Текст книги "Безумство Мазарини"

11
Опасная несдержанность

Среда, 16 августа 2000, 19:15

Лагерь на диком полуострове, остров Морнезе

Остаток вечера пролетел очень быстро. Душ – как всегда, холодный. Иногда я выходил в мокрой одежде, потому что вешал ее слишком близко к струе, иногда в грязной, если вещи падали на землю.

Иногда – и то и другое.

Сегодня шорты и майка были всего-навсего влажные. Ужин оказался не таким отвратным, как в другие дни, – может, потому, что в команду дежурных входили две девушки из наших пяти. Даже картошка в запеканке с мясом почти пропеклась. После ужина у нас было свободное время, делай что хочешь. Ко мне подошел Арман, предложил поиграть в таро. Я ответил, что ложусь спать, и он уставился на меня круглыми совиными глазами:

– В четверть десятого?

Я держался загадочно – и не только для того, чтобы он отстал, просто хотел проверить на нем, ощущается ли атмосфера загадочности, которой я, как мне казалось, себя окутал.

– Извини, Арман, мне надо разобраться с одним делом.

– О чем ты? Замутил с кем-то?

– Мне не до того. Сегодня вечером случилась невероятная вещь, от которой и спятить недолго. Так что надо навести порядок в голове. Разработать план.

– План?

Обычно он успешнее поддерживал разговор. Значит, я подцепил его на крючок.

– Ага, план. И вообще-то мне понадобится твоя помощь.

– Никаких проблем, – небрежно бросил Арман и тут же добавил: – Раз так, воспользуюсь случаем и пойду по бабам. Мне кажется, Ванесса только того и ждет. Я побежал, надо ковать железо, пока горячо. Тем более если в ближайшие дни придется заниматься тобой.

Арман уверен, что я ему лапшу на уши вешаю. Вот и отлично. Когда завтра утром выложу свою историю, сам увидит, блефую я или нет.

Арман ушел. Все остальные разбрелись кто куда. Одни разговаривали, другие пели под гитару, кто-то играл в футбол. Мне было хорошо в одиночестве. Я не спеша причесался – волосы у меня прямые и чуть длинноваты, но не настолько, чтобы это выглядело действительно вызывающе. Почистил зубы. Переоделся в сухую футболку. Потом пошел в пустую палатку, куда по ночам набивалось двенадцать человек. Большая армейская, она была разделена занавеской на две половины, с одной стороны семь парней, с другой – пять девчонок. Залез в спальник и попытался привести мысли в порядок.

Мне было удивительно хорошо. Я не связывал это напрямую с тем, что мой отец оказался жив. Эйфория, оттого что воскрес человек, которого я любил, которого считал умершим и которого снова увидел? Нет, мной владело другое чувство.

Я всего лишь хранил в памяти его лицо и немногие обрывочные картинки прошлого.

Ничего такого, о чем можно было сказать: «Я любил отца».

Не чудовищно ли так думать?

И не обманывал ли я себя и на этот раз, думая так?

Ответа у меня не было, я всего лишь отметил, что ощущение утраченной и возвращенной любви не главное. Главным было другое – логика цепи событий подтверждала мои догадки. Каждое из предположений казалось бредом, грезой, фантазией, и тем не менее все они оказались верными, я нисколько в этом не сомневался.

Я с самого начала был прав!

Эта уверенность наполняла меня невероятной силой, я чувствовал, как эта сила в меня вливается. Чувствовал свое превосходство над всеми остальными парнями и девчонками в этом лагере. Мой статус сироты и так ставил меня в особое положение, а уж теперь… На такое я и не надеялся. Арман с его картами таро и нелепыми любовными планами; Мадиха с ее воровством по мелочам в портовых сувенирных лавках – солнечные очки и прочая ерунда; футбол и убогие шутки – словом, то, чем занимались остальные в лагере, выглядело таким ничтожным. Запросы у них ограниченные и предсказуемые. Они все еще обсуждали последние нашумевшие кровавые ужастики. «Театр смерти», «Ведьма из Блэр». Для меня с этим покончено, я больше не смотрю ужастики для подростков, которым недостает сильных ощущений.

Я сам оказался внутри фильма.

Я стал его героем.

Мне повезло. Именно так я думал. Повезло! Как подростку, который понимает, что он самый талантливый в своем поколении, лучше всех играет на каком-нибудь инструменте, или бьет по мячу, или божественно танцует. Такой подросток уверен, что никогда не будет таким, как все, не окажется в стаде. Какое это чудо, когда тебе шестнадцать лет и ты уверен, что будешь единственным там, куда направишься.

Остальные одиннадцать пришли укладываться спать, девчонки – на своей половине, парни – на своей. Я притворился спящим. В этой игре я был чемпионом с шестилетнего возраста. Я мог продержаться сколько угодно, накрывшись с головой одеялом и мерно дыша. Тело приподнимается и опускается, время от времени ворочается. Но разум и не думает спать, он начеку.

– Папенькин сынок уже дрыхнет?

Это голос Мадихи. Как только воспитатели уходили, она перебиралась из девчачьей спальни к мальчикам и устраивалась на свободной кровати. Не для того чтобы нас клеить, все знали, что она встречается с восемнадцатилетним парнем, он ждет ее дома, в предместье Руана, но она предпочитала наши разговоры той чуши, которую несли девчонки. Мадиха, альфа-самка. Заводила в нашем коллективе, главнокомандующая казармой.

Папенькин сынок! Я ликовал. Когда Мади все узнает, ее предместье, ее дом, ее братья-арестанты – весь этот семейный детерминизм мало чего будет стоить.

Начался классический ритуал.

Конкурс пердежа. Симуляция оргазма. Шутки одна глупее другой.

– Хватит дрочить, Дав, дыру в матрасе протрешь.

Понемногу разговоры стали более осмысленными.

– Все-таки сиськи у Стефани – это что-то! – Голос Давида. – В лодке у меня стоял всю дорогу.

– И такие крепкие, – подхватил Арман.

– Ты-то откуда знаешь?

– А я потрогал.

Вся палатка хохочет. Даже я, поскольку научился смеяться под одеялом, затаив дыхание.

– Ты их потрогал? – переспросил Кевин.

– Ага, – сказал Арман. – Почти. Я их задел. Будто бы нечаянно. Просто дотронулся и сразу извинился.

Тишина.

Надо же, кретины верят всему, что сочиняет Арман! Эти дебилы все еще не раскусили его?

– Правда? – спросил кто-то – кажется, Йохан.

– Ага, – подтвердил Арман. – Говорю тебе, твердые, как дыньки.

– Может, они ненастоящие? – Я узнал голос Юго. – Пластиковые титьки.

– Силиконовые, кретин! – крикнул кто-то неопознанный.

– А они не бибикали, когда ты лапал Стеф?

Это Мадиха! Очко в ее пользу! Я улыбнулся.

А в палатке раздался дружный смех.

Слишком дружный.

Я отчетливо расслышал шум шагов снаружи, шорох гравия. Мадиха метнулась на половину девочек. А потом сразу луч фонаря в лицо каждому из семерых парней. Йойо заорал:

– Скоро этот бардак закончится? Сколько можно, каждый вечер одно и то же!

– Да ладно, – отозвался Йохан, – мы же не дети.

– Так докажи это! Здесь некоторые спать хотят. Прояви уважение.

– Это кто же? Кому хочется спать? – спросил Юго.

Кретин Йойо направил фонарь на меня.

– Колену Реми, например.

Ну и придурок, я же ни о чем его не просил! Опять сделал все, чтобы восстановить против меня остальных. Да еще прибавил:

– Он лег спать в девять, потому что совсем вымотался. Ему и так с парусом нелегко приходится!

Да, такого кретина поискать! Я еле сдержался, чтобы не выскочить из спальника и не затолкать ему в глотку его же фонарь. Терпение. Пока молчу и притворяюсь спящим, ситуация у меня под контролем.

– А нам надо работать, – продолжал Йойо, – готовиться к завтрашнему дню. Так что будьте любезны, болтайте молча.

Еще один взрыв смеха.

– Ладно, Йойо, будем болтать молча, – согласился Кевин.

Йойо решил договориться по-хорошему.

– Я на вас надеюсь, ребята. Мы тоже вымотались.

Несколько голосов ответили «ага» и «ладно». Йойо, видимо, остался доволен. Он справился. Но Арман завел все по новой:

– А нельзя, чтобы в следующий раз нас навестила Стефани?

– Она не может, уже разделась догола! – подхватил Йохан.

– Ничего страшного, – отозвался неизвестно кто.

Арман подал очередную реплику:

– Ребята, будьте так добры, отпустите Йойо к Стеф. Им надо поработать вдвоем…

Вся палатка снова грохнула, и Йойо ушел в ярости, пригрозив напоследок:

– Если не прекратите, натравлю на вас отца Дюваля!

Никто не решился спросить, голого или одетого.

Отец Дюваль – тяжелая артиллерия, перед ним даже Мадиха и Арман стелились. Его реакцию невозможно было предвидеть, но в лагере поговаривали о страшных наказаниях. Отец Дюваль редко куда-то ходил. Почти всегда водить доставалось Йойо. Я не часто участвовал в ночных словесных поединках, но слушать мне нравилось. Вот только в тот вечер Йойо на мне оттоптался. Как только он ушел, Мадиха откинула занавеску и вернулась в нашу спальню.

Она заговорила первой, тише, чем раньше, почти шепотом, словно боялась меня разбудить:

– Этот папенькин сынок всех уже слегка достал. Знаю я таких подлиз, у нас в интернате их полно. Надо ему объяснить, что к чему.

Она говорила обо мне.

Не отвечать. Притвориться спящим. А потом, когда настанет подходящий момент, действовать.

Постепенно все затихли. Каждую ночь непременно находился человек, готовый напоследок ляпнуть какую-нибудь глупость, и раз никто ему не ответил – значит, все закончилось. Обычно в последний раз слышался скорее шепот, чем голос: «Эй, вы там спите?» – и на этом все.

Мне оставалось прожить в этом лагере всего несколько дней, в субботу должны приехать Тьерри и Брижит. Я любой ценой хотел найти отца до их приезда, потом это будет намного сложнее. Нарушить табу. Объясниться. Поверить им?

Во что поверить?

Надо было действовать.

Я перебирал в голове вопросы, на которые требовалось найти ответы. Что делал на этом острове мой отец? Где он жил? Как его теперь зовут? И главное – почему мне внушили, что он умер десять лет назад?

Я должен был начать с нуля. Все проверить. Имена и места представлялись само собой разумеющимися: позвонить бабушке Мадлен; навестить няню Мартину, если она по-прежнему живет на острове; сходить в аббатство Сент-Антуан, чтобы поискать сведения о происшествии десятилетней давности и команде моего отца. Может быть, найти журналиста из «Островитянина», местной ежедневной газеты, ее редакция находится в Сент-Аргане, и там наверняка есть архивы. Так что работы выше крыши… И решимости мне хватает.

Чего у меня нет, так это времени.

Нам дают час свободного времени, этого мало, да еще приказано держаться группами. И как мне действовать? Все рассказать отцу Дювалю или Йойо? С таким же успехом можно напрямую оповестить Тьерри или Брижит, после чего мне шагу спокойно не дадут ступить. Поговорить со Стеф? Почему бы и нет? Хотя это кажется слишком рискованным. Она не станет прикрывать несовершеннолетнего сироту в такой безумной истории.

Бежать?

Да, это выход. Но чтобы заниматься поисками, надо действовать в открытую и в общественных местах, потому бежать и прятаться совершенно бессмысленно. И кроме того, побег на острове… Нет, единственное решение – простое и очевидное: подключить пару друзей, которые прикроют меня в случае необходимости.

Я собирался покинуть лагерь уже завтра, и как можно раньше. Если бы меня стал искать кто-то из взрослых, в дело вступили бы сообщники: «Колен? Он спит в палатке», «Вышел пописать, сейчас вернется», «Я пять минут назад его видел, он пошел письмо отправить», «Он чуть дальше в поле, читает, хотел побыть один».

Арман, разумеется, самый подходящий для этого человек. Он бы все понял и соврал бы прекрасно, у него есть и воображение, и уверенность. Но тут проблема – мы с ним неразлучны, он не сможет долго меня прикрывать. Мое отсутствие очень скоро покажется подозрительным.

Нужен еще один помощник. По возможности – самый умный в нашей компании после Армана и посмелее, чем он, чтобы хватило решимости защищать меня перед Йойо и даже отцом Дювалем. И чтобы никто не смог заподозрить, что мы сговорились. Имя пришло в голову немедленно.

Мадиха.

Главнокомандующая – идеальная сообщница.

Осталось ее уговорить.

Было два часа ночи.

Я пару раз тронул Мадиху за плечо, присев на корточки у ее кровати. Она неохотно приоткрыла один глаз.

– Ты правда встречаешься с Арманом?

Она помедлила, убеждая себя, что ей это не приснилось. За секунду до того, как она схватит меня за шиворот и, скорее всего, обругает последними словами, я отодвинулся и шепотом повторил:

– Ты правда встречаешься с Арманом?

Мадиха инстинктивно ответила тоже шепотом:

– Ты спятил?

– Говорят, что ты встречаешься с Арманом.

– Ты меня разбудил, чтобы поделиться со мной этой бредятиной?

Она села на постели. Я подумал: «Похожа на кобру, готовую к броску».

– Это не бредятина, мне Арман сказал. Вы, оказывается, целуетесь в туалете. И не только. Я вас видел, мы вдвоем это подтвердим.

– Ты больной на всю голову. Да тебя убьют!

Я сел на ее кровать, не спросив разрешения.

– Кто убьет-то? Думаю, остальные скорее повеселятся, узнав, что ты трахаешься с очкастым недомерком. Ты же знаешь парней, а девчонки еще хуже. Мади и Гремлин. Сама понимаешь, Арман отлично умеет раздувать слухи, и я тоже, вот увидишь. У папенькиного сынка и подлизы воображения хватит. – Я сделал короткую паузу. – По твоему авторитету будет нанесен серьезный удар! И не забудь про дружка, знаменитого дружка, который ждет тебя. Если до него дойдут слухи…

Она сверлила меня взглядом черных глаз.

– Не знаю, во что ты играешь, папенькин сынок, но погоди минутку, я сейчас встану, схожу за ножиком, вернусь и прирежу тебя!

– Ага, валяй, а я тем временем нассу в твою постель.

– Что ты сказал?

– Думаю, ты все прекрасно расслышала. Я нассу на твою койку. Может, дождусь завтрашнего утра, когда все пойдут в душ… Или сделаю это среди ночи, пока ты будешь спать.

Мадиха все еще не понимала.

– Ты извращенец, да? Грязный извращенец. Да я соберу народный суд, и они с тобой разберутся. Уверена, когда я все расскажу остальным, тебе яйца оторвут.

Я заставил себя улыбнуться. Я был уверен в себе – во всяком случае, выглядел уверенным.

– И ты думаешь, тебе поверят? Поверят, что в твою постель отлил папенькин сыночек, который дрыхнет без задних ног? Воображаешь, что они это проглотят? Может, и сделают вид, что поверили, доставят тебе удовольствие, но как же они будут ржать у тебя за спиной! Грозная Мади писается в постель!

До нее дошло. Кобра обмякла, превратилась в диванную подушку. Я догадывался, о чем она думает: одно дело, если весь лагерь поверит, что она целовалась с Арманом, но если ее будут называть зассыхой… ужас! Хихиканье за спиной. Она не сможет защититься. Тут хоть убеждай, хоть объясняй, хоть угрожай – все равно все будут думать, что она дует в постель по ночам.

– Я тебя убью, – спокойно заявила Мадиха. Кобра дернулась в последний раз. – Собственными руками.

Она сделала вид, что хочет встать. Я удержал ее:

– Сиди спокойно! Или я подниму шум и разбужу остальных, а сам рвану в постель. Но вернусь через час, или завтра, или послезавтра. Ты не сможешь все время следить за мной, надо же когда-то и спать!

Мадиха посмотрела на меня с уважением, чего я и добивался. Она поняла, что я не боюсь. Должно быть, умела распознавать решимость и удивилась, открыв это качество во мне сегодня ночью.

– Чего ты хочешь? Это из-за того, что я тебя обзывала?

– Нет. Мне по барабану.

Я выдержал очередную рассчитанную паузу.

– Мади, ты должна мне помочь.

По глазам было понятно, что она считает меня опасным психом. Тем лучше.

– Я должна тебе помочь?

– Ага.

И тут я выложил ей свою историю, всю, от и до, уложился в полчаса. Мади выглядела уставшей, но слушала завороженно. Ни на мгновение не усомнилась в моей версии, не лезла с идиотским вопросом: «А ты уверен, что это на самом деле твой отец?» В ее глазах я стал совсем другим человеком. Она увидела во мне таинственность. Казалось, теперь я могу просить о чем угодно, Мади ни в чем мне не откажет. Теперь она, похоже, гордилась тем, что я выбрал ее доверенным лицом. Когда я собрался вернуться в постель, она сказала:

– Ладно, Колен, я тебя прикрою. Ты правильно сделал, что обратился ко мне. – И весело прибавила: – Незачем было угрожать, что нассышь мне в постель. И уж тем более врать про Армана!

– Ты легко отделалась, – ответил я. – Я сначала подумывал рассказать, что ты затаскивала к себе под одеяло девчонок.

– А с чего ты взял, что я этого не делала?

12
Полуночное купание

Среда, 16 августа 2000, 23:49

Пляж у Рубиновой бухты, остров Морнезе

– Пойдешь купаться?

Кандис лежала рядом с Симоном. На ней было коротенькое платье из ткани, похожей на лен. Светло-желтое. Пляж освещал лишь один фонарь, да и тот вдалеке, и в темноте девушка сливалась с песком, Симон видел только загорелые ноги выше колен, руку, которая шарила по его груди, пытаясь расстегнуть рубашку, и хрупкие плечи. Светлые волосы Кандис тоже терялись на фоне золотистой ткани и песка, казалось, лицо девушки парит в воздухе, прелестное лицо с кошачьими глазами и улыбкой.

Симон не шевелился. Он не мог заставить себя думать ни о чем другом, кроме истории с беглыми арестантами и диссертации, в которой остров Морнезе представал логовом мафии. Кое-чем он поделился с Кандис, не вдаваясь в подробности и не называя имен. Она выслушала его терпеливо и с пониманием, ожидая продолжения. Ее, похоже, возбуждало, что Симон к ней не пристает.

Дерзкая, рискованная… и сиюминутная тактика.

– Кандис, ты ведь продаешь билеты в развалины аббатства? – спросил Симон. – И учишься на историческом, правильно?

Верхняя пуговица рубашки отлетела. Рука принялась исследовать его грудь. Он поежился от холодного прикосновения браслета.

– Я на пятом курсе. Пишу работу об античных тиранах. Точнее, о Периандре Коринфском. Бессовестный тип, который убил мать и жену. Мне очень нравится… Не знаю, какую работу смогу найти с таким образованием, но хотя бы на это лето удалось пристроиться в аббатство, на берегу моря… Кстати, купаться пойдем?

Отскочила вторая пуговица. Умелая рука двигалась все ниже, браслет перекатывался по его коже. А Симон гнул свое:

– Ты, наверное, хорошо знаешь историю аббатства Сент-Антуан? Подземелья, спрятанные сокровища, Мазарини?

Третья пуговица.

– Я здесь на каникулах, милый мой! Извини, но я пришла к тебе не для того, чтобы поговорить про развалины, где за день и десятка туристов не наберется. Уж скорее ты должен мне что-нибудь рассказать. Ты ведь отвечаешь за безопасность на этом бандитском острове? У тебя наверняка припасено для меня какое-нибудь подозрительное дело, убийство, что-нибудь волнующее.

– Ты себе даже представить не можешь. Но ты ничего не узнаешь. Извини. Не подлежит разглашению!

– Как хочешь.

Пальцы Кандис потеребили светлые волосы на груди Симона, потом внезапно вспорхнули.

– Если не можешь решиться, то пойду одна!

Кандис вскочила. Платье соскользнуло на песок.

Красавица знала, что делает.

Разбойники острова за два столетия, Жонас Новаковски и Жан-Луи Валерино, Мазарини со своими монахами – все они словно по волшебству исчезли. Стоя над Симоном, девушка с обезоруживающей естественностью продолжала раздеваться. Небрежно брошенный лифчик растворился в сумраке, будто его и не было.

Сердце Симона отчаянно колотилось.

Девушка приподняла ногу, удерживая равновесие, как прима-балерина, и кружевные трусики скользнули вдоль одного, затем другого бедра.

Симон целомудренно отвел глаза.

На миг.

Кружева внезапно легли ему на лицо, накрыв глаза, нос и рот.

Почти все органы чувств. Ну и меткая эта чертовка!

– Так тебе и надо.

Смех веселой нимфы прозвенел над Рубиновой бухтой.

– Это… это запрещенный прием, – пробормотал Симон.

Кандис уже шла к морю.

Волны набегали на песок метрах в двадцати от них. Легкая пена тянулась светлой чертой, рисуя странные, изменчивые линии, будто слова, небрежно написанные и брошенные в океан, – пусть плывут к континенту, чьи огоньки угадываются вдали.

Симон сел. Взгляд поднимался от удалявшейся восхитительной попки к тонкой талии, на которую налез бы и детский спасательный круг, вдоль обнаженной спины, будто притягивавшей слабый свет.

Совершенство.

Тень удлиняла силуэт Кандис, теперь она казалась рослой богиней.

И вот богиня исчезла в воде. Прошло всего несколько минут – Симон даже не успел встревожиться или присоединиться к ней, – а она уже вышла на берег. Улыбающаяся. Мокрая. Бесстыжая.

От холода соски встали торчком, она выгнулась, подставила лицо, груди, низ живота лунному свету.

И мужскому взгляду.

Симон не обманывался – все это продумано, каждый жест просчитан и отрепетирован. И он, конечно, не первый видит этот спектакль. Но не все ли равно, сейчас-то он единственный зритель.

Кандис не спешила, она шла мелкими шажками, подбиралась к нему бочком, словно сексапильный краб. Как будто и песок хотел насладиться прикосновением к ее голым ногам.

«Девушка с эротической открытки, – подумал Симон, – безупречное тело в лунном свете».

Всем шлю поцелуи с Морнезе.

Глянцевая бумажная куколка – и через несколько мгновений он прижмет ее к себе и почувствует ее тепло.

Симон продолжал сидеть. Кандис подошла еще ближе.

Слишком медленно. Симону стало невтерпеж.

Ее загар не уродовала ни одна светлая отметина. Каким чудом, она же весь день сидит в своем окошке?

Женская тайна.

Еще несколько сантиметров.

Она стояла перед ним. Прелестная Кандис была натуральной блондинкой.

Кандис толкнула Симона, опрокинула на песок и чувственным голоском протянула:

– Ну что, мой детектив, так и не расскажешь про какое-нибудь ужасное расследование?

Улеглась на Симона. Мокрая.

Не спеша поцеловала в губы, сползла на грудь.

– Мой маленький Брюс Уиллис. Только мой…

Сползла еще ниже. Симон закрыл глаза, желание было таким сильным, что он запутался, не знал, куда девать руки, то тянулся к заду Кандис, то теребил пряжку ремня.

В темноте что-то грохнуло.

Выстрел.

В нескольких метрах от них.

Симон, повинуясь рефлексу, извернулся, закрыв своим телом девушку, продолжавшую его целовать.

Наступила тишина.

– Жди здесь! – приказал он Кандис. Она осталась лежать. Живая. Дрожащая.

Симон полз по песку. Грохнуло где-то севернее. Это явно выстрел. В темноте он почти ничего не видел перед собой.

Если подумать, стрелять могли и дальше, ветер относит звук на сотни метров. Пляж Рубиновой бухты был самым большим на острове, несколько километров длиной. Симон приподнялся и продолжил двигаться согнувшись, почти на четвереньках. Выстрел среди ночи на пляже. Два беглеца, Жонас Новаковски и Жан-Луи Валерино.

Прозвучал второй выстрел.

Симон на несколько секунд замер, потом выплюнул песок, который набился в рот, когда он бросился ничком, и снова пополз.

Второй выстрел тоже донесся с северной стороны. Десять метров? Пятьдесят? Сто?

Как определить?

Симон застыл. Теперь он знал.

Ровно двадцать метров.

Два тела лежали на песке прямо перед ним, одно поверх другого. Убиты чуть ли не у него на глазах.

Симон снова пополз, не задумываясь, не просчитывая. До тел оставалось всего несколько метров, и невидимый убийца мог продолжать целиться.

И он идеальная мишень.

И все же Симон упорно продвигался вперед. Рука коснулась серой полотняной куртки, потом тела. Симон вздрогнул. Он впервые касался трупа. Тело было еще теплым.

Труп дернулся, рука с силой обрушилась на грудь Симона. Падая, он сумел ухватиться за полу куртки, и они покатились по песку. Симон ненадолго одержал верх и попытался заломить противнику руку.

– Не дергайся, а то сломаю.

Вместо ответа человек второй рукой ухватил его за волосы. Симон взвыл от боли и выпустил противника. Тут же последовал удар в живот, Симон скорчился. Человек решил, что может встать, но Симон не сдался, перекатился по песку, увлекая его за собой, ткнул кулаком в плечо, в поясницу. Противник зарычал. Он был килограммов на десять тяжелее Симона.

– Ублюдок, – прохрипел человек, вскакивая.

– Служ… служба безопасности острова, – выдохнул Симон, тоже рывком поднимаясь.

Магическое заклинание.

Человек замер. Мужчины, измотанные короткой, но яростной борьбой, уставились друг на друга. Тишину разорвал женский голос, метрах в двух позади них. Второй жмурик не мертвее первого, подумал Симон.

– Хватит, Дени!

Симон икнул. Перед ним стоял человек лет пятидесяти, рубашка на выпирающем животе была разорвана. С виду вполне приличный обыватель. Женщина у него за спиной была примерно того же возраста, она прикрывалась какой-то тряпицей. Взгляд Симона скользнул вниз, на песок, уперся в красные стринги, валявшиеся рядом с юбкой, тоже красной.

Женщину трясло.

– Вы… вы тоже слышали выстрелы? – пробормотал Симон.

– Да, – сказал толстяк. – Мы не знали, откуда стреляют, подумали, что это в нас. Особенно после второго выстрела. Я… я прикрыл собой Сюзанну. Мы… мы притворились убитыми.

Влюбленная парочка. Скорее всего, они обошлись без стриптиза и ночного купания, но все же парочка.

Симон мысленно обругал себя за тупость.

– Это… что это было? – спросил Дени.

Симон не ответил. Кажется, на пляже все успокоилось. Делать нечего, разве что, дождавшись завтрашнего утра, идти с заявлением в полицию. Наверняка найдутся и другие свидетели. Другие пары.

А может, и парочка трупов обнаружится где-нибудь на острове.