Текст книги "Он, Она и Париж"

Мишель Крон
Он, Она и Париж

© М. Крон, 2019

© ООО «Издательство АСТ», 2019

* * *

Автор благодарит писателя Дмитрия Силлова за идеи, поддержку и вдохновение

– Зая, погладишь мне рубашку?

– Конечно, солнышко.

Улыбки. Поцелуйчики. Касания рук. И я иду за утюгом. Всё как обычно. Всё как всегда.

Наш брак похож на работу. Не сказать, чтобы нелюбимую. Такую, как у всех. Каждый день похож на предыдущий, словно куриные яйца в супермаркете – гладкие, ровные, если и с трещинками, то не критичными. Мелкими, незаметными, о которых тут же забываешь. Подруги говорят, что мне повезло. Наверно, это так и есть.

Утюг скользит по его рубашке туда-сюда. Смятое становится гладким. Я это умею – сглаживать. Мой рецепт пресловутого счастья. Провести ладонью по Его напряженной спине, которая расслабляется под моими руками. Сменить тему разговора, который может завести не туда…

Ну и, само собой, вот это. Свежие, отутюженные рубашки нужны ему каждый день, такая уж у Него работа. Мне не трудно, даже, возможно, я получаю от этого некоторое удовольствие. Туда-сюда. Когда разглаживаешь материю, не нужно думать ни о чем другом. Только об утюге, рубашке и складках, которых с каждым моим движением становится всё меньше и меньше. Всё остальное – потом.

Сегодня Он выбрал синий жаккардовый галстук из шелкового микса в белую крапинку. Если приглядеться, то крапинки оказываются логотипом известного бренда. В жизни так же. С виду вроде дурацкие крапинки, а приглядишься – надо же, бренд!

Я завязываю узел так, как умею только я. Он мне говорит это каждый раз перед уходом на работу. Наверно, это так. Он у меня красавец, думаю, ему есть, с чем сравнивать. Вернее, с кем. Хотя мы никогда не говорим о том, что у нас было до брака. Тоже, кстати, составляющая рецепта семейного счастья. Хорошо, что мы оба понимаем это.

Он защелкивает на запястье красивые «Брайты», сверкающие полированной сталью. Это его рабочая униформа – дорогущие часы и нереальной цены костюм. Придет в чем-то более дешевом – значит, столько он и стóит. То есть платить ему можно меньше. В его среде дресс-код словно табло, с которого можно считать многое о человеке – его банковский счет, социальный статус, образование. Поэтому хочешь-не хочешь, а за все эти галстуки-часы-рубашки-запонки приходится отваливать кругленькие суммы.

Кстати, когда вот эти Его статусные часы мы покупали вместе, в фирменном салоне, там же он с ходу предложил – давай тебе тоже возьмем женский вариант. Я отказалась. На моей работе такие часы могут отпугнуть не очень богатых клиентов. Да и жалко их таскать каждый день – постоянно ходи и думай, что у тебя на руке висит целая пачка денег. А еще я трусиха. Буду опасаться, что их у меня с рукой отровут. Лучше уж пусть Он один в нашей маленькой семье будет весь упакованный и соответствующий среде, в которой вращается. Мне всё это пока не нужно.

– Пока, Зая, хорошего дня, – говорит Он, целуя меня в щеку.

Я терпеть не могу, когда Он называет меня Зая, но никогда не скажу ему об этом.

– Пока, солнышко. И тебя тем же по тому же месту.

Он смеется, так же как делает это каждое утро перед тем, как захлопнуть дверь. Он всегда уходит на час раньше меня – ему дольше ехать до работы по пробкам. Мне – ближе. К тому же моё начальство закрывает глаза на опоздания сотрудников, само такое. Зато задержаться после шести на пару часов, чтобы доделать недоделанное, – это святое.

Крашусь. Щеточка скользит по ресницам. Тот момент, когда можно погладить не другого, и не для другого. Макияж – это только для себя. Эдакая ежедневная косметическая мастурбация, требующая максимальной сосредоточенности и приносящая удовлетворение, если всё сделано хорошо. Метод психологической разгрузки, когда думаешь лишь о том, чтобы не чихнуть, иначе под глазами останутся следы от ресниц и придется начинать всё сначала.

Он говорит, что мне это не нужно, что я и так красавица. Приятно, конечно. Но когда я накрашена, то из ниоткуда появляется чувство защищенности, словно я надела броню. Казалось бы, должно быть наоборот, косметика создана, чтобы привлекать чужие взгляды. Но я же знаю – с ней мое лицо становится другим. Неприступным. Холодным. Защищенным от внимания других, будто я опустила стальное забрало средневекового шлема, отражающее стрелы врага. Нонсенс, если вдуматься – накладывать макияж ради того, чтобы защититься от чужих взглядов. Но вдумываться не надо, когда красишься, иначе рука дернется и слипнутся ресницы.

Раньше они слипались чаще. Тогда я не могла позволить себе дорогую косметику, и приходилось очень постараться, чтобы выглядеть не хуже тех, кто мог. Хотя я понимала, что это не так. Что когда дешево, это всегда хуже. И тогда мое лицо становилось еще неприступней. Это нормально. Чем бюджетнее косметика, тем более гордо вышагивает та, кто не может позволить себе другую. Когда нет денег, гордость – это единственное, что тебе доступно в любых количествах.

Правда, потом Он нашел хорошую работу и у меня появилась возможность покупать тушь, не скатывающуюся в комочки, что постоянно падают с ресниц на одежду. И дорогую помаду, которая не оставляет ощущения липкого поцелуя, и не сразу смазывается с внутренней стороны губ. Всё-таки любимого мужчину лучше целовать так, чтобы обоим было приятно.

Любимого…

Иду на кухню. Небольшую и, как мне кажется, уютную. Для меня это важно, чтобы рабочее место – а для любой хозяйки кухня это именно оно – не напоминало о домашних делах, как о чем-то нудном и обязательном.

Например, для достижения этого эффекта я недавно купила репродукцию какой-то картины и повесила ее возле холодильника. На ней изображена река, в которой отражаются нереально крупные ночные звезды и огни большого города. А еще на ней нарисованы двое: мужчина и женщина, стоящие на берегу плотно прижавшись друг к другу, словно они одно целое. Это и решило вопрос о покупке картины. Пусть висит и напоминает о том, что мы с Ним навсегда вместе. Даже когда Его нет рядом. Как сейчас, например.

Завариваю утренний кофе, крепкий, как пощечина, стряхивающая с тебя остатки сна. Наверно, неразумно пить его после того, как накрасила губы. Но я люблю делать это именно так. У каждого из нас есть свои глупые ритуалы, которые помогают чувствовать себя собой. Они часть твоей индивидуальности. Пусть нерациональной. Но это не страшно. Когда проблему легко исправить двумя мазками помады и мытьем чашки с яркими отпечатками твоей неповторимости, это не проблема, а приятные хлопоты.

Утренний кофе – это хороший повод подумать о любви. Лишний раз сказать самой себе, что у тебя всё хорошо. Жерновая кофемашина полного цикла, которая всё сделает сама, нужно только засыпать исходный продукт и залить покупную воду из стеклянной бутылки. Дорогущие кофейные зерна лювак из Вьетнама, о происхождении которых лучше не думать. Чашка из прозрачного стекла с двойными стенками, в которой напиток кажется висящим в воздухе, если смотреть сбоку…

Понимаю, что варить такой кофе в кофемашине – варварство, в турке будет и вкуснее, и правильнее. Но банально лень. Утром я почти всегда «вареная», вялая, как после перенесенного гриппа. Поэтому пусть будет так. Без дополнительных ритуалов, которые мне сейчас не нужны.

Всё это – кофемашина, на цену которой лучше не смотреть, настоящий, неподдельный лювак с надписью «Weasel coffee chon prenn» на упаковке, чашка, привезенная Им из Берлина, и многое другое – появилось недавно. И подарено легко, в обычный будний день, с нарочитой небрежностью: «Тебе, Зая. Просто чтобы ты улыбалась».

Наверно, это и есть любовь – когда подарки не по праздникам, а просто так, потому что Он вспомнил о тебе. Хочется сказать «неважно что, пусть будет какая-то ерунда». Но после того, как Он начал дарить не ерунду, понимаешь – важно. Хотя порой с грустной ностальгией вспоминаешь дни, когда радовалась мелочам. Прошлое всегда вспоминается так, и без разницы, каким оно было.

До выхода полчаса, пора одеваться. Возвращаюсь в спальню, на ходу сбрасывая халат. Большое зеркало отражает всё честно. То, что сброшено при помощи ограничения сладкого, замененного на капусту брокколи, от которой уже тошнит. И то, что очень хочется сбросить, но пока не получается. Хотя Вик говорит, что получается, что всё вообще супер и она просто обожает мою талию, но я ей не верю. Ну, разве что грудь не подкачала. В обоих смыслах. Пока что подкачивать нечего – уверенная спелая «двойка» без малейших признаков провисания, которую Он так любит целовать. Хотя раньше делал это чаще. Вроде бы чаще. Людям всегда кажется, что в прошлом было лучше, чем сейчас, и в этом я не исключение.

Открываю шкаф. Левая сторона – новые вещи, купленные Им недавно, в период его финансового подъема. Их значительно больше, чем тех, что висят справа. Справа – это то, что осталось у меня из прошлой жизни, которая была как у всех. Вещей тех уже немного: какие-то раздала, некоторые просто отнесла на помойку. Он говорит, что и оставшееся давно пора выбросить. Я с Ним согласна. Но не выбрасываю. Почему – сама не знаю. Возможно, потому, что мне надо не забывать о том, что было до. Надо – и всё тут. И эти вещи помогают помнить. Хотя порой это очень больно.

Нижнее белье приятно ласкает кожу. Дорогие вещи от проверенных представителей мировых брендов всегда такие. Нежные, как руки профессионального массажиста. Причем они радуют не только тело, но и душу.

Мне стыдно признаваться в этом, но, похоже, я попала в зависимость, когда уже не хочется носить то, что некогда было куплено на распродаже в супермаркете. Невесомое белье нежно гладит кожу, а его ценник – чувство собственной исключительности. Мерзкое для тех, кто не может себе позволить такое. И для меня тоже неприятное, ведь я помню всё, что было до. Но в то же время и приторно сладкое, от которого уже невозможно отказаться. Двойственное. По-другому и не скажешь.

Теперь дело за основной оболочкой. Главное – чтобы она подчеркивала достоинства и скрывала недостатки, которые, как говорит Вик, я сама себе придумала. Но тем не менее.

Мода и красота в одежде для меня всегда на втором плане. На первом – удобство и практичность. Чтоб было не холодно на улице и не жарко в помещении. А еще чтобы, если в метро кто-то заденет грязной сумкой, или в кафе случайно что-то ляпнешь на нее, было не очень заметно. Он вообще предлагает купить мне машину, но я не хочу. Автомобиль отгородит меня от людей, от которых я уже и так отдалилась одеждой, висящей в шкафу слева. А мне важно чувствовать себя частью человечества, как бы банально это ни звучало. Одной из многих. Таких же, как я, из плоти и крови. Мне кажется, что те, кто передвигается на колесах, отрезаны от остальных людей стальным каркасом своих авто. Словно птицы в передвижных клетках. Я же хочу чувствовать себя частью свободной стаи…

Хотя, когда едешь на работу, стиснутая со всех сторон жаркими телами других представителей человечества, порой мои мысли выдавливаются из головы вместе со слабым писком, если лезущие в переполненный вагон нажимают особенно сильно. Хорошо, что мне ехать до работы всего две остановки. За это время мои убеждения не успевают погибнуть в муках от тесноты и запаха чужого пота.

На улице лето, тепло. Я выбираю майку и укороченные джинсы. Поверх майки надеваю серую свободную рубашку с закатанными рукавами, а на ноги – кожаные броги стального цвета. Он говорит, что так я похожа на мышку. Пусть. Я не из тех, кто любит ощущать на себе цепкие взгляды, похожие на прикосновения сальных пальцев.

Проверяю рюкзачок, в котором обычный женский набор – косметичка, документы, карточки, зеркальце, ключи, складная расческа, салфетка, пачка жевательной резинки. И, помимо всего этого, необходимый атрибут моей жизни – компактный фотоаппарат, который Он подарил мне на день рождения.

Конечно, можно было посмотреть на цену этого фотоаппарата в интернете, но я не стала. И так знаю, что дорого, хотя бы потому, что, когда моя единственная подруга Вик увидела подарок, ее глаза стали как чайные блюдца. Она вообще неплохо разбирается в дорогих вещах. А для меня это хобби.

Раньше я всегда ходила с дешевой «мыльницей», и даже тогда знакомые говорили, что получается неплохо, мол, у меня есть «взгляд» и всё такое. Конечно, с Его подарком снимки стали другими. Намного лучше, судя по отзывам подписчиков в Инстаграме. Которых, к слову, с появлением подарка, тоже стало больше. Так то, в принципе, можно и на телефон фотографировать, да и в Инст отправлять проще – но, на мой взгляд, снимать на телефон это все равно что рисовать пальцем, а не кистью.

На моей руке обручалка – тоненькая, еще из той жизни, которая до. А также дешевые часики, которые Он подарил на свадьбу и которые я не променяю ни на какие другие, хотя Он и предлагал купить новые и дорогие. Последние штрихи – два пшика французских духов под каждое ухо, критичный взгляд в зеркало – и вперед.

Спускаюсь в метро – благо оно в трех минутах ходьбы от дома, – привычно окунаясь в равномерный грохот поездов, смешанный с гулом толпы людей, спешащих куда-то. Безликих и одинаковых, пока взгляд не вырвет из этого однообразного фона колоритного старика с седой бородой до пояса, девушку, чьи волосы выкрашены во все цвета радуги, или просто проходящего мимо симпатичного паренька, заинтересованно посмотревшего на тебя.

В вагоне душно, несмотря на кондиционеры. Тесно, но бывало и хуже. Поезд монотонно грохочет по рельсам. На следующей станции становится свободнее, и сразу ловлю на себе оценивающий взгляд какого-то крупного мужика в мятой футболке. Неприятно смотрит, будто примеряя меня на свой член – понравится, не понравится. Отворачиваюсь. Хорошо, что на следующей станции мне выходить.

До работы тоже идти недалеко. Мимо аптеки, налево, дождавшись зеленого светофора, перейти улицу – и уже пришла. Старый дом с обновленным фасадом, по обеим сторонам от входа недавно покрашенные колонны с завитушками наверху. Над высокими дверями цветистая надпись: «Салон красоты», которая, по-моему, на таком здании смотрится глуповато. Как наклейка со смайлом, прилепленная к крышке старинного резного сундука.

Впрочем, внутри всё отделано по-современному. Заходишь – и сразу окунаешься в мягкое болото теплых пастельных оттенков интерьера, от которых на языке появляется слабый привкус кофе с молоком. Стойка ресепшена, удобные диваны для ожидающих, журнальный столик со стопкой журналов, картины на стенах, подобранные под цвет стен. За стойкой – администратор Крис, фигуристая ухоженная особа с высокой прической и вечным взглядом недоеной коровы, готовой преданно мычать за клок сена.

Раньше у нас с Крис были хорошие отношения, которые переросли в неприязнь почти сразу после того, как она увидела, на какой машине за мной приехал Он. Странно. На мой взгляд, если у другого лучше материальное положение, это повод подумать о том, как добиться того же, а не полыхать завистью, сжигающей человека изнутри.

Обмен взаимно кислыми полуулыбками чисто для того, чтобы начальство, просматривая записи видеокамер, не подумало, что внутри коллектива что-то не так. Прохожу мимо столика, на ходу снимая рюкзачок, и случайно задеваю им стопку журналов. Один шлепается на пол, словно сытая лягушка. Знаю, что Крис ничего не скажет, просто по-подиумному, переставляя длинные ноги, выйдет из-за своей стойки, наклонится, нарочито оттопырив зад, и вернет журнал на прежнее место. Да, я та еще сволочь! Впрочем, может, я и хорошая сволочь: говорят, новый заместитель хозяина сети салонов периодически просматривает записи камер. Глядишь, и Крис повезет с ее ногами от ушей и ягодичными имплантами, хотя лысеющему низенькому заму все равно далеко до моего мужа, примерно как отсюда до Парижа.

Миную ресепшн и парикмахерский отдел, занимающий самую большую часть помещения. За ним находится кабинет татуажа, где Вик уже трудится над чьим-то лицом, – я вижу два размытых силуэта через матовое стекло. Рядом с ее рабочей пещерой, как она ее называет, мой маникюрный закуток.

Через пятнадцать минут придет моя первая клиентка по записи, которая ходит ко мне уже больше года. Про себя я зову ее Мадам. Но до этого еще есть время зайти в комнату отдыха персонала, где мы переодеваемся, надеть белоснежный халат, потом открыть свой маникюрный закуток, приготовить инструменты, сесть в мягкое клиентское кресло и расслабиться.

Это тоже мой маленький дурацкий ритуал – утонуть в мягкой, податливой коже и представить, что сейчас войдет маникюрша и примется чистить, пилить и красить мои коготки. А я сижу вся такая богатая, успешная, на понтах и снисходительно смотрю на ее хвостик, завязанный на затылке простой резинкой.

Интересно, о чем она мечтает, эта девочка с хвостиком, когда пилит чужие успешные коготки, умеющие цепляться за жизнь? Может о том, что когда-нибудь и она тоже сядет в такое же кресло, сверкая бриллиантами колец и, блеснув белоснежными зубными винирами, скажет: «Привет, милая, как дела?» Пустые слова, вибрация воздуха под носом, означающая вежливость господина, не желающего обидеть хорошего слугу.

А девочка и вправду мечтала о принце, в которого однажды превратится тот, с кем ее свела судьба. Превращение состоялось, но ритуал остался. Бесполезный и пустой, как это самое «привет, милая». Но именно бесполезные привычки и есть наша индивидуальность. Неповторимая. Только наша. В которую не залезут ничьи любопытные когти, если только мы сами их туда не пустим.

Сейчас я сама могу прийти в любой самый дорогой салон и снисходительно улыбнуться девушке-маникюрше, садясь в мягкое кресло, а после оставить ей хорошие чаевые – ведь я прекрасно знаю цену этим приятным бонусам. Но почему-то не хожу, а делаю себе ногти самостоятельно. Может потому, что боюсь реально почувствовать себя по ту сторону маникюрного столика, где в мягком обволакивающем кресле буду сидеть не я, а уже какая-то совсем другая, незнакомая мне девушка.

Стрелка часов задевает заветную цифру, и я выметаюсь из клиентского кресла. Мадам никогда не опаздывает. У нее проблемы с лишним весом, но не с пунктуальностью. Я слышу ее грузные шаги по коридору. Открывается дверь.

– Привет, милая, как дела?

Улыбаюсь, принудительно, неискренне растягивая губы. Это часть работы, причем порой не самая приятная. Но необходимая.

– Спасибо, все хорошо.

В последнее время, отвечая так, я не вру. Наверно. Я еще сама не поняла, хорошо мне или нет. Но подозреваю, что лучше, чем до. Ведь когда твой мужчина становится принцем, то ты по идее автоматически приобретаешь статус принцессы. Осталось только разобраться, в чем его преимущества. Если в возможности смотреть из мягких кресел на склоненные головы других людей, то это точно не моё.

Мадам довольна. Сегодня она захотела нюдовый маникюр с телесным лаком, плюс паучка на ногте большого пальца правой руки и стилизованную паутину на безымянном левой. Кого-то собралась закатать в кокон и выпить кровь? С нее станется. Выводя кисточкой рисунок, улыбаюсь своим мыслям. На этот раз вполне искренне.

Удовлетворение клиента твоей работой имеет свою цену, которая идет мимо кассы салона прямо в слегка оттопыренный кармашек. Это не написано в правилах салона, об этом просто знают.

Улыбаясь, мадам встает с кресла, открывает сумочку, достает две купюры. Я тоже улыбаюсь, делая вид, что происходящее ко мне не относится, а происходит в другой реальности, не имеющей ко мне никакого отношения. Как и то, что при глажке рабочего халата в кармашек специально кладется во много раз сложенный носовой платок – всё для удобства клиента, чтоб ему было проще реализовывать свою не описанную в правилах удовлетворенность.

Следом за Мадам у меня Кукла. Миленькая дамочка, вся такая ухоженная, подчищенная, подлизанная, с прямо-таки ощутимым запахом чужих финансов, в нее вложенных. Силиконовые губы, грудь, задница, пустой силиконовый взгляд, словно туда, под подтянутые нитями веки, вставили бесцветные шарики.

Улыбка у Куклы резиновая, неестественная, похожая на оскал ее карманной собачки, с которой Кукла не расстается даже в салоне. Пока я работаю, собачка сидит привязанной к вешалке и показывает мне зубы. Тоже вся такая ухоженная, помытая шампунем, причесанная. Меня уже давно тошнит от обеих, но такая тошнота от клиентов – это тоже часть моей жизни, бедной на эмоции. Хуже, когда их нет вообще никаких. Гораздо хуже.

После Куклы у меня никого не записано на сегодня – разве что кто-то случайный с улицы зайдет. Выхожу из кабинета, иду в комнату отдыха персонала, откуда еле слышно пахнет ментолом. Значит, у Вик тоже перерыв.

И правда. Она стоит у окна и курит в открытую форточку. Это запрещено правилами салона, но Вик плевать. Она хороший мастер с неслабой базой своих клиентов. Таких специалистов начальству увольнять невыгодно – в подобных случаях работник, как легендарный гамельнский крысолов, уводит за собой неслабую часть постоянных посетителей.

Внешность Вик, мягко говоря, экстравагантна. Левая половина головы у нее выбрита, с правой на плечо небрежно спадают слегка вьющиеся локоны. В носу пирсинг, в мочках ушей вставлены небольшие тоннели. Из-под воротника белого халата торчит длинная красивая шея, по самую нижнюю челюсть забитая замысловатой цветной татуировкой.

Вик – красивая блонда нордического типа, словно сошедшая с обложки журнала. Ей не нужен силикон и подтяжки, всё и так при ней. Будь у меня такие данные от природы, вряд ли б я решилась на подобный тюнинг.

Мы как-то были вместе в сауне. У Вик почти всё тело покрыто тату. Смотрится странно, но взгляд притягивает. И не только мой. Я не раз видела, как мужики, словно зомбированные, сначала таращатся на шею Вик и лишь потом, словно опомнившись, опускают взгляд на стоячую грудь третьего размера, заметно приподнимающую белый халат.

Признаться, я завидую внутренней свободе своей подруги, вообще лишенной каких-либо ограничителей. Она и с парашютом прыгала, и с аквалангом ныряла, и со стриптизером трахалась. А я боюсь высоты, глубины и СПИДа, поэтому предпочитаю из своей искусственно созданной раковины наблюдать за тем, как Вик словно проживает две жизни – за себя, и за меня.

А Вик, как это ни странно, немного завидует мне. Ей нравятся моя талия, мои фотографии и недавно появившаяся у меня финансовая свобода. Думаю, наша дружба и продолжается благодаря обоюдной зависти к тому, чего нет у одной, но есть у другой.

«Привет-привет», чмоки, с моей стороны точно искренние. Я люблю свою подругу, как любят ценность, существующую в единственном экземпляре. Конечно, можно найти и другую девчонку, готовую терпеть мои сопли радости и вытереть потекшую тушь со щек, когда мне плохо, в обмен на то же самое с моей стороны. Но это будет не то. Первое время точно, а оно может растянуться на месяцы. А мне это надо, когда Вик всегда рядом, за стенкой салона, либо в телефоне, когда я не на работе? Правильно, не надо. Надеюсь, Вик так же ценит меня. У нее много партнеров в ее увлечениях, но раскрывается она только передо мной, это я знаю точно.

Сажусь в кресло, нажимаю кнопку на чайнике, который в ответ недовольно выщелкивает ее обратно, – Вик постаралась, вскипятила заранее. Знает, что я предпочитаю слушать ее откровения под горячий кофе с лимоном. Растворимый, разумеется. Здесь, на работе, другой и не нужен. Здесь я живу другой жизнью. Такой же, как у всех.

Вик загадочно молчит, глядя, как я мешаю ложечкой в чашке. Сейчас в медовых глазах подруги я вижу сытость, как у львицы, завалившей антилопу и с голоду сожравшей ее в одну харю. Значит, ночь была насыщенной.

– Ну и как он? – спрашиваю, с улыбкой предвкушая рассказ об очередных похождениях подруги.

– С «Шабли» сойдет, – мурлыкает Вик, потягиваясь всем своим роскошным телом.

– Ого, с «Шабли»? Что-то серьезное?

– Не думаю, – хмыкает Вик. – Этот из тех, что вечером делает предложение, а наутро забывает, что именно предлагал. Так-то у него полный пакет – «Мерседес», дорогой шмот, костюм от «Армани», запонки с брюлами. Сначала был кабак с официантами на цырлах, ручки целовал, типа любовь с первого взгляда. Потом к себе повез. Сам ухожен, пахнет дорого, проэпилирован везде, даже там. Хата упакованная, однушка. Как я понимаю, специально купленная для любовей с первого взгляда. Хотя надо признать, секс был неплох.

– И как? – с придыханием спрашиваю я.

Вик глубоко затягивается, округляет губы, выплевывает в форточку плотное кольцо дыма и улыбается.

– Как шоколадка, упакованная в два презерватива. Вроде и ничего с виду, но вкуса никакого, да и толку ноль. После таких ночей начинаешь всерьез задумываться о семье, детях и волосатом муже. Минут эдак на двадцать.

Мы смеемся, хотя мой смех неискренен – так, чисто подругу поддержать. Для меня семья – тема священная, а дети – запретная. После того, как…

– А у тебя что новенького? – интересуется Вик.

– У меня всё по старенькому, – вздыхаю я.

– Это и хорошо, – кивает Вик. – Меньше головной боли и работы венерологам. Хотя иногда можно было бы и встряхнуться… Ты это чего удумала, подруга?

– Хочу сфотографировать твою довольную моську, – говорю я, отставляя в сторону чашку. Тянусь к своему рюкзачку и достаю из него свой компактный фотоаппарат, который в умелых руках может очень многое. Мои еще далеко не самые умелые, но я работаю над этим.

– Блин, у меня косметика поехавшая, надо оно тебе, – ворчит Вик, туша сигарету в пепельнице и расстегивая ворот халата еще на одну пуговицу – понятно зачем.

– Всё вываливать не обязательно, – подкалываю я, ловя в видоискатель наиболее удачный ракурс.

Это как на охоте. Не успел поймать кадр – и всё. Он улетел и больше не вернется. Хороший фотограф это прежде всего ловец и уже потом технарь, умеющий хорошо работать с корректирующими программами. И чем лучше чутье на кадр у охотника, тем весомее будет добыча.

Вик моя постоянная бесплатная модель. Я знаю, ей нравится, когда я ее снимаю. Фото человека, которому не наплевать на тебя, – это как прикосновение невидимых пальцев. Чужие могут дотронуться до тебя грубо, навязчиво, неприятно. Вик же говорит, что я делаю это нежно, оттого и на снимках она получается лучше, чем выглядит в жизни.

Не знаю, ей виднее, конечно. Я к своим работам отношусь критично. Ведь если тебе в твоем творчестве начинает нравиться всё, что ты делаешь, это верный путь к почиванию на лаврах, которые имеют свойство гнить под лежащим на них телом. И однажды то тело неизбежно и больно рухнет со своего трухлявого пьедестала.

Лучи солнца, пробив стекло окна, проникают в волосы Вик, играют с ними. Это красиво, словно свет вдруг обрел плоть и решил погладить девичье лицо своими мягкими ладонями. Я прямо увидела это фото, и даже подпись промелькнула: «нежность солнца» – но тут Вик немного повернула голову, и очарование исчезло. Просто красивая девушка смотрит на стену, пытаясь что-то довольно неестественно из себя изобразить. Всё. Кадр упущен. Я щелкаю пару раз, чисто чтоб оправдать расстегнутую пуговицу халата, и убираю фотоаппарат обратно в рюкзачок. Что говорить, мне еще учиться и учиться сложному искусству ловить ускользающие мгновения.

– Получилось? – спрашивает Вик.

Я киваю. Когда получается ерунда, про нее тоже можно сказать «получилось». Вик сегодня же забудет о том, что я фотографировала ее в тысячный раз, а я после работы просто сотру отснятое и из памяти фотоаппарата, и из своей. Во всяком случае, постараюсь. Обидно хранить в ней воспоминания о тех вещах, что могли стать чем-то значимым и не стали по твоей вине.

– Обожаю твои фото, – улыбается Вик, выщелкивая из пачки новую сигарету. – Кстати, о них. Помнишь мою постоянную клиентку, брюнетку с короткой стрижкой и кривой татухой на шее?

Пожимаю плечами. У Вик половина клиенток забиты татуировками, словно члены якудзы. Каков поп, таков и приход. В свободное от основной работы время подруга занимается приработком – сама бьет тату, а также правит то, что было неважно сделано другими. Отсюда причина ее популярности среди клиенток, а также любви начальства, закрывающего глаза на курение в комнате отдыха персонала.

– Ну, она еще на серебристом кабриолете рассекает. Сейчас.

Подруга достает мобильный телефон, быстро пробегает длинными пальцами по экрану, не переставая трещать:

– Короче, она замуж собралась, прикинь! И куда только мужики смотрят? Хотя понятно куда. Насмотрятся на то, что ниже шеи, и пофигу, что морда у девки, как у нильской крокодилихи после откладки яиц. Ну и бабло, конечно, рулит. Посмотри, я скинула тебе ее страницу.

Мой телефон в другом кармане халата подает вибросигнал о новом уведомлении из соцсети. Открываю его, и меня автоматически перебрасывает на страничку молодой девушки с широкой белоснежной улыбкой и просто потрясающей фигурой. Почти каждая фотография – на фоне богатого коттеджа, в дорогой расстегнутой шубе, либо рядом с красивой машиной – сделана так, чтобы подчеркнуть достоинства великолепного тела и благосостояние его хозяйки.

Ну а лицо у девчонки как лицо, обычное. Немного простоватое, конечно, но уж точно не «крокодилиха». Давно известно, что набранные баллы материального благосостояния автоматически снижают рейтинг внешности в глазах тех, кому достичь того благосостояния не удалось. Мне еще повезло, что Вик моя подруга. Подозреваю, что в противном случае моя морда тоже перекочевала бы в разряд крокодильих.

– Выхахаль ее глубоко так в гостиничном бизнесе плавает. Ну и, понятное дело, ее туда затянул.

Вик подходит, заглядывает мне через плечо.

– Смотри, вот. И вот. Они там по вечеринкам гуляют, отель такой, отель сякой. Тут они на Тенерифе, а вот следующий пакет фоток уже с Занзибара…

Особого интереса насыщенная жизнь стриженной брюнетки у меня не вызывает – я таких каждый день в противоположном кресле наблюдаю. Тем не менее, интересно, зачем мне Вик так настойчиво рекламирует свою клиентку? Подруга не из тех, кто занимается благотворительностью. Значит, зачем-то ей это надо.

– Ну, дева как дева, – пожимаю плечами. – Может объяснишь зачем мне нужно разглядывать ее во всех ракурсах?

– Да понимаешь, тут такое дело, – говорит Вик. – Она говорит, что у нее мало времени осталось до свадьбы, а фотограф, которого она хотела, занят. У него вроде как график на полгода вперед расписан, ну, в общем, не в этом суть. Короче, я показала ей твои работы. Дала ссылку на твою страничку, и она заинтересовалась.

– Это еще зачем? – настораживаюсь я, уже понимая, к чему идет дело, но еще не веря, что подруга решилась на подобное.

Вик хищно улыбается, словно львица, уже переварившая предыдущую добычу и заприметившая следующую.