Текст книги "Чужой: Эхо"

Глава шестая
Дела семейные

И тишина.

Виола выглядела смущенной.

Мама – перепуганной.

А отец…

Не знаю, как назвать это выражение. Казалось, он болен, что само по себе – бессмыслица. Ведь это Виола больна, больна с очень давних пор, и мы на эту тему не шутим; есть вещи, о которых в принципе шутить нельзя. Но сейчас выглядело все так, будто доктор Джон Шипп всю свою жизнь только и ждал услышать, что дочь-то у него всего одна, а Виола – просто плод всеобщего семейного психоза, не развеявшийся за десятилетия мираж.

Мама оправилась первой.

– И зачем он говорит такие вещи? – спросила она с почти комичной строгостью и недовольством. Ее явно задел выпад. А когда маму что-то задевает, она вспоминает, что когда-то служила в морской пехоте.

В общем-то, я разделяла ее гнев. Мне совсем не нравится, что Виолу принимают за какую-то выдумку, и я попыталась донести свою исполненную праведного гнева мысль:

– Вы представьте, он думает, что мы включили ее в список, чтобы обманывать колониальное правление. Получать больше, чем нам полагается. Что за глупости! Мы никого никогда не пытались обмануть!

– Больше, чем нам полагается? – Кажется, маме мой настрой передался. – Мы… мы хотя бы живем за счет земли, а не строим города из обломков других, уже разоренных и проданных за бесценок, миров! И не притворяемся, что каким-то образом подобный подход делает нас лучше других!

– Кэт… – деликатно осадил ее папа.

– Даже не начинай! – бросила она в его сторону. – Эти люди цепляются за мораль, но с какой стороны ни посмотри – нет там никакой морали! И теперь еще заявляют, что моей дочки – моей Виолы! – не существует? Это уже даже не смешно! Это кошмар!

– Оливия, – со вздохом обратился ко мне папа, явно понимая, что с мамой сейчас лучше не спорить. – Я, конечно, могу понять, почему парень, говорящий, что твоя сестра – не настоящая, тебя разозлил, но какое отношение это имеет к тому, что ты отвезла дочку губернаторши в пустыню, на съедение хищникам?

Ну все, пиши пропало.

– Ну… я…

– Кора учится в нашем классе, – подала голос Виола. – Я думала, если она сама сюда придет и меня увидит, то потом расскажет в школе, и все уймутся. Но нельзя же просто пригласить ее сюда, предъявить меня и сразу выставить. Нужен был предлог, вот мы и решили, что Оливия потом отведет ее на цветочки поглазеть. – У нее как-то выходит улыбаться и морщиться одновременно. – Кто ж знал, что там львиные черви будут.

У меня сразу от сердца отлегло. Сестра всегда прикрывает мой тыл. Вот что значит – близнецы. Никогда не приходится смотреть в лицо невзгодам в одиночку.

– Там, куда мы ездили, я никогда не видела львиных червей, – подхватила я. – Особенно таких вот здоровенных. Если бы знала, ни за что бы Кору туда не потащила. Мне так жаль! Я просто хотела, чтобы она перестала трепать всякую чушь о Виоле…

Предки переглянулись. Первой нарушила молчание мама.

– Ладно. Оливия, я в тебе очень разочарована… но и горжусь – тоже. Ты пыталась позаботиться о репутации семьи. За это я не имею права наказывать тебя.

– Что, правда? – Я даже глаза вытаращила.

– Правда. – Мама прищурилась. – Хочешь, чтобы я передумала?

– Ой, что ты, конечно, нет! Спасибо!

Я уже хотела идти к себе в комнату, но мама подняла руку.

– Подожди. Мы еще не закончили.

– Ох… – Мне стоило догадаться, что все это слишком хорошо, чтоб быть правдой. – Я слушаю.

– Ты прекрасно знаешь, что не стоит тащить за собой в дикую природу детей колонистов. Они этот мир не знают и не понимают. То, что ты сегодня учинила, – опасно.

– Им здесь жить! – вступилась Виола. – А Кора вообще когда-нибудь губернатором планеты станет, сто пудов ведь. Я никогда не выходила наружу – и то знаю о Загрее больше, чем она. Они обречены, если так и будут прятаться по домам – ну разве же я не права?

– Права, – вздохнул папа. – Они ведут себя недальновидно и глупо, и это им когда-нибудь сильно аукнется. Но это уже не наше дело. Их родители установили правила колонии, и детям придется слушаться. Когда они вырастут, то сами решат, как им лучше обустроить Загрей, – а пока…

– Кора уже решила, – возразила я. – Она решила, что хочет посмотреть на природу Загрея прямо сегодня.

– И никого не поставила в известность, – сказал папа назидательным тоном, будто выступал перед студентами. Да, прежде, чем мы покинем эту планету, папа вышколит целую прорву местных биологов. Он объяснит им, что опасно, а что нет, поможет понять, как здесь выживать. Они ведь не смогут проводить полевые исследования самостоятельно. Для этого нужно не один час и даже не одну неделю провести за периметром колонии. – Оливия, ты же сама знаешь: у нас здесь хрупкое положение. Твоя сегодняшняя причуда могла поставить под угрозу всю нашу работу.

– Так мы хотя бы вернулись бы на Землю, – проворчала я – ничего с собой не могу поделать. – Вы ведь все обещаете и обещаете. Там отличные больницы! Мы могли бы организовать для Виолы новый курс лечения. Может, хоть так она бы смогла выйти из комнаты дольше, чем на час.

– Вот уж спасибочки, – сухо отчеканила Виола.

Я посмотрела на нее.

– Ты прекрасна и такая, как сейчас – и сама это прекрасно знаешь, – но разве тебе не хотелось бы выйти на улицу? Заниматься всеми теми вещами, о которых ты знаешь лишь понаслышке? Будь мы на Земле, все бы для тебя изменилось!

– Мы обещали обсудить это всей семьей, – вмешалась мама. – Позже. Когда эта работа будет закончена. А она еще не закончена – и поэтому ты должна быть осторожнее. Ты должна помнить, что мы лучше всего работаем, когда мы вместе.

Что-то мне не понравилось в ее голосе. Я нахмурилась.

– Дело ведь не только в том, что я взяла Кору покататься на квадроцикле, – сказала я. – Что на самом деле происходит?

Папа взял маму за руку, крепко сжав ее, прежде чем заговорить.

– Губернаторша купила списанное научно-исследовательское судно. Она планирует разобрать его и переработать на нужды расширения колонии. Это огромная махина, большую часть работ по демонтажу придется проводить на орбите.

Нехило! Я, конечно, видела подобные корабли, но все же… Всегда есть что-то очень грустное в разборе величественных гигантов на составные детали, пусть даже те обретут новую жизнь. Но пожалуй, лучше, если судно еще послужит хотя бы так, чем просто будет ржаветь, никому не нужное.

– Какое отношение этот корабль имеет к нам? – хмуро спросила я.

– Это было судно биологической экспедиции, и поскольку экипаж покинул его по неизвестным причинам, нельзя быть уверенным, что оно безопасно на все сто. Если я отправлюсь на борт с командой дезинфекторов, колониальное правление хорошо заплатит. Я должен буду убедиться, что корабль безопасен для обитателей Загрея, – пояснил отец.

Я снова вытаращила глаза.

– Ты что, собираешься выйти на планетарную орбиту, чтобы обследовать заброшенный корабль?

– Ну да.

– Можно мне с тобой? – Я невольно подалась вперед. – Мне тренировка по части обращения со скафандрами никогда не помешает. И в таких делах лишних рук не бывает. Я могу…

– Нет. – По голосу ясно, что спорить с ним бесполезно. Он нахмурился, ясно давая понять, что идея моя плоха. – Никто не знает, что случилось на том корабле, ты сама прекрасно понимаешь. Может, те ученые не бросили его. Может, они в буквальном смысле растворились. Что если в вентиляционной системе угнездился неизвестный патоген, для которого мы – потенциальные новые носители? И ты хочешь, чтобы я взял тебя туда?

– Ты всегда все расписываешь так, будто там страшно-страшно, – фыркнула я, покачав головой, – а на деле получается так: нашли мелкий инопланетный вирус – локализовали – устранили. Сам-то помнишь, чему меня учил? Ни к чему думать о конце света, об инопланетянах с гигантскими зубами, монстрах и биобомбах. Все это вряд ли существует.

– Все равно там опасно, и я тебя туда не потащу.

– Зачем тогда сам летишь? Если там все так плохо, оставайся дома.

– Дело в деньгах. – Он покосился на Виолу, потом снова на меня. – Слишком хороший гонорар, чтобы его упустить. Скоро нам понадобится новое оборудование. Мы уже достаточно долго откладываем. А эта работа позволит оплатить все, что нам нужно.

Интересно, о каком таком оборудовании речь? Даже системы мониторинга здоровья Виолы были модернизированы и полностью отремонтированы, прежде чем мы прибыли на Загрей.

– Мне кажется, ты придумываешь оправдания, – нахмурилась я.

– А мне кажется, я старше тебя и могу вообще ничего не придумывать. – Отец встал. – Радуйся тому, что тебя не наказали за сегодняшнюю выходку. Ступай к себе в комнату и хорошенько подумай до ужина, почему мы живем так, как живем. Осторожнее надо быть, Оливия. Помни: судьба Виолы и от тебя зависит.

Что ж, я бессильна. Не могу на него – обычно податливого, – повлиять: крыть нечем. Я помогла Виоле подняться с кресла, и мы вместе ушли к себе в комнату.

Предки ничего не говорили – просто смотрели, как мы возвращаемся в безопасную зону за закрытой дверью. Мир снова схлопнулся для меня и Виолы. Хотя не так уж это и плохо.

У Виолы всегда была кровать получше. Она в ней нуждается – чудные машины, что призваны беречь ее прерывистое дыхание даже во сне, не должны мешать. Когда я была младше и глупее, я завидовала. Порой приходилось жить в тесных домишках размером в половину нынешнего жилища, и ее кровать занимала большую часть нашей с ней комнаты – я спала на огрызке матраса в свободном углу.

Теперь – никакой зависти. Мы обе наловчились управляться с этими машинами для поддержания жизни. Теперь у нас одно просторное ложе на двоих. Моя Виола – все та же сказочная принцесса из книжек, что читала нам перед сном мама, просто вместо башни у нее капельницы и сенсоры, вместо дракона – трубки и провода. Никто не может добраться до нас, когда мы укрываемся в своем уютном гнездышке – даже родители.

Виола первой забралась в кровать. Вытянулась во весь рост. Я залезла следом за ней, изогнувшись знаком вопроса рядом с восклицательным знаком ее тела. Наши волосы рассыпались по подушке и простыням, перемешались, и кажется, будто мы стали чем-то единым, чем-то… неделимым.

Ведь так оно и было когда-то. Когда-то мы были единым клеточным конгломератом в материнской утробе. Мы разделялись постепенно, учась быть отдельными существами – двумя разными людьми. Но то, что некогда было едино, нельзя разделить до конца. Когда я думаю о будущем, образ Виолы всегда неподалеку – что бы я ни делала. Всегда есть она, я и эта огромная кровать.

– Ну и как все прошло? – спросила она, запуская пальцы в мои волосы. От нее, как и всегда, пахнет лекарствами и больницей – лишь слабый призрак ванильных духов витает в воздухе.

– Отлично. – Я ухмыльнулась. Ей не видно – я уткнулась лицом ей в плечо, – но она это почувствовала. – На самом деле, потрясающе. Она так хороша, Виола. Она очень славная.

– Ну-ну. И ты призналась, что неровно к ней дышишь?

– Обмолвилась парой словечек.

– И что же делает ее такой замечательной в твоих глазах?

– Когда я спугнула львиного червя, она поцеловала меня. В благодарность, наверное. Но – не один раз. – Я покраснела. Всякий раз, когда я думаю о Коре и обо всем, что с ней связано, мне становится неловко. Но это приятная неловкость. – Знаешь что? Похоже, я ей тоже нравлюсь.

– Ну и ну!

Я приподнялась на локте.

– А что тебя так удивляет?

Виола повернулась и посмотрела на меня.

– Да ничего. А кому бы ты не понравилась? Ты ведь жутко крутая. Раз она тебя уже целует – боится потерять. Но ты-то этого и хотела?

– Ну да. Ты же… ты же не против? – Тут я забеспокоилась, поладят ли Кора с Виолой. Но разве Кора для меня ценнее сестры? Я не знаю. Должна знать, но ведь не знаю же. До сегодняшнего дня всегда были только я и Виола, сестрички Шипп, против всей Вселенной. И если Виола против, лучше я останусь с ней. Не буду пожирать Кору влюбленными глазами на уроках. Перестану думать о том, как губы этой девушки встречались с моими. Перестану мечтать о том, чтобы дотронуться до волос Коры.

Как бы напоминая, что сегодня я трогала не только волосы Коры, порезы на моей правой ладони начали пульсировать. Я ждала ответа от Виолы.

Она улыбнулась, грустно и слабо, и сказала:

– Ты взрослеешь, а я нет, вот и все. Такое ощущение, что ты уходишь туда, куда мне путь заказан. Я немного боюсь, что ты меня позабудешь.

– Я никогда тебя не позабуду. – Подавшись вперед, я поцеловала ее в лоб. Ее кожа всегда такая сухая. Никакие лосьоны не помогают. – Ты моя сестра. Мы вместе, мы – навсегда.

– А когда болезнь меня доконает?

Вопрос настолько прямой, настолько вопиющий, что у меня перехватило дыхание. Я не могла ничего ответить и только хлопала глазами.

– Она тебя не доконает, – наконец выдавила я. – Медицина не стоит на месте. Новые методы лечения… уверена, когда-нибудь они что-нибудь…

– Не думаю, что от моей болезни когда-либо сыщется лекарство. – Виола наматывала прядь моих волос на палец – осторожно, боясь сделать мне больно. – Так что будь готова к тому, что рано или поздно станешь единственной из сестер Шипп. Последней носительницей наших генов в будущем. А я уже – достояние прошлого.

– Прекрати. Не говори так.

– Может быть, если бы мы об этом говорили чаще и всерьез, мать с отцом не тратили бы каждый цент на приборы, которые мне по-хорошему не нужны. – Виола злилась. Если бы у нее было больше крови, ее щеки бы покраснели. Если бы ей хватало дыхания, она бы кричала. Но она не может. Все, что ей оставалось – сверкать глазами, необыкновенно живыми на увядающем лице. – Пообещай, что когда останемся только мы с тобой, ты прекратишь этот фарс. Ты возьмешь все наши деньги и облетишь на них Вселенную. А я просто помашу рукой на прощание.

– Виола… – Я чуть не плакала.

Ее глаза вдруг расширились. Она схватила меня за руку.

– Где это ты так поранилась? Оливия! У тебя все пальцы в волдырях!

Я попыталась спрятать руку, вырваться из ее хватки, но она на удивление сильна – для человека при смерти.

– Я нашла новый вид растений. Трава, оранжевая, как здешнее небо. Мимикрия, думаю.

– И у нее едкий защитный слой?

– Ага. Хищная травка.

Виола наконец-то ослабила хватку.

– Пойди покажись маме, пусть подлатает тебя. Вдруг на меня эта зараза переползет.

– Ты такая классная, когда корчишь из себя эгоистку, – улыбнулась я.

– Я тепличное растение. И могу жить только в стерильных условиях. – Виола пихнула меня в бок. – Так что вон из моей теплицы, разносчица инфекций!

Я засмеялась. Вскочила с кровати. Наконец-то я успокоилась – впервые с тех пор, как подъехала к забору и увидела, что родители ждут меня.

– Что ты думаешь о планах отца? Я так хочу полететь с ним.

– А я не хочу, чтоб ты с ним летела.

Какая-то мрачная нота в голосе Виолы привлекла мое внимание. Я посмотрела на нее с удивлением, с немым вопросом. Обычно ей нравится, когда я выхожу с родителями в космос. Благодаря камерам она может быть вместе со мной – мы, сестры Шипп, покоряем на пару тайны вселенской биологии, щелкаем их, как орешки. Конечно, было бы куда лучше, если бы она присутствовала вместе со мной физически, но этого, быть может, никогда не произойдет… и для нас с детства была очень важна эта иллюзия. Она устраивала нас обеих.

А сейчас – что-то не так.

– Виола… – я колебалась. Что-то подсказывало мне: если вопрос сорвется с моих губ, я об этом пожалею. Но не спросить – еще хуже. – Виола, ты что-то… что-то об этом знаешь?

Она покачала головой.

– Я слишком многого не знаю, – ответила она. – В сведениях, которые мне удалось заполучить, слишком много белых пятен. Ты ведь знаешь моих друзей по переписке?

Я закатила глаза. Да о них вся семья знает. Томимая скукой и приговоренная к заключению своим недугом, Виола лет с пяти рассылала сообщения по всем открытым сетям. Сеть служила ей бессменным компаньоном с тех самых пор, как я пошла в школу, оставив ее одну – впервые в жизни. Родители, уходя на работу, нанимали для Виолы сиделок, никто из которых, судя по всему, не видел ничего плохого в том, чтобы та посылала развеселые приветственные послания ученым, исследователям – да всем подряд.

Думаю, они были правы. Как ни странно, никто из друзей Виолы ни разу не послал ей ничего похабного в ответ, не оскорбил ее, не причинил душевной боли – совсем наоборот. Да и кто обидит такую маленькую голубоглазую блондинку с косичками, бесконечным любопытством к космосу, который она никогда не увидит, и вдобавок – смертельно больную? Ей приходили ответы. Порой в них были сведения, которые эти люди не раскрыли бы никому другому еще лет десять.

Вздумай сестрица заняться политикой – от нее бы спасения не было.

– В последнее время ходят странные слухи, – добавила она серьезно. Только теперь я по-настоящему вслушалась в ее слова. – Ничего конкретного, но на какой-то почве они выросли. Одного их обилия достаточно, чтобы обратить на них внимание. Впрочем, кто-то скрывает информацию – и очень успешно.

Это что-то новенькое.

– Что ты имеешь в виду? – нахмурилась я.

– В том-то и проблема – я не знаю до конца, что. – Виола вздохнула. – Недавно кое-что интересное случилось: буквально за одну ночь туристический курорт на освоенной луне с искусственной атмосферой опустел. Были люди – и нет их, и на попытки запроса любых сведений – ни ответа ни привета. Как будто поселок просто исчез. Как будто никогда его и не было.

– Курорты постоянно закрываются. Помнишь тот тематический парк, куда мы лет в десять ездили?

Примечательная страница нашей детской биографии: целая страна чудесных детских развлечений и захватывающих аттракционов, вытесанная прямо внутри огромного астероида. «Приезжайте всей семьей, насладитесь чудесами свободного падения в безопасной и спокойной обстановке». Местечко пользовалось огромным успехом у родителей таких детей, как Виола – детей, чьи тела не могли выдержать полной гравитации, чьи легкие были слишком чувствительны для нестерилизованного воздуха. Те выходные были одними из лучших в нашей жизни. Мы с Виолой катались на неспешных вертушках, переворачивавших нас вверх тормашками. Мы визжали и смеялись, цеплялись друг за друга и думали, что ничего во Вселенной круче не придумать. У мамы с папой до сих пор на дисплее холодильника есть фотографии из той поездки. Время от времени они сменяются нашими современными фотками.

Парк тот закрылся много лет назад: кто-то присвоил себе выделенные на него деньги. Даже детская страна чудес не работает, когда нечем платить за свет. В конце концов, правила везде одни.

– На самом-то деле курорт никуда не делся, – продолжала Виола. – На последних фото со спутников видно, что его даже не демонтируют падальщики-колонисты вроде наших. Но! Никто не может доказать, что курорт вообще существовал. Полная зачистка всех сведений.

– Это как? – не поняла я. – Что там случилось?

– Неизвестно. Но говорят, что сейчас там колониальные морпехи. Никто не знает, что по-настоящему произошло, и никому не дают узнать.

– Значит, нам и не надо это знать. Будь это что-то взаправду опасное, молчать бы они не стали. Наверное, как всегда, кто-то что-то с кем-то не поделил. Хозяин курорта подчищает следы в надежде, что не придется платить по счетам тем, кому он задолжал.

Виола покачала головой:

– Мне кажется, не все так просто. Говорят, там уйма людей пропала без вести. Никто из их родственников не может добиться правды. Мне это не нравится. Вот почему я не хочу, чтобы ты летела туда.

– Да не волнуйся ты так. Отец меня не возьмет. – Я поцеловала Виолу. – Ты права, надо маме руку показать. А давить на папу и канючить, чтобы он меня взял с собой, я больше не буду – обещаю. Будем с тобой куковать здесь, на Загрее.

– Надеюсь, ты не шутишь. – Кажется, Виола немного успокоилась.

Выходя из комнаты, я крепко держала свое обещание в уме.

Конечно, я не стану настаивать. Плевать, как сильно мне хочется в космос. Не стану настаивать, и все тут. Плевать, что меня достало и никудышное оранжевое небо, и постылые загрейские пейзажи. Плевать, что я истосковалась по свету звезд – таких величественных, недвижимых. Плевать, что кажется, будто здесь, на Загрее, мы все застряли навсегда – и лишь полет к звездам стряхнул бы с меня прилипчивый мираж.

Что меня тяготит – так это то, что мы тут ненадолго. Кора меня поцеловала! Разве этого не хватит, чтобы заставить меня передумать, подать заявление на колониальное гражданство и попытаться обрести счастье под небом цвета консервированного манго? Но нет. Виола нуждается в лучшем медицинском уходе – в условиях колонии ей никогда не смогут помочь; и одного неба мне мало – слишком ограниченный выбор. Я не останусь. Мы и не собирались.

Не стану настаивать.

Не стану.

Из кухни доносились голоса родителей. Я пошла на цыпочках, поневоле прислушиваясь. Не то чтобы я нарочно подслушивала – вот еще. Но всегда хорошо быть в курсе событий.

– …не стоит тебе лететь.

Голос мамин. Похоже, она искренне расстроена – ну дела! Может, опасения Виолы не так уж беспочвенны?

– Ты же знаешь, я должен. – Это папа. По голосу ясно, что он все уже решил. Провел анализ рисков – и придумал единственный достойный ответ. – Вычислительной мощности нам уже не хватает. Придется чем-то жертвовать. Уж не знаю, чем. Можно стереть старое хранилище. Эта модель и не должна была работать так долго без перезагрузки.

– Не будь таким дотошным.

– Иногда это необходимо.

Они, должно быть, говорят о нашем корабле – списанном круизном шаттле, некогда предназначавшемся для перемещения богатеев между тщательно выбранными целями. Мы приобрели его по дешевке – и перестраивали уже шесть раз с той поры, как я стала достаточно взрослой, чтобы помогать с этим делом. Да, когда-нибудь он развалится на части, ну и что? Нельзя вечно держаться за что-то одно: мы именно поэтому прибываем на одну планету, а потом улетаем на другую. Преемственность в сочетании со свободной – вот каков наш стиль. В одиннадцать лет Виола назвала лайнер «Dum Spiro Spero»[5]5
  «Пока дышу, надеюсь» (лат.).


[Закрыть] – в шутку, само собой. Что ж, если папа собирается снова ремонтировать корабль – я только за.

Я зашла на кухню, покашливая. Мать с отцом резко повернулась ко мне. Мама – странно бледная; сейчас она гораздо больше, чем обычно, похожа и на меня, и на Виолу разом.

– Оливия! Давно ты тут?

– Недолго, – с улыбкой ответила я. Ремонт корабля – значимое событие, как ни крути, что-то вроде дня рождения. Не хотелось портить сюрприз себе же, давая им понять, что я уже обо всем знаю. Вместо этого я показала им свою руку и сообщила: – Я нашла новый вид травы.

Мама охнула и шагнула мне навстречу. Папу мои раны тоже впечатлили. Подумать только: хищное растение едва не сожрало его дочь.

– Где именно? – осведомился он.

– На цветочной поляне. С виду – обычная такая оранжевая травка, но на стеблях – мелкие зазубрины. И еще она ест жуков.

Кажется, папа не на шутку заинтересован.

– Ты уверена, что прямо-таки ест? Настоящее хищничество?

– Растения, пьющие кровь – всяко хищники, – заметила мама.

– Так и есть, – согласилась я.

Мама взяла образцы кожи, удалила волдыри и перевязала мне руку. И все снова в порядке – так и работает наше семейство. Все хорошо.

Когда я вернулась в нашу комнату, Виола уже спала. Взглянув на свою холодную и узкую кровать, я устроилась под боком у сестры. Уткнулась лицом ей в плечо и уснула под размеренное шипение и писк аппаратуры.