Текст книги "Крыса-любовь"

– Джули, как там твой роскошный? – поинтересовалась Марджи. – Почему его не видно? Приводи его сюда как-нибудь в пятницу!

Вот уж он обрадуется! Гуакамоли и компания баб с бунтующими гормонами. Мечта, да и только. Хэл бросается наутек, стоит мне только упомянуть о «девочках». Он заявляет, что его трясет от пожилых женщин. Ему не нравится, как они смотрят на него.

«Скорее уж сквозь него!» – уточнила бы Триш. Хэл нравится ей не больше, чем она ему.

– Хэл уехал по делам в Мельбурн, – сказала я.

– Опять? – Мамин вопрос сопровождался очередным красноречивым взглядом, и зашифрованная беседа возобновилась.

У «девочек» то приподнимались брови, то изгибались углы рта, то округлялись глаза. Они никудышные актрисы, все трое. Думают, что умеют скрывать свои чувства, а на деле с их лицами не нужны никакие мегафоны.

– Мам, ты знаешь, сейчас ведь не пятидесятые на дворе, – сказала я. – Я не сижу дома и не дожидаюсь мужа с работы. У меня своя жизнь. Я тоже иногда люблю побыть одна.

«Девочки» промолчали, но им и не надо было ничего говорить. Все было написано на их лицах. Крупными буквами.

8
Арт

Если долго плясать вокруг правды, кому-нибудь непременно отдавят ногу.

Арт Стори

Сцена нашей встречи с Мишель в больнице получилась… ну, скажем, весьма напряженной. Мишель и так была не в себе от вида Гордона – тот пластом лежал на кровати, весь утыканный разными проводками, как атомная бомба в плохоньком боевике. Мишель явно не ожидала подобной картины. Умереть (даже ненадолго) было совершенно не в духе Гордона. Такого внезапного и безответственного поступка Мишель скорее могла бы ждать от меня. Но от Гордона?

– Ну что, доволен? – возопила Мишель, когда выяснилось, что Гордон впал в кому. – Ты убиваешь его! Понял? Убиваешь собственного брата!

Она, конечно, перегнула палку, хотя после моего визита у Гордона действительно случился повторный приступ, а потом наступила кома. Но можно ли с уверенностью сказать, что этот приступ вызвал я? Я вовсе не хотел его расстраивать, наоборот, думал, что от моих слов ему полегчает. Думал, Гордону нужна поддержка. Кто ж знал, что он так отреагирует на мою речь? Кто ж знал, что он выдернет капельницу из вены, сорвет датчики с груди и отшвырнет одеяло? Кто ж знал, что он кинется бежать по коридору мимо кабинета сестер – крылья больничной рубашки хлопают, голый белый зад трясется мячиком?

Кто бы мог подумать, что недавний покойник сможет долететь до самой двери в вестибюле? И даже пробежать по аллее? И кто мог знать, что он свалится на капот той самой машины, что доставила его в больницу четырьмя часами раньше? И что дежурить в машине будет та же смена (тот самый санитар, который заинтересовался моей теорией насчет свинины)?

– Уж теперь это точно не из-за свинины, друг, – сказал мне санитар, пока катил Гордона назад, в больницу. – Разве что кто-то выжал свиную отбивную ему в капельницу.

Он пошутил, чтобы разрядить обстановку, только и всего. Может, этот парень покажется вам бесчувственным (как и мне поначалу), но, думаю, у него были свои резоны. Он ведь каждый день видит людское горе и, наверное, знает, что нужно человеку в такие моменты. И шутка была, если уж на то пошло, остроумной, а показалась бы мне еще остроумнее, если б ее не услышала Мишель.

Даже в лучшие времена у Мишель туго с чувством юмора. Шуток она не любит. Шутки для типов вроде меня.

– Ты что, кормил его животными жирами?! – взвизгнула Мишель. – Господи, Стори, это же твой брат! Ты убиваешь родного брата!

С этой минуты события вышли из-под контроля. Ей-богу, я ничего не мог с этим поделать. Судите сами.

После сеанса с Джули я пошел к агенту по недвижимости и отсрочил свое изгнание из мастерской. Затем прямиком отправился в больницу. Увидев Мишель в отделении интенсивной терапии, я искренне поверил, что все обошлось. Я даже позволил себе расслабиться (непростительная глупость вблизи Мишель).

Мишель листала глянцевый каталог мебели и обоев. Я счел это добрым знаком – кто станет думать об отделке квартиры, если в прихожей поджидает Смерть? Еще лучше было то, что Мишель со мной не поздоровалась. Она только подняла на меня глаза, перевернула страницу, тяжко вздохнула и снова уткнулась в каталог. После чего я отбросил мысль о братских объятиях, которые, учитывая исключительность момента, уже готов был раскрыть. Я молча сел напротив Мишель и стал ждать.

Рядом с Мишель сидели ее родители, Сандра и Тони. Сандра деловито снимала со своей синей юбки налипшие ворсинки и аккуратно отправляла их в чашку из-под кофе. Сандра – миниатюрная, сухонькая, болезненно опрятная женщина; взгляд у нее неизменно опущен, а воротничок неизменно поднят. Ее муж, Тони, здорово сохранился для своих семидесяти: он загорелый и подтянутый. Представьте себе куклу «Кен на пенсии» – и получите вылитого Тони. Он спокойно угнездился у двери палаты, сложив руки на коленях, и ничего не делал, только иногда указывал Сандре на пропущенные ворсинки.

– Вот, смотри… здесь… и здесь… ты пропустила целый участок. Тут нужна система.

– Привет, Сандра. – Я улыбнулся.

По-моему, улыбка как раз подходила к случаю: не слишком широкая, но все же заметная. Скорее этакая мужественная усмешка с оттенком горького понимания. Сначала я сомневался, нужно ли вообще улыбаться в такие минуты (если спросить Мишель, ответом было бы категорическое «нет!»), но в итоге решил, что, как единственный кровный родственник больного, могу сам устанавливать правила поведения.

Признаться, меня подогрело и то соображение, факт, что улыбка наверняка разъярит Мишель. Невестка из себя выпрыгивает, если мне удается сойти за воспитанного человека.

– Здравствуй, Арт. – Сандра тоже слегка улыбнулась, после чего покосилась на Мишель, словно спрашивая, не слишком ли она со мной дружелюбна. (Судя по ответному взгляду, слишком.)

Я улыбнулся и отцу Мишель:

– Привет, Тони. Все работаем?

Едва договорив, я готов был пнуть себя за эти слова. Я сделал непоправимое: дал Тони возможность поговорить о себе.

– Кто работает? Я? – Тони самодовольно фыркнул, потянулся и вольготно закинул руки на спинки соседних кресел. – Мне нечего делать и некуда торопиться. На тот свет не опоздаешь!

Тони гордится своим бездельем. Три года назад он отошел от дел (его фирма специализировалась на производстве рекламных шапочек и футболок). В тот день, когда Тони навсегда закрыл за собой дверь офиса, он поклялся, что пальцем больше не пошевелит до гробовой доски.

– Сорок пять лет я вставал по утрам и знал, что у меня куча дел. И я их делал. И не жаловался. Спроси Сандру. Я жаловался, Сандра? Ты хоть раз слышала, чтобы я хныкал? Видишь? Она качает головой. Хныкать – не мужское дело. Мужское дело – выполнять то, что должен. Согласен, Артур?

Тони зовет меня Артуром. Ему так проще. Он не может смириться с тем, что Арт – это полное имя.

– Я так думаю, Артур, – продолжал Тони, – что заработал право ничего не делать. Сорок пять лет гнул спину, а теперь вот могу посидеть и отдохнуть. Но ты совсем молодой, у тебя впереди еще годы работы. Небось трудно представить, каково это – сидеть и ничего не делать?

– Ему-то как раз труда не составляет. – Мишель удалось вклиниться в разговор. – Правда же, Стори, тебе не надо сильно напрягаться, чтобы представить, как ты бездельничаешь?

Терпеть не могу подобных фортелей. Только что я мог поклясться, что Мишель вся погрузилась в созерцание стеллажа от Терренса Конрана. Так нет же: едва представилась возможность уязвить Арта, как Мишель мигом всплыла на поверхность. И обратно в глубину, похоже, не собиралась.

Мишель вроде настырной мухи: вьется и вьется вокруг тебя, зудит над ухом, норовит сесть на нос – словом, так и напрашивается на удар. Жужжать она уже начала; вопрос только, надо ли было бить?

– Пойду спрошу, можно ли заглянуть к Гордону, – сказал я и встал.

– Пожалуй, не стоит, – отрезала Мишель. Ее крылышки расправились: она готовилась взлететь.

– Почему?

– Ему нуж-ж-жно отдохнуть. – Уж и зажужжала в полную силу. – Доктор сказ-з-зал, к нему нельз-з-зя.

Кажется, она спланировала мне на руку и нахально трет лапки!

– А ты у него была, Мишель?

– Да. Но я ведь его ж-ж-жена!

– А я его брат. Кровным родственникам в таких случаях не надо особого разрешения, – парировал я. – Если ему понадобится пересадка почки, врачи возьмут ее не у тебя, а у меня.

Сандра испуганно встрепенулась:

– У Гордона же вроде что-то с сердцем? У него что, еще и почки отказали?

– Нет, мама.

– Сейчас с пересадкой органов просто чудеса творят, – выступил Тони. – Я читал в «Ридерз дайджест». Но Артур прав. Тут нужны родственники, Мишель. Мне можно пересадить твою почку, потому что мы с тобой кровная родня. А вот твоей матери мои почки не подошли бы.

Разволновавшись, Сандра стала нервно отряхивать с юбки оставшиеся пушинки. Как же так? Кто ж ей-то даст почку? Неужели только ей не достанется почек?

– Ничего, Сандра, – утешил я. – В крайнем случае я отдам вам почку. Может, подойдет.

– Нет, твои почки нужны Гордону, – серьезно возразила Сандра. – Я как-нибудь выкручусь. Не переживай за меня. И вообще, у меня вполне здоровые почки.

– Что з-за бред! – прозудела Мишель. – Нашел время для шуточек, Стори!

– А вы видели Гордона? – спросил я у Тони. – И вы, Сандра? Вы у него были?

Оба мелко закивали.

– Зашли на минутку, – виноватым голосом призналась Сандра. – И совсем с ним не разговаривали. Да, Тони?

– Она поздоровалась и подбодрила Гордона, – подтвердил Тони. – Вот и все, Артур.

– Даже не думай. Ты туда не войдешь, – процедила Мишель. – Он и не ж-ждет, что ты придешь. Он ж-же знает, что на тебя нельзя полож-житься.

Она жужжала на всю катушку. Как просто было бы дотянуться до журнала, свернуть его в трубочку, примериться и…

– Арт Стори есть? – В дверь просунулась голова медсестры. – Его зовет брат.

ВЖ-Ж! БАЦ! МОКРОГО МЕСТА НЕ ОСТАЛОСЬ!

Онемевшая Мишель подхватила свой каталог и уткнулась в раздел «Кухни», а я с видом триумфатора зашагал к выходу из приемной. Конец моему ожиданию! Я распахнул дверь в палату Гордона, и вдруг…

ВЖ-Ж! БАЦ! МОКРОГО МЕСТА НЕ ОСТАЛОСЬ!

У Гордона был такой больной вид. Такой беспомощный. Такой несчастный. Вообще-то ничего удивительного: я ведь видел, как его заносят в машину «скорой помощи». Умом я все это понимал. Входя в палату, я знал, что мой брат тяжело болен. Я мог бы даже вслух произнести: «Моего брата привезли сюда на «скорой». Он очень болен. У брата был сердечный приступ».

Но сказать – одно дело, а увидеть собственными глазами – совсем другое.

Когда я прикрыл за собой дверь, Гордон посмотрел на меня и приподнял руку. Я взял его ладонь и понял, что теперь обязан стать хорошим братом. Присев на стул у кровати, я накрыл ладонь Гордона обеими своими.

– Машину к офису отогнал? – спросил он. – А органайзер привез? Все нормально?

Вот и первое испытание. Мне нужно было честно рассказать про Джули и про неудачную попытку притвориться психотерапевтом. Это стало бы моим первым поступком в роли Хорошего Брата. Но как это сделать?

Я решил действовать по методу «есть две новости – хорошая и плохая». Хорошая новость: я понял, что его работа с затраханными жизнью людьми куда важнее, чем мне казалось. Плохая новость: чтобы обнаружить это, мне пришлось содрать с его клиентки шестьсот баксов.

– Знаешь, Гордон… – Надо же с чего-то начать. – Знаешь, когда я увидел твой кабинет… то понял… ну… что ты можешь гордиться своей работой и…

Похоже, его пробрало до печенок. Он побелел, вцепился в мою руку и попытался сесть.

– Что они тебе сказали, Арт? – прошептал он.

– Кто – они?

– Арт, мне нужна правда.

– Хочешь правду, так знай: я понял, что твое дело достойно уважения и…

Тревога Гордона на глазах перерастала в ужас.

– Ты всегда считал, что я маюсь дурью!

Ну да, именно так я и считал. Но мне не хотелось сразу объяснять, почему я изменил мнение, поскольку тогда пришлось бы сообщить плохую новость раньше хорошей. А плохих новостей Гордон за день наслушался с лихвой. Я даже начал думать, что Хороший Брат, пожалуй, оставил бы свою плохую новость на какой-нибудь другой день.

– Я умираю, да? – Гордон уронил голову на подушку. – Ты поэтому меня жалеешь?

У меня было много причин жалеть Гордона (главная из них в тот момент сидела за дверью и вникала в тонкости кухонного дизайна). Но я не собирался говорить ему об этом. Весь мой план пошел прахом.

– Я не хочу умирать, Арт, – лихорадочно зашептал Гордон. – Я еще не готов!

Его била дрожь. Должен признаться, я чувствовал себя настолько не в своей тарелке, что готов был позвать на помощь Мишель.

– Читай по губам, старик: ты поправляешься. Поправляешься, понял? – Я старался говорить как можно увереннее.

Гордон вцепился в мою футболку и приподнялся, стараясь заглянуть мне прямо в глаза.

– Ты что-то… что-то скрываешь, Арт?

Я помедлил секунду – только чтобы подобрать нужные слова, вот и все! Но Гордону этого хватило. Он вдруг завопил:

– Боже ты мой! Твою мать! Я так и знал! Ты все врешь! Я умру! Но я не хочу сдохнуть тут! Только не тут!

И началось: Гордон вырвал из себя иглу капельницы, отшвырнул покрывало, отпихнул меня, выскочил из палаты и припустил бегом по коридору.

Он пронесся мимо оторопевшей Сандры…

– Мишель! Это ж Гордон!

…мимо кабинета сестер…

– Коринна! Это ж больной из двести двадцать пятой!

…мимо регистратуры…

– Джоди! Это ж коронарное шунтирование доктора Спенсера!

…выскочил на подъездную аллею, рухнул на капот «скорой помощи»…

– Боб! Это ж тот парень со свининой!

…и погрузился в кому.

ВЖ-Ж! БАЦ! МОКРОГО МЕСТА НЕ ОСТАЛОСЬ!

Во второй раз его не поднял даже назойливый сигнал мобильника.

– Кажется, увертюра к «Вильгельму Тел-лю»? – спросил Тони час спустя. – Где играют?

– Это телефон, Тони. Мобильник Гордона. Я сейчас…

– Здесь нельзя пользоваться сотовым телефоном, Артур, – сообщил Тони, когда я пошел к двери. – Видишь плакат на стене? Странно, что ты его не заметил.

– Ладно, понял. Тогда я выйду с ним на улицу.

– Там написано: «Пожалуйста, отключайте мобильные телефоны в помещении больницы». Видимо, их излучение мешает работе приборов – всяких там томографов и…

– Спасибо, Тони. Я понял.

– Сандра тоже прочла плакат. Она даже что-то про него сказала. Да, Сандра?

Я выскочил на улицу. – Алло! Алло! Черт, отключились! Через минуту телефон Гордона зазвонил снова.

Я. Алло?

Джули. Это Гордон Стори?

Я. Нет, это Арт. Гордон сейчас… момент, а кто говорит?

Джули. Меня зовут Джули Тринкер. Я клиентка Гордона. Мы с ним сегодня встречались и… Алло! Алло! Вы меня слышите? Алло! Тьфу, блин!

Делать нечего, надо ей перезвонить. И заодно покончить со всей этой историей.

Я. Это Гордон Стори. Вы мне звонили, Джули?

Джули. Связь прервалась.

Я. Кстати, насчет перерывов…

Джули. Простите?

Я. Пытался предугадать, что вы скажете. «Кстати, насчет перерывов. Наши с вами сеансы тоже нужно прервать». Верно?

Джули. Да, я об этом много думала.

Я. Вы не могли так уж много об этом думать, солнышко. Мы с вами виделись всего пару часов назад.

Джули. Но вы явно не удивлены?

Я. Нет, солнышко. Спасибо, что предупредили заранее. Пока.

Джули. А как насчет возврата денег?

Я. Вы еще и деньги хотите забрать?

Джули. Что значит «еще и деньги»?

Я. Вы меня разочаровали, да еще и деньги хотите забрать.

Джули. Я вас разочаровала?

Я. Что вам не понравилось? Вопросы на тему секса?

Джули. В смысле?..

Я. Знаете, я ощутил в вас какой-то комплекс. Какой-то… застой в супружеской сфере.

Джули. Не могу поверить, что вам за это еще и платят.

Я. Пациенты, которым я помог, с вами не согласились бы.

Джули. Я позвоню, прежде чем заехать за деньгами.

Я. Мне нужно оформить документы на возврат гонорара. Это займет… около месяца.

Джули. Месяца?!

Я. Алло! Не слышу! Алло! Вы пропадаете!

Джули. Алло! Алло! Ч-черт!

Час спустя, когда я мирно попивал пивко в пабе «Львиная голова» неподалеку от больницы, мобильник Гордона зазвонил опять.

Я. «Мир лапши». Что будем заказывать?

Мишель. Стори?

Я. Мишель? Я думал, это…

Мишель. Кто?

Я. Что-то случилось? Как Гордон?

Мишель. Все так же. Где ты?

Я. Я, э-э… в кофейне. Я тут, э-э… кофе пью.

Мишель. Прекрати пользоваться телефоном Гордона.

Я. А я им и не пользуюсь.

Мишель. Неужели? Даже сейчас?

Я. Ты где? В больнице?

Мишель. Нет. Наливаюсь пивом в «Львиной голове»!

Я. Ничего себе! Правда?

Мишель. Разумеется, я в больнице! За кого ты меня принимаешь?

Я. Скоро буду.

Мишель. Знаешь, чем я занималась последний час, Стори?

Я. Чем?

Мишель. Листала органайзер Гордона. И знаешь, что я нашла? Наш Жизненный План. Гордон работал над ним месяцами, придумывал нам будущее, планировал. Он продумал все до мелочей. А теперь… он лежит…

Я. Мишель, ты как там? Родители рядом?

Мишель. Я отправила их домой отдохнуть. Они уже старые, Стори. Совсем старые.

Я. Уже бегу!

Мишель. Ты ж у нас вроде самый умный? Вот и объясни мне, почему так получается? Гордон хороший человек, работает не покладая рук, обо всех заботится. Он не влезает в темные истории, он ведет здоровый образ жизни. Он даже от жиров отказался, а ему это так тяжело далось! Знаешь, как Гордону хотелось бы ужинать домашними отбивными? Он все делает как надо, Стори…

Я. Он поправится, Мишель. Кома – это еще не…

Мишель. И что? Куда его привел здоровый образ жизни? В реанимацию! А ты? Ты ведешь себя так, будто у тебя не организм, а мусорный бак…

Я. Скажем так: я не усложняю себе жизнь.

Мишель. Ты совершенно не думаешь о будущем. Ты ни на секунду не задумался, как нужно жить. Ни разу. Тебе все как об стену горох. Но ты почему-то не лежишь в коме. В коме лежит Гордон, а ты болтаешься по жизни и счастлив как дурак!

Я. Мишель, я уже бегу!

Мишель. Алло! Алло, Стори? Горбатого могила исправит.

Позже вечером «Вильгельм Телль» снова разнесся по приемной. В этот раз я посмотрел на определитель номера. Снова Джули.

– Боже мой, уже одиннадцать! – Мишель потянулась к мобильнику. – Кто это звонит Гордону так поздно?

– Это мне, Мишель.

Она чуть не убила меня взглядом.

– Я сейчас выйду… уже иду…

– Тебе нельзя им пользоваться. Это номер для деловых звонков. И вообще, в больнице сотовый нужно отключать. Две минуты – и я его забираю.

Я уже шел к парковке.

Я. Слушаю.

Джули. Гордон, это Джули. Я понимаю, что уже поздно, но…

Я. Солнышко, запишите другой номер.

Джули. Вы не хотите, чтобы я звонила по этому?

Я. Эта трубка сломалась.

Джули. Но вы же сейчас по нему говорите!

Я. Ну да… Говорю… Пока. Но это ненадолго. Телефон выдохся. Ужасные помехи. В любой момент… Алло! Алло! Джули! Вы меня слышите?

Джули. Алло!

Я. Алло! Вот видите! Телефон пора выбрасывать. Терпеть не могу ненадежные вещи. Забудьте этот номер. Если понадобится помощь, звоните мне на домашний: 94 632 196. Но я обязательно верну вам деньги, не сомневайтесь.

Джули. Я не из-за денег звоню. Я просто хотела спросить… Вы мне сказали… по телефону… что у меня какая-то проблема…

Я. Правда? Солнышко, проблемы есть у всех. Не переживайте. Пардон, минутку…

Я прикрыл телефон от Мишель, которая настигла меня на стоянке.

– Отдай телефон, Стори.

– Еще минуту, Мишель!

Я. Извиняюсь, Джули! Я вас слушаю.

Джули. Вы сказали, у меня супружеский застой. Это что?

Я. Я так сказал? С чего я взял эту ерунду? Выбросьте из головы. В конце концов, что я о вас знаю? Наверняка ваша супружеская жизнь рекой течет. Хлещет, как Ниагара!

Джули. В офисе вы говорили совсем другое.

Я. Возможно, но…

Джули. Вы сказали, что у меня проблемы. И по-моему, вы должны объяснить, почему так решили. А если не можете объяснить, то возьмите свои слова обратно. Если у вас не было особых причин…

Я. Ну, солнышко…

Джули. По-моему, вы не имели права…

– Перестань, Мишель. Пусти! Дай сюда…

Джули. Что случилось?

Я. Что? Ой… Кое-что случилось. Больше не могу говорить.

Джули. Алло, Гордон? Алло! Алло! Да что за черт!

9
Джули

Если крыса-самец пищит, когда вы его поднимаете, или пытается укусить, когда его выпускают из клетки, действуйте без промедления. Не ждите, пока он вас покусает. Кастрация – зачастую единственное средство в таких случаях.

Руководство для владельцев домашних крыс

– Может, это рыба, Хэл? – тихо спросила я. – Рыба, которой ты угощался «У Марио»?

Хэл распластался на полу – он целый час провел в обнимку с унитазом, и его несколько раз вывернуло. На нем были одни плавки; кожа стала скользкой от нездорового пота. И цвет у нее стал тоже нездоровый. За полночь, в ярком освещении ванной, Хэл смотрелся паршиво. Будь он не моим собственным мужем, а старой белой майкой, я быстренько замочила бы его в тазике с отбеливателем или лимонным соком.

– А может, моллюски в «Феттучине Маринара»? – продолжала я. – Ты их ел?

Хэл разлепил веки и слабо махнул рукой в сторону стакана с водой на краю ванны. Я опустилась на колени рядом с Хэлом и осторожно приподняла ему голову, чтобы он мог попить. Хэл сделал глоток и оттолкнул стакан.

– Что за хрень, Джули? Мне, блин, только допросов не хватало! Говорю же, я вернулся в Сидней после обеда. Я не обедал в Сиднее! – Он сел, закрыл глаза и прислонился горячей потной спиной к прохладному кафелю. – Я приехал из Мельбурна – и сразу домой как паинька.

– Понятно, но…

– Что – но?

Он был в ярости. Когда Хэл злится, он и не пытается держать себя в руках. Он скалится и брызжет слюной.

– К чему ты клонишь? – рявкнул он. – Хочешь сказать, что я вру?

– Не то чтобы врешь… просто… – Вот, блин, спасибо! Как раз то, что нужно больному. Спасибо за доверие. Мне стало плохо. Очень плохо.

– Видишь ли, я застирывала твою рубашку, и мне показалось, что на ней пятна от морепродуктов. Только «У Марио» томатный соус такой густой, что намертво присыхает к ткани. Вот я и подумала…

Вы, наверное, решите, что я ненормальная. Но для рубрики полезных советов мне нужно было уметь распознавать пятна. И я очень здорово научилась это делать. Я на пятнах собаку съела. Хэл всегда свинячит за столом, всякий раз умудряясь заляпаться. Поэтому, когда я застирываю его одежду, мне становится предельно ясно, что и где он ел. Мясо по-сычуански из «Садов императора» не спутаешь с жареной меч-рыбой под соусом чили из «Шорткраста». Раньше это здорово забавляло Хэла – как карточные фокусы. Но не в этот раз.

– Именно что показалось! – отрезал Хэл. – Просто показалось.

– У того пятна был оранжевый ободок – совсем как от устриц «У Марио»…

– Господи! Я вообще не прошу тебя стирать мне рубашки!

– Но…

– Твою мать! МАТЬ ТВОЮ! – Хэл беспомощно огляделся по сторонам. – Я сейчас загнусь, Джули. Я не виноват, что мне пришлось проторчать в Мельбурне все выходные! Я же тебе объяснил, это по работе. Видит бог, я не хотел туда ехать. – Он вдруг смягчился. – Я хотел быть дома, с тобой.

– Правда?

– И я так радовался, когда приехал домой. А теперь… – он поежился, – чувствую себя куском дерьма.

Я прикорнула рядом и положила голову ему на колени.

– Ну извини, – сказала я, поглаживая его руку. – Я буду за тобой ухаживать. Я люблю тебя, Хэл.

Но он взбрыкнул, как необъезженный мустанг, и рванул вперед. Моя голова стукнула об пол. Я приподнялась и увидела, что Хэл снова навис над унитазом. Но голос его звучал громко и четко:

– Боже! Чтоб тебе!.. Ыыхгрр!

Я ждала совсем другого завершения этой ночи, тем более что началась она с сюрприза, который я готовила для Хэла с самой пятницы. Хэл тогда позвонил мне по межгороду, а я только-только повесила трубку после неприятного разговора с психотерапевтом.

– Я еще в Мельбурне, – сказал тогда Хэл. Где-то рядом с ним играла музыка, и его было плохо слышно. – Мне придется задержаться здесь по работе.

– Но уже восемь вечера! Я тебе звонила, но у тебя все время выключен телефон.

– Не надо меня пилить, Джули.

– Я тебя не пилю, просто… Знаешь, у меня сегодня был ужасный день.

– Думаешь, я тут прохлаждаюсь, в Мельбурне?

– Шейла прикрыла мою рубрику.

– Тебя уволили?

– Нет, она просто закрыла рубрику.

– Ну и нечего переживать. Я всегда говорил, твоя Шейла просто старая дура.

– Она не дура, но…

– Да кому нужна эта рубрика, Джули? Не знаю никого, кто бы ее читал. Ладно, поговорим в понедельник, когда я прилечу домой.

– В понедельник?!

– Ну да. Раньше мне с этой сделкой не покончить. Кстати, если будешь что-то покупать без меня, не бери VISA или Diners. Они вот-вот концы отдадут. Возьми Mastercard, там еще есть деньги. Кажется. Все, надо бежать. Что-то я совсем закрутился. Пока.

– Целую, Хэл. Хэл? Алло! Алло!

Однако выходные, должна признать, прошли совсем неплохо. Человек я конструктивный и всегда найду себе дело. Достойное дело. В этот раз я написала прощальную статью для «Полезных советов». Это было нелегко.

Что делать с читательскими вопросами, на которые ты уже никогда не ответишь? В моих архивах накопились сотни таких вопросов, многие из которых повторялись. Я давно заметила: есть вещи, которые равно тревожат всех людей, независимо от возраста, страны, достатка (или его отсутствия).

Например, следы шариковой ручки. Шариковая паста – вещество демократичное, пачкает всех одинаково. Еще одна вечная драма – собачья шерсть на бархате. И зелень от травы. За годы работы я получила тысячи писем со всевозможными жалобами. Кроме, пожалуй, жалоб на супружеский застой.

– Я порыскала в Интернете, – первым делом объявила я Шейле в понедельник. – Забила в поиск: «супружеский застой». Результат: «соответствий не найдено». Видишь? Даже поисковый сервер сообразил, что это фальшивка. Мистер Стори этот термин лично сочинил. Его никто никогда не слышал и уж тем более не использовал.

Я отчитывалась перед Шейлой о встрече с Гордоном Стори, и она, кажется, слушала. Что было хорошим знаком.

– Потом я позвонила ему и попыталась поговорить начистоту. Я уже вернулась домой, хлебнула вина, ну и… вдруг поняла, что меня раздражает эта неясность. Но мой звонок ничего не дал. Пустая трата времени.

– Но поначалу-то ты увидела какой-то смысл, – возразила Шейла. – Иначе не зациклилась бы на этом «супружеском застое».

Час от часу не легче!

– Пожалуй. Но в пятницу столько всего случилось… В любой другой день я бы и внимания не обратила. Ерунда какая-то!

Шейла глубоко затянулась сигаретой и отвернулась от ветра, который привычно свистал вдоль нашего бетонного каньона. Заледенелая, посыпанная гравием улица пролегла между нами, как траншея.

– Ну а в целом? Симпатичный?

Я сама все выходные напролет задавалась тем же вопросом. Вспоминала его в кабинете: вот он откинулся на спинку стула, а ноги в потертых ковбойских сапогах пристроил на стол, как шериф в старом вестерне. Я пыталась понять, почему его слова застряли у меня в голове. И что это он такое сделал, чтобы я чуть из кожи вон не вылезла, когда рисовала собаку? И чтобы прошлась перед ним гетеросексуальной походкой?

– Он… странный, – сказала я Шейле. – Думаю, кому-то покажется симпатичным. Но это неважно. Потому что этот тип – полный кретин, можешь мне поверить. – Я поежилась и запахнула куртку поплотнее. – И встречаться мне с ним без толку, как профессионал говорю. Найду другого психотерапевта. Их же полно, можно с кем-нибудь договориться прямо сегодня. С деньгами проблем не будет, мы получим их обратно. Кстати, в том же здании работает еще один специалист. По-моему, очень надежный.

– Нет. Мне нравится Стори. Судя по твоему рассказу, – протянула Шейла, наматывая прядь волос на зажигалку: девчачий жест, которого я раньше за ней не замечала. – Сходи еще раз.

– Шейла, ты ведь его даже не видела. Давай я найду кого-нибудь другого.

– Мне понравилось то, что он сказал про постель. Что он не заправляет ее после секса. Я свою тоже не заправляю.

– Ты ее не заправляешь принципиально, был секс или не было. Какая разница?

Шейла смотрела вдаль, продолжая забавляться с волосами.

– Уверяю тебя, разница есть.

– Я тебе пересказала его слова, просто чтобы ты поняла, какой он идиот. А вообще это ерунда. Все, что он говорит, – ерунда.

– Опишешь каждый визит в деталях и дашь мне посмотреть. – Шейла снова настроилась на работу. – А еще лучше, если запишешь сеансы на диктофон. Как по-твоему, он разрешит?

– Откуда я знаю? Этот тип не в курсе, как выглядит органайзер! У него брат умер, а он умудрился найти в этом светлую сторону!

– Да ты что?! Он-то мне и нужен. – Шейла похлопала себя по карманам в поисках курева. – Черт, оставила наверху новую пачку. Потом расскажешь. Только не забудь!

Чтобы Шейла упустила любопытный матерьяльчик? Не будет этого.

Я неплохо знала Шейлу и понимала: никакие мои слова уже не изменят ее планов насчет Гордона Стори. Приходилось признать, что моя карьера дошла до критической точки. Сначала я потеряла рубрику, а теперь лишилась права голоса при обсуждении собственного материала. Возможно, с работы придется уйти.

Мне нужно было все это обдумать. Хорошенько все переварить, прежде чем что-то делать. Думай, Джули, думай.

Но думать на рабочем месте не получалось. Главный минус единого редакционного помещения – это то, что оно единое. То есть общее. Едва у тебя в голове забрезжит ценная мысль, как ее уже засасывает общий хаос. Я чуть ли не воочию видела, как мои мысли утекают прочь – мимо редакторши «Красоты и здоровья», мимо ксерокса, кондиционера, мусорных корзин. На пути моих мыслей порогами встали чучела животных на полке у замглавного. Часть мыслей сразу засосало в глубокое декольте Софи. Еще один мыслительный ручеек влился в водоворот сомнительных метафор под названием «Новости спорта». Остаток мыслей поглотили шуточные электронные послания, всеобщий легкий флирт и стоны по поводу вечного цейтнота.

Аналогичная ситуация с чувствами. В редакции все на виду, ты как будто стоишь перед всеми голая. У нас есть одно убежище – туалет. Только там можно найти покой и уединение. Там нет отвлекающих факторов, кроме «Памятки уборщицы» на бачке для использованных прокладок. Словом, тишь и благодать… пока в сортир не заглянет кто-нибудь из коллег. Разумеется, в тот понедельник мне помешали.

Восседая на толчке, я прикидывала, как бы мне отвертеться от Гордона Стори, когда воздух загустел от аромата дешевых духов «Чайная роза». Вжикнула молния косметички, зазвякали тюбики и флакончики – кто-то выставлял их на раковину. Заглянув под дверцу, я укрепилась в своих подозрениях. Рядом с моей кабинкой маячили две лодыжки. Они сужались к тощим щиколоткам и заканчивались сабо размером с небольшие океанские лайнеры. Софи!

Ступни Софи – единственная часть тела, которая больше ее сисек, и этим все сказано. В ее фигуре странным образом сочетается большое и маленькое. Так в старых комиксах рисовали гангстерских подружек: уйма волос, но маленькое личико. Выдающийся бюст, но осиная талия. Большой зад и коротенькая юбчонка.

По тому, как переминались на полу ноги-лайнеры, я поняла, что Софи наводит марафет. В полной уверенности, что в туалете никого нет, она увеличивала свой и без того гигантский рот. Но в кабинке-то сидела я, готовая выскочить и заколоть Софи щеточкой ее же туши. Нужно только попасть ниже косточки ее лифчика и…