Текст книги "Борджиа"

XII. Рафаэль Санцио

Теперь мы поведем читателей в большой и красивый дом, расположенный на склоне одного из римских холмов – Пинчо. На втором этаже находилась обширная комната, куда через огромный оконный проем, выходивший на балкон, потоком вливался свет. Это было ателье Рафаэля Санцио.

С помощью молодого человека примерно того же возраста художник принялся снимать полотна, которые украшали стены ателье. По мере того как картины покидали свои места, молодые люди цепляли их на веревку и спускали с балкона на тачку, поставленную возле порога, а там уж работник расставлял их по порядку. Это напоминало поспешное переселение, если не сказать – бегство.

Молодые люди, не переставая, разговаривали между собой.

– Итак, – сказал друг Рафаэля, – на этот раз я тебя собираю во Флоренцию?

– Да, мой дорогой Макиавелли, во Флоренцию… Там я надеюсь найти помощь и поддержку благодаря влиянию моего обожаемого учителя Перуджино.

– Через пятнадцать дней, самое позднее, все твои сокровища будут во Флоренции. Верь мне, Санцио.

– Спасибо, Макиавелли. Я знал, что могу рассчитывать на твою дружбу. Но почему ты, вместо того чтобы посылать мне мои картины, сам не привезешь их? Поедем вместе, Макиавелли… Рим – мертвый город. А вот Флоренция, напротив, – это мозг Италии.

Макиавелли кивнул головой.

– Да, – сказал он. – Я, как и ты, люблю Флоренцию… И когда-нибудь именно туда я поеду, чтобы привести в порядок мои записи и написать книгу, о которой я мечтаю… Но только здесь я найду материал для нее, какого нигде больше нет.

– Что ты этим хочешь сказать?

– Лучшей модели для моей книги, чем Борджиа, не найти… Какой роскошный преступник! Разве можно мечтать о более совершенном воплощении жестокости, хитрости и насилия? Что за великолепный экземпляр деспота, который пробудит в народе ненависть к деспотизму… Ах, как счастлив, что я отказался от попытки заколоть его кинжалом!

Макиавелли внезапно умолк. Потом он провел по своему лбу горячей рукой и неожиданно обратился к наблюдавшему за ним Рафаэлю:

– Прости меня, дружище, я позволил себе увлечься мечтами, тогда как тебя подстерегает серьезная опасность… Но о чем ты думаешь?

– О Розите, – тихо сказал вдруг опечалившийся художник.

– Ах, эта твоя Форнарина! – продолжил Макиавелли. – Кстати, ты должен сообщить мне причину столь быстрого отъезда… Да что там говорить?.. Бегства!

– Макиавелли! Дорога каждая минута… Однажды, когда ты приедешь к нам во Флоренцию или в Урбино, ты все узнаешь… Сегодня я тебе скажу только одно: Розите грозит страшная опасность… То, что вчера мне рассказала Мага из Гетто, меня поразило… Завтра на рассвете Форнарина и я будем далеко от Рима, на пути во Флоренцию… Но еще до отъезда будет освящен наш союз.

– И венчание будет?

– Ночью, в маленькой церквушке Ангелов, у входа в Гетто… Именно там Мага когда-то нашла мою бедную Форгарину…

– В котором часу?

– Во время первой ночной мессы… В два часа… Сразу же после церемонии мы покинем Рим пешком и доберемся до почтовой кареты в том месте, где ты мне укажешь.

– Будь спокоен… Всё будет готово… Прочная повозка, быстрые лошади… Я об этом позабочусь… Кстати, у меня в загашнике есть пятьдесят дукатов… Дать их тебе?

– Нет, я богат… Я получил у папского казначея деньги за мою «Мадонну с креслом». Перемещение картин было завершено.

Друзья спустились вниз и распрощались до церемонии в церкви Ангелов, где Макиавелли предстояло быть свидетелем Форнарины…

Рафаэль вошел в церковь Ангелов. Художник поискал глазами священника и, не увидев его, направился в ризницу, как вдруг он заметил монаха в надвинутом на глаза капюшоне, вышедшего оттуда и пересекшего неф. Рафаэль остановил его.

– Отец мой, – сказал он монаху, – не могли бы вы сказать мне, на месте ли здешний викарий?

Монах бросил беглый взгляд на юношу и удивленно вскинул руки. Но изумление быстро прошло.

– Здешний досточтимый священник болен… Я его замещаю… Вы нуждаетесь в помощи нашей Святой Церкви?

– Отче, – повторил художник после недолгого колебания, – речь пойдет о венчании…

– Хорошо, сын мой… Итак?

– Свадьба… без роскоши… без излишнего шума… Таков каприз … невесты… И она хочет, чтобы … венчание совершилось ночью.

– А жених – вы?

– Да, преподобный отец.

– А невеста?.. Кто она?

– Имена вы узнаете в надлежащий момент.

– Хорошо, сын мой… И вы желаете, чтобы венчание совершилось нынешней ночью?.. Может быть, вы хотите, чтобы церемония была тайной? Можете довериться мне, сын мой…

– Да, любезный отче… Надо, чтобы заключение этого союза произошло в тайне…

– Мы служим мессу в час ночи, другую … в два часа…

– Двухчасовая мне подходит.

– Очень хорошо… Когда же?

– Да сегодня ночью, отче! Что-нибудь этому может воспрепятствовать?

– Нет, ничто. Будьте здесь нынешней ночью в два часа с невестой и свидетелями… И я соединю ваши сердца.

Рафаэль поблагодарил монаха и вышел. Что же до преподобного отца, то он подождал, пока молодой человек не исчез из вида, и направился в ризницу. Там старый священник приводил в порядок церковную утварь.

– Фра Доменико, – сказал монах, – вы можете возвращаться к себе.

Священник удивленно посмотрел на его преподобие, а тот продолжил:

– …потому что вы больны.

– Я болен, дон Гарконио?

– Да! До завтрашнего утра! Вы меня слышите? – властно распоряжался монах.

Священник смиренно поклонился.

– Пусть будет по-вашему, дон Гарконио!

– Утром вы сможете явиться в церковь. А до этого – послушайтесь меня и оставайтесь в постели.

Священник вздохнул, отдал монаху ключ от церкви и удалился. Монах в свою очередь покинул церквушку, закрыв ее дверь на ключ, и поспешил в Ватикан…

– Час по полуночи… Жители города, спите спокойно!.. – прокричал ночной стражник у ворот Гетто, не входя в них.

В мрачной комнатушке Маги Рафаэль Санцио и Розита, малышка Форнарина, его невеста, только что простились со старой колдуньей. Спокойная и почти безразличная на вид, Мага ласками утешала рыдавшую Форнарину.

– Мама, – попросила девушка, – пойдемте с нами.

– Мне надо остаться, – твердым голосом ответила колдунья. – Позже я к вам приеду… Может быть! Но пока что у меня есть еще неоконченные дела в этом городе.

– Поступайте, как вам нравится, Мага, – взволнованно сказал Рафаэль.

– Мама! Как же я буду жить вдали от вас? – не унималась Форнарина.

– Идите, дети!… Время…

– Еще только одно слово! – сказал Рафаэль. – Не забудьте, что вы обещали назвать врагов, которые угрожают Розите, а также … имя ее отца!

– Вы это узнаете… когда придет время… А пока – бегите из Рима как можно скорее.

– Почтовая карета ждет нас… Через пару дней мы будем во Флоренции.

– Тогда и я вздохну свободнее… Идите… Время…

Мага прижала Розиту к своей груди, потом вся в слезах, но решительным шагом вышла в соседнюю комнату – ту, в которой жила Форнарина.

Оставшись одна, Мага, по привычке, скорчилась, положив голову на колени: невыразимая боль исказила ее черты.

Рафаэль и Розита быстро преодолели расстояние, отделявшее их от церкви Ангелов. Было уже два часа, когда они ее достигли. В глубине нефа двумя восковыми свечками была слабо освещена боковая капелла. Возле нее уже ждали молодые люди, друзья Макиавелли и Санцио. Из-за алтарного помещения вышел священник в сопровождении мальчика-хориста.

Началась служба. Жених и невеста обменялись кольцами. Когда обряд совершился, Макиавелли подошел к Рафаэлю:

– Карета ждет у Флорентийских ворот, за городской стеной… Я пойду вперед, чтобы открыть ворота… Поторопись…

Молодой человек исчез. Санцио и Розита вышли из церкви. Трое других свидетелей приблизились, поздравили новобрачных и поспешно удалились… Рафаэль и Форнарина остались одни. Быстрым шагом они направились к Флорентийским воротам, углубившись в узкую кривую улочку. Внезапно вокруг них закружились какие-то тени; полтора десятка человек окружили новобрачных. Санцио выхватил шпагу. Розита пронзительно закричала.

Не говоря ни слова, сохраняя силы для схватки, Рафаэль обнял свою молодую жену одной рукой, в другой сверкнул клинок, и художник бросился на группку разбойников, вставших перед ним. Но он не сделал и двух шагов, как пошатнулся и рухнул на мостовую: сильнейший удар поразил его в голову… Молодой супруг услышал теряющийся вдали крик отчаяния… И почти в тот же момент он потерял сознание.

Когда Рафаэль пришел в себя, была еще ночь.

– Розита! – позвал он тревожно.

В темноте он пошарил по мостовой вокруг себя. Но со всех сторон его окружала пустая мостовая. Ужас, охвативший художника, придал ему силы. Он смог приподняться, встал на колени и осмотрелся блуждающим взглядом.

– Розита! – еще раз позвал он.

Но никто ему не ответил, и никого он не увидел.

И тогда он осознал ужасную правду. Розиту похитили!..

Санцио не стал кричать, не стал жаловаться неизвестно кому. У него осталась только одна надежда: предупредить Магу!

Все еще не пришедший в себя после удара эфесом шпаги по голове, Рафэль, качаясь, побрел по дороге в Гетто, к лачуге чародейки. Он вошел к Маге, тяжело дыша. В углу догорал факел… При его свете Рафаэль увидел раскрытый сундук, перевернутые ящики.

– Мага! Мага! – тревожно позвал он.

Он вошел в комнату Розиты, где могла находиться колдунья, и с губ его сорвались горестное восклицание и сразу же за тем – громкое проклятие. Комната была пуста!.. Мага исчезла.

XIII. Аппиева дорога

В ту же самую ночь, когда совершался тайный брак Рафаэля Санцио и Форнарины, шевалье де Рагастен покинул гостиницу «Доброго Януса», в которой он все еще жил. После стычки, в которой шевалье чуть не разорвала толпа, посчитавшая его убийцей герцога Гандийского, Чезаре Борджиа предложил ему покой в замке Святого Ангела. Но Рагастен отказался: то ли бравируя опасностью, то ли желая сохранить определенную свободу действий.

– Монсиньор, – сказал он, – я задохнусь в прекрасной клетке, которую вы мне предлагаете… В какой-то мере я остаюсь ночным бродягой, каким был в юности.

Чезаре не настаивал; он удовлетворился тем, что восхитился беспечностью шевалье, как раньше восхищался его неустрашимости перед возмущенной толпой. Шевалье медленно брел по темным, тихим, пустынным улицам и наконец оказался у начала Аппиевой дороги.

– Она мне сказала: двадцать третья могила слева. Ну а пароль? Я должен произнести анаграмму слова «Рома». Пусть это будет добрым предзнаменованием.

И он пошел по древней дороге, считая постройки, которые то жались одна к другой, то разделялись пустыми пространствами, заросшими тамариском и мастиковыми деревьями. Он вспоминал: вот уже в третий раз он встречает эту странную девушку, судьба которой остается для него загадочной, эту Примаверу, к которой теперь привязаны все его мысли. Сердце его сильно билось, когда он дошел до двадцать третьей гробницы. Он обошел сооружение, но никого не увидел.

«Видимо, я пришел слишком рано или … слишком поздно?» – подумал он.

И в это самое мгновение, совсем рядом с ним, из чащи кустов, послышался голос:

– Roma![13]13
  Рим (итал.).


[Закрыть]

– Amor![14]14
  Любовь (итал.).


[Закрыть] – ответил шевалье.

После этого из кустов появился мужчина. Не говоря ни слова, он толкнул маленькую бронзовую дверь, служившую входом в гробницу, и отступил, пропуская Рагастена. Шевалье вошел во внутрь и оказался в некоем подобии узкой кельи, слабо освещенной светильником. Пол был устлан широкими плитами. Одна из них была снята и поставлена ребром к стене. Под нею виднелась черная дыра.

Рагастен наклонился над этой дырой и увидел лестницу из качающихся камней, уходившую в глубины земли. Он стал спускаться по ней. У подножия лестницы начиналась галерея, в глубине которой он заметил слабый свет. К этому светлому островку он и направился. Галерея привела его в довольно обширный зал, от которого исходили многочисленные узкие проходы, похожие на тот, которым Рагастен только что прошел.

– Катакомбы! – догадался он.

Рагастен повел глазами вокруг себя. Он находился в круглом зале. Вокруг стен удобно расположились обычные скамьи; их было двадцать штук. На каждой из этих скамей сидел мужчина. Один из этих мужчин жестом указал Рагастену на свободное место. Шевалье занял это место и стал ждать.

Большинство мужчин были молоды. Их лица относились к итальянскому типу красоты, одновременно строгому и нежному. Одна и та же серьезность придавала этим лицам общий характер решительности и непоколебимой воли.

– Черт возьми! Вот это люди!.. Если всё это заговорщики, мне жалко того, или тех, против кого они объединились… Но против кого они замышляют?.. А «она»?.. Где же она?.. Какую роль играет она в той чудовищной драме, которую я считываю с этих лиц?.. Какую роль она предназначила мне?

В этот момент из галереи, по которой прошел Рагастен, послышался шорох платья, легкие шаги. Все головы повернулись в ту сторону.

Почти все лица выражали нетерпение. Но трое или четверо из них проявили чувства, которые инстинкт шевалье не мог оценить иначе, чем любовь…

У входа в зал появилась женщина. Рагастен сразу узнал ее: это была Примавера! Лицо ее было скрыто под густой черной вуалью, да и одета она была в черное.

При виде этих знаков свежего траура удивленный шепоток пробежал среди собравшихся. Мужчины поднялись и окружили девушку, которая стояла, опираясь о стену, охваченная горем, которое она больше не в силах была сдерживать. Один из заговорщиков, князь Манфреди, седобородый старик, приблизился к девушке и взял ее за руку.

– Беатриче, – спросил он, – что означает это траурное одеяние? Скажите … какая катастрофа…

Тогда Примавера подняла вуаль:

– Моя мать умерла!

– Умерла?.. Графиня Альма?

– Убита!.. Отравлена!.. Вам этого достаточно?.. Ограбленные синьоры, лишенные владений князья, бароны и графы, надо ли допускать новых злодеяний?.. Это всё та же неустающая рука, пресыщенная убийствами… Это всё тот же человек… Всё тот же тиран, замышляющий убийства: понтифик!.. И всё тот же человек, тот же хищник, наносящий намеченной жертве смертельные удары… Его сын… Чезаре Борджиа!

– Чезаре Борджиа! – тихо повторил побледневший шевалье де Рагастен. – Чезаре! Мой покровитель!..

При имени Чезаре трепет пробежал среди заговорщиков. Никто не издал ни звука. Но чувство непримиримой ненависти читалось на всех лицах.

– Беатриче! – заговорил князь Манфреди… – Дочь моя!… Позвольте мне так называть вас, потому что вашего отца нет на том месте, какое он должен бы занимать… Дитя мое, напрасно я подыскиваю слова, которые могли бы утешить вашу боль… Это – страшное несчастье, дитя мое. Но если хоть что-то в этом мире может вас утешить, так это уверенность в близкой и неудержимой мести… Наши друзья, да и все присутствующие на этой последней встрече, которую вы назначили, приносят добрые вести. Римляне возмутились. Флоренция обеспокоена могуществом рода Борджиа… Болонья и Пьомбино готовы восстать… Форли, Пезаро, Имола, Римини поднимают людей. Достаточно искры, чтобы разгорелся пожар…

Беатриче вытерла слезы. По лицу ее самопроизвольно распространилась маска неустрашимой энергии.

– Синьоры, – начала она, – горе, признаки которого вы видели, не сломило моей отваги. Как бы ни был жесток поразивший меня удар, он нисколько не увеличил мою ненависть, ни в чем не убавил мою решительность… Раньше Монтефорте выстояло перед Чезаре… На этот раз Монтефорте пошлет сигнал к освобождению… Мне известно, что Чезаре готовится к походу на твердыню графов Альма, последний оплот наших свобод. А следовательно, синьоры, именно в Монтефорте мы должны собрать наши силы. Я жду вас там…

– В Монтефорте!

Этот крик, или скорее короткий клич, вырвался у каждого из присутствующих.

– Нам надо разделиться, – продолжила Беатриче. – Но прежде я должна представить вам нового нашего сотоварища.

Взгляды собравшихся с любопытством и симпатией обратились к Рагастену. Примавера взяла шевалье за руку.

– Синьоры, – сказала она, – представляю вам шевалье де Рагастена, человека с благородным сердцем, отлично владеющего шпагой.

Одобрительный шепоток прошелестел по залу. Князь Манфреди протянул свою руку Рагастену:

– Шевалье, добро пожаловать к нам.

Но Рагастен, ко всеобщему удивлению, не принял протянутой руки. Он опустил голову. Грустное выражение появилось на его лице, обычно таком беззаботном.

В подземелье наступило молчание, исполненное угрозы и недоверия. Примавера отступила на пару шагов. Она побледнела и вопрошающе взглянула своими печальными глазами на шевалье.

А тот поднял голову, обвел взглядом собравшихся, затем остановил его на Примавере.

– Синьора, – сказал он, – и вы, господа, произошло ужасное недоразумение… Мне не пристало скрывать правду. Каковы бы ни были последствия моей откровенности, я должен вам сказать, что со времени своего прибытия в Рим принадлежу к сторонникам монсиньора Чезаре Борджиа.

– Измена! – закричал князь Манфреди, и в призрачном свете факелов сверкнули кинжалы.

– Нет, синьор, совсем не измена! – ответил в полной тишине Рагастен. – Недоразумение, в котором моей вины нет! В других обстоятельствах, синьор, вы заплатили бы жизнью за слово, которое только что произнесли… Но учитывая ваш возраст, вашу тревогу, а особенно мои намерения, которые я не могу вам объяснить, я вас прощаю!

– Вы! Меня прощаете! – возмутился старик. – О, Боже! В первый раз так говорят с князем Манфреди!

– Да, синьор… И я имею право так говорить, потому что вы меня оскорбили ложным обвинением. Да будь вы королем или императором, будь вы даже суверенным понтификом, я, ничтожный, все равно стою выше вас, потому что запретил себе платить той же монетой…

С удивительной мягкостью произнес Рагастен эти слова. И было в его манере поведения и в печальном голосе столько настоящего благородства, что все собравшиеся, знатоки в понимании отваги, не могли не восхититься шевалье.

Примавера, стоя в стороне, наблюдала за этой тягостной сценой, но о чувствах, волновавших ее сердце, догадаться было невозможно.

– Объяснитесь, – резко бросил князь Манфреди.

Шевалье повернулся к Примавере.

– Синьора, – сказал он, – когда я имел счастье встретить вас, когда я встал между вами и тем монахом, мне неизвестны были ваши друзья и враги. Если я, исполняя долг, посильный каждому мужчине, который оказался бы на моем месте, подверг себя мести герцога Борджиа, то по меньшей мере я не знал об этом. Но если бы я знал, то почел бы за великую честь пострадать ради вас.

– Хорошо, синьор, – быстро прервал его князь Манфреди, – что вы не брали на себя никаких обязательств…

– Но я их взял! – прервал его Рагастен. – Я встретился с герцогом Борджиа. Он меня принял сверх всех моих ожиданий…

– Так, что вы пришли сюда?

– Клянусь, что шел сюда, не предполагая о встрече с врагами Борджиа.

Тут в разговор вмешалась Примавера.

– Синьоры, – сказала она не слишком уверенно, – госоподин шевалье де Рагастен говорит правду. Он оказался здесь вследствие недоразумения, и только я виновна в этом… Синьор, вы можете уйти. Дайте только слово, что никому не расскажете о том, что здесь видели и слышали…

Рагастен побледнел. У него было чувство, что между ним и обожаемой им женщиной ширится пропасть. Он ответил дрогнувшим голосом:

– И я вас извиняю, синьора… Вы просите, чтобы я обещал не раскрывать секреты, которые я здесь случайно услышал… Одно это означает, что вы считаете меня способным на измену, если я не свяжу себя клятвой… Хорошо, я даю слово.

Заговорщики поклонились, пораженные простотой, уверенностью и благородством, которыми отличались слова француза и его манера держаться.

Рагастен принял эту почесть с некоторой долей болезненной меланхолии. Он величественным жестом приветствовал собравшихся и уверенно зашагал по галерее, ведущей к выходу.

Примавера, оцепенев, смотрела, как он медленно уходил. И при этом ей показалось, что боль от кончины матери сильнее давит на сердце.

XIV. Душа в смятении

Поднявшись на поверхность земли, Рагастен был так бледен, что можно было посчитать его мертвецом, восставшим из могилы на Аппиевой дороге. В его жизни произошло какое-то глубокое изменение. Это были жалящее ощущение безнадежности и смутное, едва ощутимое чувство горделивой радости.

Он медленно пошел между двух рядов молчаливых гробниц, спрашивая себя и пытаясь разобраться, что же с ним происходит. И его мысли вылились в отрывистые фразы:

– Порой, когда в присутствии дамы сердце начинало биться сильнее, я признавался себе, что люблю ее… Но потом кабаки, ссоры, дуэли отодвигали от меня образ любимой женщины… И тогда я становился свободным… Я мог с радостью мчаться повсюду, куда захочется!..

Он остановился и вытер лоб тыльной стороной ладони.

– Свободен!.. И один!.. Примавера! – прошептал он.

Его рука в каком-то машинальном движении коснулась лихорадочно горящих глаз, и вдруг он почувствовал влагу на своей руке… Да!.. Рагастен плакал!..