа Малахат рассказывает нам о ягодах, Шелковом пути, который, как известно, проходил по территории Азербайджана, об уфологах, наведывающихся в Гобустан наряду с обычными туристами, о четырех человеческих скелетах, недавно обнаруженных в этой земле, возраст которых еще не удалось установить, об археологических работах, которые ведутся в Каспийско-Кавказском регионе. Внезапно она заявляет:

– А теперь, дамы, я отправлюсь в музей, открывшийся несколько месяцев назад, а вы поезжайте на автобусе, но знайте: после того как вы съели шелковицу, вы навсегда связаны с Гобустаном. Частички ваших душ попали в ловушку!

Мы рассмеялись, очарованные этим посвящением шелковицей, директор быстро и легко пошла к входу в здание, а мы лениво поплелись к автобусу.

Но… водитель не смог открыть дверь суперсовременного президентского автобуса! Он испробовал все способы, тянул, дергал, даже применил отвертку – дверь не поддавалась. Подоспели охранники – все четверо, – засуетились, но безрезультатно. Мы оказались в ловушке! Подействовала метафизика посвящения. Наконец самый худой из мужчин смог открыть окно, разблокировать дверь и открыть ее изнутри.

Ни у кого из нас не хватало мужества забраться в автобус. Мы все думали об одном и том же. Что же будет, если мы потом не сможем выйти? Ведь вечером нас ждал концерт на «Евровидении», Хрустальный дворец, роскошь, элегантные платья, места в ложе!..

После смерти мужа я уже ощущала себя наполовину хазаркой (но вторая половина во мне сербская), поэтому смело прошла к автобусу, уверенная, что дверь будет отлично работать, как только мы покинем этот загадочный край, где властвует дух древнего человека, силу которого пока никому не удалось измерить, и решительно ступила внутрь. Я подумала, что все, чему суждено было произойти, уже случилось.

Так и вышло. Перед музеем дверь автобуса отворилась без всяких осложнений и более не создавала нам проблем. Мы очутились в суперсовременном интерактивном музее, который больше бы подошел Парижу, и директор, оказавшись в совершенно другой атмосфере, разительно изменилась, стала по-деловому серьезной, четкой в выражениях, профессионально-сосредоточенной. Как я и говорила, все, что должно было, уже произошло.

На обратном пути в Баку мы опять испытали давление на уши, как в самолете при взлете и посадке. В теле появилась легкость и небольшая дрожь. Частоты Гобустана воздействовали на нас на сенсорном уровне.

Я не могла дождаться момента, когда окажусь в своем номере, брошусь на кровать и забуду хоть ненадолго о Гобустане, его призраках прошлого и смогу освободить в душе немного места для восторга от мероприятия, которое мне предстоит посетить вечером, – конкурса «Евровидение». Однако этому не суждено было случиться. В номере я нашла записку:

«Мадам, икра в холодильнике, а остальные подарки от Фонда Алиева перед Вами».

Я огляделась. На кровати сложены стопкой обитые бархатом коробочки, на полу сумка с ковром невероятной красоты.

Я опустилась на кровать и расплакалась.

Кто же, скажите на милость, они такие, эти азербайджанцы, и чем я могла все это заслужить?!

Ковер как охраняемое достояние

Итак, я сидела в номере отеля «Лэндмарк» в Баку, на берегу Хазарского моря, и плакала. Рядом лежали подарки от Азербайджана: банки с икрой, хрустальные стаканчики для чая на позолоченных блюдечках, серебряный поднос с орнаментом, похожим на языки пламени – символ огненной земли азари. И уникальный, баснословно дорогой ковер.

– Кто же, скажите на милость, они такие, эти азербайджанцы, и чем я могла все это заслужить?! – опять спросила я себя.

Несмотря на слезы, во мне укрепилась четкая уверенность, что дары эти я должна лишь передать, они предназначались Сербии, Милораду Павичу и «Хазарскому словарю». Осознание стало для меня тяжелым грузом, который непросто вынести.

Я достала ковер из специальной кожаной сумки. Он был завернут в тонкую шуршащую бумагу, к которой была прикреплена визитная карточка. На белоснежной бумаге золотом было выведено всего два слова: Мехрибан Алиева. Первая леди страны. Величественная красавица. Моя таинственная благодетельница.

Я расстелила ковер на широкой кровати, на которой спала восемь ночей, проведенных в этой удивительной стране. Азербайджан. Хазария. Одна. Без мужа. Без Милорада Павича. Он лежал в своей сербской могиле в Белграде, навеки скрытый от моего взора невидимой пеленой. Он получил возможность быть с народом, его «другое тело» – памятник на Ташмайдан, установленный азари или хазарами, и теперь любой ребенок может к нему прикоснуться. Родители поднимают детей, и они встают на пьедестал, касаясь коленями его золотых ботинок… Сейчас, после смерти, Павич больше времени посвящает общественной работе, чем при жизни. К нему может прикоснуться каждый, может сделать снимок, памятник стал доступным для людей, осязаемым.

Он принадлежит всем и никому. Я немного завидую посмертной жизни Павича, той общественной деятельности, которую он ведет ежедневно в самом центре Белграда.

Азербайджанцы считают ковроткачество своим достоянием, настолько ценным культурным наследием, что даже создали, как я упоминала, Министерство ковров! Поскольку в каждом регионе свои особенности и стили, узоры и орнаменты, цвета и материалы, покупая ковер, вы получаете своего рода паспорт изделия, где перечислены все его характеристики.

В Азербайджане особенно бережно относятся к этому искусству.

Мой ковер был из Губинского района, расположенного в предгорье, где Азербайджан граничит с Россией. Согласно картам VIII века, предположительно именно здесь находился Хазарский каганат. Примерно в это время государство исчезло со сцены истории, не оставив никаких следов, никаких значимых доказательств своего существования.

Вот что пишет Павич в «Хазарском словаре»:

«Событие, о котором идет речь в этом словаре, произошло, видимо, в VIII или в IX веке нашей эры (возможно, было несколько подобных событий), обычно называемого учеными «хазарской полемикой». Хазары, независимое и могущественное племя, воинственный кочевой народ, появившийся с Востока в неизвестный период, гонимый убийственной тишиной, обосновался с VII по X век на территории суши между двумя морями – Каспийским и Черным…

Хазары и Хазарское государство исчезли с исторической сцены после события, о котором, главным образом, и идет речь в этой книге – после перехода от их первоначальной и неизвестной нам веры в одну (опять же, неизвестно какую) из религий – иудейскую, исламскую или христианскую. Вскоре после этого, как считается, произошел распад Хазарской империи».

В Губинском районе, на склоне Кавказского хребта, есть село Хыналыг, около двух тысяч жителей которого говорят на совершенно неизвестном языке. Они живут в полной изоляции и соблюдают свои обычаи. Никто не знает, кто они, откуда пришли и на каком языке говорят. Я подозреваю, что именно эти люди – потомки древних хазар.

Вероятно, косвенно принимающие меня здесь президент Алиев и его Мехрибан, хотели мне на это намекнуть, подарив ковер. С помощью тканых узоров, цвета, орнамента он говорил со мной на утраченном языке хазар. Ковер не раскрывал тайны исчезнувшего народа. Не давал ответов. Он предлагал проявить фантазию.

Ни я, ни Павич не знали, что в Азербайджане Каспийское море называют Хазарским; не знали, как много здесь хазарского; мы понятия не имели, что известного писателя здесь зовут Мирза Хазар! И что он курит трубку!

В настоящее время ковер находится в кабинете Павича в Белграде. Лежит прямо рядом с его столом. Мне хочется верить, что я привезла мужу, которого буду любить вечно, подарок из Хазарии. Я ехала только за камушками, а вернулась с роскошным ковром, сотканным неизвестным народом, затерянным в горах Кавказа.

Возможно, через несколько лет я захочу провести отпуск на берегах Каспийского моря на курорте Хазар недалеко от Баку. Адрес официального сайта Павича www.khazars.com. В некотором смысле я всегда буду в Азербайджане как дома.

Когда Павич умер, я неожиданно для себя осталась без всех моих самых близких друзей. За 24 часа жизнь, казавшаяся бурным потоком, превратилась в безмолвное небытие. Год я провела одна в квартире, в которой перестал звонить телефон, мне не приходили письма, все внешние проявления сострадания прекратились, наступила пора одиночества. У меня был аквариум с двумя золотыми рыбками, но рыбы созданы так, что не могут говорить.

Я была похоронена заживо.

Никто из тех, кого я просила о помощи, не откликнулся.

Люди исчезли из моего поля зрения отчасти из-за несчастья, отчасти из эгоизма, но в значительной степени из зависти, которую когда-то испытывали.

Единственным способом общения – хоть и не вербальным – стала для меня переписка по электронной почте с издателями произведений Павича по всему миру, они отправляли мне письма на всех языках.

Одинока я была только в Сербии, в Белграде, в своем доме. Павича не замечали, будто он никогда и не существовал, по крайней мере, в своей родной стране. Я не преувеличиваю, когда пишу эти строки. Пожалуй, даже лояльна к тем проявлениям грубости, с которыми столкнулась. Сербия внезапно и навсегда забыла его талант, успех, отличные качества личности, чуждость условностям, трудолюбие, правдивость и неординарность.

За три года мне удалось опубликовать более сорока книг Павича на всех континентах. После его ухода произведения его читали на корейском, русском, турецком, индонезийском, словацком, английском, грузинском, монгольском, китайском, французском… Пьесы его ставили на румынском и польском, в Москве, в Приедоре.

И у меня ушло ровно три года, чтобы добиться издания «Хазарского словаря» в Сербии, на родном языке. Я была на пределе сил, когда наконец вышла книга, изданная на 36 языках в 95 изданиях. Такова суровая реальность.

Все и везде давалось легко, за исключением Сербии. Я побывала во многих странах, ездила по всему миру, читала лекции о творчестве Павича в разных академических учреждениях, имела возможность разговаривать с людьми.

Это страшно, ужасно, невероятно, но горькая правда в том, что только за пределами Сербии я чувствовала себя человеком. И женой Милорада Павича. Все за пределами родной страны помогали мне защитить литературное наследие от самой Сербии!

Когда я пишу эти строки, ситуация значительно изменилась благодаря проделанному мной сизифову труду ради спасения того, что должны беречь прежде всего окружающие, а не я. Я пишу об этом, чтобы мы, сербы, помнили, какими должны стать в XXI веке. Дело не в одном конкретном писателе, его книгах и его вдове, а в самой Сербии. Страна ступила на путь самоуничтожения и до сих пор все делает для достижения конечной цели!

* * *

Мглу сумасшедшей и самой черной ночи в моей жизни, в которой я провела два года, рассеяли именно хазары! С того момента, как на пороге моего дома появился посол Азербайджана господин Гасанов, сообщивший, что на площади Ташмайдан установят памятник Павичу, события стали развиваться со скоростью света.

С того момента мое существование шло словно в двух параллельных реальностях. В Сербии, в институтах, ассоциациях, в кабинетах клерков, во время редких встреч с интеллектуальной элитой я чувствовала себя униженной, отвергнутой, выдворенной в коридор, изолированной, осмеянной, нежеланной, будто меня предали и намеренно плохо обходились… даже ругали.

Будем честными, ведь они отталкивали не только меня, Ясмину Михайлович. В моем лице они отвергали все, что связано с Милорадом Павичем. В стране, в которой я сейчас живу, успех не прощают ни при жизни, ни после кончины.

В то же время от посольства Азербайджана я получала приглашения на приемы и ужины, на могилу Павича в день рождения и годовщину смерти приносили венки, мне присылали корзины подарков, азари выпустили специальное издание «Хазарского словаря» с фотографиями памятника в парке, мне вручили медаль, на которой был изображен монумент, я была изнежена, избалована вниманием и, наконец, получила приглашение посетить Баку в качестве почетного гостя правительства, меня принимали со всеми почестями и даже подарили ковер. (Ни один из государственных институтов Сербии до сих пор не возложил даже цветка на могилу Павича или к его памятнику. Тем не менее это регулярно делают представители посольства Азербайджана, их торгово-промышленная палата строит с помощью присланных из страны рабочих дороги в Сербии! Приведу еще один факт, кажущийся в описанных обстоятельствах совершенно абсурдным: ежегодно, в день рождения Павича, делегация русских писателей и художников возлагает венки к его памятнику в центре Москвы, как и к памятникам других зарубежных писателей!)

Я не вижу способа достойным образом отблагодарить хазар за спасение моего внутреннего мира, как и за сохранение памяти о моем муже в его стране, в его родном городе! Хотя, кто знает, возможно, так было предначертано судьбой ему и мне? Кто знает? Я лишь могу утверждать, что чувствую каждой клеточкой, что ад и рай существуют здесь, в нашей жизни, прямо сейчас.

Я даже знаю, что бывает с человеком после смерти…

Отсутствующий флаг

Я любила конкурс «Евровидение» с детства. Обожала разглядывать участников конкурса в момент их выхода на сцену; они казались мне звездами на шуршащей оберточной бумаге, в которую заворачивают апельсины! (Мои юные читатели, вероятно, не представляют, о чем я, но у меня нет желания объяснять. Это уже история и момент моей личной жизни.) Когда я еще жила со своей семьей, мы с сестрой готовили списки стран-участниц, песен, отделяя специальную колонку для наших оценок. Позже, будучи замужем, я пыталась убедить мужей делать то же самое, но им было неинтересно голосовать, сидя в гостиной, ни один из них не понимал моего азарта в связи с предстоящим конкурсом. (Разумеется, ведь ярым болельщиком можно быть, только когда дело касается спорта!) Я ликовала, когда у зрителей появилась возможность голосовать, отправляя текстовое сообщение.

Однако мне никогда не приходило в голову, что я могла бы присутствовать в зале на этом песенном конкурсе, даже когда он проходил в моей стране, в Сербии. Не говоря уже о том, чтобы стать гостем «Евровидения» в Азербайджане, в Баку! К тому же еще в качестве почетного гостя!!! Жизнь действительно сумасшедшая штука.

Я тщательно берегла полученные три билета на «Евровидение-2012» в Баку, два на полуфиналы и один на заключительный концерт, и хранила их вместе с сертификатом на подаренный ковер. В большей степени они мне были дороги вовсе не в материальном смысле…

Если кто-то думает, что на «Евровидении» много гламура, он ошибается! Его еще больше! Столько блеска и роскоши я не видела никогда в жизни.

Хрустальный дворец, где проходил конкурс, расположен прямо на берегу моря. Его возвели в рекордные сроки. В темное время суток он производит неизгладимое впечатление, благодаря экстравагантной подсветке; направленные вверх лучи, кажется, достигают звезд.

Звук в зале, вмещающем более двадцати тысяч человек, поистине хрустально чистый. Даже мелодии, воспроизводимые обычным телефоном, имели такое звучание, которого не добиться на профессиональном записывающем оборудовании. Мое место было высоко, над самой президентской ложей, вид на зал был впечатляющим. Что сказать… Феерия звука, света и спецэффектов. На сцене вода и огонь. Безупречная работа беззвучных охранников. Около 800 человек были задействованы в организации прохода и безопасности зрителей. Каждому приходилось пройти три контроля. Путь от стоянки до зала был довольно длинным, и для удобства вход был организован в нескольких местах. Билет на финальный концерт стоил 1000 евро, по крайней мере тот, что получила я. Он был именной, и мне надо было предъявить с ним паспорт. В свете моих новых знаний о террористической угрозе многие меры безопасности стали мне понятнее.

Все три концерта начинались в полночь, по причине трансляции в Европе. Заканчивались уже перед рассветом.

Мне жаль, что я не увидела салют: была в тот момент в зале. Баку и без того великолепно освещен в вечернее время: подсвечены небоскребы, башни, лазерные лучи разрезают небо, переливаются всеми цветами радуги музыкальные фонтаны; здесь применяются все новейшие технологии уличного освещения, оттого создается впечатление, что фейерверк в Баку никогда не заканчивается.

Мой номер был на 16-м этаже, и стена из стекла открывала вид на дворец, море и Пламенные башни. Я никогда не забуду этой феерии света, которой любовалась все восемь вечеров. В конкурсе «Евровидение» принимали участие большинство европейских стран. Теперь конкурсантов стало больше, в связи с объединением Европы число их стало множиться, это уже скорее не фестиваль, а коммерческое мероприятие.

Песенный конкурс напоминает Голливуд или Болливуд – фабрику, крупную корпорацию, управляемую англичанами. Разумеется, принимающая сторона также многое решает, певцы выступают под флагами разных стран, однако выбор формата вещания, организация, даже детали – все это в руках британцев. «Евровидение» – крупный британский проект. Фестиваль за плату.

За последние тридцать лет все в мире, в котором мы живем, перевернулось вверх дном. Мораль. Жизненные принципы. Ничто не осталось прежним, хотя старается таким казаться, притворяется, а мы, простые люди, предпочитаем верить тому, что видим. Верим тому, что происходит на сценах. Те, кто на них стоит, и правду реальны, но за кулисами, за их спинами стоят более влиятельные, ключевые фигуры.

Мое место на конкурсе было почти под небесами, весь зал раскинулся передо мной – сцена, проходы, публика, распорядители, участники… Надо признаться, что я чаще смотрела на гигантские экраны, чем на саму сцену. Каким-то образом зал стал примером нашей жизни в XXI веке с его изобилием возможностей и широким спектром выбора. Я поглядывала на экраны, мониторы в ложе, следила, как бегают туда-сюда операторы (которых не увидеть во время телевизионной трансляции), как точны траектории их передвижения, благодаря которым у зрителей создается впечатление, что они являются участниками происходящего, краем глаза я видела и окружавших меня охранников (в этой части зала каждый шестой человек был с охраной), а еще фотографировала все, что попадало в поле зрения, размахивала флагом (к сожалению, азербайджанским, который мне выдали бесплатно; приобрести сербский флаг у меня не было возможности), конечно, просматривала результаты голосования и думала, что зрители у телевизоров следят за выступлениями внимательнее, чем я.

Но атмосфера, впечатления, когда наблюдаешь за действом вживую, безусловно, сильнее, они пьянящие, великолепные, их, как и саму жизнь, можно постигать лишь по крупицам, фрагментам, мгновениям.

Мы невероятно долго шли от стоянки машин до самого зала. Для этого необходима хорошая физическая подготовка, терпение, удобная обувь (!) и даже сэндвич, так, на всякий случай. Каждый из конкурсных вечеров забирает по меньшей мере пять часов времени (или предоставляет, в зависимости от того, как посмотреть). Возможно, это прозвучит несколько гротескно, но «Евровидение» – нечто среднее между представлением огромного масштаба и спортивно-гладиаторским зрелищем. Бессчетное количество рамок безопасности, через которые проходили гости в вечерних платьях, смокингах, на высоких каблуках, окруженные ореолом блеска золота, мерцания жемчуга, и миниатюрные сумочки их были досмотрены, а бутылки с водой конфискованы, как у простых граждан на самом рядовом мероприятии. Хуже того, самые важные гости должны были пройти дополнительный ряд проверок при входе в сам зал, где на красных ковровых дорожках, бок о бок с роскошными корзинами цветов, стояли металлоискатели и охранники с собаками. Там же, помимо билета на концерт, выписанного на мое имя, мне пришлось предъявить паспорт.

Казалось, при таком уровне адреналина и возбуждения от предстоящего шоу ничто и никто не мог испортить мне настроение, кроме, пожалуй, одной детали. На мысе, вдающемся в Каспийское-Хазарское море, где расположен дворец, установлен флагшток с флагом Азербайджана. Он один из крупнейших в мире. И флагшток, и сам флаг. Поскольку в Баку всегда дует вечер, полотнище издает оглушающие звуки, когда вы проходите мимо. Мне было очень стыдно за то, что у меня нет даже крошечного сербского флага, я могла бы размахивать им во время концерта, и это давало бы мне ощущение полноты происходящего. Невозможность указать на свою национальную принадлежность до сих пор давит на меня изнутри, будто патриотическая кость в горле.

Поверьте, я пыталась найти хотя бы один флаг, даже спрашивала об этом посла во время визита в дипломатическую миссию в Баку, но безрезультатно. Люди совершенно ничего не понимают в распространении патриотической идеи, очень часто в самых важных ситуациях мы вообще об этом забываем. Наш представитель на конкурсе «Евровидение» занял третье место! Огромный успех для маленькой страны! Мне невыразимо больно, что я не могла помахать нашим трехцветным флагом, что было бы важно для Желько Йоксимовича, для всех нас и для меня самой. Я обращаюсь с просьбой к Министерству иностранных дел Сербии организовать продажу в стране дешевых флагов и значков, чтобы мы, простые люди, могли взять их с собой на значимые общественные и спортивные мероприятия. Подумайте о нас! Нас много, и мы патриоты своей страны. По правде говоря, мы домашние животные для этой страны. Мы со многим миримся и до сих пор любим ее. Наша любовь не очень велика, хотя и не мала. И для ее проявления нам нужны флаги.

Когда мне удастся купить сербский флаг в ближайшем киоске за 50 динаров, я поставлю его в вазу. Узкую, для одного цветка. Этот жест, я надеюсь, сможет успокоить чувства, которые я испытывала на «Евровидении» в Азербайджане, думая о том, что не могу держать в руке символ своей страны, ведь это был бы знак, что она суверенна и принадлежит к единой Европе.

Смерть или Двойное Возрождение?

Азербайджан – земля огня. Во всех национальных символах так или иначе присутствует силуэт пламени, гейзера, как и красные, бордовые или оранжевые цвета.

На побережье, недалеко от Баку, расположен Храм Огня, знаменитый Атешгях. Трудно описать это древнее, прокоптившееся за века место. Он не похож на те храмы, которые сохранились со времен Античности; в нем нет монументальности, причудливых колонн, ничего, что свидетельствовало бы о его притягательности для человека или его страхе перед этим местом. Нет! Храм Огня представляет собой плотно утоптанную земляную площадку, окруженную каменными стенами, в центре которой расположен главный алтарь, где постоянно горит неугасаемый огонь. Уже много веков. Атешгях почитался зароастрийцами, народами Индии и Персии, как это ни странно может выглядеть с географической точки зрения.

Мне Храм Огня показался похожим на караван-сарай древних времен из-за множества комнат вдоль стен, служивших местом для молитвы, приютом для паломников и укрытием для отдыха огнепоклонников. Величественность храма именно в его простоте, он демонстрирует, что предмет истинного преклонения находится в чреве матери-земли, призывает к скромности, которая должна быть в отношениях человека и планеты, природы, обладающей абсолютной силой, непредсказуемой в своих проявлениях.

Признаться, до визита в Азербайджан я часто задавалась вопросом: почему люди здесь так любят фонтаны? Зачем они постоянно открывают новые, придумывая затейливые композиции, где танец воды часто сопровождается ненавязчивыми звуками изысканной музыки? Вот зачем: вдоль всего побережья, как и глубоко на дне Каспийского-Хазарского моря, происходит следующее: где ни ткни палку, потечет нефть, либо воспламеняющийся газ, либо бурлящая грязь гейзеров. В Азербайджане все жаркое, обжигающее, даже несмотря на каспийско-кавказские ветра и близость моря.

В Храме Огня наш водитель – немногословный человек, редко поднимающий взор от земли, – заговорил, кажется, впервые:

– Пока вы осматриваете храм, я съезжу домой, он рядом, в соседней деревне, привезу вам огурцы из моего огорода.

Мы были удивлены его непосредственностью, но еще больше предложением. И почему именно огурцы?!

Он вернулся очень быстро, довольный собой, неся в руках пакет с крошечными теплыми огурцами.

– Я горжусь своими огурчиками! Вы не представляете, как тяжело жить в Азербайджане, у моря, и выращивать овощи. В земле полно нефти и газа, но и огурцы нам тоже нужны!

Его слова станут самыми запоминающимися из того, что я увезу из Хазарии. Как относительно все в мире, как непостоянно, какими разными могут быть представления о богатстве…

Я получила много ценных подарков в Азербайджане, позволивших ощутить себя настоящей хазарской принцессой: шелка и бархат, золото и серебро, ткани и чай, но те огурцы стали самым дорогим, истинным королем всех подарков. В нем суть этой земли.

В Храме Огня ремешки моих лакированных сандалий стали трескаться. Так мне и надо! Кто же ходит по каменистой земле, дышащей жаром и извергающей языки пламени, в такой обуви?! Это был знак, предрекающий в течение дня много сюрпризов, и самых разных. Я человек достаточно зрелый и опытный, способный понять знаки, подаваемые миром видимым и невидимым.