Текст книги "В скорбные дни. Кишинёвский погром 1903 года"

Глава 11
Начало моей практики. Нравы кишинёвских врачей. Моя служба в Бендерском земстве

Приехал я в Кишинёв. Ныне приезд нового врача в Кишинёв проходит совершенно незаметно и, во всяком случае, не производит никакого впечатления ни на публику, ни на врачей. Совсем иначе было более пятидесяти лет тому назад. Приезд нового врача был целым событием. Я вспоминаю, что, будучи гимназистом, я играл с товарищами в мяч, но вдруг кто-то крикнул, что едет петербургский доктор (покойный Леви), и мы бросили игру и выбежали на улицу, чтобы посмотреть на петербургского доктора. Новоприбывший врач должен был проделать целый церемониал. Прежде всего, он должен был представиться врачебному инспектору и предъявить ему свой диплом. Инспектор оповещал всех аптекарей о приезде нового врача, без чего они не имели права отпускать по его рецептам лекарства. Затем новоприбывший делал визиты всем врачам и аптекарям, хотя бы был с ними давно и близко знаком, и вскоре следовали контр-визиты. Объявление в газетах не помещали по той простой причине, что своей газеты в Кишинёве не было, а иногородние выписывались в ничтожном количестве; по всему городу расклеивались печатные объявления с указанием адреса новоприбывшего врача и часов приёма. Некоторые для пущей важности указывали в объявлениях, какой императорский университет они окончили, зная отлично, что все без исключения российские университеты именовались императорскими.

Должен констатировать, что отношение ко мне моих новых коллег было довольно доброжелательным, по крайней мере, внешне; но, за исключением небольшой группы врачей, составивших как бы союз для взаимного поддержания друг друга, отношения между врачами вообще были большей частью враждебные. Недоразумение между двумя старыми врачами Л. и Гр. закончилось даже дракой. Когда я приехал в Кишинёв, по городу ходили рассказы о пикантных конфликтах, бывших незадолго до того между врачами, героем которых был некий Кан., знающий врач, но зловредный товарищ. Этого Кан. пригласили к ребёнку, страдавшему летним детским поносом. Он осмотрел ребёнка, посмотрел на рецепт, прописанный до него д-ром Б., и, ничего не говоря, попросил мать ребёнка, чтобы ему дали бумагу и перо. «Дай доктору бумагу, перо и чернила», – крикнула мать больного. «Чернил не надо», – заметил Кан. Все переглянулись, и всё же были поданы все принадлежности для писания. Но доктор взял кусок бумаги и, обмакнув перо в бутылочку с лекарством, написал рецепт. Дело в том, что Б. прописал ребенку лекарство, куда входило полуторахлористое железо и танин. Оба эти средства отдельно рекомендуются при поносе, но при смешении их получаются чернила. Можно себе представить, какой эффект произвело в публике известие, что д-р Б. вместо лекарства прописал бутылочку чернил. Тот же Кан. сыграл с другим врачом В. ещё более коварную шутку. На Старом базаре, который тогда именовался Майдан5555
  Майдан – буквально «площадь»: персидское слово, перешедшее в турецкий язык, а из него – и в языки соседних с Османской империей народов.


[Закрыть], с одной торговкой стало дурно, и она отошла в сторону, и её вырвало. Случайно рвотные массы попали в мышиное гнездо, и мышенята, которым, видимо, эти едкие массы не понравились, повыползали из норы. Торговка и прибежавшая к ней на помощь товарка решили, что это она вырвала мышенят. Собралась толпа. В это время проезжал молодой доктор В., который подъехал к толпе. Он тоже поверил, что мышенят вырвала больная. И вот часть рвотных масс и несколько мышенят собрали в горшок, и доктор повёз своё открытие во врачебное отделение Губернского правления. Врачебный инспектор фамильярно сказал молодому коллеге: «Ну что ты, дурень, болтаешь, разве можно, чтобы в желудке живого человека жили мыши; убери эту дрянь». В. немного опешил. Но тут подвернулся Кан. и убедил В., что он сделал великое открытие, которое может обессмертить его имя, что неодобрительное отношение инспектора объясняется или его невежеством, или завистью, и уговорил В. представить свою находку во Врачебное Отделение при рапорте. На сей раз инспектор решил использовать этот случай и затеял дело. По закону врачебный инспектор, заметив явное невежество со стороны врача, имеет право лишить его практики и заставить вторично держать экзамен. И немало хлопот и денег стоило бедному В., чтобы затушить это дело. В. должен был оставить Кишинёв, так как этот комический эпизод сделался достоянием не только врачей, но и публики, и уехал в Петербург, где, впрочем, сделал блестящую карьеру.

Постепенно ко мне стали являться пациенты, что доставляло мне большое нравственное удовлетворение, не из-за грошового, в буквальном смысле этого слова, гонорара, а потому, что эти больные давали мне возможность проверять свои силы, свои знания, приносить пользу. Но затем последовало разочарование и чувство обиды, когда больной, которого я тщательно исследовал, потеряв на это массу времени и энергии, больше ко мне не являлся и, таким образом, лишил меня возможности видеть плоды своих трудов. Ещё обиднее бывало, когда я узнавал, что мой пациент, не окончив курса прописанного мною лечения, обращался к другому врачу, и последний, накануне беседовавший со мной очень любезно, только намекал пациенту, что прописанное лекарство хорошее, но не вполне подходит к данному случаю. Другие бывали и более откровенными и заявляли: «зачем вам обращаться к молодому врачу, когда у нас так много старых и опытных врачей». От всех этих уколов по самолюбию оставался вполне понятный горький осадок, и я, отклонив предложение о поступлении в действующую армию5656
  Иными словами, настал апрель 1877 г., когда началась последняя Русско– турецкая война (1877–1878). Бессарабия тогда оказалась ближайшим тылом русской армии.


[Закрыть], решил занять должность земского врача, чтобы таким образом получить возможность работать вполне самостоятельно. Свободных мест было много, так как значительная часть гражданских врачей поступила на военную службу. Я принял место земского врача Бендерского уезда в богатой болгарской колонии Комрате. Но здесь вскоре последовало ещё большее разочарование. В моём ведении официально находился обширный район – вся западная половина уезда, но фактически весь уезд, так как другой земский врач пошел на войну, а уездный врач был прикомандирован к Бендерскому военному госпиталю и как уездный врач числился лишь на бумаге. Вся моя деятельность как земского врача ограничивалась разъездом и оказанием медицинской помощи случайно попадавшим мне больным, так как во всём уезде не было ни одной больнички, ни одного приёмного покоя. Лекарства из аптеки крестьяне отказывались покупать, и приходилось довольствоваться ничтожным запасом медикаментов, бывших у меня в распоряжении.

Бывали случаи, когда проявлялась полная моя беспомощность. Так, я обнаружил одно село, всё население которого было поражено чесоткой. Я выписал из земской управы все нужные медикаменты и вместе с фельдшером (их было у меня трое в различных пунктах) состряпал мазь. Но для лечения чесотки нужно было несколько смен белья, а такой роскоши крестьяне не знали; нужно было применять ванны, но такое требование вызвало лишь смех5757
  Район, где довелось работать М. Б. Слуцкому, лежит в сухой Буджакской степи, где почти нет непересыхающих рек. Так, от Комрата до ближайшей крупной реки – Прута – около 35 км по прямой. Поэтому вода в тех местах всегда была дефицитной.


[Закрыть]. Между тем все эти требования легко могли быть выполнены в самой примитивной больнице. Если сравнить жалкое состояние земской медицины в 70-х годах и прекрасное состояние её через какие-нибудь двадцать лет позже, когда в небольших местечках стали производить самые сложные хирургические операции, можно воочию убедиться в чрезвычайно продуктивной деятельности земства. Но в то время, когда я служил в Бендерском земстве, условия для работы врача были весьма безотрадные. В довершение беды я не имел возможности выполнять свои прямые обязанности даже в описанных выше скромных размерах, ибо постоянно отвлекался судебным следователем и полицейскими чинами для выполнения обязанностей отсутствующего уездного врача. Дело в том, что строилась военная Бендеро-Галацкая железная дорога5858
  Эта дорога, длиной 305 км, была необходима для подвоза войск и военных материалов на фронт. Крупнейший железнодорожный магнат С. С. Поляков тогда обещал Александру II, что построит дорогу в кратчайшие сроки. И действительно, строительство началось в сентябре 1877 г., а в начале ноября по дороге уже пошли эшелоны, что до сих пор является мировым рекордом железнодорожного строительства. Дорога действует и сегодня, но доходит только до Рени: участок Рени-Галац был разобран в 1920-е гг. по стратегическим соображениям. (Любезное сообщение кишинёвского историка В. Н. Поливцева.)


[Закрыть]. Среди рабочих не было молдаван или вообще бессарабцев, строители дороги путем обмана и ложных обещаний привезли дешёвых рабочих из восточной России и эксплуатировали их самым бессовестным образом. Лето 1877 года было необычайно жаркое, рабочие работали с раннего утра до позднего вечера, и работа была тяжёлая. Одеты они были в одних рубахах, столь же чёрных, как земля, в которой они копошились, и усеянных паразитами. Я бывал нередко свидетелем того, как для избавления от паразитов они разводили костры из хвороста и, оставшись в костюме Адама, на дыму удерживали свои рубахи, но с собой они таких экспериментов делать не могли, и волосистая часть груди кишела паразитами. Питались эти люди скверно. Надсмотрщики уверяли, что по воскресениям и праздничным дням они получают горячую пищу с говядиной. Этого я не видал, а видел их будничную пищу: грубый, чёрный, плохо испечённый хлеб и огурцы, громадные жёлтые огурцы, которые обсыпались крупной солью; всё это запивалась водой. Я не считал возможным оставаться равнодушным к прискорбному положению. Моё звание земского врача давало мне право указывать на недопустимость подобных условий содержания рабочих. И лишь после моих настоятельных требований рабочим стали выдавать кипяченую воду и даже чай по утрам. Эти обозлённые люди часто вступали в кровавые схватки, как между собою, так и с мирными жителями, так как огороды и сады были слишком заманчивы, и мне приходилось постоянно «свидетельствовать»5959
  То есть производить медицинское освидетельствование жертв инцидентов.


[Закрыть].

Всё это вместе взятое производило на меня удручающее действие, и я подал прошение о принятии меня на службу в Кишинёвскую еврейскую больницу. Это моё ходатайство было удовлетворено, и я был назначен сверхштатным младшим врачом без жалованья.

Это было в октябре 1877 года, и с того момента я стал живым свидетелем и активным участником в жизни больницы.

Глава 12
Краткая история Кишинёвской еврейской больницы до 1877 года

Раньше чем знакомить читателя с положением и деятельностью кишинёвской больницы во время моего поступления на службу в это учреждение, я считаю нужным изложить вкратце историю больницы до этого момента.

По имеющимся у меня сведениям, еврейская больница в Кишинёве существовала ещё при турецком владычестве и долгое время была единственным лечебным заведением не только в Кишинёве, но и во всей Бессарабии. Но вот уже неоспоримый исторический факт. В Юбилейном сборнике города Кишинёва (1812–1912 гг.), изданном городским управлением и составленном по официальным документам, на странице 165 мы читаем: в Кишинёве издавна имелась еврейская больница, которая помещалась где-то на окраине. В 1826 году попечители больницы ходатайствовали перед городской управой в отпуске средств из еврейских сумм, хранившихся в управе, на постройку нового здания больницы, так как тогдашнее пришло в негодность. Хотя это ходатайство поддерживалась врачебной управой, она всё же было отклонено, и больница оставалась в прежнем здании.

Интересно запечатлеть имена членов первой по времени Кишинёвской городской управы и их образовательный ценз. Градский глава Ноур6060
  В данном случае М. Б. Слуцкий ошибается: в 1826 г. городским головой Кишинёва был уже не Ангел Ноур, а Дмитрий Петрович Ловчинский.


[Закрыть], кроме архиметики [так в оригинале – Ред.], ничего не знает, гласный Христов знает архиметику европейскую и турецкую, гласные Фаров и Петрович – архиметику, а гласные Литманович и Неверов ничего не знают. Хотя, как мы видим, знания членов Управы были очень скудные, но одно они твёрдо знали, что отпускать еврейские деньги на постройку здания для еврейской больницы вместо пришедшего в негодность не следует.

Впрочем, как мы увидим из дальнейшего, такого же мнения держалась власть и 50 лет спустя.

Итак, мы узнаём, что в 1826 году, т.е. более 100 лет тому назад, еврейская больница, существовавшая уже издавна, помещалась в старом здании, успевшем прийти в негодность. Еврейская больница долгое время была единственным лечебным заведением в Кишинёве и во всей Бессарабии, ибо из того же источника (стр. 158–164) мы черпаем следующее: по инициативе и настойчивому ходатайству врачебного инспектора Вольфингера перед губернатором Гартингом, последний в мае 1814 г. обратился к населению с воззванием, в котором указывалась необходимость иметь городскую больницу и население приглашалось вносить добровольные пожертвования на осуществление этого благого дела. Этот призыв увенчался успехом: поступили 289 червонцев, 1706 руб. 48 коп., 20821 левов и 30 пары6161
  В первое время после присоединения к России в Бессарабии обращалось несколько видов денег, соотношение между которыми менялось так часто, что перевод из одной монетной системы в другую был затруднителен. Лев (точнее, лей) – первоначально голландская монета с изображением льва (левендалер), с XVII в. обращавшаяся и в Османской империи. «В 1823 году один лев, смотря по курсу, равнялся 60–70 копейкам ассигнациями» (Берг 1918: 68, сноска 1), то есть 15–17 копейкам серебром. После ликвидации автономии Бессарабской области (1828) хождение иных денег, кроме русских, было прекращено.


[Закрыть], затем из благотворительного фонда 60000 левов. 20 декабря 1817 г. врачебная управа донесла полномочному наместнику А. Н. Бахметьеву, что городская больница открыта.

Таким образом, с 1817 года в Кишинёве стали функционировать две гражданские больницы – городская и еврейская, совершенно независимые друг от друга. Обе больницы помещались «где-то на отдалённых окраинах города». В действительности они помещались: городская – там, где теперь находится центральная больница, а еврейская – на территории, которую ныне занимает. На какие средства они содержались, неизвестно: надо думать, что на средства частной благотворительности, и, во всяком случае, влачили жалкое существование. В 1828 году император Николай I лишил Бессарабию самоуправления и всех льгот и привилегий, которые были ей дарованы Александром I при присоединении Бессарабии к России. И в Бессарабии водворились управление и порядки, какие были по всей России, в том числе был учреждён приказ Общественного призрения, в ведение которого перешли обе больницы.

В сущности, тогда образовалась лишь одна больница, так как еврейская больница стала филиальным отделением городской, и врач, заведующий еврейской больницей под именем младшего врача, был подчинён общему старшему врачу. Когда я осенью 1877 года поступил в еврейскую больницу, там работал в качестве делопроизводителя старик Гарковский, «приказный» чиновник, прикомандированный к еврейской больнице. Не в пример другим «приказным» это был честнейший человек и редкий бессребреник, и от него я узнавал многое из мрачного «приказного» времени. Николаевский режим, удавивший всё живое, действовал вовсю и в больнице. Заведующий врач еврейской больницы – чиновник, назначенный приказом в качестве младшего врача всецело подчинялся общему старшему врачу и был до такой степени несамостоятелен, что приписываемые им лекарства поступали на контроль и утверждение старшего врача и тогда лишь отпускались из больничной аптеки, причём экономии ради вычеркивались все сколько-нибудь дорогостоящие лекарства и заменялись другими. Как гроза старший врач являлся в еврейскую больницу и, видя её безотрадное положение, распекал всех, но ничего не предпринимал для улучшения этого положения. А заведующий еврейской больницей был совершенно бессилен что-нибудь сделать.

В 1844 году был установлен в Кишинёве коробочный сбор, поступивший в ведение Приказа. Средства коробочного сбора должны были идти главным образом на еврейскую больницу. Как «Приказ» распоряжался средствами коробочного сбора, неизвестно, но факт тот, что еврейская больница оставалась в том же ужасном состоянии, нуждаясь во всём. Естественно, что население боялось больницы как чумы, избегало её, вследствие чего больница пустовала, а расходы по содержанию выводились по штату честнейшим делопроизводителем, не получившим даже сведений о действительном числе призреваемых. Перед ревизией брались «напрокат» здоровые люди и укладывались на койках. Это не анекдот, а факт, подтверждённый многими. Впрочем, это была лишь проформа, так как ревизорам эта проделка была хорошо известна.

Для характеристики нравов того времени считаю уместным сообщить следующий трагикомический эпизод. Грозный губернатор Феодоров приехал в еврейскую больницу. В сопровождении больничного врача В. и полицейского чиновника он обходил больницу и заглянул в примитивное отхожее место, находившиеся под одной крышей с больницей. Впечатление было такое, что он мгновенно выскочил оттуда. Оставив в отхожем месте врача и поставив полицейского чиновника сторожить у дверей, сам уехал. Лишь спустя довольно продолжительное время прислал гонца с приказом освободить врача из оригинального и довольно неприятного места заключения. А между тем бедный врач был совершенно неповинен, так как неоднократно робко заявлял старшему врачу о необходимости вывозить нечистоты, но «экономии ради» это не исполнялось.

К 1870 году в Бессарабии было введено городское земское самоуправление. Городская больница, переименованная в губернскую земскую, перешла в ведение губернского земства, а еврейская, ставшая вновь самостоятельной, – в ведение новоизбранной городской думы. Для заведования больницей дума избрала Совет, куда вошли лучшие представители местного еврейского общества, ныне, конечно, уже покойные, – А. Ш. Гринберг, А. Д. Дынин, доктор Гросман, Абрам Бланк и другие. Старшим врачом был В. Л. Беренштейн, европейски образованный и культурный человек.

Общая физиономия больницы резко изменилась: дух «приказный» исчез, злоупотребления прекратились и перешли в область преданий в буквальном смысле этого слова. Но если моральная физиономия больницы изменилась к лучшему, то материальное состояние оставалось безотрадным.

Глава 13
Краткая история больницы с 1877 до 1879 года

В октябре 1877 года, как я уже сказал, я оставил службу в Бендерском земстве и принял должность сверхштатного младшего врача без содержания в кишинёвской еврейской больнице.

Старшим врачом был д-р Левентон, занявший этот пост после того, как д-р Беренштейн переехал временно за границу. Штатным ординаторам (младшим врачом) был доктор Леви6262
  Леви, Иван Карлович. О нём подробнее говорится дальше.


[Закрыть], а я третьим врачом. Вскоре д-р Леви поступил на военную службу и отправился в действующую армию, и нас осталось двое, причём я временно занял должность штатного ординатора с жалованьем 50 руб. в месяц, по тому времени довольно значительным. Доктор Левентон был разносторонне образованный врач, идеально честный человек, но в высшей степени бесхозяйственный, наивный и феноменально рассеянный. О различных, часто курьёзных эпизодах его рассеянности долго ходили легенды в больнице. При таком «хозяине» и при таком малоопытном помощнике, каким был я, в больнице могли быть всякие злоупотребления. К счастью, смотрителем был престарелый, но честный человек Варшавский; заведующим кухней, т.е. всем продовольствием больных, был честный добросовестный труженик Бенцион Килийский, а заведующая бельем и прачешней – столь же честная Сура-Лея Бланк. По крайней мере, присматриваясь к их деятельности, хотя это не входило в круг моих прямых обязанностей, я выносил такое впечатление. Но в аптеке, снабжавшей дорогими лекарствами стационарных и амбулаторных больных, а также в широком размере и городских несостоятельных больных, были невероятные злоупотребления. Больничный фельдшер Рыжий Абрамович проделывал такие штуки: для записи рецептов как для стационарных, так и амбулаторных больных он ежедневно приготовлял чистый лист бумаги, сложенный в длину на 4 четвертушки, и записывал лекарства под диктовку доктора, но так как доктор Левентон скреплял своей подписью лишь последний столбец, то фельдшер на чистых страницах до записи больничных рецептов вписывал лекарства для себя. И какие лекарства! Алкоголь, прованское масло, миндальное масло, рыбий жир и множество лекарств для своих довольно многочисленных частных пациентов, которых прельщал тем, что снабжал их даровыми лекарствами. Ещё хуже обстояло с управляющим аптекой; он не только злоупотреблял при приёме медикаментов, обкрадывая вместе с фельдшером больницу, но, что было хуже, обкрадывал больных, отпуская сколько-нибудь ценные средства в половинном размере. И когда я открыл эту панаму6363
  Панама – в то время нарицательное обозначение крупной финансовой аферы. Выражение восходит к скандалу вокруг краха французской компании по строительству Панамского канала (1889).


[Закрыть] и указал на неё своему старшему врачу, то он просил своих подчинённых больше этого не делать, а меня успокаивал тем, что больше этого делать не будут.

Доктор Левентон скоро уехал в Петербург, рассчитывая на протекцию министра Витте6464
  Вероятно, здесь путаница в датах: С. Ю. Витте впервые стал министром (путей сообщения) лишь в 1892 г. В описываемое время (в 1879 г.) Витте жил в Петербурге и занимал должность начальника эксплуатационного отдела при правлении Общества Юго-Западных железных дорог.


[Закрыть], с которым жил в одной комнате в подвальном этаже дома по Андреевской улице, когда они были вместе воспитанниками кишинёвской гимназии. Я же, неопытный врач, остался один и стал заведывать большой больницей под официальным названием И.о. старшего врача.

Но обстоятельства сложились благоприятные. Отклонив все предложения о поступлении в действующую армию, я, чтобы выполнить гражданский долг, стал работать безвозмездно в лазарете Красного Креста, состоявшем в ведении супруги Губернатора Н. И. Шебеко.

Старшим врачом этого лазарета был врачебный инспектор Л. А. Моровский, учёный врач (бывший доцент Университета), советами и руководством которого я охотно пользовался. Нас сблизило ещё и то, что Моровский был Председателем медицинского Общества, а я был выбран секретарём его. И он никогда не отказывал мне в совете, когда я приглашал его во всех затруднительных случаях в моей больничной работе. А советоваться было о чём: в Кишинёве стали являться частые случаи сыпного и возвратного тифа во время скопления здесь массы войск до объявления войны, а затем заносимые с театра войны. Таких больных я, к счастью, никогда раньше не видел. Говорю «к счастью», повторяя слова известного старого, опытного берлинского профессора, который, читая студентам лекцию об этих болезнях, хвастал тем, что никогда их не наблюдал, высказывал надежду, что и впредь их не увидит, и желал того же своим слушателям, ибо эти формы тифов возникают среди некультурного населения, живущего бедно, грязно и крайне скученно. Особенно эти болезни являются спутником армий во время войны при переутомлении, плохом питании и антисанитарном содержании.

Вскоре в больницу стали поступать больные, которые приводили меня в крайнее недоумение. Это были молодые женщины, соломенные вдовы, мужья которых находились на войне, в крайне тяжелом состоянии. Симптомы заболевания этих больных совершенно затрудняли диагноз: высокая атипическая температура, обильная разнообразная сыпь по всему телу, опухание желёз; были даже случаи летального исхода. Я призвал на помощь доктора Моровского. И после всестороннего совещания мы пришли к заключению, что эти заболевания суть сифилис в крайне острой форме. Я, конечно, заинтересовался этим фактом и из литературы узнал, что когда сифилис появился в Европе впервые в конце XV-го столетия во время войн в северной Италии (впрочем, вопрос о том, существовал ли раньше сифилис, до сих пор спорный6565
  Этот вопрос не решён однозначно и по сей день. Пандемия сифилиса началась в Европе с конца XV в., вскоре после открытия Америки, и распространялась из Испании и Италии. Это породило гипотезу, самую распространённую и сегодня, что сифилис был завезён в Европу из Нового Света. Однако рецепты лечения сифилиса препаратами ртути встречаются уже в китайских медицинских руководствах VII–X вв.


[Закрыть]), болезнь это отличалась большой жестокостью и давала огромный процент смертности. Достаточно сказать, что сифилис получил название variola magna, то есть большая оспа. А каждый знает, что до открытия Дженнером предохранительной прививки коровьей оспы (в конце XVIII столетия) оспа была бичом человечества, уносившим ежегодно сотни тысяч жертв. С течением времени сифилис потерял острый характер (как полагают, вследствие того, что всё человечество уже сифилизовано и поэтому в значительной степени иммунизовано) и лишь при особенных условиях вновь обостряется. И, видимо, на театре войны в Болгарии крайне антисанитарные и антиморальные условия вызвали такое обострение болезни. Я позволил себе отметить этот факт, так как в дальнейшей моей полувековой практике я больше таких заболеваний не наблюдал, хотя много лет заведовал сифилитическим отделением больницы.

Плохо обстояло дело с хирургией. Мелкие операции я был вынужден сам делать, а в более серьёзных случаях прибегал к услугам здравствующего и поныне д-ра В. И. Твердохлёбова6666
  Умер во время печатания настоящей книги.


[Закрыть], бывшего тогда ординатором земской больницы, к слову сказать, тоже не хирурга.

С возвращением д-ра Левентона я вздохнул свободнее. Вся больница была разделена на две части, но не по роду болезни, а по полу – мужским отделением стал заведовать я, а женским Левентон.

В начале 1879 года доктор Леви возвратился с войны и занял своё место штатного ординатора, а я был переведён в «первобытное состояние» – сверхштатного младшего врача без оклада.

Через 2 года умер д-р Левентон. Леви занял пост старшего врача, а я место Леви – штатного ордината.