Текст книги "Страна вина"

Меня охватил неимоверный страх за свое полуживое тело. В то же время оставалось только гадать, каким образом этот дьяволенок мог объявиться здесь, в таком укромном месте под землей. Дверь сама собой закрылась, и в номере повисла звенящая тишина. Чешуйчатый малец приблизился к моему телу. От него пахнуло землей, как от панголина, только что вылезшего из расщелины в скале. Что ему надо? В торчащих во все стороны вихрах налипло множество колючих шариков дурнишника. Их въедливый дух змейкой сочился в ноздри и добирался до самого мозга. Тело чихнуло, и дьяволенок бросился на пол. Потом встал и, протянув маленькую лапу, потрогал мне горло. Кинжал у него в зубах отбрасывал холодные темно-голубые отблески. Так хотелось разбудить свое тело, но никак не получалось. Я ломал голову, напрягал извилины: ну когда, где и в чем я провинился перед этим дьяволенком? Он снова протянул руку и ущипнул меня за то место, что называется шеей, будто бывалый повар курицу, перед тем как зарезать. Я ощущал эту страшную, твердую когтистую лапу, но тело даже не шелохнулось, оно лежало, издавая во сне тяжелый, сдавленный храп и не ведая, что дух смерти совсем близко. Ну все: сейчас вынет изо рта кинжал, набросится на мое храпящее тело и избавит мою пристроившуюся на потолке душу от мучений. Но как бы не так. Ощупав шею, он принялся ощупывать на теле одежду и шарить по карманам. Наткнувшись на авторучку, он снял колпачок и стал водить пером по тыльной стороне ладони, которая тоже была покрыта чешуей. Провел линию и отдернул руку, раскрыв рот и скривив лицо в жуткой гримасе то ли боли, то ли смеха. Ага, щекотки боится. Перо с гнусным скрипом продолжало царапать по чешуйкам, и я понял, что моей отличной ручке с золотым пером пришел конец. Плакала моя награда за примерную работу. Прошло целых полчаса, прежде чем закончилась эта идиотская игра. Он положил ручку на пол и стал шарить по карманам дальше. Выгреб носовой платок, пачку сигарет, электронную зажигалку, удостоверение личности, игрушечный пистолет, который выглядел как настоящий, бумажник и пару монет. От этой кучи сокровищ у него, судя по всему, даже голова пошла кругом. С детской жадностью он сгреб их между ног на полу и стал играть с каждым предметом по очереди, словно был один во всем мире. Забыв о ручке – разве это игрушка! – он, естественно, схватил пистолет и стал разглядывать. Хромированный корпус поблескивал в свете люминесцентных ламп. Точная копия оружия, какое носят на бедре американские полицейские. По форме просто красавец. Я знал, что в пластмассовом барабане еще оставалось несколько «пуль» и что при выстреле раздается оглушительный грохот. Он увлеченно осматривал игрушку, которая ему явно понравилась, и большие глаза при этом засверкали прелестным светом. А ну как сейчас нажмет на курок и обнаружит себя? Намного ли отличается рука мальчика от свежего корня лотоса? Не одурачили ли мое физическое тело? Но что-либо предпринимать было поздно: он уже нажал на курок. Бабах! Потянулся синеватый дымок, и одновременно раздался звук выстрела. Я ожидал услышать за дверью шум шагов и увидеть, как вместе с девицами в кремовом в номер врываются охранники. Что может значить выстрел в ночи? Или кого-то убили, или кто-то застрелился. Я распереживался за своего чешуйчатого визитера. Он в опасности. Не хотелось, чтобы его схватили. Честно говоря, он меня заинтриговал, и совсем не из-за чешуи. Чешуя есть и у рыб, и у змей, и у панголинов. Панголины, эти неповоротливые, немного притворные существа, особого отвращения во мне не вызывают, а вот холодных, вонючих рыб не люблю, терпеть не могу и угрюмых змей. В своих предположениях я просчитался: после выстрела все осталось по-прежнему, никто не забегал и не стал ломиться в дверь. Визитер выстрелил еще раз. Правду сказать, на этот раз выстрел прозвучал как-то невпечатляюще, слабо, потому что звукоизоляция в номере была прекрасная, да и ковер, потолок и обои хорошо поглощают звук. Чешуйчатый сидел себе безмятежно, не выказав ни капли страха: то ли глухой, то ли бесстрашный боец. Наигравшись с пистолетом, он отбросил его в сторону. Раскрыл бумажник и выгреб оттуда всё: деньги, продуктовые карточки, талоны в столовую, товарные чеки, которые я не успел сдать в бухгалтерию. Потом стал изучать зажигалку. Зажигалка щелкнула, ярко блеснул огонек. Он попробовал закурить, закашлялся и отшвырнул сигарету на ковер. Силы небесные! Ковер загорелся, и донесся запах паленой шерсти. И тут меня осенило: если мое физическое тело превратится в пепел, обращусь в дымок и я сам, исчезну вместе с ним. Ну проснись же, тело!

Как же я тебя ненавижу, дьяволенок чешуйчатый!

Да нет, не то чтобы ненавижу, просто смех разбирает, а смеяться не могу. Заметив на ковре огонь, он неторопливо встал, задрал штанину, выпростал двумя пальцами свою штуковину – явно несоразмерную телу, напряженную, но не восставшую, тоже покрытую чешуей, этакий кран высокого давления, – и направил туда, где горело. С журчанием плеснула струя. Огонь зашипел. Струя обильная, ударила сильно, два таких возгорания потушить можно. «Талант, настоящий, ети его, талантище!» – одобрительно подумал я, успокоившись и вдыхая запах мочи и гари.

Он начал стаскивать с моего тела одежду. Во что бы то ни стало вознамерился стянуть с меня пиджак. Я слышал, как он старательно пыхтит. Стащил и надел: полы доставали ему до колен. Собрал с ковра все игрушки и распихал по карманам. Что еще он задумал?

Вынув изо рта кинжал, чешуйчатый огляделся. Потом нацарапал на стене четыре крестообразных иероглифа «десять», снова взял кинжал – ивовый лист – в зубы и вразвалочку вышел из номера, размахивая слишком длинными рукавами.

Дьяволенок так волохал мое тело, что оно давно уже съехало под кровать. Но продолжало похрапывать.

2

Наставник Мо Янь!

Позвольте все же величать Вас именно так, иначе мне будет очень неудобно, очень неловко, очень не по себе.

Наставник, Вы – мой наставник в полном смысле слова, без обмана. Я понял, что Вы не только в написании романов руку набили, но и в винах великолепно разбираетесь. Возьметесь писать роман – все получается отменно, как у старухи, бинтующей ноги[84]84
  Имеется в виду распространенный в старом Китае обычай бинтовать девочкам ноги. Задержанные в росте крохотные ножки-«лотосы» считались идеалом женской красоты.


[Закрыть]. Заговорите о вине – выходит еще более толково и по делу. Найти выдающегося писателя сегодня нетрудно, отыскать выдающегося знатока вин тоже не проблема, а вот встретить человека, у которого помимо писательского таланта еще и дар выдающегося дегустатора – почти невозможно. Но Вы, наставник, как раз таким даром обладаете.

Ваш глубокий анализ вина «Люй и чун де» не только точен, но и проведен почти профессионально. В качестве основного продукта для этого вина используется гаолян и золотистая фасоль, которые должны перебродить в столетних погребах. Основной питательной средой для закваски служат ячмень, пшеничные отруби и горох, добавляется немного рисовых отрубей. После перегонки вино получается светлое и чистое, чуть зеленоватого оттенка, с изысканным вкусом. В целом его можно отнести к типу вин с густым, ярким и богатым ароматом. Привкус у него чересчур острый, поэтому при купажировании мы принимаем немало мер к тому, чтобы подавить его жгучую натуру, подобно тому как одевают уздечку на дикого жеребца, но особыми достижениями в этом пока похвастаться не можем. К тому же мы не успевали оформить его для участия в выставке-продаже – ну, тут уж как получилось. Как Вы отметили, по качеству «Люй и чун де» – абсолютный шедевр, недостаток его – маловато градусов.

В основном Вы уловили верно, что для образной характеристики при дегустации прекрасное вино сравнивают с красивой женщиной. Мы с моим тестем, профессором Юань Шуанъюем, давно уже задумали проект улучшения «Люй и чун де», чтобы сделать его вкус еще более чарующим, и уже приблизились к осуществлению поставленной задачи, но, к сожалению, в последнее время я настолько ушел в литературу, что ни на что больше времени не остается.

Наставник, в этом огромном мире людей, где разливаются моря вина, текут реки алкоголя, настоящие ценители, которые действительно достигли уровня, когда «прекрасное вино пьют, словно любуются красавицей»[85]85
  Название эссе Мо Яня.


[Закрыть], редки, как звезды на утреннем небе, как перья феникса или рог цилиня, как пенис тигра или яйцо динозавра. Одним из них можно считать Вас, наставник, другим – Вашего ученика. Еще один настоящий ценитель – мой тесть Юань Шуанъюй, наполовину таковым запишем замначальника отдела Цзинь Ганцзуаня. В числе этих ценителей и Ли Бо… «Но в собутыльники луну позвал я в добрый час, и тень свою я пригласил – и трое стало нас»[86]86
  Из стихотворения Ли Бо «Под луной одиноко пью» (пер. А. Гитовича).


[Закрыть]. Почему речь идет о троих, спросите Вы. Один – сам Ли Бо, другой – луна, а третий – вино. Потому что луна – это небесная красавица Чан Э[87]87
  Чан Э – в китайской мифологии богиня луны.


[Закрыть], а вино – это «цин лянь» – «синий лотос», земная красавица. Ли Бо и вино сливаются воедино, отсюда и Ли Цинлянь[88]88
  Цинлянь цзюйши – досл. «отшельник синего лотоса»; псевдоним Ли Бо.


[Закрыть] – так он себя называл. Именно поэтому у Ли Бо столько удивительно прекрасных образов свободного общения с небожителями. Ду Фу тянет лишь на половину такого ценителя. Этот пил по большей части деревенскую кислятину низкого качества, грубой выработки, худосочную и немощную, как старуха-вдова, поэтому в его стихах нет той живости духа. Как еще одного ценителя отметим Цао Мэндэ[89]89
  Цао Мэндэ – одно из имен Цао Цао (155–220), известного древнекитайского поэта и полководца, персонажа романа «Троецарствие».


[Закрыть]. «Воспевать вино» у него – «воспевать красавицу»; жизнь коротка, а красавица «подобна утренней росе». Красота ускользает, легко теряется, и ею надо наслаждаться, пока возможно. С древности до наших дней, за пять тысяч лет, не наберется и десятка людей, обладавших высоким искусством пить прекрасное вино, любуясь им, будто красоткой. Все остальные – вонючие кожаные бурдюки. Зачем, спрашивается, заливать «Люй и чун де» или «Шибали хун»[90]90
  «Шибали хун» – досл. «красавица на восемнадцать ли»; название вина из повести Мо Яня «Красный гаолян».


[Закрыть] в эти вонючие бурдюки, где все тотчас превратится в ведро помоев?

При одном упоминании о «Шибали хун», наставник, душа Вашего ученика трепещет. Вот уж действительно нечто потрясающее, настоящий шедевр! Добавить мочи в чан с вином[91]91
  Эпизод из повести «Красный гаолян».


[Закрыть] – этот ошеломляющий и исполненный образной силы купажный прием открыл новую эру в истории виноделия. Среди самого прекрасного нередко встречаются элементы отвратительного. Кто не знает, что мед сладкий, но многим ли известно, из чего он состоит? Некоторые утверждают, что в основном из цветочной пыльцы! Да, совершенно верно. Сказать, что мед в основном состоит из пыльцы, так же верно, как сказать, что основная составная часть вина – этиловый спирт. Но это все равно что ничего не сказать. Известно ли Вам, что в вине содержится несколько десятков минеральных веществ? В вине также десятки микроорганизмов – об этом Вы знаете? И еще много чего такого, что даже названия не выговоришь! Об этом знаете? Я не знаю, мой тесть тоже, а Вы уж тем более. А что в меде содержится морская вода, вам известно? А что в нем присутствует навоз? А что без свежих испражнений не будет и меда?

Пролистывал тут недавно периодику, так там эти ни черта не разбирающиеся в виноделии писаки, оказывается, объявили Ваше, наставник, удивительное и выдающееся творчество нечистым. Они утверждают, что добавлять мочу в вино – кощунственно по отношению к культуре человечества, абсолютно не понимая, какое огромное значение для характеристик вина имеют кислотность воды и ее качество. Если вода больше щелочная, вино выйдет терпким и его будет невозможно пить. Но стоит добавить в него мочу здорового ребенка – и получится превосходное вино, знаменитое «Шибали хун» (само название звучит лучше по сравнению с «Чжуанъюань хун» или «Нюйэр хун»[92]92
  «Чжуанъюань хун» (досл. «поздравление ученому мужу»), «Нюйэр хун» (досл. «поздравление дочери») – народные названия лучшего шаосинского рисового вина «Хуадяоцзю» (досл. «резные цветы»): вино это хранили в цветных резных сосудах. До рождения ребенка вино закапывали как пожелание – сыну получить высшую ученую степень чжуанъюань, а дочери – выйти замуж, и впоследствии откапывали, чтобы отпраздновать эти события.


[Закрыть]), «ароматный напиток, оставляющий сладкое как мед послевкусие». Никакой несуразицы здесь нет, всего лишь, как гласит поговорка, мало видел – многому дивишься. Как кандидат виноделия, заявляю: это наука! Наука – дело серьезное и никакой фальши не допускает. Если в чем-то не разбираешься, учиться надо, а не рисовать руку, указывая на ногу, и уж тем более не поносить человека. К тому же что такого нечистого в моче? Конечно, мочу тех, кто спит с проститутками, зарабатывая и сифилис, и гонорею, и СПИД, чистой не назовешь. Но ведь Ваш отец, наставник, добавил в чан с вином мочу ребенка, чистую, как горный источник. В классическом труде «Трактат о корнях и травах» наш выдающийся средневековый фармаколог Ли Шичжэнь пишет совершенно четко: детская моча добавляется при изготовлении лекарств от высокого давления, коронарной недостаточности, атеросклероза, глаукомы, мастита и многих других недугов. Неужто эти невежды и на Ли Шичжэня нападать будут? Детская моча – самая священная, самая сокровенная жидкость на земле, даже дьяволу не разобраться, сколько драгоценных элементов в ней содержится. В Японии многие известные политики каждое утро выпивают по стакану мочи, чтобы оставаться бодрыми и здоровыми. У нас в Цзюго секретарь горкома Цзян кашкой из толченого корня лотоса с детской мочой вылечил многолетнюю бессонницу. Моча – настоящее чудо, это не только самая замечательная жидкость в мире, в ней еще и глубокое философское содержание. Наставник, давайте не будем обращать внимания на этих болванов. Как говорил народный комиссар товарищ Сталин: «Мы не станем обращать на них внимания!» Они достойны лишь, чтобы их обдало конской мочой.

В своем письме Вы упоминаете, что собираетесь писать роман о вине. Такая нелегкая ноша по плечу лишь Вам. Ведь Ваша душа, наставник, – душа вина, целиком и полностью, а Ваше тело – тело вина, в полном объеме. Ваша винная суть гармонична и прекрасна: Вы привлекательны, крепки всеми членами, размеренны, степенны и непринужденны. Вы полны жизненных сил, Вы передо мной как живой, ничего лишнего. Да Вы – воплощенная бутылка «Шибали хун», наставник! Чтобы помочь в сборе материала о вине, ученик подготовил для Вас десять бутылок «Люй и чун де», десять бутылок «Хунцзун лема», десять бутылок «Дунфан цзяжэнь»[93]93
  «Хунцзун лема» – досл. «Красногривый скакун»; «Дунфан цзяжэнь» – досл. «Красавица Востока».


[Закрыть]. Пришлю с первым автобусом академии, который пойдет в Пекин. Начиная с этого дня, наставник, смело шагайте вперед, не расставаясь с бутылкой и пером. Желаю создать девять тысяч девятьсот девяносто девять произведений! А эти олухи пусть льют слезы в углу. «День ликования народных масс станет для классовых врагов днем скорби»[94]94
  Неточная цитата из Мао Цзэдуна.


[Закрыть], победа непременно будет за нами.

Посланный Вам в прошлый раз рассказ «Мясные дети» хоть и не относится к «литературе репортажа», но отличается от этого жанра немногим. То, что некоторые разложившиеся руководящие работники в Цзюго, в которых не осталось ничего человеческого, лакомятся младенцами, – абсолютная правда. Я слышал, кого-то послали провести расследование, и когда однажды это дело раскроют, весь мир содрогнется. Кто, как не Ваш ученик, напишет об этом крупном деле в жанре «литературы репортажа»? Ну кому, как не мне, сходить с ума, наставник, обладая таким взрывным материалом?

Вестей от «Гражданской литературы» до сих пор нет, надеюсь, Вы, наставник, сумеете поторопить их.

Наша Лю Янь – с пятнами на лице, с вытаращенными глазами; возможно, она и есть та «посветлее, всегда с вытаращенными глазами», которую Вы припоминаете. А пятна на лице – вероятно, результат нескольких подпольных абортов. Она как-то обмолвилась, что земля у нее в борозде очень плодородная, семена – хоть жареные, хоть вареные – всё одно взойдут. А еще она говорила, что выкинутые недоношенные плоды уносит и съедает больничный персонал. Я слышал, питательная ценность таких шести– или семимесячных плодов очень высока, так что резон в этом есть. Ведь разве плод оленя не прекрасное тонизирующее средство? Разве не считается, что «мохнатое яйцо»[95]95
  «Мохнатое яйцо» – так китайцы называют балют (балут), вареный утиный эмбрион с оперением, хрящами и клювом.


[Закрыть] восстанавливает кровь и цвет лица?

Посылаю свое новое произведение – «Вундеркинд». Оно написано в жанре «демонического реализма». После исправления погрешностей прошу тоже передать в «Гражданскую литературу». Не успокоюсь, пока не достучусь в эти дьявольские врата! Пусть высится аж до небес Ваш порог, я с юным задором пробьюсь в Ваш мирок!

Почтительно желаю безмятежного творчества!

Ваш ученик Ли Идоу

3. «Вундеркинд»

Господа читатели, не так давно я рассказал вам историю о «мясных» детях, в которой с особым тщанием постарался изобразить мальчика в красном. Возможно, вы помните эти необычные глаза – узкие щелочки, сияющие не по-детски холодным светом. Типичные глаза заговорщика, будто вставленные на лице ребенка росточком меньше трех чи. Поэтому нам трудно было забыть их, поэтому они и нагнали страху на Цзинь Юаньбао, добропорядочного крестьянина из пригорода Цзюго. В этом небольшом рассказе у нас не было возможности добраться до самой сути, поведать историю этого ребенка. С момента появления его в рассказе за ним сохраняется определенный образ: маленький мальчик с густыми вихрами, глаза заговорщика, большие мясистые уши и хриплый голос. Маленький он лишь с виду, в остальном же – нечто другое.

События в нашем рассказе разворачиваются в отделе особых закупок Кулинарной академии, в сгустившихся сумерках. Любезные читатели, «наш рассказ вообще-то давно начался»[96]96
  Подобные обращения к читателям характерны для традиционных повествований, изначально исполнявшихся профессиональными рассказчиками-шошуды, и широко использовались в классических романах.


[Закрыть].

В небе в тот вечер светила луна, нам так нужно. Большой алый диск медленно взошел из-за насыпного холма, розоватые лучи водопадом струились через двойное стекло, окрашивая лица мягким светом. Это были лица стайки мальчиков, и если вы читали мой рассказ «Мясные дети», то, должно быть, уже узнали их. Один из них и есть дьяволенок, который, погодите, вскоре станет их предводителем или, лучше сказать, тираном.

Мальчики выплакались еще до того, как солнце село за холм. На лицах остались полоски от слез, голоса осипли у всех, кроме, конечно же, дьяволенка. Он просто не умел плакать! Когда все хныкали, он, скрестив руки за спиной, ходил туда-сюда кругами, как большой гусь, по этому красивому просторному помещению, где были и «горы», и «воды»[97]97
  «Горы и воды» – традиционное обозначение пейзажа и пейзажного жанра в живописи.


[Закрыть], то и дело яростно пиная заливающихся громким плачем детей. Те неизменно взвизгивали и переходили на приглушенное всхлипывание. Его нога стала прекрасным средством от плача, и он наградил пинком каждого из тридцати одного ребенка. И вот под всхлипы самого младшего дети наблюдали, как скачет по холму прелестная, как жеребенок, луна.

Столпившись у окна и опершись на подоконник, они смотрели на улицу. Те, кому не удалось протиснуться вперед, опирались на плечи впереди стоящих.

– Мама луна… Мама луна… – пропищал маленький толстячок с размазанными по щекам соплями, подняв пухлый пальчик.

– Не мама луна, а тетя луна, – прошлепал губами другой мальчик. – Это тетя луна.

Дьяволенок презрительно засмеялся. Смешок донесся откуда-то сверху, как крик совы. Дети задрожали и, сжавшись, повернулись в ту сторону. Дьяволенок сидел на корточках на вершине холма в центре помещения. В багровых отсветах луны он в своем красном одеянии походил на пылающий огненный шар. Нескончаемый поток искусственного водопада на склоне холма падал расправленными складками красного шелка в пруд у его подножия, и брызги пены разлетались вокруг алыми вишенками.

Дети уже не смотрели на луну, они повернулись и, сбившись кучкой, в страхе уставились на дьяволенка.

– Дети, – негромко проговорил он, – навострите уши и слушайте, что я вам скажу. Эта похожая на жеребенка штуковина никакая не мама и не тетя. Это шар, небесное тело, которое вращается вокруг всех нас и называется Луна!

Дети тупо смотрели на него.

Одним махом он спрыгнул с холма, при этом просторное красное одеяние раздулось сзади, будто крылья.

Сцепив руки за спиной, он стал прохаживаться перед детьми взад-вперед, время от времени вытирая рукавом рот или сплевывая на сверкающий каменный пол. Потом остановился, поднял руку, похожую на тощую баранью ногу, помахал ею и строгим голосом начал:

– Послушайте, дети. Вы никогда не были людьми, с самого рождения. Ваши папы с мамами продали вас, как поросят или ягнят! Так что начиная с сегодняшнего дня тот, кто осмелится хныкать и звать папу с мамой, получит по шее!

Он размахивал похожей на птичью лапку ладошкой и орал во всю глотку. На пепельно-бледное лицо упал лунный свет, и глаза засветились зеленоватым блеском. Двое мальчиков ударились в рев.

– Не сметь плакать! – взвизгнул он.

Вытащив обоих плакс, он сжал кулаки и с силой ударил каждого в живот. Те свалились на пол и покатились как мячики.

– Так будет с каждым, кто посмеет хныкать! – Его слова звучали как приказ.

Дети прижались друг к другу еще теснее, плакать никто больше не смел.

– Погодите, – сказал он, – я выведу вас к свету.

И крадясь, как кошка, стал шарить по стене этого огромного странного помещения. Рядом с дверью он остановился и оценивающе задрал голову. С потолка в ряд свешивались четыре шнуровых выключателя. Он поднял руку, но от среднего пальца до конца шнура оставалось около метра. Подпрыгнул пару раз, но при всей своей прекрасной прыгучести не достал до шнура полметра. Тогда он подтащил к стене иву из стальной арматуры, забрался на нее, с силой потянул за шнур, и все лампы в помещении, потрескивая, загорелись. Тут были и лампы дневного света, и лампы накаливания – белые, синие, красные, зеленые, желтые. Их было много: на стенах, на потолке, на насыпном холме, на искусственных деревьях. Они сияли и переливались ярким разноцветьем, будто в сказочном мире небожителей. Забыв о своих горестях и переживаниях, дети захлопали в ладоши и радостно закричали.

Наслаждаясь произведенным эффектом, дьяволенок презрительно скривил губы. Потом подобрал в углу у стены связку медных колокольчиков и яростно затряс ими. Звонкие переливы привлекли внимание детей. Он заткнул эту будто специально припасенную для него связку за пояс, отхаркнулся и сплюнул:

– Знаете, дети, откуда весь этот свет? Не знаете. Ну да, вы же из захолустных деревушек, где огонь высекают из камня, откуда вам знать такое. Хорошо, расскажу: свет нам несет электричество.

Притихшие дети слушали его объяснения, поблескивая глазенками. Поднялись и те двое, кого он сбил наземь.

– Электричество – это хорошо или нет? – спросил дьяволенок.

– Хорошо, – дружно ответили дети.

– Умный я человек?

– Да!

– Будете меня слушаться?

– Да!

– Хорошо, дети. Вам папа нужен?

– Да!

– Так вот, с сегодняшнего дня ваш папа – я. Буду защищать вас, учить, ухаживать за вами. А кто не будет слушаться – утоплю в пруду! Ясно?

– Ясно!

– Теперь трижды скажите мне – «папа». Так, все вместе!

– Папа – папа – папа!

– Всем на колени и кланяться папе, три поклона каждый!

Некоторые дети не отличались умственными способностями и не понимали до конца всего, что говорил дьяволенок, но помогала способность подражать. Они плюхнулись на колени и принялись, хихикая, кланяться дьяволенку. Тот принимал поклоны на холме, усевшись там и поджав под себя ноги.

Когда с поклонами было покончено, он отобрал четырех самых шустрых и бойких на язык, назначил их старшими, разделив всех на четыре группы.

– Дети! – обратился он к ним. – Теперь вы – бойцы. Боец – это мужчина, который не боится сражаться и стремится к победе. Буду обучать вас, как бороться с теми, кто хочет нас съесть.

– Папа, а кто хочет нас съесть? – полюбопытствовал старший первой группы.

– Болван! – тряхнул колокольчиками дьяволенок. – Детям не положено перебивать папу.

– Виноват, папа, – признал старший. – Больше не буду.

– Товарищи, дети, сейчас расскажу, кто собирается съесть вас! – продолжал дьяволенок. – У них красные глаза, зеленые когти, а во рту золотые зубы!

– Это волки? Или тигры? – спросил толстячок с ямочками на пухлых щеках.

И тут же получил в назидание затрещину от старшего первой группы:

– Нельзя перебивать папу, когда он говорит!

Толстячок прикусил язык, но не заплакал.

– Товарищи, дети, они не волки, но свирепее волков; не тигры, но пострашнее тигров.

– А почему они едят детей? – не удержался один малыш.

– Ну сколько можно! – нахмурился дьяволенок. – Я же сказал: не перебивать! Старшие, ну-ка выведите его, пусть в наказание постоит один, подумает!

Четверо старших выволокли болтунишку. Тот брыкался и верещал, словно его вели на казнь. Стоило старшим чуть ослабить хватку, он тут же вырвался и в два прыжка вернулся к остальным детям. Четверка снова вцепилась было в него, но раздался голос дьяволенка:

– Ладно, отпустите. Повторяю еще раз: когда папа говорит, детям не перебивать. Так почему же они едят маленьких детей? Всё очень просто: потому что коровы, бараны, свиньи, собаки, мулы, зайцы, куры, утки, голуби, ослы, верблюды, жеребята, ежи, воробьи, ласточки, дикие и домашние гуси, кошки, крысы, хорьки, рыси им уже надоели, вот они и перешли на детей. Ведь наше мясо нежнее говядины, вкуснее баранины, ароматнее свинины, жирнее собачатины, мягче, чем у мула, жестче крольчатины, глаже курятины, ценнее утятины, проще голубятины, живее ослятины, деликатнее верблюжатины, эластичнее жеребятины, совершеннее ежатины, солиднее воробьятины, более тонкое на вкус, чем у ласточки, не отдает зеленью, как мясо диких гусей, у него нет привкуса жмыха, как у гусей домашних, оно посерьезнее кошатины, питательнее крысятины, не такое вонючее, как у хорька, и не такое малодоступное, как рысятина. Наше мясо считается у людей самым вкусным.

Выпалив столько на одном дыхании, дьяволенок сплюнул, будто подустал.

– Папа, можно сказать? – застенчиво спросил старший второй группы.

– Валяй, – зевнул дьяволенок. – Папа как раз устал говоривши. Папе сейчас косячок бы закумарить, да вот жаль – нету.

– Папа, а как они едят нас – сырыми? – продолжал старший.

– Способов поедать нас немало. Могут, например, зажарить в масле, приготовить на пару, потушить, нарезать кусочками, зажарить вымоченными в уксусе, закоптить. Способов много, но сырыми обычно не едят. Хотя и такое возможно. Говорят, один начальник по фамилии Шэнь съел-таки мальчика сырым, макая в импортный японский уксус.

Дети сбились еще ближе друг к другу, а самые трусливые тихонько захныкали.

– Дети, товарищи, – воодушевился дьяволенок, – именно поэтому вы должны делать так, как я говорю. В этот критический момент вы должны быстро повзрослеть. За одну ночь нужно стать могучими, настоящими мужчинами, никакого хныканья и соплей. Чтобы нас не съели, мы должны сплотиться в один несгибаемый, железный коллектив. Ежом должны стать, дикобразом. Дикобразов они досыта наелись, а наше мясо нежнее. Ежом с железными иглами надо стать, дикобразом со стальными, исколоть напрочь губы и языки этим чудовищам-людоедам! Пусть нажрутся, а потом мучаются от несварения!

– Но… но эти лампы… – заикаясь, произнес старший четвертой группы.

– Можешь не продолжать, я понял, что ты имеешь в виду, – отмахнулся дьяволенок. – Хочешь сказать, что раз они собираются съесть нас, зачем им понадобилось помещать нас в такое красивое место, верно?

Старший кивнул.

– Ладно, расскажу. Четырнадцать лет назад, еще ребенком, я слышал разговоры о том, что чиновники в Цзюго едят детей, и эти слухи постоянно обрастали подробностями, страшными и таинственными. Потом моя мать стала одного за другим рожать мальчиков – моих младших братьев, но они жили у нас лет до двух, а потом вдруг исчезали. Тут я и понял: моих братьев съели! И решил разоблачить это чудовищное злодеяние. Но ничего не вышло, потому что в то время у меня началась странная кожная болезнь: я весь покрылся чешуйками, из которых, чуть тронь, выделялся гной. Всех тошнило от одного моего вида, никому и в голову не приходило съесть меня, вот я и не проник в логово тигра[98]98
  Имеется в виду пословица: «Не проникнув в логово тигра, не добудешь тигренка».


[Закрыть]. Потом я начал воровать и в доме одного чиновника выпил бутылку вина с обезьянами на этикетке. Чешуйки стали отваливаться слоями, и чем больше их отваливалось, тем меньше я становился, пока не стал таким, как сейчас. С виду я ребенок, а ума палата. Тайное поедание людей должно быть раскрыто, и я буду вашим избавителем!

Дети слушали с серьезными лицами, а он продолжал:

– Хотите знать, зачем нас поместили в такое большое и красивое помещение? Им надо, чтобы мы были в хорошем настроении, иначе наше мясо станет кисловатым и жестким. Дети, товарищи, слушай мой приказ: разнести все, что здесь есть, в пух и прах!

И отковырнув от холма камень, дьяволенок швырнул его в сияющий красным светом настенный светильник. Силы ему, видно, было не занимать, потому что от летящего камня раскатилась прохладная волна. Попасть он не попал, камень ударился о стену и отскочил, чуть не разбив голову одному из детей. Подняв камень, дьяволенок прицелился, метнул еще раз, но опять промахнулся и разразился яростными ругательствами. Снова подобрав его, он напрягся всем телом. «Мать твою!..» Пущенный изо всех сил камень попал в цель, светильник разлетелся вдребезги. Посыпались осколки фарфора, а похожая на вилку нить накаливания мигнула красным и погасла.

Дети – маленькие марионетки – наблюдали за его действиями.

– Ну, крушите же! Чего стоите?!

Но дети уже позевывали:

– Папа, спать… Спать хочется…

Подскочив к ним, дьяволенок принялся лупить зевавших руками и ногами. Те, кому досталось, беззвучно хныкали, а один, похрабрее и покрепче, ударил в ответ, и на лице у дьяволенка выступила кровь. Тут уж он совсем разошелся и с такой яростью вцепился зубами мальчугану в ухо, что откусил половину.

В этот момент открылась дверь.

Вбежала няня в белоснежном халате. Ей с большим трудом удалось разнять дьяволенка и мальчика, который орал так, что, казалось, сейчас упадет без сознания. Ни слова не говоря, дьяволенок выплюнул изо рта кровь; глаза его сверкали зеленым блеском. Откушенное ухо подрагивало на полу. Заметив его и глянув в лицо дьяволенка, женщина побледнела, испуганно вскрикнула, повернулась и бросилась прочь – только ягодицы заходили под беспорядочный стук каблуков.

Дьяволенок снова забрался на иву из арматуры и выключил все лампы.

– Только сболтните чего, – негромко пригрозил он в наступившей темноте, – мигом ухо откушу!

Потом подошел к холму и водой из водопада сполоснул окровавленный рот.

За дверью послышался топот, – казалось, приближается множество людей. Дьяволенок схватил камень, которым расколотил светильник, и стал ждать, укрывшись за железякой-деревом.

Дверь распахнулась, и фигура в белом, прижавшись к стене, стала шарить по ней в поисках выключателя. Дьяволенок прицелился в верхнюю часть фигуры и метнул камень. Раздался жуткий вопль, фигура зашаталась, а ждавшие за дверью с криками и топотом разбежались. Маленькая нечисть швырнула в белую фигуру еще один камень, и та рухнула на пол.

Через некоторое время за дверью показались полосы яркого света, и в комнату ворвались несколько человек с электрическими фонариками в руках. Дьяволенок проворно скользнул в угол, лег на пол и закрыл глаза, притворившись спящим.

Вспыхнули светильники. Восемь здоровяков подняли няню, которая была серьезно ранена в голову, а также потерявшего сознание мальчика; их обоих вместе с ухом вынесли из комнаты. Потом стали выяснять, кто все это натворил.