Текст книги "Чужой: Эхо"

Глава пятая
Инстинкт хищника

– Кора! – шепнула я потихоньку, чтобы не привлечь внимание червя. – Не двигайся. И не шуми, хорошо? Задержи дыхание!

Непонятно, застыла она, послушавшись меня, или ее просто парализовал ужас, но и разницы, если подумать, никакой, главное – результат. Кора не двигалась. Она сидела на земле, опираясь на локти; одна нога была вытянута прямо в сторону пасти червя, а другая согнута. В принципе, с положением Коре явно повезло – она сможет встать, если я выиграю ей время.

Квадроцикл предназначен для того, чтобы доставить водителя в неизведанные места и благополучно вернуть домой живым. Он не оборудован никаким оружием, но на такой планете, как Загрей, нужно быть всегда готовым к проблемам. Медленно, очень осторожно я потянулась рукой за спинку сиденья и нащупала рукоятку отцовского мачете. Вот оно. Что ж – у нас есть какие-то шансы.

Львиный червь собрался в гармошку, готовый к атаке, но его явно сбили с толку неподвижность Коры и облака пыльцы вокруг нас. Черви ведут охоту по двум ориентирам: вибрации и запаху. Понятия не имею, что привлекло этого. Может, он уловил треск охлаждающегося двигателя квадроцикла, а может, просто наугад выбрался – этим тварям все-таки нужен воздух для дыхания, вот червь и надумал пополнить запасы. Не будь ситуация чрезвычайной, я бы подивилась его размерам. Этот львиный червь – самый большой из всех, что попадались мне на Загрее. Как и у маленькой особи, которую я недавно видела, у этого нет конечностей – одни только золотистые подвижные реснички по бокам. Их трепетный танец странно красив – будто кружева колышутся. Почти всю поверхность головы монстра занимал твердый клюв с острыми, как бритва, краями. Глаз тоже нет, зато ушей в достатке – два ряда по бокам тела, – и целое созвездие ноздрей прямо по центру головы, позволяющее распознавать запахи во всех направлениях сразу. Кожа бледная, как у мертвеца. Даже смотреть на эту нечисть противно.

Мне нужно отвлечь его от Коры. Я запрыгнула на капот квадроцикла, сдавив в руке мачете, затопала и во весь голос закричала:

– Сюда, тупая скотина! Давай! Думаешь, ты тут король пищевой цепочки? Да я таких королей на завтрак лопаю!

Червь повернулся на звук, по его ресничкам пробежало волнение. Он ужасен, но в чем-то и красив – самый настоящий суперхищник по меркам здешней природы. Не хочу, чтобы он прикончил Кору. Я остервенело запрыгала на месте, так что на капоте квадроцикла от моих подошв остались вмятины.

– А ну сюда, червяк!

Пружина верхней части его тела с силой распрямилась – львиный червь бросился на меня. Вот-вот я узнаю, был ли мой план самоубийством или просто глупостью.

Я наотмашь ударила мачете.

Не по червю, конечно – у него-то шкура настолько толстая, что и царапинки бы не осталось, – а по стеблю ближайшего цветка. И сразу же прыгнула в огромное облако пыльцы, поднятое ударом.

Львиный червь промахнулся мимо меня и ударил по квадроциклу. Я приземлилась возле Коры, схватила ее, и мы вместе откатились в укрытие из лиан. Вокруг нас каскадами оседала пыльца, укрывая все плотным желтым ковром. Львиный червь даже чихнул.

Я прижалась губами к уху Коры. Она так прекрасно пахла. Я чувствовала это даже несмотря на пыльцу. Ну и влипли же мы! Виола будет ржать до упаду, когда я расскажу ей, если, конечно, нас с Корой не сожрут. Такой исход вполне возможен.

Хищная тварь отупело колотила башкой о борт квадроцикла, будто рассчитывая, что кусок железа вдруг станет съедобным.

– Не двигайся, – еле слышно шепнула я Коре.

Она кивнула, ее мягкие кудряшки упали мне на плечо. Я закрыла глаза. Нам остается только ждать. Короткие дистанции львиный червь преодолевает несравнимо быстрее, чем человек. Короткая дистанция – это все, что у нас будет, если монстр нападет на наш след.

Кажется, нам повезло. Боднув квадроцикл еще разок-другой, червь издал противный клокочущий звук, видимо, означавший разочарование, и нырнул под землю, в мгновение ока скрывшись из виду. Можно расслабиться. Кора попыталась встать, но я снова привлекла ее к себе и шепнула на ухо:

– Погоди!

Львиный червь вполне может вернуться. Эти твари прекрасно понимают: ветер рано или поздно развеет пыльцу, и потенциальной добыче негде будет прятаться.

Впрочем, вряд ли он вернется. Львиные черви стараются охотиться подальше от цветочных полян. Тот, что нам повстречался, достаточно взрослый, чтобы знать это.

Мне просто было приятно обнимать Кору.

И я пользовалась этой возможностью напропалую, считая секунды до того, как пыльцу сдует ветром. Страх ее потихоньку проходил. Наконец, когда тянуть уже опасно, я подтолкнула ее и поднялась сама. Папин мачете торчал из стебля ближайшего цветка. Сок, пурпурный, как кровь, окрасил лезвие – на очистку, конечно, уйдет вечность, но лучше немного повозиться, чем умереть.

– Если он еще не вернулся, – сказала я, – значит, уже и не приползет назад. Теперь главное убраться поскорее.

– Надо найти ключи! – выпалила Кора и полезла в заросли, куда я совсем недавно метким броском отправила ключи зажигания. Но тут же замешкалась, с подозрением разглядывая разноцветную траву. – Туда можно соваться?

Я снисходительно поглядела на нее, помахивая мачете. Замах-то у меня, оказывается, вполне себе ничего.

– Разве ты не знаешь сама?

Кора поджала губы и покачала головой.

– Откуда мне знать.

– Ну, ты даешь…

Виола ни разу не выходила из дома, но при этом легко назовет все самые распространенные формы флоры и фауны, которые встречаются на территории вокруг нашей резиденции. А Кора живет здесь. Выросла здесь. Это, по сути, ее планета. Загрей принадлежит ей – в отличие от меня и уж тем более моей сестры. Кора должна знать об этом мире все, ведь это важно. Точно по той же причине я, попав на новую планету, первейшим делом разживаюсь подробными картами местности.

Она смотрела на меня, все еще поджав губы, все еще со страхом в глазах, и я не знала, что с этим поделать. Она – как один из маминых тепличных цветов: идеально красивая и совершенно непригодная для жизни за пределами лаборатории.

– Ну-ка подержи. – Я протянула ей отцовский мачете. – Найду я сейчас ключи. За пару минут управлюсь. – Я и впрямь настроена оптимистично. Пусть Кора думает, будто я жуть какая крутая. Пока что наше свидание – если это вообще можно так назвать, – проходило из рук вон плохо, но, может быть, не поздно еще его спасти.

Черт бы побрал эти гормоны.

Кора молча взяла оружие. С мачете к ней явно вернулась уверенность в себе, и лицо расплылось в кривой подростковой ухмылке. Я не могу ее винить. Будь у меня сейчас мачете, я бы тоже так ухмылялась.

– Что это за чудище? – спросила она.

Ее неведение меня уже почти не возмущало. Я знала, что детей в колонии старались не выпускать за пределы освоенного периметра, но это, черт побери, немного страшно. Что все эти дети будут делать, когда станут взрослыми – когда придет их черед содержать поселение? Они что, думают, что никогда не вырастут? Что трудные решения за них все время будет принимать кто-то другой?

– Мы зовем их львиными червями, – ответила я. – У них, само собой, есть и научное название – у всего, сдается мне, оно есть, – но они выглядят как огромные черви с гривами, и они очень свирепые, потому такая аналогия и возникла. На этой планете не сыскать хищников круче.

Трава, по которой мы ступаем – на первый взгляд, уже привычная смесь бритвенной зеленой и желтой масличной, но в самом низу затаился новый вид: оранжевая трава цвета неба, с прилипшими к стебелькам, явно полупереваренными, крошечными жуками. Надо бы сказать папе, что сюда стоит наведаться снова и занести это растение в каталог.

– Почему он на нас напал?

– Думаешь, я знаю? Может, почувствовал вибрацию от квадроцикла и решил выйти на разведку. Или ему стало душно под землей, вот он и выполз проветриться. Нам с ним еще повезло.

– Повезло?! – раздраженно рявкнула Кора. – Да он же меня чуть не сожрал!

– Ну, тогда повезло бы ему. Охота требует энергии. Червь такого размера должен много есть. Тебя ему бы хватило дня на три.

Что-то блеснуло в зарослях. Я прищурилась. Ага, а вот и наши ключики. Что немного фигово – они лежали в самой гуще этой неизвестной оранжевой травы, запросто растворяющей хитин. А что она может сделать с моей бедной податливой плотью? Определенно, ничего хорошего. И это плохо.

– Вот, значит, как? Меня мог сожрать этот монстр, а ты так спокойно об этом говоришь?! – возмутилась Кора.

– Ну, начнем с того, что львиные черви – уроженцы Загрея, а люди – нет. А у ваших же принято ставить здешнюю природу выше интересов людей. Так что наши родители жутко гордились бы, если б мы накормили собой местную животину.

Вообще-то неправда: мои-то предки впали бы в ярость, узнав, что единственная дочь, о которой им обычно не приходится сверх меры переживать, умерла такой глупой смертью. Но сейчас я сосредоточена на том, чтобы вытащить ключи из плотоядной травы, и точность высказываний меня мало заботит. Вот ведь дурацкая трава, а!

Кора сердито фыркнула. Я смотрю на ключи, а не на нее – с ними-то хоть все ясно.

– Кроме того, я пошла на отвлекающий маневр ради тебя. Рискнула собой. Наверное, за это меня можно поблагодарить. Может даже, обнять. Уж точно не стоит обижаться на то, что здешнюю фауну я, чужестранка, знаю лучше тебя. – Я немного помолчала. – Да и не такие уж прям крутые эти ваши львиные черви. Тебе стоит как-нибудь наведаться в Куинси-Парадиз. Самая худшая колония на свете. Там такие тварюги обитают – что-то среднее между медведями и очень сердитыми камнями. Их когти дерут броневую сталь на раз плюнуть.

Кажется, я сама себе зубы заговаривала, всячески отвлекаясь от того, что предстояло сделать. И это помогло. Пальцы почти перестали дрожать, когда я наконец дотянулась до ключей. И тут же порезалась об острые травинки – до чего же больно! На коже вздулись волдыри и проступили следы порезов.

Я вскрикнула, но ключи не выпустила. Это единственное, что у меня сегодня нормально получилось. Лучше потерпеть, чем ворошить эту гадость второй раз.

– Оливия! – Кора, похоже, забыла о своем раздражении и о страхе перед миром за пределами обнесенной забором колонии. – Что с тобой?

– Не трогай вон ту оранжевую травку.

Обожаю хищные растения, черт бы их всех побрал. Я выпрямилась, переложила ключи в здоровую руку, а пострадавшую сунула под нос Коре. Она выпучила глаза.

– Ой, как жутко выглядит-то! – запричитала она.

Я улыбнулась – ничего не могу с собой поделать. Она такая милая, когда беспокоится обо мне.

– Бывало и хуже.

– Почему люди всегда так говорят?

– Что говорят?

– Что у них бывало и хуже. И что? Даже если раньше тебе было хуже, это не значит, что сейчас тебе не больно. – Кора нахмурилась. – Это все равно, что сказать: «Да ну, зачем мне ужин, я уже завтракала на прошлой неделе, все нормально».

– Просто у кого-то хорошая память. – Я забралась на квадроцикл. – Поехали. У нас дома есть аптечка. Заодно познакомишься с Виолой. Расскажешь потом Мишелю, что она настоящая, ну и что он там еще хочет знать…

Кора снова покраснела.

– Думала, ты забудешь, – пробурчала она, но все же уселась рядом. Смущаться она смущалась, но и домой ей тоже хотелось. Это славно. Мне бы не хотелось так сильно разочаровываться в собственном вкусе, осознав, что я втрескалась в девчонку без чувства самосохранения.

– Память у меня хорошая, да и как забудешь о таком.

Львиный червь оставил на квадроцикле парочку новых вмятин, но двигатель завелся сразу, да и покрышкам хоть бы что. Они и не такое выдерживали: как-то раз на моих глазах мама проехалась на квадроцикле по горящей лаве. Да, рама, может, и помялась кое-где, но шины – в полном порядке.

– Слушай, я… – Кора глубоко вздохнула и на некоторое время ушла в себя. Когда к ней вернулся дар речи, мы почти уже выехали из зарослей. Она смотрела на бескрайнее оранжевое небо – не на меня. – Хотела бы я просто сказать «да», когда ты спросила, не приду ли я посмотреть, где ты живешь, – продолжала она. – И не нуждаться в оправданиях для храбрости. Прошу, не злись, что я позволила ему убедить себя в том, что твоя сестра ненастоящая. Я просто хочу…

Она умолкла. Молчала и я, заглушив двигатель квадроцикла посреди петляющей по лесу тропы. Здесь никакие львиные черви нам не грозили – корневая система очень плотная и многослойная, через такую им не пробиться. Максимум – мы натолкнемся на подростка-червячка, охотящегося неглубоко, в тени причудливых загрейских деревьев.

– Чего ты хочешь? – спросила я.

В ответ она наклонилась и поцеловала меня.

Меня никто никогда не целовал. И я никогда никого не целовала. Я всегда боялась, что не пойму, что делать, когда придет время, но оказалось, тело знает, как это должно работать, и это прекрасно, это жуть как прекрасно. Губы Коры – мягкие, и сладкие, и чуть-чуть соленые, и от нее немного пахнет машинным маслом (звучит так себе, но только не для меня, ведь это Кора, и она потрясающая). И наш поцелуй – потрясающий. Я могла бы целовать ее вечно. Только я и она, и тени деревьев вокруг нас – истинных королев Загрея, истинно совершенных созданий на миллионы миль вокруг. Тут можно забыть и о глупой колониальной политике, и о предках с их дурацкой работой, и даже о Виоле, которая заходится мучительным кашлем посреди ночи и медленно угасает, потому что современная медицина не в силах разобраться, что не так с ее генами. Наш поцелуй вмиг отбросил все это на второй план. Мир стал совершенным.

Удивительно, но Кора не отстранилась, стоило мне запустить пальцы в ее волосы. Ее кудри – именно такие, как я и полагала: мягкие, шелковистые. От моего движения облако пыльцы взметнулось в воздух, и Кора поморщилась, не отрываясь от моих губ. Это так мило – не понимаю, почему люди не проводят все свое время, целуясь друг с другом. Просто подключитесь к аппарату искусственного питания и занимайтесь этим самым чудесным и стоящим делом в мире, не тревожась ни о чем другом.

Но все же Кора наконец отстранилась. Ее щеки снова покраснели – теперь иначе: ярко, столь красиво, что я с трудом заставила себя убрать руку с ее волос и не прижать ее со всех сил к себе.

– Это безопасно? – спрашивает она.

– Целоваться?.. – Я глядела на нее во все глаза и не могла наглядеться. Кора такая красивая. Почему мы разговариваем? Целоваться было бы лучше. – Ну, я… мы должны проходить полный медицинский осмотр каждый раз, когда заселяемся в колонию, так что я ничем не болею, и вообще…

– Да я не об этом, – отмахнулась Кора. – Я тоже здоровее всех. Я про то, что мы тут встали. Не припрется ли сюда еще какой-нибудь монстр?

– Не-а. Все известные нам хищники куда меньше того червя и для нас не опасны. А что до еще неизвестных – не думаю, что они станут подходить так близко к нашему дому. – Очень жаль, что пришлось включить двигатель и покатить дальше. До периметра рукой подать – значит, никаких больше непредвиденных остановок с поцелуями. – Мы почти на месте. Думаю, Виола уже проснулась.

– Здорово! – Кора просияла. – Было бы приятно с ней познакомиться.

– Ага. Потом расскажешь всем в школе, как прошло.

– Блин, ты долго будешь меня этим шпынять?

– Не знаю. Поцелуи неплохо помогают. Думаю, если мы будем целоваться чаще, я на тебя перестану злиться. – Земля под колесами вся в ухабах, и мне нужно пристально следить за бегущей впереди дорогой, чтобы квадроцикл не перевернулся. Корни здешних деревьев нарастают друг на друга так быстро, что папа уверен – некий подземный вредитель постоянно подтачивает их, вот они и воюют друг с другом за выживание.

Конечно, ничего экстраординарного в этом нет. Почти все живые существа воюют друг с другом, борются за ареал, еду, воду и благоприятные условия для потомства – и пусть кто-то считает, что слово «война» слишком серьезное для описания конфликтов такого рода, я, дочь биолога, иллюзий не питаю. Жизнь – это сплошная война.

Даже нежданный-негаданный любовный треугольник – я, Кора и Мишель – своего рода поле боя. Мишель, наверное, хочет, чтобы Кора досталась ему одному? Лжет о моей сестре и заставляет Кору сомневаться в ее существовании, тем самым подмачивая мою репутацию в ее глазах? Защищает свою территорию от посягательств извне? Грызня за ресурсы является основой большинства конфликтов в истории человечества. Да что там человечества – в истории всего живого.

Квадроцикл выехал из-под лесного полога на широкий луг, отделявший край чащи от забора нашего дома. Кора наклонилась и хотела провести рукой по зеленой траве, но я схватила ее за локоть и потянула назад – может, чуть резче, чем стоило бы: она ойкнула, повернулась и непонимающе уставилась на меня.

– Ты чего?

Ну вот, опять. Не могу смотреть, как она дуется – сразу хочется обнять и расцеловать эту дуреху. Вот что плохо!

– Помнишь, что в прошлый раз травка-муравка сделала? – Я помахала рукой у нее перед носом. Алые полосы отмечают те места, где меня ужалила оранжевая поросль. Мама будет в восторге. Кроме шуток: как только она поймет, что мне ничто не угрожает, то мигом бросит все силы на изучение вещества, вызвавшего раздражение. Конечно, мама не обрадуется, что я поранилась, но она ни за что не упустит шанс узнать о Загрее побольше и собрать ценные данные.

– Ой! – Кора мигом перестала дуться. Она с упоением огляделась вокруг и добавила: – Знаешь, я понятия не имела, что здесь так красиво. Я-то думала всегда…

– Что?

Кора глубоко вздохнула.

– Моя мать родилась на планете-месторождении. У нее даже названия нет – только двадцатизначный цифровой код. Если маму растолкать посреди ночи, она его без запинки выдаст. Я пыталась выучить его в детстве, но потом поняла – ей бы не хотелось, чтобы я его помнила. Не хотелось бы, чтобы я связывала с тем миром прошлое или будущее.

Я не перебивала ее. Если Кору потянуло на откровенность, я только «за». Ведь подобные разговоры сближают. О чем я могу еще мечтать под оранжевым чуждым небом Загрея?

– Когда она вспоминает о той планете, где выросла, то всегда называет ее скучной, серой, тесной. И знаешь… мне всегда хочется сказать: «Мам, я смотрю на нашу колонию – и не вижу особой разницы». Но я молчу. Не хочу ее обидеть.

Мне нечего возразить, ведь Кора права. Ведь главное колониальное поселение на Загрее – это сплошные серые индустриальные пейзажи, построенные из обломков. В поселке разбиты сады – девяносто процентов колониальной провизии выращивается здесь же, и сами колонисты надеются, что в ближайшие пять лет смогут перейти на самообеспечение, – но все они спрятаны за поляризованными тепличными стеклами, преобразующими здешний оранжевый свет в что-то более удобоваримое для земных растений. Все цветовое разнообразие ограничивается игровыми площадками для самых маленьких – тех несчастных детей, которым невдомек, что небо может быть голубым. Которые не поверят в такую несуразицу, если им рассказать.

Может статься, именно эти загрейские дети – не подростки, уже бросающие вызов основным колониальным ограничениям, а маленькие наивные дошколята, – смогут взять результаты исследований моих родителей и употребить их так, чтобы планета стала для них настоящим домом, а не очередным полустанком на пути от Земли в неизвестность.

А может, это будет Кора. Она продолжала обозревать луга кругом нас, и вся буквально лучилась от восторга.

– Знаешь, я по-прежнему думаю, что вечеринка нам не помешает, – сказала я.

Кора посмотрела на меня таким восторженным взглядом, что рыдать от счастья тянет.

– Правда? – переспросила она.

– Ну да. – Кошмарная идея, ничего не скажешь. – Пусть все приходят. Пусть Мишель увидит Виолу и перестанет распускать тупые слухи. Вообще, нечестно как-то – кругом такая красота, а вы, колонисты, ее даже не видите! Если не сворачивать с тракта, ничего с вами не случится.

В отличие от лесных тропинок, тракт между колонией и нашей резиденцией отлично защищен. Когда его прокладывали, землю перекопали на шесть футов в глубину, чтобы уничтожить корни опасных растений, а вдоль дороги расставили ультразвуковые маячки, которые отпугивают всю живность. С точки зрения экологии – чистой воды катастрофа, но зато абсолютно безопасно.

Вообще на прокладке этой дороги настояло само колониальное правительство. Папа говорит – лучшего доказательства тому, что все оно сплошь состоит из недальновидных лицемеров, нет. Эта борозда исчезнет только лет через пятнадцать после нашего отъезда, хотя следов от самой нашей резиденции не останется всего лишь через год. И это нас, Шиппов, считают бессовестными эксплуататорами ресурсов? Ну-ну.

Кора взглянула на меня так, будто я самое невероятное существо в мире.

Я приосанилась – будто так оно и есть.

– Я приготовлю чего-нибудь перекусить, и мы сходим погулять – конечно, не так, как сегодня, будет в тысячу раз безопаснее. И все поймут, как истинно прекрасен Загрей. Что думаешь?

И правда, почему мы раньше до подобного не додумались? Мишель точно умерит гонор, когда поймет, насколько удивителен мир за пределами колонии.

Хотя, наверное, наивно так полагать.

– Звучит славно, – ответила Кора и наклонилась, чтобы чмокнуть меня в щеку.

Я покраснела и хотела уже чмокнуть Кору в ответ, но тут мне на глаза попался наш забор. И ладно бы просто забор – так нет, перед ним торчали, скрестив категорично руки на груди, мои мать с отцом. Дома меня ждали.

Вот я и попалась.

Итак, мои родители…

Доктор Кэтрин Шипп, практикующий ксенобиолог-бихевиорист, специализируется на внеземной зоологии, то есть работает с созданиями, которых звали бы птицами или млекопитающими, если бы те жили на Земле. Крупные хищники – ее любимчики. Сколько себя помню, у нас всегда жили кошки. Если бы не дурацкие законы Загрея, запрещавшие ввоз животных, у нас и теперь была бы кошка. Еще один повод ненавидеть эту планетку с медянисто-оранжевым небом.

Мама питает страсть к военной выправке и боевой подготовке – отсюда ее идеальная осанка и привычка, чуть что, отправлять на скамейку запасных. На самом деле я хотела бы стать такой как она, когда вырасту. И еще у нее плохи дела с прощением провинностей. Когда она злится – клочки летят по закоулочкам, и в этом-то смысле я точно на нее похожа.

А папа, доктор Джон Шипп, тоже ксенобиолог, но еще и ксеноботаник, паразитолог и энтомолог. Пока маман зависала с колониальными морпехами, папа учился в академиях и институтах. В его честь названо шесть видов инопланетной живности; уверена на все сто, на Загрее этот счет вырастет на позицию-другую, а может, и на целых три. У папы имеется странный пунктик на коллекционирование причудливых сортов чая, а еще он вечно забывает очки, когда выходит из дому, что делает его похожим на чокнутого профессора из научно-фантастических фильмов. На самом деле он совсем не такой.

Если мама никому не дает спуску, то папа, наоборот, никогда не кипятится. Всякую обиду и ссору он предпочитает задавить в корне, пока та маленькая и управляемая. Он донельзя человечен, и если я слишком похожа на мать, то Виола – просто копия отца.

Но если уж они оба ждали меня у забора – тут пиши пропало. Хуже всего то, как мама улыбнулась, когда мы подъехали поближе.

– Мисс Бёртон, – сказала она Коре очень жизнерадостным на первый взгляд – ошибочный, смею заверить, – голосом. – Я не знала, что вы соберетесь навестить нас сегодня.

Ох, как же я влипла!

– Здравствуйте, доктор Шипп! – Кора с тревогой покосилась на меня. – А мы с Оливией вот прогулялись. Вы же не против?

– Конечно, нет, – ответил папа. – Ты – гражданка Загрея, можешь ходить куда тебе заблагорассудится. Я вот не знал, что тебя интересует натурализм. Не желаешь составить нам компанию на следующей неделе? Мы собираемся наведаться в край болот.

Кора покраснела. Судя по ее виду, она понятия не имела, что еще за край болот.

– Ну… – она потупилась. – Нет, пожалуй… но спасибо за приглашение. – Резво спрыгнув с квадроцикла, она одарила меня напоследок улыбкой. Не столь щедрый дар, как поцелуи, но за неимением лучшего я готова принять и его. – Спасибо за прогулку, Оливия. Было классно. Передай привет Виоле, ладно?

– Лады, – брякнула я, и больше ничего добавить не успела – Кора стремглав понеслась по дороге к поселку – только пятки сверкали. Когда она миновала первый ультразвуковой отпугиватель, я наконец обернулась к родителям.

Оба явно мною недовольны.

– Как так вышло? – спросил отец, касаясь вмятины на переднем крыле машины.

– Львиный червь напал, – ответила я. – Таких здоровых я тут еще не видала.

– Хм, интересно. И почему он напал на квадроцикл?

Что бы такого соврать? Хотя рано или поздно родители все узнают. Если я солгу им сейчас, потом будет только хуже. Поэтому я проглотила ком в горле, натужно улыбнулась и сказала:

– Кора вышла из зоны распыления пыльцы, и червь ее, гм, учуял.

– Значит, ты решила скормить дочку губернатора колонии местному монстру, так получается? – мамин голос был холоднее всякого льда. Ох, ну я и влипла.

– Я ее спасла, так что не считается. Червь просто несколько раз боднул квадроцикл. Я могу все исправить. Вмятины не такие уж глубокие. Возьму молоток и шлифовальную машинку – и он будет как новый, даже лучше, зуб даю!

– Моя дочь – автомеханик, – проворчал папа. – Вся в тебя! – Эти слова были обращены к маме, и та в ответ нахмурилась:

– Моя, значит? Если бы она расстреляла червя из винтовки, я бы еще взяла на себя за это вину, но с чего вдруг я виновата в том, что ей нравится стучать молотком по железкам?

Ух ты. Возможно, у меня сегодня не будет выволочки. Если мать с отцом начинают друг с другом спорить, обо мне обычно забывают. Я запустила квадроцикл и собралась отвести его в гараж.

– Куда это ты? – окликнула мама.

Ух ты. Возможно, мне грозит такая выволочка, какой еще у меня не бывало.

– Загоняю квадроцикл в гараж, – смиренно объяснила я.

– Как закончишь – сразу иди в дом, поняла?

Ну да, теперь уже очевидно – в обозримом будущем мне достанется. Плохи дела.

– Да, мам.

Двери гаража открылись автоматически, и я завела квадроцикл на место. Спрыгнув на пол, я подключила зарядный кабель к порту в стене. Кроме двигателя внутреннего сгорания, у квадроцикла есть и электрический мотор. Можно ехать, не беспокоясь о дозаправке в долгом пути. Такие штуки важно учитывать, когда отправляешься в неизведанный мир. Двигатели внутреннего сгорания на Земле запрещены уже несколько десятилетий кряду, но здесь, на Загрее, эффективность поставили выше экологии. Вот и еще один повод ребятам вроде Мишеля недолюбливать мою семейку.

Вооружившись чистящим средством и ветошью, я наскоро оттерла отцовский мачете. Предки не станут злиться на меня за то, что я не тороплюсь предстать пред их судом, если все списать на дотошность и аккуратность. Если взял инструмент, уж будь добр вернуть его на место в том же виде, в каком брал – таков наш семейный девиз. Короче говоря, нет предела совершенству.

Но вот настал момент, когда все пятна оттерты, а меня все так же не тянет идти за своей взбучкой. Скоро предки поймут, что я попросту отлыниваю. С моей стороны – все логично и оправданно, а вот с их… Их извечная цель – приучить меня к той завидной чистосердечности, при которой ты признаешь все ошибки и подставляешь щеки под заработанные оплеухи. За последствия учиненного кавардака надо отвечать.

Но что я такого учинила? Всего лишь спасла жизнь красивой девушке – да так, что та наградила меня поцелуем. Подумаешь, квадроцикл слегка помялся – я же сказала, что все починю. И за что, спрашивается, меня наказывать?

Понурившись, я протопала через задний двор к черному ходу и зашла в дом. На кухне пусто. Предки никогда не устраивали разборок на кухне – какое-то странное суеверие заставляло мать думать, что негативные эмоции могут испортить еду. Бессмыслица, если подумать, но такие закидоны у взрослых землян случались постоянно. Они это называют «культурный багаж», а что это такое – сами толком объяснить не могут. Мол, «так повелось», «примета такая». Фиг с ним.

Мать с отцом в гостиной. Сидели на диване и ждали меня. Виола восседала в кресле, в ногах у нее – кислородный баллон на случай приступа вне спальни, где установлена система жизнеобеспечения. Ох, как же плохи дела! Неприятностей – по самые уши.

– Садись, – спокойно велела мама.

Она всегда – сама дисциплинированность. Отец-то обычно сидит сложа руки и позволяет ей устраивать экзекуции на свой манер. Как будто нам с сестрой невдомек, что он на ее стороне! Никакой игры в «хорошего родителя – плохого родителя» – просто двое измотанных ученых пытаются притвориться, что у них есть тактическое преимущество перед двумя изнывающими от скуки школьницами. Придет час, когда эта война ими будет неизбежно проиграна… жаль только, что не сейчас.

Я села.

– Объяснись, пожалуйста. – Мамин голос спокоен, размерен: таким же тоном она бы поинтересовалась у непутевого лаборанта, почему бумаги оформлены неправильно.

Виола бросила на меня сочувствующий взгляд. Она на моей стороне – всегда. Что бы я без нее делала – ума не приложу.

– А что именно нужно объяснить? – спросила я. Вышло как-то плаксиво, по-детски. Я злилась на себя за это.

– Просто расскажи обо всем с начала, а мы расспросим поподробнее, если что.

Тут мне стало ясно как божий день, что дела мои плохи: в разговор вклинился папа. Если уж он поступился своей притворно-нейтральной позицией, значит, пиши пропало. И если бы здесь были только мама и Виола, я бы еще как-нибудь выкрутилась – мама-то вроде бы иногда припоминала, каково это – быть подростком и иметь шило в одном месте. Но отец – он свято верил, что после восьмилетия мы ни на год не повзрослели, что болезнь Виолы на всех нас навесила тяжкий крест, и что мне, если я хочу быть хорошей сестрой, стоило бы больше думать об уходе за сестрой, чем о всяческих приключениях, романтических и не очень.

Да, когда за мое воспитание брался папа, задача всегда усложнялась.

Поэтому я сделала глубокий вдох и дала единственный ответ, который давал мне хоть крохотный шанс выбраться из переделки малой кровью:

– Мишель из школы всем говорит, что Виолы не существует!