Текст книги "Нефертари. Царица-еретичка"

Я кивнула с таким видом, словно поверила ей, а после ее ухода Пазер негромко проронил:

– А впереди вас ждут не только ветра, но и бури. Доверьтесь ей, принцесса.

Он встал и принес большой макет с письменного стола, стоявшего у другой стены комнаты, и опустил его на столик между нашими стульями.

– Знаете, что это такое? – спросил он.

Я подалась вперед, чтобы присмотреться повнимательнее. Скульптор тщательно вылепил из глины длинную комнату с более чем тремя дюжинами колонн, поддерживающих крышу из голубой плитки. С одной стороны комнаты располагалась пара бронзовых дверей, которые я уже видела во дворце. С другой стороны находилось приподнятое и отполированное возвышение. Его ступени были разрисованы изображениями связанных пленников, так что фараон, поднимаясь на помост, всякий раз попирал своих врагов плетеными сандалиями. На помосте стояли три позолоченных трона. Хотя придворные имели право входить в это помещение только по достижении четырнадцати лет, я сразу же узнала комнату.

– Это Зал для приемов, – сказала я.

Пазер улыбнулся:

– Очень хорошо. Но откуда вам это известно, если вы никогда не были внутри?

– Потому что я узнаю двери.

– Каждое утро фараон входит вот сюда. – Пазер взял в руки тростниковое перо со стола и указал на переднюю часть зала. – Он проходит мимо визирей. – Кончиком пера наставник ткнул в длинный стол на макете, который шириной едва ли уступал комнате. – Затем визири встают и выражают ему почтение. После того как фараон пересечет широкое пространство между визирями и возвышением, он садится на трон, а в Зал для приемов впускают просителей. Каждый из подателей прошения подходит к одному из четырех визирей со своей проблемой.

– К любому визирю?

– Да. Если у визиря недостает власти, чтобы помочь ему, то стражи обыскивают просителя и ему дозволяется приблизиться к фараону. Но ведь он сидит на возвышении не в одиночестве. На помосте стоят три трона. – Он указал на три позолоченных кресла. – На сегодня – четыре.

– Для фараона Сети, царицы Туи, фараона Рамзеса и Исет.

– Принцессы Исет, – напомнил мне Пазер. – Именно здесь, на этом самом возвышении, решается будущее. Превратитесь ли вы в царицу наподобие Туи, которую не интересует ничто, кроме счастья ее ивив, собаки? – Мне показалось, что я расслышала неодобрение в его голосе, но уверенности в этом у меня не было. – Или же вы станете такой же царицей, как ваша тетка, умная и наблюдательная, готовая на деле, а не на словах, возвыситься до соправителя?

От неожиданности у меня перехватило дыхание.

– Я никогда не стану похожей на свою тетку! Я не шлюха.

– Нефертити не была ею.

Я еще никогда не слышала, чтобы кто-либо, кроме Мерит, произносил вслух ее имя, но в янтарных лучах рассвета лицо Пазера выглядело суровым и упрямым.

– Ваша тетка никогда не использовала свое тело для того, чтобы повелевать в Зале для приемов, что бы о ней ни говорили.

– Откуда вы знаете?

– Можете спросить свою няньку. Она знала Нефертити, а другую такую любительницу сплетен во всех Фивах еще поискать. – При этих словах Пазер мог бы улыбнуться, но выражение его лица осталось серьезным. – Почему, как вы думаете, люди терпели политику вашей тетки, перенос столицы, изгнание старых богов?

– Потому что она обладала властью фараона.

Пазер покачал головой:

– Потому что она знала, чего хотят люди, и давала им искомое. Ее муж отобрал у них богинь, и тогда она стала их богиней на земле.

– Но это ересь, – прошептала я.

– Или мудрость? Она понимала: то, что делает ее муж, опасно. Если бы народ восстал, она бы первая попала под нож. Она спасла свою жизнь, произведя неизгладимое впечатление на просителей в Зале для приемов. Нефертити могла бы разрисовать все стены от Фив до Мемфиса своими изображениями, но изменить настроения в обществе могли только слова. И через каждого просителя она влияла на людей.

– И вы хотите, чтобы я поступала так же? – спросила я.

– Если намерены остаться в живых. Или вы можете последовать примеру царицы Туи, – сказал он. – Вы можете свалить все до единой петиции, кроме самых простых, на своего мужа, исходя из предположения, что фараон Рамзес все-таки возьмет вас в жены. Но, поскольку вы приходитесь племянницей еретичке, не думаю, что вам представится такая возможность. Однако, если вы вдруг воссядете на трон в Зале для приемов, то время, проведенное там, окажется вашим единственным средством повлиять на людей. Так, как это делала ваша тетка.

– Египет проклинает имя моей тетки.

– Только не тогда, когда она была жива. Она знала, как подчинить себе визирей, когда заговорить и какую дружбу развивать и поддерживать. Но готовы ли вы научиться подобным вещам?

Я откинулась на спинку стула:

– И стать похожей на Царицу-Еретичку?

– И стать жизнеспособным игроком в этой партии в сенет. – Он указал на полированный деревянный стол. Крышка его была разделена на три ряда по десять квадратов в каждом, и он выдвинул деревянный ящик, чтобы достать из него фаянсовую фигурку. – Вы знаете, что это?

Разумеется, я знала.

– Это пешка.

– У каждого игрока их пять. В некоторых играх число их увеличивается до семи или даже десяти. В некотором смысле это похоже на двор. – Он взглянул на меня. – Иногда вам будет казаться, будто вы ведете игру с большим количеством пешек, чем можете управлять. В другие дни их будет меньше, чем вам хотелось бы. Но при дворе каждый день заканчивается одинаково: первый игрок, который сохранит все свои пешки на своих квадратах, выигрывает. Вам предстоит научиться, каких придворных необходимо подчинить себе, каких визирей приблизить и каких послов умиротворить. И та жена, которая сумеет привлечь их всех на свои квадраты, однажды станет царицей. Это нелегкая игра, в ней много правил, но если вы хотите научиться…

Я подумала о Рамзесе на другом берегу реки, просыпающемся в постели Исет и наблюдающем за тем, как она готовится появиться утром в Зале для приемов. Что она знает о прошениях? Разве может она помочь ему хоть чем-нибудь? А вот я смогу стать ближе к Рамзесу с каждым шагом, которым меня научит Пазер.

– Да. – Это слово вырвалось у меня со страстью, изрядно удивившей меня саму.

Губы наставника медленно сложились в некое подобие улыбки.

– В таком случае завтра вы принесете с собой тростниковое перо и папирус. Мы с вами начнем изучать восьмой язык: аккадский, на котором говорят ассирийцы. А вот вам задание на сегодняшний вечер – переведите его.

Он вынул из-за пояса свиток и протянул его мне.

За дверью меня поджидала Алоли.

– В чем дело? – жизнерадостно осведомилась она. – Что вы изучаете?

Я последовала по коридору вслед за перезвоном ее ножных браслетов. Жрицы уже проснулись, и вскоре должен был начаться утренний ритуал.

– Языки, – ответила я и совсем уже собралась было добавить «шасу», но тут Алоли вдруг выставила перед собой руку:

– Тише! Мы приближаемся ко внутреннему святилищу.

Во внутреннем святилище было темно и покойно, как в могиле, и воздух буквально звенел тишиной. Оно располагалось в самом сердце храма, и лишенные окон стены и тяжелые колонны защищали его от солнца. В центре комнаты высился алтарь; полированный черный камень отражал трепещущий свет факелов.

– Что мы должны делать? – прошептала я, но Алоли не ответила.

Пройдя в переднюю часть помещения, она медленно преклонила колени перед алтарем Хатхор и протянула к нему руки. Я молча последовала за ней, повторив ее жест. Вокруг нас жрицы в развевающихся голубых одеждах занимали свои места, протягивая ладони так, как это сделала Алоли, словно в ожидании капель дождя. Я окинула комнату взглядом, ища Усрет, но тут жрицы запели хором, внутреннее святилище заполонили ароматные клубы благовоний, и я перестала видеть что-либо, кроме алтаря перед собой.

Мать Гора. Жена Ра. Создательница Египта.

Мать Гора. Жена Ра. Создательница Египта.

Жрицы повторили свой речитатив, и Алоли покосилась на меня, дабы убедиться, что я все понимаю. Я же старательно проговаривала слова вместе с ней:

– Мать Гора. Жена Ра. Создательница Египта.

Потом кто-то добавил:

– Мы пришли, чтобы оказать тебе уважение.

И когда женщины опустили руки, из восточного прохода выступила Усрет в платье из поразительного материала. При ходьбе оно переливалось волнами, создавая ощущение текущей воды в тускло освещенном помещении. Волосы ее были зачесаны назад и удерживались короной Хатхор. Глядя на нее, я в который раз ощутила священный трепет. Она подняла над алтарем алебастровый кувшин, а потом пролила масло на его полированную поверхность.

– Мать Гора, жена Ра, создательница Египта, я принесла тебе масло жизни.

Жрицы вновь воздели ладони, и Усрет омыла руки в миске с водой, после чего исчезла в затянутом дымом благовоний коридоре.

– Это все? – спросила я.

В ответ Алоли широко улыбнулась мне:

– По утрам алтарь вознаграждается маслом, а по вечерам верховная жрица приносит хлеб и вино.

– И все это ради нескольких капель масла?

Улыбка Алоли растаяла.

– Таковы пути Хатхор, – строго заявила она. – Обряды следует исполнять каждое утро и вечер, чтобы вызвать ее удовольствие. Или вы готовы рискнуть и навлечь на себя ее гнев, не оказав ей должного уважения?

Я покачала головой:

– Нет. Разумеется, нет.

– Быть может, обряды Хатхор и представляются вам чрезмерно простыми, но они чрезвычайно важны для выживания Египта.

Внезапная серьезность Алоли изрядно удивила меня. Почти весь обратный путь мы проделали в молчании, и, только подойдя к входу, я отважилась задать вопрос:

– И что мы будем делать теперь?

Мгновенно вернулась прежняя, беззаботная и веселая Алоли.

– Разве верховная жрица ничего вам не говорила? Теперь мы займемся уборкой!

Я почувствовала, как кровь отлила у меня от лица.

– Ты имеешь в виду, с маслом и щетками?

– И с полотняными тряпками и лимонами. – Она остановилась. – Неужели вы никогда не занимались чисткой?

– Только своих сандалий, – ответила я. – Когда они бывали перепачканы в грязи после охоты.

– А полы, столы или мозаика? Никогда-никогда? – Она все поняла по выражению моего лица. – Вам еще никогда в жизни не доводилось делать уборку, верно?

Я покачала головой.

– Это совсем нетрудно, – жизнерадостно заверила меня она. – Жрицы занимаются этим каждый день перед обедом. – Она сняла накидку и, скомкав, сунула ее под мышку. На ней оказалось точно такое голубое платье, которое дали мне. – Мы будем мыть коридор, который выводит в рощи. По нему приходят мужчины в грязных сандалиях и пыльных схенти. У каждой жрицы есть свой собственный коридор, и этот – мой!

Она зашагала вперед, и я последовала за ней. Я никак не могла взять в толк, отчего она такая веселая и довольная, пока она не открыла двери, ведущие к рощам. Когда Алоли наклонилась, собираясь мыть пол, мускулистые рабочие в рощах стали смотреть, как ее платье медленно задирается до бедер. Она же не сделала ни малейшей попытки укрыться от их взглядов. Я присела на корточки над плиткой в другом конце коридора и одернула платье так, чтобы оно прикрывало мои колени. Намочив тряпку в тазу с водой, я бережно провела ею по полу.

– Вам будет легче, если вы встанете на колени, – рассмеялась Алоли. – Не бойтесь, никто вас не увидит. Они все пялятся на меня.

* * *

Когда пронзительный рев труб отправил работников по домам, которые располагались позади храма, Алоли протянула мне накидку. Уборка, которая показалась мне бесконечной, наконец-то закончилась.

Мы вошли в Большой зал с гигантской мозаикой Хатхор, и запах жареной утки в исходящих паром тарелках с гранатовым соусом плыл в оживленном помещении. Ряд за рядом полированные кедровые столы заполнялись жрицами, занимавшими свои места.

– А где сидим мы?

– Рядом с верховной жрицей.

Корона Усрет отчетливо виднелась поверх голов даже самых высоких жриц, и, заметив нас, она коротко кивнула. Я уселась по правую руку от Усрет, а Алоли – по левую. Когда я потянулась за своей миской, Усрет резко произнесла:

– Надеюсь, во дворце ты не набрасываешься на еду, словно голодная бродяжка.

Я в страхе огляделась по сторонам, боясь, что все остальные тоже слышали ее отповедь, но нет – жрицы были заняты своими разговорами.

– Нельзя хватать свою тарелку, словно обезьяна, – сказала Усрет. – Начни с того, что закатай рукава.

Она подала пример, бережно придержав рукав правой руки пальцами левой, и только после этого изящно потянулась за тарелкой с супом. Затем она отпустила рукав на правой руке и поднесла тарелку ко рту. Сделав глоток, она не стала удерживать тарелку у рта, как поступила бы я, а опустила ее на стол. Я последовала ее примеру, и она кивнула.

– Уже лучше. А теперь посмотрим, как ты ешь утку.

Остальные женщины уже закатали рукава, схватили мясо обеими руками и теперь с жадностью рвали его на части. Когда я стала делать то же самое, на лицо Усрет набежала туча, а взгляд ее потемнел.

– Подобное поведение вполне приемлемо для обычных жриц, но ты принцесса.

Она приподняла рукав, как уже проделывала ранее, затем зажала мясо большим и указательным пальцами и аккуратно откусила маленький кусочек, после чего вытерла губы платком, который держала в левой руке, чтобы гранатовый соус не капнул ей на платье.

– Я шокирована тем, что ты до сих пор не научилась есть правильно, хотя на протяжении семи лет сидела за столом под возвышением. Впрочем, полагаю, что вы с Рамзесом не обращали внимания ни на что, кроме самих себя.

Опустив голову, я постаралась скрыть жаркий румянец стыда, а потом взяла ножку утки правой рукой, как сделала Усрет. Она передала мне свой платок, а когда я воспользовалась им, не давая соусу капнуть мне на платье, взгляд ее смягчился.

– Когда ты в следующий раз придешь в Большой зал, – сказала она, – не забудь захватить с собой льняную столовую салфетку. Передай Мерит, пусть сделает ее из старого платья.

Я кивнула.

– Когда сидишь, держи спину ровно. И подними голову. Не нужно делать из своих ошибок трагедию, Нефертари. Ты приехала сюда, чтобы учиться, что и получается у тебя весьма успешно, надо заметить.

* * *

После того как трапеза закончилась, мы с Алоли отправились по лабиринту переходов в восточное святилище.

– Думаю, мне здесь понравится, – солгала я.

Алоли вышагивала впереди, и длинная накидка с шорохом обвивалась вокруг ее ног.

– Уборка и ритуалы, вы привыкнете к ним, – пообещала она. – А пока мы с вами будем практиковаться в игре на арфе, – злорадно ухмыльнулась она, – остальные жрицы выйдут наружу, чтобы приветствовать пилигримов.

Я резко остановилась:

– Получается, я одна буду упражняться в игре на арфе?

– Ну, не может же играть весь храм, верно? – Алоли обернулась. – Музыкальным слухом обладают всего несколько жриц, и я – одна из них.

Мы вошли в восточное святилище. Стены здесь были выложены золотистой и голубой полированной плиткой, которая складывалась в образ богини Хатхор, обучающей смертных игре на музыкальных инструментах и пению.

– Впечатляет, не правда ли? – спросила Алоли, подходя к небольшому возвышению, на котором стояли две арфы и пара стульев. – Покажите, как вы умеете играть.

Но я решительно покачала головой, усаживаясь на один из них.

– Нет. Пожалуйста. Сначала я бы хотела послушать тебя.

Алоли поудобнее устроилась на деревянном сиденье, а потом наклонила арфу так, чтобы та уперлась ей в плечо. Она сидела, выпрямив спину, будто аршин проглотила, как учили сидеть и меня, прижав локти к бокам, словно готовящийся взлететь ибис. Затем она коснулась пальцами струн и помещение наполнила завораживающая мелодия. Жрица закрыла глаза, и в переборе струн, эхом разносящемся по комнате, Алоли показалась мне самой красивой и элегантной женщиной во всем Египте. Мелодия, поначалу медленная, а потом все ускоряющаяся, громко зазвучала в пустом помещении, рассыпаясь сочными повторами. В умении владеть арфой с Алоли не могли сравниться ни Исет, ни даже Хенуттави. Когда же ее пальцы наконец замерли, я вдруг вспомнила о том, что надо дышать.

– Я никогда не смогу играть так, как ты, – с благоговейным трепетом заявила я.

– Не забывайте, вам всего четырнадцать, а мне уже семнадцать. Если будете упорно заниматься, у вас все получится.

– Но в школе писцов я упражнялась каждый день, – возразила я.

– В группе или одна?

Я вспомнила свои уроки музыки вместе с Ашей и Рамзесом и покраснела, сообразив, сколь посредственными оказались наши успехи.

– В группе.

– Здесь вас никто не будет отвлекать, – пообещала она. – Да, пожалуй, завтра вас не позовут играть на военном параде фараона, но…

Я так резко вскочила со своего стула, что он упал.

– Что ты имеешь в виду? Каком параде?

– Египет готовится к войне. Состоится военный парад, когда армия пройдет маршем через Фивы. Об этом стало известно вчера вечером. – Алоли нахмурилась. – В чем дело, госпожа?

– Пазер и словом об этом не обмолвился! Я должна проститься с Рамзесом! Я должна сказать кое-что Аше!

– Сейчас вы находитесь в храме. Жрицы, проходящие обучение, не имеют права покидать его на протяжении года.

– Но я не жрица, проходящая обучение!

Алоли отодвинула от себя арфу.

– Я думала, вы прибыли сюда, чтобы занять место верховной жрицы.

– Нет. Я здесь для того, чтобы побыть вдали от Рамзеса. Усрет думает, что я могу научиться вести себя, как подобает царице, и тогда Рамзес сделает меня старшей женой.

Глаза Алоли изумленно расширились, став большими, словно цветки лотоса.

– Так вот почему я обучаю вас, – прошептала она. – Играя на флейте или лире, вы все равно остаетесь частью группы. А с арфой вы будете выступать на сцене одна, покоряя аудиторию своими талантами. И если вы сможете подчинить арфой Большой зал, то почему нельзя проделать того же с Залом для приемов и фараоном?

Я сразу же поняла, что Алоли права. Вот почему Усрет свела нас вместе.

– Но я все равно пойду на этот парад, – заявила я, не желая, чтобы меня отговаривали.

Алоли явно было не по себе.

– Не думаю, что верховная жрица разрешит вам.

Я более ни словом не упомянула парад. Мы начали заниматься, но все мои мысли были заняты войной, и, как только урок закончился, я спросила у нее, где можно найти верховную жрицу.

– Я могу проводить вас к ней, – предложила Алоли. – Но она не обрадуется тому, что ей помешают. В это время она обычно пишет письма.

Я последовала за Алоли по коридорам храма, и вскоре мы оказались перед парой тяжелых деревянных дверей.

– Пер-Меджат, – сказала она.

– Она пишет письма в библиотеке?

– Каждый день после обеда, перед тем как отплыть во дворец. – Я заколебалась, остановившись перед дверями, и Алоли медленно попятилась.

– Вы можете постучать, – неуверенно предложила она, – но не рассчитывайте, что она ответит.

Я забарабанила кулаком в дверь. Не услышав в ответ ни звука, я постучала вновь. Одна половинка тяжелой двери распахнулась.

– Что ты здесь делаешь? – пожелала узнать Усрет. Она сняла корону Хатхор, и ее руки были перепачканы песком и чернилами.

– Я пришла, потому что у меня появилось неотложное дело, – сказала я. Усрет мельком покосилась на Алоли, но не сделала попытки пригласить нас внутрь.

– Полагаю, она рассказала тебе о параде?

– Да, – в отчаянии заявила я, – и я пришла спросить у вас, могу ли я присутствовать на нем.

– Нет конечно.

– Но…

– Ты помнишь, как я говорила тебе, что непременно случится так, что мой совет покажется тебе непонятным, но, несмотря на это, ты должна будешь последовать ему? И помнишь, как ты согласилась?

– Да, – едва слышно прошептала я.

– Тогда я рассчитываю, что мне больше не придется ничего повторять тебе дважды.

С этими словами верховная жрица захлопнула дверь. Повернувшись к Алоли, я не смогла сдержать слез.

– Будь я его женой, то отправилась бы на войну вместе с ним.

– На войну? – ахнула Алоли. – Но вы же женщина!

– Какое это имеет значение? Я могла бы стать его переводчицей.

Алоли обняла меня за плечи:

– Через год, госпожа, вы сможете видеться с ним так часто, как только захотите. Это совсем не так долго, как вам представляется.

– Но он решит, что я сержусь на него, – запротестовала я. – Он не поверит, что мне не разрешили увидеться с ним, потому что я жрица, проходящая обучение ремеслу. Я же принцесса, а для принцессы нет ничего запретного.

– За одним исключением. Вы дали слово верховной жрице.

– Но она просто ничего не понимает! – воскликнула я.

– Когда я служила в Храме Исиды, то частенько подумывала о том, чтобы сбежать обратно к своей матери и рассказать ей о том, как ужасно мне живется. Или найти своих дядьев и умолить одного из них взять меня к себе. Но я не сделала этого, потому что если бы меня поймали, то изгнали бы из жреческого сословия навсегда.

– Но разве не этого ты хотела?

– Нет конечно! Я всего лишь хотела сбежать от Хенуттави.

– И как же тебе это удалось?

– Никак. Меня спасла верховная жрица Хатхор. Усрет услышала, как я играла на празднике Опет, и, подойдя поздравить меня, увидела, как я несчастна. Ну а потом она попросту выкупила меня у Хенуттави.

От неожиданности у меня буквально перехватило дыхание.

– Она выкупила тебя, словно рабыню?

– А по-другому Хенуттави не желала отпускать меня.

– И сколько же она заплатила?

– Как за семерых здоровых мужчин. Она поступила так, потому что знала – у Хенуттави моя жизнь была невыносимой. Теперь вы понимаете, принцесса? С моей стороны бегство стало бы крайне глупым поступком. Богиня увидела, как я несчастна, и, уважая данную мной клятву Исиде, спасла меня от этой вероломной гадины. – Подавшись вперед, она потрепала меня по колену. – Вы должны сдержать обещание, данное Хатхор, и уж она позаботится о том, чтобы ваше желание исполнилось.

– Но ведь я не давала никакой клятвы Хатхор.

– В таком случае постарайтесь сдержать слово, данное вами Усрет. Верховная жрица знает, что делает.

* * *

На следующее утро я очень удивилась, застав Усрет в ее покоях. Склонившись друг к другу, она и Пазер о чем-то перешептывались, но при моем появлении тут же умолкли.

– Принцесса Нефертари, – в знак приветствия сказала Усрет. Мне стало интересно, почему она до сих пор не отправилась во внутреннее святилище. – Я знаю, как сильно тебе хотелось присутствовать…

– Нет, – решительно прервала я ее. – Я ошибалась.

Усрет заколебалась, словно взвешивая мои слова.

– Я надеялась, что, когда ты прибудешь в этот храм, Нефертари, я смогу ежедневно наставлять тебя. Но теперь, когда мой брат начал войну в Кадеше, мое присутствие в Зале для приемов требуется чаще обычного. Так что может случиться, что мы с тобой не будем видеться по нескольку дней. Может быть, даже недель.

Я взглянула на Пазера, который кивнул, подтверждая слова жрицы.

– Но я каждое утро по-прежнему буду здесь, как и все остальные жрицы. И они смогут передавать тебе мои указания. Мне остается только надеяться, что на вопрос о твоих успехах я буду получать удовлетворительный ответ.

– Непременно, – пообещала я, а вот Усрет, кажется, была в этом далеко не уверена.