Текст книги "Невидимые волны"

Захар ушел.

Да, нужно было Сухорукову собраться с мыслями… Но он долго не мог прийти в себя. В голове его носились беспорядочно какие-то обрывки тяжелых беспросветных дум. Долго сидел он, закрыв лицо руками, в застывшей позе человека, не могущего опомниться от того, что произошло. «Эта безобразная сцена с отцом! Эта ненависть старика, так ярко прорвавшаяся! Эта страшная его злоба! Что это такое, что это за ужас?» – спрашивал себя Василий Алексеевич. Ничего подобного он не предвидел и не ожидал.

Но минуты растерянности начали понемногу проходить. Он стал вдумываться в свое положение, в положение своей невесты, старался угадать будущее поведение отца.

«Да, ведь действительно, – думалось молодому Сухорукову, – отец способен написать такое письмо Ордынцевой… от него это станется. Отец так зол теперь, что на все способен… И он этим своим письмом смутит страшно старуху… Та замечется, испугается тех испытаний, которые грозят ее дочери, если отец лишит меня всего. И он, я теперь вижу, не остановится и перед этим шагом: он ввергнет нас в нищету… И мать Елены будет по-своему права, если начнет уговаривать дочь хотя бы отложить свадьбу, если будет спешить увезти ее в Москву и устроить ее там в институте. И как все это отразится на Елене?.. Наконец, – мелькнула вдруг предательская мысль в разгоряченной голове Василия Алексеевича, – прав ли он будет сам, если будет во что бы то ни стало настаивать на своем этом браке… Прав ли он будет, если поставит Елену в тяжелые условия, полные лишений… Да и выдержит ли она эти лишения? Ведь это он сгоряча мог закричать отцу, что Елена нищеты не боится… Но так ли это? И есть ли на свете человек, который не боялся бы ужасов бедности? И сможет ли он сам, своими силами, выбиться?.. Сам-то он что из себя представляет? Он, недоучившийся в университетском пансионе отставной офицер, прожигавший свою жизнь? Сам-то он на что способен?.. На что способен он, не научившийся серьезно никакому делу и только недавно вставший в положение управляющего имением своего отца?»

«Я был как ребенок во всем том, что совершилось, во всем том, как поступил с отцом, – думал с горечью Василий Алексеевич. – Необходимо было не раздражать его, добиться тихими просьбами его согласия на брак… Надо было все предвидеть… не действовать очертя голову… Надо было прежде всего завоевать материальное будущее для спокойствия Елены – для спокойствия той, которую я так люблю и которую не в силах теперь оберечь. И мне так страшно за нее, за то, что ей придется испытать… Что же мне делать! Что мне делать!» – повторял он в отчаянии, не находя выхода из своего положения.

Василий Алексеевич словно очнулся от тяжелого сна. Он поднял голову и увидел перед собой висевшую в углу икону, освещенную мерцающим тихим светом…

– А где же моя вера! – вдруг воскликнул он, глядя на образ. – И как же я малодушен, что забыл все то великое и чудесное, что произошло со мной так недавно там у мощей… что произошло в Огнищанской пустыни!.. Господи, прости мне слабость мою!.. Господи, подкрепи меня! – взывала душа его в порыве, его охватившем.

И Василий Алексеевич встал на молитву перед иконой. Он начал читать свои молитвы, которые уже хорошо знал… Он читал их и вновь перечитывал без конца. Наряду с этими молитвами стали в душе его проноситься образы святых друзей его – Митрофания, отца Илариона, образ его матери… И все эти видения чередовались с его горячими возгласами, вырывавшимися из глубины его сердца. – Господи, научи меня исполнять Твою волю! Да будет она во всем! – И минутами ему становилось легко на душе, и он начал верить, что путь его будет ему указан, что скоро прояснится все.

Но что поражало молодого Сухорукова, что заставляло опять мучиться его сердце – это то, что среди этих хороших минут откуда-то врывались в поле его сознания разъедающие мысли, говорящие о том, что Елена будет им потеряна и что сам он теперь потерянный человек… И тогда, с этими набегами тревожных мыслей, он опять начинал чувствовать себя словно в отчаянии, чувствовать себя погибшим в дремучем лесу своих сомнений…

Так проходила вся эта ночь в волнах веры, молитвы и сомнений, прокрадывавшихся в его душу.

– Да что же, наконец! Ведь великое чудо у гроба Митрофания со мной было! Ведь чудеса из того мира не оставляют меня и посейчас! – вдруг воскликнул Василий Алексеевич с каким-то гневом на себя. – Ведь в минувшую ночь я только что видел мою мать во сне, и она, я начинаю вспоминать, благословила меня на брак… Да, это было!.. Она благословила меня образом Митрофания… Я теперь это ясно вспоминаю. И какой же я маловер малодушный, – укорял себя с сердцем Сухоруков. – Брак мой непременно совершится… И искушения пройдут… И я буду счастлив. Мать моя не оставит меня… Она и сейчас со мной здесь молится…

Василий Алексеевич глубоко вздохнул. Он стал опоминаться. В комнате брезжил уже свет.

– Но что это!.. Я вижу ее!!! – Сухоруков вдруг увидал мать свою недалеко от себя, стоящей тут же, в комнате… И это не был сон. То было наяву. Он ясно это сознавал.

Она стояла и со светлой улыбкой смотрела на него. Тихими шагами подошла к нему, вся какая-то воздушная, как бы не касаясь земли. Вот она ближе, ближе… Он видит прямо перед собой ее полные любви глаза… И вдруг она вся вошла в него. Да, она вся проникла в его душу… Она уже в нем, и он ее не видит, а чувствует уже в себе. «Что со мной!» – воскликнул он, пораженный.

«Это не сон, это наяву!» – пронеслось в его сознании.

И он почувствовал необыкновенное в себе спокойствие – спокойствие во всем существе своем. Сердце перестало волноваться. Уверенность счастья, которое должно наступить, разлилась в нем. «Не бойся, сын мой! Все испытания пройдут», – говорил ему тихий голос, и он узнал этот дорогой ему голос – это был голос его матери.

Но вот голос умолк… Василий Алексеевич оглянулся вокруг себя. Земная жизнь, жизнь земных впечатлений, начала входить в свои права. Он увидал, что в комнате было светло. На дворе медленно падал первый снег.

В комнату вошел слуга его отца Егор:

– Барин вас сейчас к себе требуют.

– Господи, ужели чудо будет?!.. – мелькнуло в голове Василия Алексеевича.

Он побежал к отцу. Войдя к нему, он увидал отца сидящим на диване прямо против двери.

– Василий! – встретил его отец. – Я эту ночь не мог сомкнуть глаз… Ты сводишь меня с ума!.. Я не знаю, что это… какие силы помогают тебе, но ты переломил меня! Я не хочу тебя терять. Иди, Василий, женись на Ордынцевой… Я благословляю тебя на этот брак. Но слушай, сын! – сказал старик, вставая с дивана, чуть не крича на молодого Сухорукова. – Женись скорее!.. Устрой сейчас же свою свадьбу. Устрой ее в нашей церкви, в Горках… где хочешь… Только спеши с твоей этой женитьбой. Пройдет время, и я за себя не ручаюсь, я опять передумаю… опять начну все рвать. Поезжай к невесте, уговори ее сейчас же ехать с тобой в церковь, уговори на это ее мать.

Василий кинулся к отцу… «Силы из мира невидимого спасли меня, – пронеслось в его голове, – это они сломили волю отца!»

В скором времени свадьба Василия Алексеевича состоялась в Горках. Молодые после свадьбы устроились в Образцовке. Когда они приехали на поклон к Алексею Петровичу, он встретил их радушно; он обласкал невестку. Началась семейная жизнь молодого Сухорукова.

ЭПИЛОГ

Женитьбой Василия Алексеевича Сухорукова на девице Ордынцевой мы заключаем нашу повесть. Повесть эта, как видят читатели, коснулась краткого периода жизни Василия Алексеевича, периода, когда произошел перелом в его нравственном устроении. То был период, полный различных испытаний, яркий по своим мистическим переживаниям.

Через год после женитьбы Василия Алексеевича умер его отец. Несмотря на полученное отцом наследство от брата, о чем мы говорили в нашей повести, дела, оставшиеся после смерти старика Сухорукова, оказались запутанными. Немалого труда стоило Василию Алексеевичу устроить свою материальную жизнь и осуществить планы улучшения благосостояния отраднинских крестьян. Только после многих лет упорной работы дело это наладилось.

Перелом душевной жизни Василия Алексеевича привел его от неверия к твердой христианской вере. Дальнейшая жизнь Сухорукова протекла среди семьи сравнительно спокойно. Жена его Елена Ивановна оказалась также религиозной и набожной. Оба Сухоруковы всю жизнь поддерживали связь со старцем Иларионом. Пока был жив старец, они ездили к нему и пользовались его советами и духовными руководствами. Когда старец умер, они продолжали ездить в пустынь на его могилу. Интересна та психология, которая легла в основание такой прочной связи Сухорукова со старцем. Мы лично слышали несколько раз от Василия Алексеевича, что в его душе оставили глубокий след слова старца, сказанные им незадолго до своей смерти.

Слова эти были знаменательными; они напоминают то, что некогда говорил Серафим Саровский своим ученикам. Отец Иларион сказал:

– Когда меня не будет с вами, когда на вас нападут земные скорби и сомнения, приходите ко мне на могилку… Излейте на ней свою душу… Как вы с живыми говорили, так и тут… И услышу я вас… И ваша скорбь отлетит и пройдет… И за гробом я буду молиться о вас…

Василий Алексеевич и жена его верили в эти слова старца; они ощущали, что духовная связь их с отцом Иларионом продолжалась и после его смерти.

И замечательно было в жизни Сухоруковых то, что земные скорби и сомнения ими легко преодолевались. Жизненные удары разбивались их верой и молитвами, укреплявшими их силы. Сухоруковы производили на окружающих впечатление людей счастливых и удовлетворенных.

Бог благословил Сухоруковых семейством из четырех дочерей и сына, которого они назвали Митрофаном в честь святого, чудесно исцелившего Василия Алексеевича. Когда дети Сухоруковых стали на ноги и началась их самостоятельная жизнь, Василий Алексеевич и Елена Ивановна решили уйти из мира в монастырь. Они постриглись в монашество в один и тот же день. При своем пострижении Василий Алексеевич принял имя монаха Вассиана, а Елена Ивановна – монахини Олимпиады.

Монах Вассиан умер в 80-х годах прошлого столетия. Умер он с горячей верой в будущую загробную жизнь, жизнь личную, жизнь полную ощущений христианской любви и истинного счастья, полную несказанных переживаний от созерцания к созерцанию и от постижения к постижению высших надмирных тайн…

После смерти отца Вассиана дети его нашли в его бумагах такое характерное завещание:

«Милые дети мои! И за гробом благословляю вас. Близки и дороги вы моему сердцу. Примите и усвойте себе мои последние отцовские, не говорю завещания, а просьбы. Да будет мир среди вас. В мире все счастье. Боритесь с духом гордости и тщеславия, разъединяющим людей, и помните слова Псалмопевца: не надейтесь на князи… человеческие… Помните, что вся эта человеческая слава сердца нашего насытить не может…»

И дети свято хранили завет отца и чтили его память. Считаем не лишним упомянуть, что отличительной чертой детей Сухоруковых, кроме их взаимной любви друг к другу, была их жизнерадостность. Они легко переносили выпавшую на их долю тяжесть нашей земной жизни.