Текст книги "Крушение великой империи. Дочь посла Великобритании о революционной России"

Глава 5
Политическое положение в 1910–1914 годах

В 1910 году Россия все еще находилась под гнетом неудач Русско-японской войны, и англо-русский договор, подписанный в 1907 году, еще только начинал смягчать царившую в русском обществе англофобию, сложившуюся под влиянием ярко выраженных симпатий Великобритании к Стране восходящего солнца. Внешне – международное положение было как будто спокойно, но трения с Австро-Венгрией не прекращались, и персидский вопрос по временам обострялся до такой степени, что общество начинало говорить о неизбежности вооруженного столкновения. Потсдамское соглашение и переговоры с Германией относительно Багдадской железной дороги в глазах Франции и Англии являлись прямым нарушением договора о Тройственном согласии, и обе эти великие державы были недовольны тем, что Россия, не посоветовавшись с ними, обещала Германии пойти на значительные уступки в вопросе о постройке этой дороги. Положение еще более осложнилось благодаря действиям Шустера, который был политическим советником американского правительства при персидском правительстве, и, если бы не мудрая политика сэра Эдуарда Грея и С.Д. Сазонова, сменившего Извольского на посту русского министра иностранных дел, осложнения могли бы принять международный характер.

Посещение Англии в 1909 году наиболее видными членами Государственной думы сделало многое для упрочения дружбы между Великобританией и Россией. Сильно способствовали этому также и лорд Сандерс, бывший английским военным министром до 1914 года, своим личным обаянием и тактом, а также и лорд Вердейль, который был председателем комитета по приему русских гостей. Он приложил все усилия, чтобы сделать пребывание русской делегации в столице Великобритании особенно занимательным.

Когда мы приехали, председателем совета министров был П.А. Столыпин. Высокий, с темной бородой, приятными манерами, красивыми глазами и звучным голосом, он был настоящим русским патриотом, который ставил интересы России выше личных выгод и собственной безопасности. Во время революции 1905 года его жизнь часто подвергалась опасности, но, благодаря его мужеству и твердости, Россию удалось вырвать из хаоса, который грозил ее поглотить. Когда была взорвана революционерами его дача на Аптекарском острове и его старшая дочь, игравшая в детской, была при этом так ранена, что осталась калекой на всю жизнь, симпатии большинства русского общества окончательно перешли на его сторону.

Однако революционное движение продолжало тлеть в стенах университетов и в политическом подполье. Политическая полиция мало-помалу запутывалась в сети провокации, ею же самой расставленной. Члены ее имели доступ во все слои общества и нередко являлись сами зачинщиками политических преступлений.

П.А. Столыпин проводил лето 1911 года в Елагином дворце, расположенном на берегу одного из рукавов Невы. Для охраны русского премьера по реке все время разъезжали полицейские катера, а парк был окружен сетью проволочных заграждений.

В сентябре государь отправился в Киев на торжества открытия там памятника императору Александру II и 15 сентября лично присутствовал в Киевском городском театре в сопровождении двух великих княжон. Министры, принимавшие участие в торжествах, занимали места в первом ряду партера. В антракте П.А. Столыпин, повернувшись спиной к оркестру, разговаривал со знакомым. Внезапно к нему подошел молодой человек во фраке, который, казалось, хотел с министром заговорить, но вдруг вынул из кармана револьвер и произвел в П.А. Столыпина два выстрела в упор. П.А. Столыпина немедленно увезли в больницу в карете скорой помощи, а государь, показавшийся у барьера своей ложи, сделался предметом восторженной овации публики, требовавшей неоднократно исполнения национального гимна.

Но сразу же для всех было ясно, что ранения, понесенные П.А. Столыпиным, будут для него смертельными. Он, однако, еще прожил несколько дней. Мы, сидя в Петербурге, со страхом ожидали новостей, все еще надеясь, что чудо спасет этого доблестного русского государственного деятеля и патриота. Наши надежды, однако, не оправдались, так как через три дня он скончался. Мой отец был потрясен этой смертью, не только потому, что лично знал Столыпина и всегда им восторгался, но и потому, что считал его выдающимся русским государственным человеком, который, несомненно, изменил бы со временем ход истории своей страны.

Это убийство явилось лишним доказательством преступных методов работы русского охранного отделения, так как убийца Столыпина – Багров, крещеный еврей, являлся одновременно членом революционной организации и агентом политической полиции. Он получил билет для входа на торжественный спектакль в Киевский городской театр только благодаря тому, что сказал полковнику Кулябко, заведовавшему охраной, о готовящемся покушении на жизнь П.А. Столыпина и что он, Багров, получив билет для входа в театр, будет следить за министром и укажет в нужный момент убийц. С невероятной доверчивостью полковник Кулябко исполнил просьбу Багрова, и Багров при входе даже не был обыскан, хотя в отношении других были приняты самые строгие меры контроля, и ни одна подозрительная личность не была в этот вечер допущена в театр.

Многие осуждали императора Николая II за его кажущееся бессердечие и отсутствие благодарности к памяти Столыпина, так как государь не остался для того, чтобы присутствовать на похоронах Столыпина, и на другой день после смерти премьер-министра покинул Киев. Однако мне передавали, что одна из великих княжон, которая присутствовала в театре во время покушения, была до такой степени потрясена происшедшим, что императрица настаивала на ее немедленном отъезде в Ливадию. Государыня же не хотела и слышать о том, чтобы Николай II оставался далее в Киеве, и он, опасаясь ее нервных припадков, послушался ее. Смерть Столыпина оказалась для России катастрофой, от которой она так никогда и не оправилась. Ему принадлежала инициатива в деле крупнейшей землеустроительной реформы, которая должна была обратить русского мужика-общинника в мелкого собственника. Эта землеустроительная реформа уже давала прекрасные результаты. Столыпин сознавал также недостаточную подготовленность России к войне и постоянно настаивал на необходимости реорганизации русского транспорта и снабжения, что могло бы предотвратить войну, которая, по мнению Столыпина, являлась прямым путем к революции.

Посещение британской делегации в феврале 1912 года Петербурга было ответным визитом английских парламентариев – русским. И на это посещение смотрели как на дальнейшее звено, которое должно было скрепить узы дружбы между Россией и Великобританией. Во главе английской делегации должен был быть спикер палаты общин Лаутер, но он был в последний момент заменен лордом Вердейлем. Лорд Бресфорд был представителем английского военного флота, лорд Чейльсмор и сэр Вольф Мюррей – армии, а архиепископ Вейкфильд представлял церковь. Были еще представители политических и финансовых групп. Делегации был дан обед и прием в нашем посольстве и завтрак в Царском Селе. Она посетила Государственный совет и Государственную думу, а также некоторые министерства, и мы в течение недели их пребывания в Петербурге жили в вихре развлечений и удовольствий.

Летом 1912 года опасность войны на Балканском полуострове приняла угрожающие размеры, которые достигли кульминационной точки к осени, когда, позабыв свои взаимные разногласия и ссоры, Сербия и Болгария подписали договор с Грецией и Черногорией, чтобы сбросить турецкое иго и освободить Албанию и Македонию.

Граф Бергтольд, бывший долгие годы австро-венгерским послом в Петербурге, был призван в Вену, чтобы заместить барона Эренталя. Во время своего пребывания в России Бергтольд завоевал полное доверие и уважение С.Д. Сазонова, что смягчало отношения между двумя империями и уменьшало опасность возникновения между ними серьезного конфликта. Россия убедила Австрию, что присоединится к ее нейтралитету, если Австрия не пойдет далее того, чтобы сосредоточить войска на сербской границе. Но положение было крайне напряженным и угрожало перейти в европейскую войну. Военная гроза особенно остро ощущалась осенью, и даже поговаривали, что великий князь Николай Николаевич, во время пребывания государя на охоте в Спале, убеждал Николая II выступить на защиту Балканских стран. Однако благодаря вмешательству С.Д. Сазонова и боязни Николая II войны частичная русская мобилизация, о которой упорно говорили, не была осуществлена, и острота момента миновала…

Мирные переговоры между Балканскими странами и Турцией начались 27 ноября. Но убийство Назима-паши и государственный переворот в Турции, который дал власть триумвирату, состоявшему из Энвер-бея, Таалат-паши и Джемаль-бея, явились причиной возобновления военных действий, которые казались уже законченными. Однако триумвирату не удалось улучшить положение Турции. Сербы захватили Ускюб, Адрианополь сдался болгарам, но в это время вмешались великие державы, угрожая послать в Дарданеллы свой флот, если Болгария не откажется от своего наступления по линии Чаталджи, создавая таким образом прямую угрозу Константинополю. Между тем возник новый конфликт. Австрия внезапно выразила намерение захватить Скутари. Тем временем король Николай Черногорский, осадивший этот город, заявил, что намерен оставить его за собой, так как осада стоила ему больших потерь. Только тогда, когда отношения между Австро-Венгрией и Россией стали настолько натянутыми, что война казалась неизбежной, черногорский король отказался от своего намерения, и 14 мая Скутари был занят международными морскими силами.

Однако политическое положение было еще крайне запутанно, и внезапное намерение Румынии захватить Силистрию – территорию, которая была уступлена болгарам после освободительной войны, вызвало новые осложнения. Тогда была созвана конференция послов в Санкт-Петербурге, на которой Германия и Австро-Венгрия защищали интересы Румынии, а Великобритания, Франция и Россия – интересы Болгарии. Тот факт, что Германия обещала Австро-Венгрии свою полную поддержку, а вместе с тем то, что на Великобританию нельзя было рассчитывать как на союзника России и Франции до конца, мешало быстрому соглашению между сторонами, и, пока его удалось добиться, возникли новые, еще более серьезные трудности.

30 мая был подписан Лондонский договор, и, если бы его условия были выполнены без дальнейшего применения оружия, народы, принимавшие участие в Балканской войне, могли бы с гордостью вспоминать о своих победах над турками. К сожалению, однако, после победы над общим врагом взаимная зависть и жадность посеяла кровавую рознь между победителями, и тогда началась Вторая Балканская война – война братоубийственная и беспощадная…

Не обращая внимания на факты истории и этнографии, положенные в основу договора, сербы заявили, что болгары не имеют права на уступленные Болгарии территории, и отказались от какого бы то ни было посредничества. Соглашаясь с тем, что требования Болгарии совершенно справедливы, С.Д. Сазонов старался убедить ее пойти на известные уступки в пользу Сербии. Государь послал одновременно телеграммы королю сербскому Петру и царю болгарскому Фердинанду, предлагая созвать в Петербурге конференцию из послов Болгарии, Сербии, Черногории и Греции. После продолжительного размышления от обоих балканских монархов были получены весьма двусмысленные ответы, а 25 июня болгарский посланник в Санкт-Петербурге уведомил С.Д. Сазонова, что Болгария решила отозвать своего представителя в Белграде, и несколько дней спустя между Сербией и Болгарией была объявлена война.

Положение моего отца в то время было чрезвычайно затруднительным, так как он был уже послом в России в течение пяти лет и очень ценил и уважал болгарский народ. Но когда он выразил протест по поводу отмены договора 1902 года, который охранял интересы Болгарии от притязаний Румынии, ему дали понять, что у него недостаточно широкий кругозор, и на его прозорливость и мудрость не было обращено должного внимания. Он же прекрасно сознавал, что эта роковая ошибка стран Согласия бросит Болгарию в объятия Австро-Венгрии и Германии. Из-за своих действий болгары потеряли симпатию всей Европы, и все Балканские страны выступили против нее. Туркам позволили продвинуться до Энос-Мидии, Силистрия была уступлена Румынии, и, когда 10 августа был подписан мирный договор в Бухаресте, Македония была разделена между Сербией и Грецией. Таким образом, Болгария была лишена плодов победы, достигнутой ею во время Первой Балканской войны.

Не одни чувства симпатии к обиженным болгарам, и не только стремления к справедливости заставили моего отца не соглашаться с русской политикой и выступить на защиту болгар. Он слишком хорошо знал характер царя Фердинанда и был уверен, что последний никогда не простит России того факта, что она встала на защиту интересов Сербии и что Тройственное согласие поддержало Румынию. «Моя месть будет ужасна», – воскликнул царь Фердинанд после подписания Бухарестского договора, и, к несчастью, обстоятельства позволили ему выполнить свою угрозу, хотя это стоило ему потери трона.

Действия Тройственного согласия и роль России во время Второй Балканской войны были единственным поводом для разногласий между моим отцом и С.Д. Сазоновым. Но с 1910 до 1911 года он работал с русским министром иностранных дел по другим вопросам в полном согласии, уважая его не только как опытного государственного деятеля, но и как личного друга. Основной чертой политики С.Д. Сазонова являлась непоколебимая верность по отношению к договору о Тройственном согласии. Наоборот, один из выдающихся русских государственных людей граф С.Ю. Витте был всегда настроен против соглашения между Великобританией и Россией. Он был с 1902 года министром финансов и русским премьер-министром с 1905 по 1906 год. Он был всегда против того, чтобы Россия слишком вмешивалась в общеевропейские дела, и единственный союз, за который Витте высказывался, был союз между Францией, Германией и Россией, против Англии. При русском дворе имелась также сильная германофильская партия, но сам Николай II не желал союза с Германией, предпочитая, как он заявил в 1914 году моему отцу, «более сильную связь с Великобританией, которая носила бы оборонительный характер». «Наше соглашение, – продолжал он, – до сих пор ограничивалось делами в Персии. Я же нахожу, чтобы оно должно было быть распространено каким бы то ни было способом, хотя бы в виде подписанного договора, который утвердил бы факт русско-английского сотрудничества в Европе».

Эти слова Николая II доказывают, что, несмотря на равнодушие и безразличие, которое ему так часто приписывали, он хорошо понимал международное положение, предвидя опасность, которую представляла бы собою позиция Англии в случае европейской войны.

Осенью Россия запросила мнения Лондона по вопросу о назначении германского генерала Лимана фон Зандерса инспектором турецкой армии. По мнению Петербурга, назначение это давало Германии ключ к овладению проливами. Однако, ввиду того что британский адмирал занимал в Константинополе в отношении турецкого военного флота положение, аналогичное Зандерсу – в армии, Великобритания была лишена возможности протестовать в Константинополе, и С.Д. Сазонов был очень разочарован тем, что Англия не исполнила принятых ею на себя обязательств. Тем не менее благодаря настойчивости сэра Эдуарда Грея вопрос был улажен, и генерал фон Зандере был от командирования турецкой армией отстранен, хотя и остался в Константинополе, во главе германской военной миссии.

За исключением этого и некоторых других вопросов второстепенной важности, зима 1913/14 года прошла без политических затруднений, а потому дипломатический корпус в Санкт-Петербурге мог без помех предаваться светским удовольствиям и развлечениям. В то время старшиной дипломатического корпуса в столице империи был германский посол граф фон Пурталес, как посол, долее всех остававшийся в России. Это был невысокий пожилой господин, с кроткими водянистыми голубыми глазами, седой бородой, головой странной конической формы и бескровными руками, которые вызывали во мне какое-то необъяснимое недоверие. Графиня Пурталес, несмотря на свою полноту, носила еще следы былой красоты. У нее были роскошные темно-золотистые волосы и чудесный цвет лица. Она была всегда хорошо одета, была приятной собеседницей и прекрасной хозяйкой, а потому обеды и балы в новом германском посольстве, выстроенном в современном стиле с фигурами двух обнаженных мужчин на крыше, являлись самыми интересными из развлечений дипломатического корпуса. Граф и графиня Бергтольд, возглавлявшие австрийское посольство в 1910 году, были в петербургском обществе очень популярны и великолепно принимали. Бергтольд был высоким красивым мужчиной, надевавшим в торжественных случаях живописный наряд венгерского магната. Среди остальных дипломатов он выделялся. Когда его назначили министром иностранных дел, его заменил Тун, с которым мы уже встречались в Берлине и в Софии. Он и его жена были очень милая пара, однако не такая популярная в Петербурге, как Бергтольд. Их скоро заменили граф и графиня Сапари. В течение первых лет нашего пребывания в Санкт-Петербурге французское посольство играло здесь незначительную роль, так как Делькассэ, заменивший на посту французского поела господина Луи, хотя и являлся способным и блестящим дипломатом, однако принимал мало и не любил общества. Заменивший Делькассэ Палеолог повел себя совершенно иначе. Талантливый писатель, Палеолог был склонен смотреть на политическое положение под углом некоторого романтизма. Он умел принять с большим вкусом и был чрезвычайно популярен благодаря своему обаянию, красноречию и уму.

Итальянские, испанские и американские дипломаты в продолжение нашего пребывания в Санкт-Петербурге менялись довольно часто, и среди секретарей, атташе и советников иностранных миссий происходили постоянные изменения. Они приезжали и уезжали, устраивались, делали визиты и потом уезжали на новое место назначения, оставляя пустоту, которую вновь прибывшие не всегда умели заполнить.

Глава 6
Русское лето

В Западной Европе принято думать, что в России царит вечная зима с вьюгами, морозами и темными днями, когда люди ходят в шубах и греются около разведенных костров. Такое мнение ошибочно. Русское лето восхитительно и так полно красок, тепла и света, что невольно заставляет позабыть суровые темные зимние дни и белое безмолвие снега и льда, окутавшее реки, леса и поля…

Весна приближается в Петербурге очень медленно. Теплые весенние дни, когда снег начинает вдруг таять и дворники энергично скалывают лед на мостовых столицы, вдруг сменяются новыми вьюгами и морозами. Наступление весны бывало в Петербурге, когда лед на Неве наконец трогался и с крепости стреляли пушки, возвещая открытие навигации. И тогда на Неве закипала жизнь, и мы могли с утра до позднего вечера любоваться великолепной картиной царственной реки. Взад и вперед сновали маленькие и большие пароходы, буксиры тянули караваны с тяжело нагруженными барками. Угольщики, наливные баржи, трехмачтовые шхуны ждали пропуска у разводной части Троицкого моста, полицейские катера, большие пароходы в Шлиссельбург, учебные катера военных частей – все это с утра до позднего вечера оживляло расстилавшуюся пред окнами нашего посольства водную гладь, и казалось совершенно невероятным, что еще две-три недели тому назад все это лежало под толстым покровом льда и снега.

В первое лето, которое провели в России, мы сняли на Островах дачу, с большим запущенным садом, который спускался к берегу Невы. На самом деле это был один из рукавов Невы, которая образовывала дельту в своем устье, разделяя таким образом сушу на ряд отдельных островов, на которых были расположены дачи и летние дворцы и где был разбит полудикий парк, которым очень гордились петербуржцы.

Дача, которую мы сняли, была очень удобна и поместительна, с большой открытой террасой, деревянными верандами и широкими коридорами. К сожалению, она была полна крыс, которые не давали нам спать своей возней по ночам. Наше спокойствие также нарушала сторожевая собака, спавшая весь день и бегавшая на цепи и лаявшая всю ночь. Тишину нарушал еще сторож, который обходил по ночам дачу и сад и бил в колотушку, которая любезно предупреждала воров о его приближении. Днем раздавались другие звуки: детские голоса в соседнем саду, колокольный звон, который несся с колокольни церкви, стоявшей на противоположном берегу реки, свистки проходивших пароходов, голоса лодочников, перевозивших через реку. Иногда с барок раздавался бесконечно печальный напев русской песни.

Это были очень мирные недели, во время которых дни шли спокойно и однообразно. Почти каждый день мы ездили в клуб на Крестовском острове, играли в теннис или же гольф, наблюдали за игрой в поло, иногда оставались к обеду и возвращались под вечер домой. Через деревья кое-где серебрилась вода. Из маленьких дач, расположенных вдоль дороги, слышны были звуки граммофонов, звон чашек на чайном столе. На Стрелке наша карета ехала среди вереницы других экипажей. Там мы выходили и гуляли под сенью старых лип. На воде шныряли стаи маленьких лодочек, яхты под парусами, моторные суда. Из ресторана в яхт-клубе неясно доносились звуки музыки. По аллеям бродили влюбленные пары или же сидели на скамейках, тесно прижавшись друг к другу. Мальчик в выцветшей желтой рубашке продавал бледно-розовые розы. Группа смеющихся девушек бросала искоса взгляды в высокого казачьего офицера в черной бурке с белоснежным башлыком, переброшенным через плечи. В сумерках резко выделялась красная ливрея придворного лакея. В экипаже сидел старый господин с восковым, неподвижным лицом и усталыми, грустными глазами и печально смотрел пред собой. Из одной маленькой пестрой лодочки на реке слышалось пение. Бледный туман вставал с болотистых берегов. В волшебном освещении белой ночи деревья казались призраками. Люди переговаривались вполголоса, и даже всплеск весел на воде раздавался приглушенно.

На следующее лето мы снимали дачу в Царском Селе. Она была расположена на аллее, которая вела к вокзалу. Позади нашей дачи имелся чудесный сад и большая открытая веранда, на которой мы завтракали по утрам, а по вечерам иногда любовались, как солнце медленно опускалось за большие деревья парка. Иногда по утрам мы гуляли в дворцовом парке, сидели у маленького озера в Екатерининском саду или же гуляли по Китайскому саду с его каналами и прудом лебедей, с его причудливыми мостиками и лабиринтом дорожек. Когда шел дождь, мы прятались в Камероновой галерее, в которой когда-то ежедневно прогуливалась Екатерина Великая в сопровождении очередного фаворита и стаи борзых.

Император Николай II и царская фамилия жили всегда в более приспособленном для жилья Александровском дворце, и громадный белый с темно-бронзовыми украшениями Екатерининский дворец, с бесконечными тремя рядами окон, оживлялся только в торжественных случаях. В известные часы Екатерининский дворец был открыт для обозрения публики. Агатовые комнаты с розоватожелтыми занавесями, изумительная Веджвудская комната, черный с золотом китайский салон, темно-синяя комната, отделанная ляпис-лазурью, спальная с серебряными колоннами, с причудливыми зеркалами, потайными лестницами и разрисованными потолками – во всем дворце чувствовался дух эпохи Екатерины Великой. Иногда в тихие летние вечера чудился стук ее трости по блестящему паркету, шелест ее шелкового платья, ее веселый, заразительный смех и лай многочисленных левреток, которые ее повсюду сопровождали.

Днем мы обыкновенно отправлялись в коляске в Павловский парк, выходили из экипажа и гуляли по парку, в котором высокие березы казались розовато-золотистыми на фоне неба и на лужайках цвели колокольчики, лютики, маки и васильки. Или же мы усаживались в более оживленной части парка и наблюдали за мамками и няньками, с яркими лентами на кокошниках, которые везли коляски по тенистым аллеям, и молодыми девушками в пестрых платочках, разгуливавшими по парку и доверявшими друг другу свои сердечные тайны. С высоких гор мчались с головокружительной быстротой мальчики на велосипедах. Пожилые дамы болтали, сидя за вышиванием, а рядом с ними почтенные старики, начитавшись газет, мирно дремали, поклевывая носом. В летней дреме весь мир был благодушно настроен. Время от времени по дорожкам проходили сторожа, следившие за тем, чтобы публика не рвала цветов и не ходила по траве, не подходила бы к саду, в котором находился дворец великого князя Константина Константиновича. Великий князь проживал постоянно в этом поместительном

желтом дворце, наполненном произведениями искусства, которые были собраны императором Павлом I во время его путешествия, в бытность цесаревичем, по Европе.

Как и в Царском Селе, парки Павловска были полны воспоминаний. Из павильонов и храмов, казалось, выпархивали миниатюрные фигуры в туфельках на высоких каблуках и пышных атласных платьях, блуждали по усыпанным гравием дорожкам, перебегали мостики, перекинутые чрез искусственные водоемы и каналы, задерживались у Розового павильона, где в большом танцевальном зале с люстры спускалась гирлянда бумажных роз, где стены были расписаны тоже розами, стулья покрыты вышитыми розами и где розы наполняли весь сад, заглядывая в окна, чтобы полюбоваться на своих нарисованных подруг.

В Царском Селе бывало очень весело, так как великая княгиня Мария Павловна там проводила лето, и по соседству жили великий князь Кирилл Владимирович с супругой. Там бывали великий князь Дмитрий Павлович и другие офицеры, приезжавшие из летнего военного лагеря в Красном Селе. Здесь у Марии Павловны почти ежедневно бывали обеды, бридж и танцы в зале, выходившей в прохладный, тенистый парк.

В день рождения великой княгини Марии Павловны устраивался большой пикник, в котором принимало участие до ста человек, и мы выезжали далеко в лес и сидели на траве под пестрым навесом. Нам прислуживали лакеи в ливреях, разносившие всевозможные тонкие блюда. После завтрака все общество разбивалось на группы. Некоторые сидели под деревьями, другие играли в бридж, иные танцевали на специально сооруженной деревянной площадке под военный оркестр, и за всем этим наблюдали с любопытством мужики из соседней деревни.

Раза два мы ездили в Красное Село, чтобы навестить наших друзей-офицеров, которые жили в маленьких деревянных дачах, или же мы ездили обедать к княгине Орловой в ее дворец в Стрельне, который стоял на берегу Финского залива. Иногда же мы отправлялись с мамой в Петергоф, прогуливались по тенистым аллеям большого парка или же бродили у фонтанов. Построенный в царствование Петра Великого французским архитектором Леблоном, Петергофский дворец с широкими лестницами и мраморными украшениями скорее подавлял своим великолепием, чем был красив. Главное обаяние Петергофу придавали его маленькие дворцы Марли, Эрмитаж и белый домик Монплезир с террасой, выходившей в море.

Одно лето я проводила у наших друзей в Финляндии. Дача, в которой мы жили, как и все летние русские дома, была построена из дерева. На ней имелись большие, открытые балконы со всех сторон, так что можно было быть по желанию на солнце или же в тени. Дача стояла в сосновом лесу, который тянулся прямо к морю и в котором находилась площадка для тенниса. Это была мирная, спокойная жизнь, которая ничем не выдавала приближения катастрофы.

Одно лето Половцовы устраивали большое празднество в их новом имении в Финляндии, где они построили большой белый дом, посреди соснового леса на берегу большого синего озера. Экстренный поезд отвез нас к Половцовым. Нас было около тридцати человек. После чая на террасе мы гуляли в саду, купались, катались на лодках и потом сели за великолепный обед, после которого был бал под звуки румынского оркестра. Солнце уже вставало за сосновыми лесами, когда мы расселись по экипажам и были отвезены на маленькую станцию железной дороги, где нас уже ждал экстренный поезд для возвращения в Санкт-Петербург.

Вспоминаю еще одно лето, когда я провела две недели у наших друзей в Прибалтике. Ранние утра, когда мы купались в прозрачных холодных волнах озера, длинные прогулки в экипажах по лесу… Ночные пикники, во время которых мы разводили костры в лесу, пекли картофель и любовались тенями от огня костра.

Эти мирные, наполненные покоем и ленью дни кажутся теперь, после налетевшей бури, невероятными. Дни беззаботного смеха и счастья, которые ушли навсегда.