Текст книги "Мишель плачет в супермаркете"

Мишель Заунер
Мишель плачет в супермаркете

Michelle Zauner

Crying in H Mart: A Memoir

Copyright © 2021 by Michelle Zauner

© Богданов С.М., перевод на русский язык, 2024

© Оформление. ООО «Издательство „Эксмо“», 2024

Посвящается 엄마 (маме)

Глава 1. Плач в H Mart

С тех пор как мама умерла, я всегда плачу в H Mart

HMart – сеть супермаркетов, специализирующихся на азиатской кухне. H означает han ah reum, корейскую фразу, которая примерно переводится как «одна рука, полная продуктов». В H Mart стекаются стайки детей-парашютистов[1]1
  «Дети-парашютисты» – самоназвание детей в основном азиатского происхождения, обучающихся за границей со школьного возраста, в то время как их родители остаются в родной стране. Здесь и далее – примечания переводчика, кроме отдельных случаев.


[Закрыть], чтобы найти марку лапши быстрого приготовления, напоминающую им о доме. Здесь корейские семьи покупают рисовые клецки, чтобы приготовить ттоккук (суп из говядины и рисовых клецек) – обязательное новогоднее блюдо. Это единственное место, где можно найти гигантский чан с очищенным чесноком, поскольку только здесь действительно понимают, сколько чеснока нужно для приготовления блюд, которые едят ваши соотечественники. H Mart – это свобода от узкого коридора «этнического» отдела в обычных продуктовых магазинах. Здесь бобы Goya не поставят рядом с бутылками соуса шрирача. В H Mart я чаще всего плачу у холодильников с банчанами[2]2
  Банчан – общее название различных закусок и салатов в Корее, которые подаются к основному блюду и рису.


[Закрыть], вспоминая вкус маминых маринованных в соевом соусе яиц и холодного бульона из редьки. Или в отделе замороженных продуктов, держа в руках упаковку с тестом для пельменей, думая обо всех тех часах, которые мы с мамой провели за кухонным столом, заворачивая в тонкие кружки начинку из свиного фарша с зеленым луком. Рыдаю в отделе бакалеи, задаваясь вопросом, неужели я до сих пор кореянка, если мне некому позвонить и спросить, какую марку кима[3]3
  Ким – корейское название водорослей нори. – Прим. науч. ред.


[Закрыть] мы раньше покупали?

Выросшая в Америке с белым отцом и кореянкой-матерью, я всегда полагалась на маму в том, что касается нашего корейского наследия. И хотя на самом деле она никогда не учила меня готовить (корейцы, как правило, отказываются от точного указания пропорций продуктов в рецепте и дают лишь загадочные инструкции вроде: «добавляй кунжутное масло, пока блюдо не станет на вкус как у мамы»), она однозначно воспитала у меня корейский аппетит. Это означало благоговение перед хорошей едой и предрасположенность к «заеданию» стресса. Мы были требовательны ко всему: капуста кимчи должна быть идеально кислой; самгепсаль[4]4
  Самгепсаль – жареная свиная грудинка, очень популярное корейское блюдо для барбекю.


[Закрыть] – идеально хрустящим; супы обязаны быть обжигающе горячими, иначе их просто невозможно есть. У нас не принято готовить еду на неделю – это просто немыслимо. Мы анализируем свои желания ежедневно. Если нам хотелось есть кимчи тиге[5]5
  Кимчи тиге – суп из кимчи. – Прим. науч. ред.


[Закрыть] три недели подряд, мы наслаждались блюдом до тех пор, пока не возникало новое желание. Мы питались в соответствии с сезонами и праздниками.

Когда наступала весна и погода менялась, мы выносили походную печь на улицу и жарили полоски свежей свиной грудинки. В мой день рождения ели миёккук – сытный суп из морских водорослей, богатый питательными веществами, который рекомендован есть женщинам после родов, а корейцы традиционно едят его в дни рождения, чтобы почтить своих матерей.

Именно с помощью еды мать выражала свою любовь. Какой бы критиканшей или жестокой она ни казалась, постоянно подталкивая меня оправдывать ее ожидания, – я всегда чувствовала ее привязанность, излучаемую упакованными завтраками и блюдами, которые она готовила именно так, как я любила. Я с трудом говорю по-корейски, но в H Mart мне всегда кажется, что я говорю свободно. Я глажу продукты руками и произношу вслух – дыня чамуэ, дайкон танмуджи. Набиваю свою корзину всеми возможными снеками, глянцевая упаковка которых украшена героями знакомого мультфильма. Вспоминаю то время, когда мама впервые мне показала, как складывать маленькую пластиковую карточку из пакетов Jolly Pong и использовать ее как ложку, чтобы отправлять в рот воздушный карамельный рис. Он неизбежно падал мне на рубашку и разлетался по всей машине. Я помню закуски, которые, по словам мамы, она ела в детстве, и как я пыталась представить ее в моем возрасте. Я стремилась любить все, что она делала, стать ее полным воплощением.

Горе накатывает волнами и обычно накрывает случайно. Я могу с невозмутимым видом рассказывать о том, каково было смотреть на осыпающиеся в ванну мамины волосы или о пяти неделях, проведенных в больницах, но застаньте меня в H Mart, когда мимо пробегает какой-нибудь мальчишка, сжимая в обеих руках пластиковые пакеты с пвонгтвиги[6]6
  Пвонгтвиги – хлебцы из воздушного риса. – Прим. науч. ред.


[Закрыть], и я совершенно раскисаю. Эти маленькие рисовые фрисби были моим детством, счастливым временем, когда мама была рядом. Мы хрустели этими похожими на пенопласт дисками после школы, а они растворялись на наших языках как сахар.

Я заплачу, если увижу, как на фуд-корте корейская бабушка ест лапшу с морепродуктами, складывая головы креветок и раковины мидий на крышку жестяной миски с рисом своей дочери. Ее седые волосы вьются, скулы выступают, как выпуклости персиков, татуированные брови рыжеют, поскольку краска выцветает. Интересно, как бы в свои семьдесят выглядела моя мама, с такой же завивкой, как у каждой корейской бабушки, как будто это часть эволюции нашей расы. Я представляю, как переплетены наши руки, ее маленькое тело льнет к моему, пока мы поднимаемся по эскалатору к ресторанному дворику. Мы обе во всем черном, «в нью-йоркском стиле», – говорит она. Ее образ Нью-Йорка все еще уходит корнями в эпоху «Завтрака у Тиффани». В руке у нее стеганая кожаная сумочка Chanel, о которой она всю свою жизнь мечтала, вместо фальшивых, купленных на задворках Итхэвона[7]7
  Итхэвон – одна из центральных улиц Сеула, популярное место для покупок среди иностранцев, посещающих Корею.


[Закрыть]. Ее руки и лицо слегка липкие от антивозрастных кремов, купленных в телемагазине QVC. На ней странные высокие кроссовки на танкетке, которые мне совсем не нравятся. «Мишель, в Корее такие носит каждая знаменитость». Она стряхивает ворсинки с моего пальто и неустанно меня критикует – плечи ужасно сутулятся, мне пора купить себе новые туфли, я обязательно должна начать пользоваться аргановым маслом, которое она подарила, – но мы вместе.

Если честно, я страшно зла. Я злюсь на эту старую кореянку за то, что она живет, а моя мать нет. Будто выживание этой незнакомки каким-то образом связано с моей потерей. Почему она сидит и ест острую лапшу тямпон, а моя мама – нет? Должно быть, другие люди чувствуют то же самое. Жизнь несправедлива, и иногда полезно в этом кого-то иррационально обвинить.

Порой я ощущаю свое горе как человек, оставшийся один в комнате без дверей. Каждый раз, когда вспоминаю, что мать умерла, мне кажется, что я сталкиваюсь со стеной, которую не сдвинуть с места. Выхода нет, есть только твердая поверхность, в которую я снова и снова врезаюсь, вспоминая о неизменной реальности – я никогда ее больше не увижу.

Супермаркеты H Mart обычно расположены на окраинах города и примыкают к торговым центрам с азиатскими магазинами и ресторанами, которые всегда лучше, чем те, что находятся ближе к центру. А мы ведем речь о настоящих корейских ресторанах, столы которых настолько ломятся от закусок банчан, что приходится играть в бесконечную горизонтальную дженгу[8]8
  Настольная игра «Дженга» представляет собой порядка 60 деревянных брусков, которые постоянно перекладываются.


[Закрыть] с двенадцатью крошечными тарелками жареных анчоусов, острых огурцов и маринованных закусок. Это совершенно не похоже на унылую забегаловку азиатской кухни рядом с вашей работой, где подают болгарский перец в пибимпабе[9]9
  Пибимпаб – одно из самых популярных блюд корейской кухни с обязательным наличием риса, мяса, разноцветных, не перемешанных овощей и яичницы.


[Закрыть] и окатывают ледяным презрением, если вы просите лишнюю порцию увядших ростков фасоли. Здесь все по-взрослому.

Вы сразу поймете, что идете в правильном направлении. Приближаясь к азиатским кварталам надписи на вывесках постепенно начнут превращаться в символы, которые вы либо можете прочесть, либо нет. Вот когда мои элементарные знания корейского языка подвергаются испытанию – как быстро я смогу прочесть буквы на ходу? Более шести лет каждую пятницу я посещала занятия центра изучения корейского языка «Хангыль Хаккё», и это все, чему я научилась: могу читать вывески церквей, офтальмологической клиники, банка. Еще пара кварталов, и мы у цели. Внезапно попадаешь в другую страну. Вокруг одни азиаты, разнообразные диалекты клубятся и переплетаются, как невидимые телефонные провода, единственные английские слова – это HOT POT и LIQUORS, да и те скрыты под иероглифами и графемами, а рядом с ними танцует анимешный тигр или хот-дог.

Внутри комплекса H Mart обязательно есть фуд-корт, магазин бытовой техники и аптека. Обычно встречается салон красоты, где можно купить корейскую косметику и средства по уходу за кожей с муцином улитки или маслом икры, или маску для лица, на которой написано «плацента». (Чья плацента? Непонятно…) Также там можно встретить псевдофранцузскую пекарню с некрепким кофе и множеством светящихся в темноте пирожных, на вид всегда намного лучше, чем на вкус.

Сейчас мой ближайший H Mart находится в Элкинс-Парке, городке на северо-востоке Филадельфии. По выходным я приезжаю туда пообедать, запасаюсь продуктами на неделю и, возвращаясь домой, готовлю что-нибудь на ужин из любых свежих продуктов, которые меня вдохновляют. В H Mart, что в Элкинс-Парке, два этажа. Продуктовый магазин расположен на первом этаже, а над ним – ресторанный дворик. Наверху множество ресторанчиков с большим разнообразием блюд. Один посвящен суши, другой – строго китайский. В третьем готовят корейские тиге (густые супы, которые подают в традиционных глиняных горшках тукпэги). Так ваш суп все еще будет кипеть в течение добрых десяти минут после прибытия на стол. Есть прилавок с корейской уличной едой, где подают корейский рамён (лапшу в стаканчике Шин с разбитым яйцом). Еще там есть приготовленные на пару гигантские пельмени со свининой и стеклянной лапшой, завернутые в густое, как для пирога, тесто. А еще – ттокпокки – жесткие цилиндрические рисовые клецки на один укус. Клецки варят в бульоне с рыбными палочками омук, красным перцем и кочудяном – сладко-пряным соусом, одним из трех основных соусов, используемых почти во всех корейских блюдах. И, наконец, мой личный фаворит: корейско-китайский фьюжн, где предлагают тансуюк (блестящую кисло-сладкую оранжевую свинину), суп с лапшой из морепродуктов тямпон, жареный рис и лапшу из черной фасоли чачжанмён.

Ресторанный дворик – идеальное место, где можно наблюдать за людьми, неторопливо уплетая соленый чачжанмён с толстой жареной лапшой. Я думаю о наших родственниках, которые жили в Корее, пока большинство из них не умерли, и о том, что блюда корейско-китайской кухни всегда были первым, что мы с мамой ели в Сеуле после четырнадцатичасового перелета из Америки. Через двадцать минут после того как моя тетя передавала по телефону наш заказ, звонок в квартире начинал гудеть «К Элизе»[10]10
  «К Элизе» – небольшая фортепианная пьеса Людвига ван Бетховена.


[Закрыть] в формате MIDI, и к нам заходил человек в шлеме, только что сошедший с мотоцикла, с гигантским стальным ящиком. Он открывал металлическую дверцу и доставал тарелки с лапшой и жаренной во фритюре свининой с густым соусом. Полиэтиленовая пленка сверху была вогнутой и запотевшей. Мы снимали ее, распределяли по лапше крупные черные кусочки и поливали свинину блестящим, липким, полупрозрачным оранжевым соусом. Мы сидели, скрестив ноги, на прохладном мраморном полу, причмокивая и переговариваясь друг с другом. Мои тети, мама и бабушка болтали на корейском, а я ела и слушала, не в силах их понять, время от времени отрывая маму и прося ее перевести.

Интересно, сколько людей в H Mart скучают по своим семьям. Думают о них, возвращая свои подносы из разных кафешек. Находятся здесь, чтобы чувствовать связь и почтить эту связь с помощью пищи. Кто из них не смог вернуться домой в этом году или в течение последних десяти лет? Кто, как и я, скучает по тем, кто навсегда ушел из жизни?

За одним столом я вижу группу молодых китайских студентов. Они собрались вместе, сорок пять минут тряслись в автобусе и приехали сюда, в пригород чужого города в чужой стране, чтобы съесть суп с пельменями. За другим столом три поколения корейских женщин едят три разных вида супов тиге: дочь, мать и бабушка окунают ложки в тарелки друг друга, тянутся через подносы друг к другу, касаются лица друг друга, щиплют свои банчаны палочками для еды. И ни одна из них не задумывается о концепции личного пространства.

А вот молодой белый мужчина со своей семьей. Родители хихикают, пытаясь произнести название блюд из меню. Сын объясняет, какие блюда они заказали. Может быть, он находился в Сеуле на военной службе или преподавал там английский язык. Или он – единственный в семье с заграничным паспортом. Возможно, именно в этот момент его семья решит, что пришло время путешествовать и самим открывать для себя этот мир.

Азиатский парень обольщает свою девушку, знакомя ее с новым миром вкусов и текстур. Он показывает ей, как есть муль нэнмён, холодный суп с лапшой, который становится вкуснее, если сначала добавить уксус и острую горчицу. Он рассказывает, как его родители перебрались в эту страну, и он наблюдал, как мама готовит это блюдо дома. Она не добавляет кабачки, а заменяет их редькой. К соседнему столику ковыляет старик и заказывает самгетан, суп из тушки цыпленка, фаршированный рисом и женьшенем, который, вероятно, ест здесь каждый день. Звенят колокольчики, призывая людей забрать свои заказы. За прилавками женщины в защитных масках работают не покладая рук.

Это красивое, святое место. Кафетерий, полный людей со всего мира, оказавшихся в чужой стране, каждый со своей историей. Откуда они пришли и как долго путешествовали? Почему они все здесь? Чтобы найти калган[11]11
  Калган – корень одного из трёх видов многолетних травянистых растений семейства Имбирные.


[Закрыть] в американском супермаркете и приготовить индонезийское карри, которое любит отец? Купить рисовые лепешки для церемонии чеса[12]12
  Чеса – традиционная церемония почтения памяти предков или ушедших старших родственников. – Прим. науч. ред.


[Закрыть], чтобы отметить годовщину смерти любимого человека? В дождливый день утолить жажду по ттокпокки, навеянную воспоминаниями о пьяном ночном перекусе в палатке с уличной едой в Мёндоне[13]13
  Мёндон – торговый район в Сеуле.


[Закрыть]?

Мы не заговариваем об этом. Лишь обмениваемся понимающими взглядами. Сидим здесь в тишине, обедаем. Но я знаю, что все мы здесь по одной причине. Мы все ищем частичку дома или частичку себя. Мы ищем этот вкус в еде, которую заказываем, и тех ингредиентах, что покупаем. Потом расходимся. Мы приносим добычу в комнаты общежитий или на кухни в спальных районах и воссоздаем блюдо, которое невозможно было бы приготовить без нашего путешествия. То, что мы ищем, не встречается в Trader Joe's[14]14
  Trader Joe's – популярные в США и Западной Европе сетевые заведения с «экзотической» кухней.


[Закрыть]. H Mart – это место, где ваши люди собираются под одной благоухающей крышей, полные веры в то, что обретут здесь то, чего больше нигде не найдут.

В ресторанном дворике H Mart я вновь обнаруживаю, что нахожусь в поисках первой главы истории, которую хочу рассказать о своей матери. Я сижу рядом с кореянкой и ее сыном, которые по незнанию заняли стол рядом со старым водопроводом. Парнишка послушно берет с прилавка столовые приборы для них обоих и кладет их на бумажные салфетки. Он ест жареный рис, а его мама – соллонтан, суп из говяжьих костей. Ему, должно быть, около двадцати, но мать все еще учит его правильно есть, как моя мама раньше. «Окуни лук в пасту». «Не добавляй слишком много кочудяна, иначе блюдо станет слишком соленым». «Почему ты не ешь бобы маш?» Были дни, когда это постоянное занудство страшно меня раздражало. Женщина, дай мне спокойно поесть! Но в большинстве случаев я понимала, что это – высшее проявление нежности корейской женщины, и дорожила этой любовью. И сделала бы все, чтобы ее вернуть.

Мама мальчика перекладывает кусочки говядины со своей ложки на его. Он тихий, выглядит усталым и мало с ней разговаривает. Я хочу сказать ему, как сильно скучаю по матери. И что ему следует быть добрее к своей маме, помнить, что жизнь хрупка, и она может оборваться в любой момент. Скажи ей, чтобы она сходила к врачу и убедилась, что внутри ее не растет маленькая опухоль.

В течение пяти лет я потеряла и тетю, и мать из-за рака. Так что, отправляясь в H Mart, я не просто охочусь за тремя пучками зеленого лука за доллар и каракатицами, я ищу воспоминания. Я собираю доказательства того, что корейская половина моей идентичности не умерла вместе с ними. H Mart – это мост, уводящий прочь от преследующих меня воспоминаний об облысевшей после химиотерапии головы, телах-скелетах и ведении журнала приема лекарства. Здесь все напоминает мне о том, какими они были раньше, красивыми и полными жизни, как покачивали кольцами от медовых крекеров Тянгу на всех десяти пальцах, показывая мне, как высасывать корейский виноград из кожуры и выплевывать косточки.

Глава 2. Прибереги свои слезы

Мать умерла 18 октября 2014 года, дата, которую я постоянно забываю. Я не знаю, почему так происходит, то ли потому, что не хочу об этом вспоминать, то ли фактическая дата представляется настолько незначительной на фоне всего, что нам довелось испытать. Ей было пятьдесят шесть. Мне – двадцать пять, возраст, который, согласно многолетним уверениям моей матери, будет особенным. Именно в этом возрасте мать познакомилась с моим отцом. В том же году они поженились, она покинула родную страну, мать и двух сестер и вступила в ключевую фазу своей взрослой жизни. Она создала семью, ставшую целью ее существования. Я надеялась, что в мои двадцать пять все наконец встанет на свои места. Но именно в этом году ее жизнь оборвалась, а моя изменилась.

Иногда меня гложет чувство вины из-за того, что я не помню, когда это произошло. Каждую осень я вынуждена пересматривать фотографии ее надгробия, сделанные специально, чтобы не забывать выгравированную дату, наполовину скрытую пестрыми букетами, оставленными мной за последние пять лет. Или я ищу в интернете ее некролог, который так и не озаботилась написать, чтобы подготовиться почувствовать то, что должна испытывать.

Мой отец помешан на датах. Какие-то внутренние часы безотказно жужжат у него в голове перед каждым днем рождения, днем смерти, юбилеем и праздником. Его душа интуитивно мрачнеет за неделю до предстоящего события, и не успеешь оглянуться, как он закидывает меня сообщениями в соцсетях о том, что жизнь несправедлива, и что я никогда не пойму, каково это – потерять лучшего друга. Затем он снова возвращается к езде на своем мотоцикле по Пхукету, куда перебрался через год после смерти моей матери, заполняя пустоту теплыми пляжами, уличными морепродуктами и молодыми девушками, неспособными выговорить слово «проблема».

Чего я, кажется, никогда не забуду, так это то, что ела моя мать. Она была женщиной многих «обычаев». Политый расплавленным сыром ржаной хлеб и жареный стейк, которыми мы лакомились в кафе Terrace после дня, проведенного за покупками. Несладкий чай со льдом с половиной пакетика подсластителя Splenda, который, согласно ее заверениям, она никогда не использовала ни для чего другого. Минестроне[15]15
  Минестроне – блюдо итальянской кухни, легкий суп из сезонных овощей, иногда с добавлением макарон или риса.


[Закрыть] в сети итальянских ресторанов Olive Garden из-за недостаточного знания английского языка она заказывала «„с пылу с жару“», а не «обжигающе горячим» с дополнительным бульоном. В особых случаях в рыбном ресторане Jake's в Портленде она лакомилась полдюжиной устриц в половинках раковин с соусом champagne mignonette[16]16
  Сhampagne mignonette – соус для устриц на основе шампанского.


[Закрыть] и французским луковым супом «с пылу с жару». Возможно, она была единственным человеком на свете, который всерьез просил картошку фри «с пылу с жару» в автокафе «Макдоналдс». Мама ела тямпон, острый суп из морепродуктов с лапшой и дополнительными овощами в Cafe Seoul, которое всегда называла Seoul Cafe, используя синтаксис своего родного языка. Зимой она любила жареные каштаны, хотя от них ее всегда ужасно пучило. Ей нравился соленый арахис со светлым пивом. Почти каждый день она выпивала два бокала шардоне, но если в ход шел третий, то ей становилось плохо. Она ела пиццу с острым маринованным перцем. В мексиканских ресторанах просила мелко нарезанный перец халапеньо. Соусы она всегда заказывала отдельно. Она ненавидела кинзу, авокадо и сладкий перец. У нее была аллергия на сельдерей. Она редко ела сладкое, за исключением пинты клубничного мороженого Häagen-Dazs, пакета мандариновых драже, одного или двух шоколадных трюфелей See's на Рождество и чизкейка с черникой в день своего рождения. Она предпочитала все соленое. Мама редко перекусывала и завтракала.

Я отчетливо все это помню, потому что именно так любила моя мать. Она не предлагала ложь во спасение и не твердила заученные аффирмации, но остро подмечала то, что приносит вам радость, и упаковывала это вам с собой, чтобы вы находили утешение и ощущали заботу, даже этого и не осознавая. Она помнила, что вы любите суп с дополнительным бульоном, чувствительны к специям, ненавидите помидоры, не едите морепродукты, обожаете вкусно поесть. Она всегда наблюдала за тем, какой банчан вы опустошили первым, с тем чтобы в следующий раз, когда вы окажетесь за столом, подать этой закуски двойную порцию с горкой, а также не забыть и о различных других ваших предпочтениях, делающих вас – вами.

В 1983 году мой отец прилетел в Южную Корею, отозвавшись на объявление в газете The Philadelphia Inquirer, которое гласило просто: «Работа за границей». Как оказалось, они предлагали программу обучения в Сеуле продажам подержанных автомобилей американским военным. Компания забронировала ему номер в гостинице Найджа, достопримечательности района Йонсан, где моя мать работала на стойке регистрации. Предположительно она была первой кореянкой, которую он в своей жизни увидел.

Они встречались три месяца, а когда программа обучения закончилась, отец предложил моей маме выйти за него замуж. В середине 80-х годов они вдвоем исколесили три страны, живя в Мисаве[17]17
  В Мисаве, Япония, размещены три военные базы США.


[Закрыть], Гейдельберге (Германия) и снова в Сеуле, где я родилась. Год спустя старший брат моего отца Рон предложил ему должность в своей компании по перевозке грузов. Эта работа обеспечила стабильность и положила конец межконтинентальному переселению моей семьи, которое происходило раз в два года. Мы иммигрировали, когда мне исполнился всего год.

Обосновались мы в Юджине, штат Орегон, небольшом студенческом городке на Тихоокеанском Северо-Западе[18]18
  Тихоокеанский Северо-Запад – географический регион в северо-западной части Северной Америки. Западная граница региона – северо-восточная часть Тихого океана, восточная граница (частично) – Скалистые горы.


[Закрыть]. Город расположен недалеко от истока реки Уилламетт, которая простирается на 240 километров, беря свое начало к северу от гор Калапуя и впадая в реку Колумбия. Прокладывая свой путь между Каскадными горами (на востоке) и Береговым хребтом (на западе), река образует плодородную долину. Именно этот регион десятки тысяч лет назад подвергся одним из наиболее катастрофических наводнений ледникового периода. Они зарождались к юго-западу от озера Миссула и проносились по современным штатам Вашингтон и Орегон, принося с собой плодородную землю и вулканические горные породы, скрепившие слои почвы, которая прекрасно подходит для самых разных видов сельского хозяйства.

Сам город утопает в зелени, прижимаясь к берегам реки и раскинувшись среди скалистых холмов и сосновых лесов Центрального Орегона. Межсезонье здесь мягкое, с моросящими дождями и серым небом большую часть года, но сменяется пышным, ничем не омрачаемым летом. Дождь идет непрестанно, и все же я никогда не видела ни одного орегонца, который бы носил с собой зонт.

Жители Юджина гордятся изобилием своего края и с увлечением включали в свой рацион местные, сезонные и органические ингредиенты задолго до того как это снова стало модным. Рыболовы ловят в пресных водах дикую чавычу весной и стальноголового лосося летом, а круглый год в устьях рек в больших количествах добывается сладкий краб дангенесс. Местные фермеры каждую субботу собираются в центре города, чтобы продать домашние органические продукты, а также мед, грибы и дикие ягоды. Здесь проживают хиппи, протестующие против сети магазинов Whole Foods в пользу местных кооперативов. Они носят биркенштоки на босу ногу, плетут повязки на голову для продажи на открытых рынках и делают собственную ореховую пасту. Их мужчин зовут Трава и Река, а женщин – Чаща и Аврора.

Когда мне исполнилось десять, мы переехали за город. От центра до нашего дома в лесу пролегал путь в целых одиннадцать километров мимо ферм по выращиванию рождественских елок и пешеходных троп парка Спенсер-Бьютт. Наше новое жилище располагалось почти на двух гектарах земли, где бродили стаи диких индюков, собиравших насекомых в траве, и мой отец при желании мог управлять своей косилкой голышом под защитой тысяч сосен пондерозы, без соседей на многие километры вокруг. Позади дома мать выращивала рододендроны и ухаживала за лужайкой. Дальше поляна уступала место пологим холмам из красной глины, покрытым жесткой травой. Там был искусственный пруд, наполненный мутной водой и выстланный мягким илом, в нем обитали саламандры и лягушки, за которыми было весело гоняться, ловить, а потом выпускать. На участке обильно произрастала дикая ежевика, и в начале лета, во время сезона пожаров, отец брался за нее с большой парой садовых ножниц и расчищал новые тропинки между деревьями, чтобы сформировать круг, по которому мог легко проехать на своем мотоцикле для бездорожья. Раз в месяц он поджигал собранные кучи веток, позволяя мне выливать на них жидкость из зажигалок, и мы восхищались проделанной им работой, когда вспыхивали двухметровые костры.

Мне нравился наш новый дом, но вскоре такая уединенная жизнь начала меня тяготить. Я была лишена компании соседских детей для совместных игр, и в пределах велосипедной досягаемости не было ни магазинов, ни парков. Я чувствовала себя беспомощной и одинокой, единственным ребенком, которому не с кем поговорить или обратиться с просьбой, кроме матери.

Оставшись с ней наедине в лесу, я была ошеломлена тем, сколько времени и внимания она мне уделяла. А ее преданность, как я узнала, может являться как благодатной привилегией, так и оборачиваться удушающими последствиями. Мать была устроительницей дома. Создание дома было целью ее существования с тех пор как я родилась, и, хотя она была внимательной и заботливой, ее не назовешь нежной. Она не была той, кого бы я назвала «мама-мамочка», поэтому я завидовала большинству своих друзей. Мама-мамочка – это та, кто интересуется всем, что говорит ее ребенок, даже если на самом деле ей глубоко на это наплевать; тащит ребенка к врачу, как только он пожалуется на малейшее недомогание; говорит ребенку: «Они просто завидуют», если кто-то его высмеивает, или: «Ты всегда для меня прекрасна», даже если это не так, или «Прелестно!», когда ты даришь ей кусок дерьма на Рождество.

Но каждый раз, когда мне было больно, мама начинала кричать. Не сочувствуя мне, а злясь на меня. Это не укладывалось в моей голове. Если получали травмы мои друзья, их матери тут же уводили их и говорили, что все будет хорошо, или сразу же отправлялись к врачу. Белые люди всегда отводили детей к врачу. Но если поранилась я, мама приходила в ярость, будто я злонамеренно повредила ее имущество. Однажды, когда я полезла на дерево во дворе, выемка, на которую я опиралась, выскользнула из-под моей ноги. Полметра я сползала вниз, обнимая дерево, сдиравшее грубой корой кожу моего голого живота. Попытавшись найти опору для ног, я упала с двухметровой высоты на лодыжку. Я предстала перед ней в слезах, с вывихнутой лодыжкой, в разорванной рубашке, с расцарапанным и окровавленным животом. Но мать не взяла меня на руки и не отвезла к медицинскому работнику. Вместо этого она налетела на меня, как разъяренная тигрица.

«СКОЛЬКО РАЗ МАМА ТЕБЕ ГОВОРИЛА – ПЕРЕСТАНЬ ЗАЛЕЗАТЬ НА ЭТО ДЕРЕВО?!»

«Ой, омма[19]19
  Омма – «мама» по-корейски. – Прим. науч. ред.


[Закрыть], кажется, я подвернула лодыжку! – плакала я. – Думаю, мне надо в больницу!»

Она нависала над моим скрюченным телом, безжалостно визжа, пока я корчилась среди сухих листьев. Готова поклясться, что она пару раз пнула меня ногой.

«Мама, я истекаю кровью! Пожалуйста, не кричи на меня!»

«ЭТОТ ШРАМ ОСТАНЕТСЯ У ТЕБЯ НАВСЕГДА! AY-CHAM WHEN-IL-EEYA?!»

«Прости меня, ладно? Ну прости!»

Я рассыпалась в извинениях, драматично рыдая. Слезы лились градом, перемежаясь протяжными воплями. Я ползла до дома на локтях, опираясь на сухие листья и холодную землю и с трудом волоча за собой обмякшую ногу.

«Айго[20]20
  Айго – возглас, причитание. Выражение радости, сожаления, злости. – Прим. науч. ред.


[Закрыть], двэссо! Все, хватит!»

Ее любовь была жестче жестокости из милосердия. Она обладала брутальной, индустриальной силой. Жилистая любовь, никогда ни на дюйм не уступавшая слабости. Эта любовь на десять шагов вперед видела, что для меня лучше, и не заботилась о том, будет ли мне при этом чертовски больно. Мою травму мать ощущала так же глубоко, будто это ее собственное несчастье. Она была виновата лишь в том, что слишком сильно за меня переживала. Я понимаю это лишь сейчас, задним числом. Никто в этом мире никогда не любил меня так истово, как мать, и она никогда не позволяла мне об этом забыть.

«Хватит реветь! Прибереги свои слезы до того момента, когда твоя мать умрет».

Это была обычная поговорка в моем доме. Вместо английских идиом, которые мать никогда не учила, она придумала несколько собственных. «Мама – единственная, кто скажет тебе правду, потому что мама – единственная, кто по-настоящему тебя любит». Некоторые из самых ранних воспоминаний, которые я могу припомнить, связаны с тем, как мать наставляла меня всегда «сохранять десять процентов себя». Она имела в виду, что, независимо от того, как сильно в своем представлении вы любите другого человека, или уверены, что он любит вас, никогда не отдавайте всего себя. Всегда сберегайте 10 процентов, чтобы было на что опереться. «Даже от папы я утаиваю», – добавляла она.

Мать всегда старалась сделать меня самой совершенной версией себя. В младенчестве она щипала меня за нос, поскольку боялась, что он слишком плоский. В начальных классах беспокоилась о том, что я слишком маленького роста, поэтому каждое утро перед школой она инструктировала меня взяться за прутья спинки кровати и тянула за ноги, пытаясь сделать их длиннее. Если я хмурилась или слишком широко улыбалась, она проводила по моему лбу пальцами и приказывала «перестать делать морщины». А увидев, что я хожу сгорбившись, просовывала мне ладонь между лопаток и командовала: «Окке пхиго! Распрями плечи!»

Она была одержима внешностью и часами смотрела телемагазин косметики QVC. Она заказывала по телефону очищающие лосьоны, специальные зубные пасты и баночки со скрабами с икорным маслом, сыворотками, увлажняющими средствами, тониками и антивозрастными кремами. Она верила в продукты QVC с рвением конспиролога. Если бы вы поставили под сомнение легитимность продукта, она бы с яростью встала на его защиту. Мама была искренне убеждена, что зубная паста Supersmile делает зубы на пять тонов светлее, а набор из трех предметов по уходу за кожей Beautiful Complexion от Dr. Denese стирает с лица добрый десяток лет. Ее полочка в ванной представляла собой остров, полный стеклянных горшочков и тонированных баночек, содержимое которых она наносила на лицо и тело, а затем промокала, растирала, похлопывала и разглаживала, неукоснительно следуя десятиэтапному режиму ухода за кожей, включавшему в себя микротоковую палочку для удаления морщин электрическим током. Каждый вечер из холла доносились хлопки ее ладоней по щекам и гул пульсирующего электричества, якобы сужающего ее поры, пока она водила прибором по лицу, а затем наносила слой за слоем свои многочисленные кремы.