Текст книги "Возвращение Арсена Люпена"

Глава пятая
Ленорман попался в ловушку

I

В шесть часов вечера Ленорман вернулся в свой кабинет в префектуре. Он сейчас же послал за Дьези.

– Ну, что немец?

– Он здесь.

– Добился ли ты от него чего-нибудь?

– Нет. Он не говорит ни слова. Я ему сказал, что по новому распоряжению правительства иностранцы должны сделать по приезде в Париж заявление в префектуре о цели своей поездки, и провел его в кабинет к вашему секретарю.

– Сейчас я его расспрошу сам. В это время вошел лакей.

– Одна дама желает вас сейчас же видеть, господин Ленорман.

– Карточку.

– Извольте.

– Госпожа Кессельбах? Проси.

Он встал навстречу молодой женщине и предложил ей сесть. Она была так же печальна и бледна. Госпожа Кессельбах протянула Ленорману газету «Журналь», указывая на то место, где было напечатано объявление о Штейнвеге, и сказала:

– Штейнвег был другом моего покойного мужа, и я думаю, что он многое знает.

– Дьези, – сказал Ленорман, – приведи того господина, который у тебя там дожидается. Ваше посещение, сударыня, не будет бесполезным. Только я попрошу вас, когда этот человек войдет, не говорите ни слова.

Открылась дверь. Вошел старик с седой бородой, с лицом, покрытым морщинами, бедно одетый, с забитым видом человека, вынужденного колесить по свету в поисках работы из-за куска хлеба. Он остановился на пороге, моргая глазами, сконфуженный всеобщим молчанием, и, чтобы скрыть свое смущение, мял в руках шляпу. Вдруг на его лице появилось удивленное выражение, и он проговорил робко:

– Госпожа… госпожа Кессельбах.

И, улыбаясь, не чувствуя больше робости, он подошел к ней и заговорил с акцентом:

– Ах, как я рад… наконец-то! Я думал, что мы никогда не увидимся… Я так удивлялся, что нет никаких известий от вас, ни телеграммы, ничего. Ну, как вы поживаете, как Рудольф Кессельбах?

Молодая женщина откинулась на спинку кресла, глаза ее наполнились слезами.

– Что с вами? – спросил Штейнвег. Но тут вмешался Ленорман:

– Я вижу, вы многого не знаете из того, что случилось в последнее время. Должно быть, вы долго путешествовали?

– Да, три месяца… Я был в копях, потом возвратился в Кейптаун, оттуда я написал Рудольфу. По дороге я работал в Порт-Саиде. Рудольф, надеюсь, получил мое письмо?

– Он уехал, и я вам объясню причину его отсутствия. Но раньше нам хотелось бы получить некоторые сведения от вас по одному вопросу. Речь идет о лице, которое вы в разговоре с Кессельбахом называли Пьером Ледюком.

– Что? Пьер Ледюк! Кто вам сказал?

– Кессельбах.

– Этого не может быть! Это секрет, который я ему доверил, и Рудольф умеет хранить свои секреты, особенно этот.

– Все-таки необходимо, чтобы вы нам ответили. У нас сейчас есть одно дело о Пьере Ледюке, и нам его надо безотлагательно закончить, а Кессельбах отсутствует.

– Да наконец, что же вам нужно?! – воскликнул Штейнвег. – Что вы хотите?

– Знаете ли вы Пьера Ледюка?

– Я его никогда не видал, но вот уже давно мне известна одна тайна, касающаяся его. После целого ряда случайностей, о которых бесполезно рассказывать, я убедился, что он живет в Париже, ведет распутную жизнь, называет себя Пьером Ледюком, но это ненастоящее его имя.

– Но он-то знает свое настоящее имя?

– Я думаю.

– А вы тоже знаете его?

– Да, я знаю.

– Ну так скажите нам.

После некоторого колебания он ответил решительно:

– Нет, я не могу… я не могу…

– Почему не можете?

– Я не имею права… Весь секрет заключается в этом. Когда я открыл его Рудольфу, то он так серьезно отнесся к нему, что дал мне большую сумму денег за мое молчание и обещал мне целое состояние в тот день, когда ему удастся найти Пьера Ледюка и использовать его секрет.

Он горько улыбнулся при этом.

– Большая сумма денег уже истрачена, и я приехал справиться об обещанном мне состоянии.

– Господин Кессельбах умер, – сказал начальник сыскной полиции. Штейнвег привскочил от удивления.

– Умер! Неужели? Нет, этого не может быть, это ловушка… Правда ли это? – спросил он, обращаясь к госпоже Кессельбах.

Та опустила голову.

Штейнвег был совершенно подавлен этим неожиданным открытием, и в то же время оно, должно быть, произвело на него тяжелое впечатление, потому что он не удержался и заплакал. – Бедный Рудольф, – говорил он, – я знал его, когда он был еще совсем маленьким… в Аугсбурге он приходил играть ко мне… я так любил его.

И, как бы призывая в свидетели госпожу Кессельбах, продолжил:

– Не правда ли, он тоже любил меня, сударыня? Он, наверно, говорил вам… «старый дядюшка Штейнвег» – так называл он меня…

Ленорман подошел к нему и сказал ясно и выразительно:

– Выслушайте меня. Кессельбаха убили… Не волнуйтесь, крики и слезы теперь бесполезны… Его убили, а по картине преступления можно быть уверенным, что убийца знал про знаменитый проект миллионера.

Штейнвег стоял молча, изумленный, наконец он проговорил:

– Это моя вина… Если бы я не навел его на мысль…

Госпожа Кессельбах подошла к нему с умоляющим выражением лица:

– Вы думаете… у вас есть предположения, Штейнвег… О, пожалуйста, прошу вас…

– Нет, я ничего не знаю, – сказал он, – я не могу сообразить… Мне надо подумать…

– Ищите среди знакомых Кессельбаха, – сказал Ленорман. – Когда вы говорили с ним о проекте, никто не мог услышать? Может быть, он сам доверил кому-либо секрет?

– Нет, никому.

– Подумайте как следует.

Оба, и Долорес, и Ленорман, с волнением ожидали его ответа.

– Нет, – ответил он, – я ни на кого не могу подумать…

– Первые буквы имени и фамилии убийцы – Л и М, – добавил Ленорман.

– Л… М… Нет, не вспоминаю… Л и М…

– Да, буквы сделаны из золота и помещены на углу портсигара, принадлежавшего убийце.

– Портсигар с монограммой, – повторил Штейнвег, напрягая память.

– Портсигар темной стали, одна сторона внутри разделена на два отделения: меньшее – для бумаги, большее – для табака.

– Два отделения… два отделения… – повторял Штейнвег, который, казалось, что-то вспоминал. – Не покажете ли вы мне его?

– Вот он или, вернее, точно такой же, – сказал Ленорман, протягивая ему портсигар.

– Ах, такой! – сказал Штейнвег, беря вещь из рук Ленормана. Он разглядывал его, раскрыл, посмотрел внутрь, оглядел со всех сторон, и вдруг у него вырвался невольный крик. Он побледнел, руки его задрожали.

– Ну, говорите!.. Да говорите же! – приказал Ленорман.

Штейнвег оттолкнул Ленормана и госпожу Кессельбах, с блуждающим взглядом, шатаясь, подошел к окну, потом, возвратившись на свое прежнее место, сказал, обращаясь к начальнику сыскной полиции:

– Кессельбаха убил… Я сейчас вам скажу, кто… убийца… Он замолчал.

– Ну кто же?

Наступила тишина. Еще несколько секунд – и Ленорман услышит имя убийцы Кессельбаха.

– Нет, я не могу… – начал Штейнвег.

– Что вы говорите? – воскликнул в бешенстве Ленорман.

– Я говорю, что не могу назвать имя убийцы…

– Но вы не имеете права молчать! Правосудие требует, и вы должны…

– Завтра я скажу… завтра… мне надо подумать. Завтра я вам расскажу все, что я знаю про Пьера Ледюка, а также и о моих предположениях относительно этого портсигара… я обещаю вам, завтра…

Чувствовалось, что это упорство такого рода, что сломить его нельзя никакими усилиями. Ленорман уступил:

– Хорошо. Я согласен подождать до завтра, но предупреждаю вас, что, если завтра вы не расскажете того, что знаете, я вынужден буду известить об этом судебного следователя.

Он позвонил и, отведя в сторону вошедшего Дьези, сказал ему:

– Проводи его до отеля и оставайся там… я пошлю тебе еще двух агентов. Смотри, будь внимателен и гляди в оба… Могут сделать попытку похитить его.

Дьези ушел со Штейнвегом, а Ленорман, возвратясь к госпоже Кессельбах, которую эта сцена сильно взволновала, извинился перед нею:

– Поверьте, сударыня, я вполне сочувствую вам…

Он расспросил ее о том, когда Кессельбах познакомился со Штейнвегом и как продолжительно было это знакомство. Но она была так утомлена, что он не настаивал.

– Приезжать ли мне завтра? – спросила она.

– Нет, не надо. Я сообщу вам все, что передаст мне Штейнвег. Позвольте предложить вам руку и проводить вас до кареты. Здесь, с третьего этажа, довольно крутая лестница.

Он открыл дверь и дал ей дорогу. В тот же момент в коридоре послышались крики, шум, и в кабинет вбежали служащие, полицейские, агенты и швейцары.

– Начальник! Начальник!

– Что случилось?

– Дьези…

– Он только что ушел отсюда. Что с ним?

– Его нашли на лестнице…

– Мертвым?

– Нет, он лежит без чувств. Должно быть, его оглушили…

– А Штейнвег? Человек, который был с ним?

– Он исчез.

– А! Черт!!!

II

Ленорман бросился в коридор, быстро сбежал по лестнице и нашел Дьези на площадке второго этажа лежащим без сознания среди толпы служащих, старавшихся привести его в чувство. В это время по лестнице поднимался Гурель, и Ленорман обратился к нему:

– Гурель, встретил ли ты внизу кого-нибудь?

– Нет, никого.

Дьези начал понемногу приходить в себя и, едва открыв глаза, сказал слабым голосом:

– Здесь, на площадке, в маленькую дверь…

– Ага, дверь седьмой комнаты! Черт возьми! Сколько раз я говорил, чтобы ее запирали на ключ, – вскричал Ленорман. – Надо было ожидать, что в один прекрасный день ею воспользуются…

Он схватился за ручку двери:

– Ну вот! Дверь заперта на задвижку с другой стороны!

В верхней части двери было вставлено стекло. Рукоятью револьвера Ленорман разбил стекло, просунул руку и, открыв дверь, приказал Гурелю:

– Беги скорей по направлению к выходу на площадь Дофина. Потом, обращаясь к Дьези, спросил:

– Ну, Дьези, рассказывай. Как ты допустил, чтобы на тебя напали врасплох?

– Я получил такой удар кулаком, начальник…

– Удар кулаком? От кого? Старик сам едва держался на ногах.

– Нет, не от старика, от другого. Он прогуливался по коридору, пока Штейнвег был у вас в кабинете, а когда мы вышли, пошел за нами. Дойдя до площадки, он попросил у меня закурить. Я полез в карман за спичками, а он, воспользовавшись этим, с такой силой ударил меня кулаком в живот, что я свалился. Но, когда я падал, мне показалось, что он отворил эту дверь и увлек туда старика…

– Можешь ты узнать ударившего?

– Да, да!.. Здоровый мужчина… с темным цветом лица… вполне южный тип…

– Рибейра, – проскрежетал Ленорман, – опять он. Рибейра, он же Парбери. Ах, разбойник! Но какая смелость!.. Он боялся, что Штейнвег расскажет… пришел сюда и выхватил его у меня из-под носа!

В бешенстве топнув ногой, он продолжал:

– Но откуда же он узнал, что Штейнвег здесь?! Четыре часа тому назад я гнался за ним в лесу Сен-Кюкуфа… когда же он успел добраться сюда? Как он узнал?! Он что, читает мои мысли?

Ленорман глубоко задумался, как это с ним часто бывало, в это время он, казалось, ничего не слышит и не видит, что происходит вокруг него.

Госпожа Кессельбах, проходя мимо, поклонилась ему, он не заметил этого и не ответил ей. Шум шагов в коридоре вывел его наконец из оцепенения.

– А, это ты, Гурель.

– Да, это верно, – начал Гурель, запыхавшись, – их было двое, они шли по этому направлению и вышли на площадь Дофина, где их дожидался автомобиль. В автомобиле было тоже двое: человек, одетый в черное и в мягкой шляпе, надвинутой на лоб…

– Это он, – сказал тихо Ленорман, – убийца, сообщник Рибейра-Парбери. Ну, а кто же еще? Сами.

– Еще женщина без шляпы… похожая на горничную, кажется, красивая, с рыжими волосами.

– Как! Ты говоришь, женщина с рыжими волосами?

– Да.

Ленорман быстро повернулся, бросился вниз по лестнице через две-три ступеньки, пробежал по двору и выскочил на набережную Орфевр.

– Стой! – закричал он.

Вдали ехал парный экипаж госпожи Кессельбах. Кучер услыхал и остановил лошадей. В это время Ленорман уже был на подножке экипажа.

– Тысячу извинений, сударыня, но ваша помощь мне необходима. Прошу вашего разрешения поехать с вами. Нам надо действовать быстро. Гурель! Мой автомобиль! Ты отослал его? Сейчас же сюда какой-нибудь другой, все равно!..

Полицейские агенты бросились в разные стороны, но прошло десять-пятнадцать минут, прежде чем был подан нанятый автомобиль. Ленорман сгорал от нетерпения. Госпожа Кессельбах, стоя на тротуаре, нюхала свой флакон с английской солью.

Наконец они уселись.

– Гурель, садись рядом с шофером и гони прямо в Гарш, – приказал Ленорман.

– Ко мне? – спросила удивленно Долорес.

Он не ответил ей. Встав у окна кареты автомобиля, он называл себя и показывал свою карточку полицейским, следившим за порядком движения на улицах. Только когда они доехали до Кур-ла-Рейн, он сел и сказал госпоже Кессельбах:

– Я умоляю вас, сударыня, ответьте мне подробно на вопросы, которые я вам предложу.

Вы видели Женевьеву Эрнемон около четырех часов?

– Женевьеву? Да… я одевалась, чтобы поехать.

– Это она показала вам объявление в «Журналь» относительно Штейнвега?

– Да, она.

– И поэтому вы направились ко мне?

– Да.

– Одна вы были во время разговора с Женевьевой Эрнемон?

– Право… я не помню… не знаю…

– Вспомните, пожалуйста. Не было ли там в это время одной из ваших горничных?

– Может быть… Я одевалась и, конечно…

– Как ее зовут?

– Сюзанной, а другую – Гертрудой.

– Одна из них рыжая, не так ли?

– Да, Гертруда.

– Вы давно ее знаете?

– Ее сестра всегда служила у меня, и Гертруда у меня тоже вот уже несколько лет… Она очень предана мне, честна…

– То есть вы ручаетесь за нее?

– О, вполне.

– Тем лучше… тем лучше.

Было уже половина седьмого, и начинало темнеть, когда автомобиль подъехал к дому Убежища. Не обращая внимания на свою спутницу, начальник сыскной полиции бросился к дворнику:

– Горничная госпожи Кессельбах давно вернулась?

– Какая горничная?

– Горничная Гертруда, одна из сестер.

– Но Гертруда не выходила вовсе. Я не открывал ей дверь.

– Но кто-нибудь сейчас вернулся?

– Нет. В последний раз мы открыли дверь часов в шесть, а с тех пор никого не было.

– Кроме этой двери, есть еще другой вход?

– Нет. Стены окружают имение со всех сторон, а они очень высоки…

– Госпожа Кессельбах, – сказал Ленорман своей спутнице, – теперь мы отправимся к вам. Они вошли все втроем. У госпожи Кессельбах не было с собой ключа, и она позвонила.

Отворила дверь Сюзанна, другая сестра.

– Гертруда здесь? – спросила госпожа Кессельбах.

– Да, барыня, в своей комнате.

– Позовите ее сюда, – сказал начальник сыскной полиции.

Через минуту вошла Гертруда, красивая и грациозная девушка в белом вышитом переднике. У нее было довольно приятное лицо и действительно рыжие волосы. Ленорман долго и пристально смотрел на нее, ничего не говоря, как будто он стремился проникнуть в ее душу, скрывавшуюся за этими невинными глазами. Он ничего не спросил у нее и через минуту спокойно сказал:

– Больше ничего. Благодарю вас. Пойдем, Гурель.

Ленорман вышел с ним и, когда они вошли в темную аллею сада, сказал:

– Это она.

– Неужели вы так думаете, начальник? У нее такой спокойный вид!

– Слишком спокойный. Другая на ее месте удивилась бы, стала спрашивать, зачем я ее позвал. А она – ничего. И к тому же по ее виску стекала маленькая капля пота.

– К какому же заключению вы пришли?

– К очень простому. Гертруда – сообщница двух разбойников, участвующих в деле Кессельбаха, быть может, для того, чтобы похитить миллионы вдовы. Без сомнения, и другая сестра в заговоре. Около четырех часов Гертруда узнала, что мне известно про объявление, помещенное в «Журналь», и то, что у меня назначено свидание со Штейнвегом. Пользуясь отсутствием своей хозяйки, она направилась в Париж, разыскала там Рибейру и человека в мягкой шляпе, вместе с ними поехала в здание суда, и там Рибейра похитил Штейнвега.

Он подумал немного и прибавил:

– Из этого следуют две вещи: они боятся разоблачений Штейнвега, а вокруг госпожи Кессельбах – настоящий заговор. Ясно, что нам нельзя терять ни минуты.

– Хорошо, – сказал Гурель, – но я одного не понимаю: как могла Гертруда выйти из сада, где мы находимся, так, что ее не заметил привратник.

– Наверное, есть тайный ход, сделанный преступниками недавно.

– Он, конечно, выходит наружу в домике Убежища, в котором живет госпожа Кессельбах.

– Да, очень может быть… но мне кажется… у меня есть другая мысль…

Они шли вдоль стены, ограждавшей имение. Ночь была довольно светлая, и они достаточно ясно могли различить камни стены, чтобы убедиться, что бреши в ней нет.

– Может, они пользовались лестницей, – предположил Гурель.

– Нет, этого не может быть. Гертруда выходила средь бела дня. И во всяком случае, если есть подземный ход, его отверстие не должно выходить наружу, оно, наверное, скрыто в каком-нибудь строении, существовавшем раньше.

– Но ведь здесь только четыре домика, и все они заняты, – возразил Гурель.

– Ты ошибаешься: третий домик, называющийся павильоном Гортензии, свободен.

– Кто вам сказал?

– Привратник. Желая жить в возможно большем уединении, госпожа Кессельбах сняла также домик, находящийся по соседству с занятым ею. Кто знает, может, она поступила так по совету Гертруды?

Он обошел кругом павильон Гортензии. Ставни были закрыты. На всякий случай он попробовал нажать ручку входной двери – дверь отворилась.

– Ага, Гурель, я думаю, мы нашли разгадку. Войдем. Зажги фонарь. Так… так… передняя… гостиная… столовая… Здесь ничего не может быть, бесполезно осматривать. Должен быть еще подвальный этаж, потому что здесь нет кухни.

– Вот здесь… здесь! Черная лестница вниз, – воскликнул Гурель.

Они спустились по лестнице в просторную кухню, заваленную садовыми скамейками и дачной тростниковой мебелью. Рядом была прачечная, заменявшая также и кладовую, – там в таком же беспорядке, одна на другую, были навалены разные вещи.

– Что это блестит? – сказал Гурель и, нагнувшись, поднял и подал Ленорману медную булавку с фальшивым жемчугом.

– Жемчуг все еще блестит, – заметил Ленорман. – Булавка потеряна недавно. Гертруда проходила здесь.

Гурель принялся разбирать кучу пустых бочонков, ящиков, полок.

– Ты даром тратишь время, Гурель. Там не может быть хода, потому что слишком много времени надо разбирать эту кучу и потом опять складывать. Посмотри-ка, зачем на стене прибита ставня? Она здесь совсем не нужна, отодвинь-ка ее.

Гурель повиновался.

За ставней открылось пустое пространство, и при свете фонаря они увидели темное отверстие подземного хода.

III

– Я не ошибся, – сказал Ленорман, – проход сделан недавно. Посмотри, как поспешно они работали, – видимо, он ненадолго им нужен. Нет каменных креплений… иногда вместо потолка – крест из двух трехдюймовых досок, который поддерживает балка. Все это, конечно, продержится недолго, но они рассчитывают, что для их целей им его хватит…

– Каких целей?

– Во-первых, при помощи этого хода Гертруда может постоянно общаться со своими товарищами, пока в один прекрасный день они не устроят похищение госпожи Кессельбах.

Они шли, осторожно всматриваясь, чтобы как-нибудь нечаянно не толкнуть одну из шатких подпорок. По первому впечатлению казалось, что подземный ход был длиною гораздо больше пятидесяти метров, отделявших павильон Гортензии от стены дома. Должно быть, он выходил наружу довольно далеко за стеной и дорогой, проходившей около имения.

– Мне кажется, мы идем не в ту сторону, где находится парк Вильнёв и пруд? – спросил Гурель.

– Да, совершенно в противоположную, – отвечал Ленорман.

Ход спускался вниз под очень небольшим уклоном. Появилась одна ступенька, потом другая, и, свернув направо, они наткнулись на дверь, вделанную в стену из песчаника, прочно скрепленного цементом. Ленорман нажал на дверь – она отворилась.

– Подожди одну секунду, Гурель, – сказал он, останавливаясь. – Надо подумать… Пожалуй, нам придется вернуться обратно.

– Почему?

– Да потому, что Рибейра, наверное, предвидел, что мы будем производить обследование, и принял меры на тот случай, если мы откроем существование подземного хода. Он знает, что мы обыскиваем сад, без сомнения, видел, как мы вошли в павильон Гортензии, а кто может нам поручиться, что он не устроил для нас здесь ловушку?

– Но нас двое, начальник.

– А их может быть двадцать.

Он пристально посмотрел вглубь хода. Туннель немного поднимался вверх и на расстоянии пяти-шести метров оканчивался другой дверью.

– Пойдем туда, – сказал он Гурелю. – Мы сейчас увидим, в чем тут дело.

Ленорман прошел вперед в направлении второй двери, твердо решив, что дальше не пойдет. За ним следовал Гурель, которому он приказал оставить первую дверь открытой. Но вторая дверь оказалась запертой, и, хотя ключ в замке, вделанном в дверь, поворачивался и в одну, и в другую сторону, дверь не открывалась.

– Заперто на задвижку с другой стороны. Не шуми, и тихо пойдем обратно. Мы выйдем сейчас наружу и по направлению туннеля будем искать его второй выход.

Они пошли к первой двери, но когда Гурель подошел к ней, возглас удивления вырвался у него:

– Она заперта!

– Но ведь я же приказал тебе оставить ее открытой!

– Я так и сделал, но дверь, должно быть, сама захлопнулась…

– Не может быть! Мы бы услышали шум.

– Так что же тогда?

– Погоди! Не знаю…

Ленорман подошел к двери и стал осматривать ее.

– Ага… есть ключ… вертится… да, вертится. Значит, с другой стороны задвинут засов.

– Но кто же это мог сделать?

– Конечно они! За нашей спиной… Должно быть, тут есть ответвление хода, где они прятались. А может быть, они скрывались наверху, в павильоне? Как бы то ни было, мы с тобой, брат, попались в ловушку.

Он попытался взломать дверь, просунул острие ножа в щель около замка, испробовал все средства и наконец, усталый, сказал:

– Ничего не поделаешь!

– Как же, начальник, ничего? Значит, мы погибли?

– Похоже на то…

Они пошли опять к другой двери, потом вернулись обратно. Двери были сделаны из твердого дерева и скреплены железными скобами, взломать которые оказалось невозможным.

– Здесь нужен топор или какой-нибудь серьезный инструмент, типа большого ножа, чтобы попробовать прорезать дверь там, где должна быть задвижка… а у нас нет ничего с собой.

Ленорман попытался расшатать дверь, но убедился в бесполезности этого занятия.

– Послушай, Гурель, давай займемся этим через час или два… я совершенно ослаб и хочу спать… Ты постереги пока, на случай если они вздумают напасть…

– Ну, лишь бы они вздумали напасть – тогда мы спасены! – воскликнул Гурель, предпочитавший открытую борьбу, пусть даже и неравную.

Ленорман лег на землю и через минуту уже спал.

Проснувшись, он просидел несколько секунд в нерешительности, стараясь найти причину испытываемого им неприятного ощущения.

– Гурель, а Гурель! – окликнул он своего помощника.

Не услышав ответа, он направил на него свет фонаря и увидал, что Гурель крепко спит. Ленорман посмотрел на часы. На его часах было двадцать минут восьмого, но он вспомнил, что не заводил их. Часы Гуреля тоже стояли. Гурель наконец проснулся. Оба ощущали сильный голод и решили, что проспали бо́льшую часть дня и время обеда давно прошло.

– Начальник… начальник… – проговорил вдруг Гурель сдавленным голосом.

– Что такое?

– У вас ноги в воде!

– А, хорошо. Оставь. На солнце обсохнем…

– А вы не замечаете?

– Чего?

– Вода поднимается все время. Поднимается…

– Ах, каналья! – проскрежетал Ленорман. – Он хочет утопить нас в этой норе. Еще несколько часов – и конец!

– Но это же ужасно, – простонал Гурель.

– Перестань!

Положение и впрямь было ужасное. Что было делать? Конечно, Рибейра не сжалится над ними и не выпустит их. Тем более нельзя было надеяться на помощь братьев Дудевиль, потому что они не знали о существовании этого туннеля. Следовательно, не оставалось никакой надежды ни на что, кроме чуда.

– Посмотрим, посмотрим… – повторял Ленорман. – Было бы слишком глупо подохнуть здесь. Неужели я не найду чего-нибудь… Посвети мне, Гурель.

Он пристально и внимательно осмотрел вторую дверь сверху донизу. С этой стороны, как, наверное, и с той, была огромная задвижка. Лезвием ножа он отвинтил закреплявшие ее винты и вытащил ее.

– А зачем это нам? – спросил Гурель.

– А для того, что, видишь, она довольно большая и с заостренным концом. Конечно, это не кирка, но все-таки лучше, чем ничего…

Не закончив фразы, он стал пробивать стену рядом с каменной кладкой, в которой была сделана дверь. Как он и предполагал, за не очень толстым слоем цемента и камней показалась мягкая земля.

– За работу! – воскликнул Ленорман.

– Объясните мне, пожалуйста, начальник…

– Да это очень просто: надо выкопать проход около этого каменного столба в три-четыре метра длиной, и через него мы попадем в туннель, немного выше двери, и сможем уйти.

– Но для этого понадобится не один час, а вода все поднимается…

– Свети мне, Гурель.

– Скоро вода дойдет до наших ног!

– Свети и не рассуждай!

Мысль Ленормана оказалась правильной. Через некоторое время, отбрасывая землю обратно в подземный ход, он сделал отверстие, в которое мог уже влезть.

– Давайте я поработаю, начальник! – воскликнул Гурель.

– Ага, ожил! Ну, работай, только придерживайся все время выступов столба.

Вода доходила им уже до щиколоток. Успеют ли они вовремя закончить работу? По мере того как они продвигались вперед, работать становилось труднее. К концу второго часа работы они продвинулись на три четверти, но вода уже наполовину покрывала ноги. Гурель, совершенно истощенный, стоял не двигаясь, дрожа всем телом, чувствуя, как последние силы покидают его. Но Ленорман копал как заведенный. Его руки были в крови. Он тяжело дышал, спертый воздух мутил рассудок.

Вдруг он почувствовал, что достиг каменной кладки с другой стороны туннеля.

– Вода поднимается… поднимается, – стонал Гурель сдавленным голосом.

Ленорман удвоил усилия. Вдруг он почувствовал, что задвижка, которой он работал, проникла в пустоту. Наконец-то! Теперь оставалось только расширить отверстие.

Гурель, обезумев от ужаса, совершенно не двигался.

Ленорман было испугался, услышав по звуку падающего щебня, что та часть туннеля также заполнена водой, но потом решил, что это вполне естественно, ведь она могла проникнуть туда сквозь щели в двери. К тому же все равно выход был открыт. Еще одно усилие – и он пролез в туннель.

– Пойдем, Гурель! – закричал он своему помощнику и потащил его, полумертвого от страха, за руки. – Иди, дурачина, ведь мы спасены!

– Вы уверены, начальник… ведь вода доходит нам почти до груди.

– А хоть бы и до шеи… иди… иди… А твой фонарь?

– Он не горит.

– Плохо.

Вдруг Ленорман радостно воскликнул:

– Ступенька… другая… Лестница! Наконец-то!

Они вышли из этой проклятой воды, едва не поглотившей их навсегда, и приятное чувство освобождения охватило их.

– Стой, – тихо приказал Ленорман.

Он ударился головой обо что-то твердое. Протянув руки, он нащупал доски, которые легко поднимались при его усилии. Оказалось, что это была дверь трапа, и, открыв ее, он увидел погреб, наполненный неясным светом, проникавшим сверху.

Ленорман сильным движением откинул трап и поднялся по последним ступенькам, как вдруг почувствовал, что на него набросили нечто вроде мешка и через секунду обвязали веревками.

– Теперь другого, – послышался голос.

Ту же операцию произвели над Гурелем, и тот же голос сказал:

– Если будут кричать, убей их. Кинжал с тобой?

– Да.

– Ну, отправляйтесь. Вы, двое, возьмите этого… а вы – того. Осторожно и тихо… С самого утра по саду рыщут агенты… Ты, Гертруда, возвращайся домой и, если что случится, позвонишь мне.

Ленорман почувствовал, что его подняли и понесли. Немного погодя на него пахнуло свежим воздухом.

– Подъезжай ближе с телегой, – продолжал тот же голос.

Послышался стук колес и цокот копыт. Ленормана положили на доски, и он чувствовал, что рядом лежит Гурель. Лошади побежали рысью.

Переезд продолжался около получаса.

– Стой, – приказал голос. – Снимите их. А ты, кучер, поверни телегу ближе к перилам моста… Так, хорошо. Нет лодок на Сене? Отлично! Привязали им камни?

– Да, булыжники.

– Хорошо. Живо за дело! Поручи свою душу Господу Богу, Ленорман, и молись за меня, Парбери-Рибейру, более известного под именем барона Альтенгейма. Так. Готово? Ну, толкай его. Счастливого путешествия, господин Ленорман!

Ленорман почувствовал, что его положили на перила, а голос насмешливо кричал ему вдогонку:

– Счастливого путешествия!

Через десять секунд наступила очередь Гуреля.