Текст книги "Девушки из хижины"

Глава 14
Николетта

Застегнув молнию на чемодане, Брант садится рядом со мной на кровать. Касается ладонью моей щеки, подушечкой большого пальца проводит по нижней губе и целует.

В прошлом году в это время я уже была во Флориде, нежилась на солнце, ходила по белому, как сахар, песку, любовалась морскими волнами. Влажный ветер то трепал, то приглаживал мои волосы, а Кейт рассказывала очередную историю из своей богатой личной жизни.

Я всегда жила этими поездками. Зимы на севере штата Нью-Йорк пасмурны и унылы. Зимы с Кейт веселы, жизнерадостны, ярки. Дом ее стоит прямо на воде, и это ни с чем несравнимо – просыпаться под шум бьющихся о берег волн или крики чаек, реющих вдоль кромки океана.

Годами я намекала Бранту на желание жить в каком-нибудь теплом и зеленом райском местечке, но ему это претит. Обычный ответ звучит примерно так: «Пока мы не поседеем и не удалимся от дел, нам противопоказан образ жизни Флориды. Мы растолстеем, обленимся и испортимся на солнце».

К тому же ему нравится жить вблизи Нью-Йорка; живя здесь, говорит он, нужно лишь несколько часов, чтобы при необходимости сесть в самолет и улететь в любую точку мира.

Поэтому зимы я проводила у Кейт.

Художник – странное, капризное существо. В какой-то момент его творческий порыв иссякает, потом в нем вспыхивает такой огонь, что прямо искры сыплются из глаз. Тогда он весь и сразу оживает. Это прекрасно и заразительно, и отчасти именно из-за этих вспышек я и влюбилась в Бранта.

Но в последнее время ему кажется, что он начинает задыхаться, будто оказался взаперти. Он сомневается, занимается самоедством, чувствует себя никчемным самозванцем, которого вот-вот разоблачат… И выставка в музее «Беллхаус», по его мнению, ничего не значит.

Муж берет меня за руку.

– Уверена, что все будет в порядке?

– Я же предлагала, возьми меня с собой.

Мы говорили об этом. После того, как я заявила, что на зиму остаюсь в Нью-Йорке. Вызвалась сопровождать его в поездке, но умышленно дождалась, пока на его стыковочный рейс из Далласа до международного аэропорта «Марискаль Сукре» не закончились билеты.

Потом я согласилась, что мне не имеет смысла отправляться с ним, но не могла не заметить облегчения в его глазах, когда он убедился, что мы пришли к единому мнению.

– Буду звонить каждый день, – говорит он. – И все время буду держать телефон под рукой.

Он что, предоставляет мне компенсацию? Напоминает, что доступен по телефону днем и ночью. Значит, что-то скрывает и чувствует вину?

– Все будет прекрасно. – Встаю с кровати, засовываю руки в задние карманы джинсов и изображаю улыбку.

Стащив чемодан с покрывала, Брант катит его к двери. На ходу достает телефон – тот самый, доступ к которому по непонятной причине с этой недели для меня закрыт, – и смотрит на экран, затем убирает.

– Машина будет через две минуты, – говорит он. В сощуренных глазах, в озабоченных складках на лбу читается беспокойство. Не знаю только, за меня или за себя.

Спускаюсь за ним по лестнице на площадку; Брант прислоняет чемодан к двери и поворачивается ко мне.

– Я буду скучать, – сообщает он, убирая прядь волос с моего лба.

– Я тоже. – Говорю это просто потому, что надо соблюсти приличия.

Пальцы Бранта ласково касаются моего подбородка, приподнимают его, и он целует меня снова – крепче, чем обычно.

В кармане у него звякает телефон, и я периферическим зрением вижу появившийся на нашей подъездной дорожке черный седан.

– За тобой приехали, – говорю я, отстраняясь.

Поджав губы, Брант секунду смотрит на меня, но я хлопаю его по груди и отступаю в сторону.

– Будь осторожен, – напоминаю, как всегда. Муж нажимает ручку двери, а я посылаю ему воздушный поцелуй.

– Ах да, Брант! – восклицаю я.

– Что? – Он оборачивается.

– Забыла сказать… пришло сообщение о мошенничестве с моим трастовым счетом, – сообщаю я, хмуря брови. Специально ждала момента, когда он покинет страну – чтобы у Бранта не было возможности замести следы. – Я просто велела заморозить его, пока мы не разберемся, что происходит.

– Хм. – У него дергается адамово яблоко, а загорелое лицо на долю секунды бледнеет. – Это… тревожит. Я посмотрю, когда вернусь. Уверен, ничего серьезного.

Он застывает в дверях, но всего на миг, а потом уходит.

Глава 15
Рен

– Ешьте, девочки, – говорит наш незваный гость, отдирая с ребрышка полоску козлятины. – Не пропадать же добру.

Так всегда говорит Мама.

Вездесущий запах горелого мяса лезет в ноздри. Я еще не попробовала, но знаю: никакие специи из кухонного шкафа не помогут забыть, что мы едим одну из наших любимых козочек.

Сэйдж стошнило, когда мы ее готовили.

Она посмотрела во двор, где на пожухлой окровавленной траве валялась шкурка – там, где он утром застрелил козу. Вот сестру и вырвало. Коз она любила так, как все мы любили маленького колли. Он жил у нас, а потом сбежал.

Утром я упрашивала чужака не забивать коз, но он схватил наше ружье и вышел, хлопнув дверью.

От грохота выстрела вздрогнула хижина и звякнули оконные стекла. Мы с сестрой держались друг за друга, пока он не вернулся в забрызганной кровью куртке, чтобы достать охотничий нож из своей сумки.

– Будь я проклят, если всякий раз буду лопать яйца с картошкой, – бросил он со злостью. Ковыряюсь в мясе и отрываю кусочек. Теплый пьянящий запах бьет в нос, и я пробую на вкус. Он насыщеннее, чем у курицы. Мясо плотное, почти жесткое.

Толкнув Сэйдж локтем, шепчу:

– Ешь.

Раз уж бедная козочка погибла, нам тоже нужно ее есть. Жалко будет, если она уйдет на прокорм чужака.

До сих пор не понимаю, что он тут делает. Насколько могу судить, он знает Маму… но не говорит, зачем ее ищет.

– Вы двое всегда тут жили? – спрашивает незнакомец, выковыривая мясо из зубов и причмокивая.

– Да, – отвечаю я. Не рассказывать же ему, что порой мне вспоминается жизнь в другом доме – с цветными обоями на стенах и пушистым мягким покрытием на полах. Когда я бегала, оно щекотало ступни.

Мама говорила, что это, наверное, «ложная память» – то, что я вычитала в одной из книг, в которые постоянно утыкаюсь носом.

Этого я не понимаю. Если эти воспоминания ложные, почему они такие реальные?

– Я правильно понял, что вы прожили здесь, в этой лачуге, всю свою жизнь? – интересуется чужак, наставив на нас вилку.

Я киваю.

– Вы когда-нибудь ходили в школу? С другими детьми? Вы учились?

Переглядываемся с сестрой, потом качаем головами. Мама говорила, что в школах теперь небезопасно. Бывало, родители отправят утром детей в школу, и те пропадают навсегда.

– Мы устраиваем уроки, – говорю я.

– Уроки?

– Чтение, письмо, сложение, вычитание, – поясняю я. – Иногда история или география.

На уроках истории Мама всегда мрачнела, и однажды я поняла, что она дает нам сокращенную версию событий. Как-то раз я листала одну из ее книг про социальную несправедливость и наткнулась на рассказ о человеке по имени Мартин Лютер Кинг-младший. Из книги я узнала, как он боролся за мир и равенство, а его за это убили.

А еще я узнала, что мама предпочитает не касаться некоторых тем.

Просто ей хотелось защитить нас, оградить нас от безумств этого мира.

– Телевизор когда-нибудь смотрели? – спрашивает чужак и, фыркнув, качает головой. – Конечно, нет. У вас даже электричества нет.

– Что такое теле… визор? – интересуется Сэйдж.

– Телевизор… Можно смотреть шоу. Фильмы, – поясняет он.

Эти слова Сэйдж не знает, но я помню, как Мама однажды рассказывала, что в детстве у нее было нечто похожее. Она приходила из школы и смотрела любимое шоу, пока родители не возвращались с работы и не включали новости. Новости ее всегда расстраивали, потому что там всегда говорили о всяких ужасах, которые делаются в мире. Она не могла понять, почему родители смотрят это.

Единственное, что нравилось смотреть Маме – прогнозы погоды. Она выросла в месте под названием Ла-Хойя. Это в Южной Калифорнии, где всегда солнечно и тепло и каждый день можно играть на улице. Потом ее папа нашел работу в штате Нью-Йорк. В Ла-Хойю она вернуться не смогла. Слишком дорого, объяснила она. Но обещала, что отвезет нас туда… когда-нибудь.

– Экран, – рассказывает чужак, рисуя пальцем в воздухе прямоугольник. – А в нем люди, играют… разные вещи… Не знаю, как описать. Это для развлечения. Когда скучно.

Возвращаюсь к своей тарелке с еле теплым мясом, гоняю вилкой кусочек, прежде чем положить в рот.

– Вот что я вам скажу: вы двое – пропавшие без вести, – говорит чужак, набивая рот мясом. – Поймете, что такое настоящая жизнь, когда я вытащу вас из этого первобытного ада.

Роняю вилку, и она звякает о тарелку.

– Что значит… вытащите нас?

Мужчина щурится.

– Через несколько дней я ухожу. Вы отправляетесь со мной.

– Нам не разрешено уходить, – опережает меня Сэйдж.

Чужак пожимает плечами:

– Кто сказал? Ваша мама? Ваша мама, которой здесь больше нет? Ваша мама, оставившая вас здесь умирать с голоду?

Стискивая челюсти, сжимаю кулаком вилку. Боюсь, что вскочу и ударю его тупыми зубьями.

– Она не оставляла нас умирать, – заявляю я.

Брови его ползут вверх, он склоняет голову набок и презрительно хмыкает.

– Для меня это выглядит именно так. Не знаю ни одной матери, которая бросила бы в лесу дочек без запасов пищи на зиму.

– Я лучше здесь умру от голода, чем куда-то с вами пойду, – бросаю я. – Если хотите нас убить, так просто оставьте тут.

Я прикинула, на сколько хватит припасов. Получается, умрем мы к концу следующего месяца.

Незнакомец оглушительно хохочет и становится не таким неприятным.

– Убить вас? Почему вы решили, что я вас хочу убить?

– Тогда чего вы хотите?

Он ерзает на стуле, сутулит плечи, как и я.

– Это сложно объяснить. Но вы узнаете, и довольно скоро.

– Иви заболела, – вдруг начинает Сэйдж. Возможно, она пытается перевести разговор на то, что понимает. – Мама забрала Иви в город, чтобы найти помощь. Ей нужны лекарства. Они вернутся, как только Иви поправится.

Когда сестра произносит все это вслух, я впервые осознаю, что просто смешно и дальше верить в их возвращение.

В этот миг меня оставляет последняя надежда.

Чужак прикрывает ухмылку грязной ладонью. Он смеется над наивностью Сэйдж.

– Не хочется вас расстраивать, – говорит он, протягивая руку с вилкой и забирая недоеденное нами мясо, – но она не вернется.

Сэйдж поворачивается ко мне. Темные глаза полны слез. Беру ее за руку, и мы сплетаем пальцы.

Прикончив козлятину, чужак толкает тарелку к нам.

– Долгий выдался денек, девочки. Пойду-ка я спать.

Поднявшись, он направляется к маминой кровати, хватается жирными руками за ножки и снова подтаскивает к двери. Уже через секунду, повесив шапку на столбик кровати, он укрывается с головой одеялом.

Стараясь не шуметь, мы убираем со стола и наливаем в раковину воды, чтобы помыть посуду.

– Рен, – шепчет Сэйдж, наклоняясь ко мне. – Как ты думаешь, зачем он ищет Маму?

Искоса смотрю на нее, прижимаю к губам палец и беззвучно шикаю. До чужака всего футов двадцать, а он еще не захрапел. Нельзя, чтобы он слышал наши разговоры.

Смотрю на доску с календарем в том углу, где Мама собирала нас на плетеном коврике на уроки, и замечаю таблички из шифера и жестяную банку с белыми мелками.

На цыпочках крадусь через комнату, хватаю две таблички и два мелка. Начинаю писать первое послание для Сэйдж. Мел скрипит по шиферу; я замираю, сердце уходит в пятки. Вдвоем смотрим на незнакомца, но он даже не шевелится.

Ослабляю нажим и пишу:

«Он не должен слышать, как мы разговариваем».

Сэйдж кивает и пишет на своей табличке:

«Мне страшно».

– Знаю, – одними губами произношу я и пишу дальше: «Я собираюсь вызволить нас отсюда».

«Как?» – пишет она.

Пожимаю плечами и беззвучно говорю:

– Не знаю. – Потом пишу: «Придумаю сегодня ночью». Стираю написанное и вывожу: «Нам придется уйти, как Маме и Иви».

Сэйдж смотрит большими глазами, жует уголок нижней губы, в ямочке сбоку от шеи пульсирует жилка.

Надо заканчивать с мытьем посуды, и я напоследок пишу и показываю сестре: «Я не допущу, чтобы с нами что-то случилось».

Глава 16
Николетта

Потрескивает камин, справа на мраморном столике дымится чашка крепкого кофе, а я просматриваю социальные сети Бранта и учетные записи почты. Каким-то чудом пароль остался прежним, все тот же «BGNG777».

Брант сейчас уже приземлился в Эквадоре и не подозревает, чем я занимаюсь за тысячи миль от него, за морями и континентами. Ничего не могу поделать – чувствую себя мерзко от того, что лезу в его аккаунты. Но какой у меня выбор после того, что я узнала за последнее время?

Почтовый ящик пуст.

Это типично для Бранта.

За день просочился кое-какой спам, но это обычное явление. Открываю папку «Отправленные» и не нахожу ничего, кроме нудной переписки с потенциальными покупателями. Пощелкав с папки на папку, захожу на «Важные», за которой следом открывается «Ник». В ней ничего, кроме почтовых подтверждений на покупку подарков, сделанных мне в последние годы.

Понятно, почему пароль для почты он не менял. Здесь даже близко нет того, что мне нужно.

Перехожу на его аккаунт в Фейсбуке и просматриваю сообщения, в основном от поклонниц. Некоторые доходят до того, что высылают приглашения и снимки топлес. Каждое сообщение прочитано, но, судя по всему, он не ответил ни на одно.

Интересно, почему он никогда не говорил мне про эти сообщения? Хотел оградить меня от них? Или не желал, чтобы у меня появились сомнения в его верности?

Добрый час я копаюсь в его сетевых аккаунтах и остаюсь с пустыми руками. В окошке приватного просмотра на моем телефоне открывается форум сайта под названием cheaterfinder.net, где мне предлагают просмотреть и учетную запись нашего мобильного телефона тоже. Уже через минуту просматриваю все номера, с которых Бранту звонили за последние несколько месяцев.

Из незнакомых е номеров лишь один появляется несколько раз. Это номер 212. Звонят из Нью-Йорка и только по пятницам, с девяти до десяти часов утра. Как раз в это время я обычно выезжаю в городок за еженедельными покупками.

Откидываюсь на диванные подушки. Меня бросает то в жар, то в холод, словно сам мой организм не может решить, как реагировать на это открытие, и включает все ощущения сразу.

Секунду спустя выполняю по этому номеру быстрый поиск в Гугле. Он не дает результата. Тогда вхожу в аккаунт своего трастового счета и проверяю даты переводов. У меня пересыхает во рту, когда я понимаю: по времени они совпадают с телефонными звонками.

Что же ты делаешь, Брант?

Глава 17
Рен

– А ты не слишком выросла, чтобы в куклы играть? – спрашивает чужак у Сэйдж после ужина. Когда он говорит, вокруг распространяется его несвежее дыхание, и даже на другом конце комнаты нас настигает этот затхлый запах.

Чуть раньше он протерся губкой, используя мочалку Иви с кружевной отделкой и заставив нас отвернуться к стене, пока раздевался. Я впервые находилась в одной комнате с обнаженным мужчиной и краснела, но радовалась, потому что раз он велит отвернуться, то, наверное, не заставит к себе прикасаться.

Я знаю, что мужчины делают с женщинами. Читала в одной книжке. Мама сказала, что это хлам и она не знает, как такая книга оказалась среди остальных. В тот вечер она сожгла ее в очаге, но я все думала про то, чем занималась та вымышленная парочка. Как они целовались. Как она его трогала. Даже сейчас, когда думаю про них, у меня сердце колотится.

При мысли, что чужак сделает нечто похожее со мной, чувствую приступ тошноты и прячу глаза.

– А вам-то что? – спрашиваю у него.

Его густые брови лезут на лоб, будто он удивлен моей дерзостью.

– Просто никогда не видел, чтобы юная леди ее лет возилась с куклами, вот и все.

– Они ее радуют, – говорю я. – Пусть играет.

Чужак поднимает ладони. Возможно, молча протестует. Потом достает из сумки блестящий прямоугольный предмет. Он весь черный и блестит, как стекло. Вещь словно из другого мира.

Затем, порывшись в сумке, чужак вытягивает длинную белую нить, только толще тех, которыми мы шьем. Один конец вставляет в прямоугольник, другой присоединяет к серебристому квадрату.

– Надо зарядить эту штуку перед нашим завтрашним уходом, – бормочет чужак.

– Что это? – спрашивает Сэйдж, раскачиваясь в своем кресле у очага.

Он поднимает предмет.

– Называется сотовый телефон. По нему звонят людям. У всех такое есть… кроме вас, девочки. – Взявшись за серебристый квадрат, добавляет: – А это – источник энергии. Вот так я вынужден заряжать эту штуку, поскольку вы, девочки, живете словно в 1881 году.

Незнакомец хохочет, его грудь пару раз вздымается и опадает, потом он отодвигает свой сотовый телефон в сторону.

Я как-то раз нашла что-то похожее в деревянном ящике, который Мама хранила под своей кроватью. Искала катушку желтых ниток, чтобы подшить подол на платье Иви, но прежде чем успела рассмотреть странный черный прямоугольник, услышала, как через окно доносится Мамин голос.

Когда она вышла в следующий раз, я, оставшись в доме одна, решила взглянуть на непонятный предмет еще раз, но к тому времени он уже исчез. Спрашивать у Мамы я не стала. Не хотела из-за любопытства нажить неприятности.

Смотрю на его сумку и не перестаю гадать, что там еще у него есть. Насколько я понимаю, прежде чем нас найти, он бродил по лесу по меньшей мере несколько дней, значит, в сумке все необходимое для выживания.

Прошлой ночью я сумела на несколько часов заснуть, но только потому, что тело наконец взяло верх над слишком долго бодрствующим разумом. Потом проснулась и лежала в кромешной тьме, слушала храп незнакомца, затылком чувствовала теплое дыхание Сэйдж. И тут до меня дошло, что бегство отсюда может оказаться не таким уж трудным, как мне думалось.

Все необходимое находилось прямо перед нами.

За зеркалом над тазиком висит мамин шкафчик с медикаментами. Там она держит медицинский спирт и ватные тампоны, бинты и мази, алоэ вера, камфору и аспирин, но самое главное – мелатонин и корень валерианы, снотворные.

Завтра вечером, когда мы с Сэйдж будем готовить ужин, я растолку таблетки и подмешаю их в пищу. Положу тройную, если понадобится – четверную дозу, только бы он уснул, чтобы мы ушли сразу после заката.

Если уйдем под покровом ночи, ему будет труднее выследить нас. Даже если он проснется и поймет, что мы сбежали, то от лекарств настолько ослабеет, что только хуже себе сделает, если пойдет за нами. Он заблудится. А сейчас холодно. И в довершение ко всему… мы заберем его сумку.

Остается только решить, как нам без шуму выбраться наружу. Зимой при сухой погоде хижина, как правило, дает усадку, оконные рамы зажимает, и требуются невероятные усилия, чтобы их открыть. Зачастую процесс этот сопровождается грохотом и скрипом.

У меня меньше суток, чтобы что-то придумать.

С неба начинают сыпаться пушистые хлопья снега, и за несколько минут землю устилает белым покровом. Если повезет, к нашему уходу он растает, и следов не останется.

– А телевизор – зло? – спрашивает у незнакомца Сэйдж, пока я мою посуду.

Не поднимаю глаза и стараюсь не обращать внимания, но спрашиваю себя, почему она с ним подружилась. Он не сделал нам ничего плохого, но это еще не значит, что мы уже друзья и нам ничего не угрожает.

Подперев голову рукой, мужчина зевает. Не знаю, почему он постоянно выглядит уставшим, но надеюсь, что это будет нам на руку, когда мы уйдем.

– Правительство его регулирует, – отвечает он. – Но показывают и плохие вещи, это точно. Такие, что вы, девочки, испугались бы.

Много лет назад мы с мамой говорили о том, как она развлекалась в детстве. Мама упоминала что-то под названием мультики, которые она смотрела по телевидению – сокращенно ТВ. Она сказала, что ТВ начиналось как вещь полезная, ориентированная на семью, а потом стало жестоким и непристойным и принялось насаждать жестокость и непристойность.

– Правительство? – спрашиваю я.

– Да, – отвечает он. – ФКС.

Еще Мама говорила, что наше правительство развалилось.

Она рассказывала, что когда-то у нас были лидеры и президенты, желавшие совершить великие дела для страны и народа. Когда мы осознали, что правители нам лгут, говорила она, мы выступили против. Наша хваленая демократия распалась, все перестало работать. Не стало ни президентов, ни политических партий, ничего… только местные органы власти, которые следят за состоянием дорог и сбором налогов.

Все это мама рассказывала мне на уроках истории.

– ФКС? – спрашиваю я.

– Федеральная комиссия связи, – объясняет он. – Они определяют, что можно и что нельзя показывать по ТВ.

– Кто ими руководит? – интересуюсь я.

Мужчина морщится.

– Не знаю. Президент. Сенат.

Мама утверждала, что у нас несколько десятилетий нет президента.

– Откуда мне знать, что вы это не придумываете? – спрашиваю я.

– Придумываю что?

– Про президента. – Я откашливаюсь.

– Какой мне смысл врать тебе про президента и ФКС? – Он хохочет, поднимает свой сотовый телефон. – Если бы от этой штуковины был здесь толк, я бы вывел все на экран, чтобы ты убедилась. Возможно, через пару дней, когда мы доберемся до города, покажу. Только напомни мне.

Он не понимает моего вопроса, а я не понимаю, как телефон может подтвердить его слова, но не настаиваю.

Отворачиваюсь от него, локтем попадаю прямо в холодную мыльную воду, но ничего не чувствую. В окошко над раковиной гляжу на могилы под плакучей ивой, и меня мучает вопрос: неужели Мама лгала?