Текст книги "Два шпиона в Каракасе"

Мойзес Наим
Два шпиона в Каракасе
Не совсем выдуманная история про любовь и заговоры в эпоху Уго Чавеса

Посвящается Эмме, Лили и Сами

Глава 1
Ночные звонки

Нет звука отвратительней, чем телефонный звонок, который помешал любовникам в постели. Женщина сердится, еще крепче прижимается к плечу мужчины и, почти задыхаясь, просит:

– Только не вздумай брать трубку!

Он не обращает на ее слова никакого внимания и поступает по-своему: ускользает от жадных губ, с силой отрывает от себя цепкие руки и в мгновение ока словно сбрасывает с себя дурман, которым она успела его окутать. Затем садится, подносит палец к губам, требуя тишины, и снимает трубку старомодного черного аппарата. Он уже полностью владеет своим голосом, и никто не смог бы догадаться, что всего несколько секунд назад он на всех парах мчался к оргазму.

– Алло!

– Иван, ты можешь мне объяснить, что за чертовщина творится там, в этой твоей Венесуэле?

Иван сразу узнает голос. Это Гальвес, его шеф.

Между тем женщина не желает сдаваться. Она прыгает на него, гладит, касается всех тех мест, которые, как ей известно, наверняка заставят его вернуться к ней. Пускает в ход руки, губы, язык, соски… Хочет оживить тот миг, который был погублен телефонным звонком.

Поведение любовника кажется Хлое непостижимым. Что может быть важнее секса с женщиной, которую ты так страстно любишь? Молодая голландская активистка приехала на Кубу “учиться” тому, как надо делать революцию и как экспортировать во все остальные страны мира уже проверенные здесь методы. Ее идеализм может соперничать лишь с ее чувственностью. И наивностью.

Однако она проявляет еще и неуемный интерес к политике – даже когда оказывается в постели со своим новым любовником, хотя именно он мог бы стать главным мужчиной ее жизни. Но у Ивана Ринкона есть служебные обязанности, о которых ей ничего не известно и которые для него куда важнее любовных похождений. Вот и сейчас он нервно вскакивает с постели, будто сразу забыв о лежащей там женщине.

И ей приходится проглотить обиду. Хлоя тоже встает и голая выходит на балкон, чтобы попытаться унять охватившее ее бешенство. Она делает глубокий вдох, впуская в легкие свежий воздух, принесенный ветерком с моря. Безмолвную в эти часы Гавану освещает одна только луна, которая вычерчивает силуэт города и отражается в волнах Карибского моря.

– Понятия не имею… Я тебе много раз повторял, что там никогда и ничего не происходит, – с напряжением в голосе объясняет Иван в трубку, но при этом не может скрыть удивления.

– Ты сильно ошибаешься… В Венесуэле что-то заваривается, – отвечает ему Гальвес.

– Что? Что ты хочешь сказать?

– Я хочу сказать, что как раз в эти минуты и как раз сегодня, будь оно, это сегодня, проклято, то есть четвертого февраля тысяча девятьсот девяносто второго года, пока ты дрыхнешь без задних ног, в Венесуэле происходит военный переворот: танки атакуют президентский дворец, а на другом конце города из минометов обстреливают резиденцию президента. Мы не знаем, кто в этом замешан и кто командует путчистами. Зато я твердо уверен в другом: за нынешней весьма скверной историей стоят американцы.

– Кто???

– Позволь мне удивиться твоему удивлению… А еще ты меня здорово разочаровал или даже, вернее сказать, подвел. Я-то думал, что могу выкинуть Венесуэлу из головы, коль скоро этим направлением занимаешься ты. Ладно, давай кати немедленно сюда! – кричит ему Гальвес и дает отбой.

Расстроенный Иван швыряет телефонную трубку на рычаг и быстро одевается. Хлоя возвращается в комнату, ложится в постель и принимает соблазнительную позу, призывая его взглядом.

– Увидимся позже, – бросает Иван ледяным тоном, не обращая никакого внимания на обнаженное тело, потом быстро целует Хлою братским поцелуем и спешит к двери.

Он старается выжать все что можно из своей раздолбанной машины. В такие минуты Иван жалеет, что никогда как следует не занимался двигателем. И теперь ему кажется, что она вот-вот развалится на части. Машина мчится по пустынному городу, взрывая тишину и оставляя за собой дымный след. Путь от дома до здания G2 Иван проделывал тысячи раз. G2 – это место его службы, Главное управление разведки Кубы.

“Нет, Гальвес ошибается… – думает Иван, пытаясь ехать как можно быстрее. – Просто ему повсюду чудятся янки. К тому же трудно понять, каким боком военный переворот был бы полезен Вашингтону. Они и без всяких переворотов диктуют свою волю правительству Венесуэлы. Эти две страны – союзницы. Но если тут не замешаны американцы, то кто, черт возьми, заварил всю эту кашу? Не знаю. А вдруг Гальвес все-таки прав и мы имеем дело с очередным трюком ЦРУ? В таком случае они и впрямь застали меня со спущенными штанами. Но чтобы такое случилось со мной!.. Неужели и вправду проморгал?..”

Иван еще сильнее давит на газ. А что толку? Старый мотор слушаться его не желает.

Наконец он доезжает до Управления и, чтобы не терять времени в неторопливом лифте, бегом поднимается по лестнице. В комнате для совещаний он застает Гальвеса и кучу других людей, в том числе и военных. Кое-кто говорит по телефону. Иван знаком со всеми. И ему хорошо известно, что далеко не всех он может считать своими друзьями. Войдя, он робко здоровается с Гальвесом, стараясь не встречаться с ним взглядом. Шеф кипит от ярости.

– Ага, вот и ты наконец… Добро пожаловать! Лучше поздно, чем никогда, так ведь? – накидывается он на Ивана. Потом оборачивается к остальным и с издевкой добавляет: – Рад представить вам суперагента Ивана Ринкона. Вы его знаете… Это ваш легендарный коллега, который добивался удивительных успехов, участвуя в самых опасных операциях. Тот, кто не умеет проигрывать… Правда, спеси и самомнения у нашего героя больше, чем воды в океане… – добавляет Гальвес, не меняя тона. – О чем он забыл нам сообщить, так это о том, что уже ушел в отставку. И о том, что нынче его интересует исключительно роль первого любовника и он старается не пропустить ни одной нимфы, встреченной на пути. К сожалению, чрезмерная занятость помешала ему поставить меня в известность, что он больше не занимается Венесуэлой… Мало того, Иван Ринкон гостеприимно распахнул двери этой страны для наших врагов.

Иван чувствует, что упреки Гальвеса доходят до него не через уши, а через желудок. Его желудочный сок закипает, да и в груди вот-вот начнется пожар. От каждого слова Гальвеса огонь разгорается все жарче и жарче. Иван привык слышать от начальства одни лишь похвалы и восторги. Никогда раньше его так не унижали, и уж тем более перед коллегами. Пожар в груди делается нестерпимым. Наконец Иван решается подать голос:

– Вы правы, шеф. Видно, мы это дело действительно проворонили. Ни один из моих агентов в Венесуэле не забил тревоги и не предупредил, что может случиться что-то в таком вот роде. А ведь я и сам только что провел там целый месяц. И много где успел побывать, но не заметил никаких перемен – ровно ничего подозрительного. Все было как всегда. Много политики, много пустопорожней болтовни, много денег, много воровства и много бедных – ничего нового. Как видно, мы просто убедили себя, что пока в Венесуэле есть нефть, там ничего не может произойти.

Гальвес перебил его:

– С чем я тебя и поздравляю! Блестящий анализ ситуации! Жаль вот только, что ты абсолютно во всех своих оценках умудрился промахнуться. И пока ты шел к столь мудрым выводам, американцы рыли тебе яму. Да, ты ошибся, раскрасавец ты наш.

Коллеги улыбаются, и это вдвойне унизительно для Ивана. Гальвес между тем продолжает:

– Завтра же ты отправишься в Каракас и подготовишь для меня подробнейший отчет о том, что именно там творится. Сам прекрасно знаешь: Венесуэла всегда представляла для нас огромный интерес. Слышишь? Двигай туда и не возвращайся, пока не разработаешь план действий с учетом нынешней ситуации… То есть план, как повернуть эти события в нашу пользу.

В двух тысячах километров к северу

Почти в то же самое время, когда в Гаване телефонный звонок помешал Ивану испытать оргазм, другой звонок, но уже в Вашингтоне, прерывает медитацию Кристины Гарсы. Ее телефонный аппарат совсем не похож на тот черный и древний, что стоит в комнате у Ринкона. У нее телефон современный, беспроводной. Он не только звонит, но еще и вибрирует. Его призыв невозможно проигнорировать, особенно если звонки поступают со специальных номеров, как, скажем, вот этот, прилетевший из здания, расположенного в двух тысячах километров к северу от Гаваны.

Кристина с досадой открывает глаза и смотрит на улицу через огромное окно в гостиной ее небольшой, но с большим вкусом обустроенной квартиры.

За окном еще кружат последние снежинки – все, что осталось от бурана, парализовавшего на несколько дней Вашингтон. А к зиме Кристина привыкает с трудом. На самом деле она уверена, что никогда не сможет к ней привыкнуть. Для нее очевидно: холод и счастье – две вещи несовместимые. По крайней мере так Кристина их воспринимает. Вот уже полчаса как она пытается одолеть бессонницу, очередную бессонницу. Девушка следует советам своего психиатра: если сон не приходит, заснуть поможет медитация. А к Кристине сон не приходит часто. Ночь за ночью перед глазами встают одни и те же картины, от них она покрывается холодным потом, а из глаз текут слезы, хотя никаких слез там уже давно вроде бы не должно было остаться. Разве тут заснешь? Взрываются бомбы. Отчаянно кричит женщина, прижимая к груди безжизненное детское тельце. Куда-то бесцельно бредут окровавленные и оглушенные люди. На улице валяются трупы. И там, посреди этого ада, она, Кристина. В испачканной кровью форме, с винтовкой М1 на плече.

Кристина испробовала все, пытаясь избавиться от этих воспоминаний: таблетки, психотерапию, гипноз, рэйки, упражнения пранаямы, цигун и много чего еще. Но картины из прошлого продолжают возвращаться, словно призраки, твердо решившие сделать ее жизнь невыносимой.

– Это посттравматический стресс, – говорит психиатр. – Со временем это проходит.

– Да, но пока если что и проходит, так только время. А кошмары никуда не деваются. Они по-прежнему меня не отпускают.

И дело не ограничивается кошмарными снами, на самом деле Кристина снова и снова словно наяву видит эпизоды из той своей реальной жизни, когда она в качестве лейтенанта корпуса морской пехоты участвовала в операции Just Cause, “Правое дело”, – такое кодовое название дал Пентагон вторжению вооруженных сил США в Панаму. Целью операции было свержение диктатора Мануэля Норьеги, который превратил свою страну в наркогосударство и заключил весьма доходный союз с Пабло Эскобаром, лидером Медельинского картеля. И хотя участие в операции оставило на теле Кристины заметные шрамы – как, скажем, шрам на ноге после ранения осколком гранаты – или навязчивые картины в мозгу, она ни в чем не раскаивается. Завербоваться в морскую пехоту значило для нее найти свое место в мире, поставить перед собой трудную цель и победить собственные страхи. Она еще в детстве обрела способность держаться невидимкой, довела до совершенства приемы, позволявшие оставаться незаметной, не выделяться и не привлекать к себе внимания, – все это оказалось жизненно необходимым ей в будущем.

И вот сейчас, среди ночи, Кристине хотелось бы использовать свой талант и не прерывать медитации, но настойчивый телефонный звонок заставил ее вернуться к реальности. Вернуться незамедлительно, поскольку этот звонок звучал по-особому, и Кристина сразу определила, что добивается ее Оливер Уотсон, ее шеф. Она даже не успела поздороваться с ним, так как он с ходу спросил:

– Крис?.. Что происходит в Венесуэле?

– Не поняла…

– Военные устроили переворот…

– Какие еще военные?

Вопрос Кристины окончательно вывел шефа из себя.

– Это я должен у тебя спросить: какие еще военные, Кристина? Мы платим тебе хорошие деньги за то, чтобы ты знала все, что происходит в Венесуэле, вернее, чтобы ты знала обо всем раньше, чем что-то там произойдет. А оказывается, ты понятия ни о чем не имеешь. Даже после того, как некие события уже случились. Что ж, выходит, дело обстоит куда хуже, чем я полагал. Скажи, а тебе не кажется, что тут могут быть замешаны кубинцы?

Кристина отвечает, что ее агенты в Венесуэле держат под плотным наблюдением как кубинцев, так и венесуэльских военных, но до сих пор не замечали ничего подозрительного.

Молчание Уотсона длится несколько бесконечных секунд. – Немедленно приезжай сюда, – сухо приказывает он и отсоединяется.

Кристина словно окаменела. То, что сейчас происходит, грозит подорвать одну из двух опор ее жизни – лишить работы. У нее нет постоянного мужчины, нет детей, нет увлечений, она не верит в Бога. Ее семья раньше жила в Мексике, а теперь живет в США, в Аризоне, далеко от Вашингтона. Со временем Кристина превратилась в мать для своих родителей, братьев и сестер, о которых издалека заботится, которых поддерживает и защищает. Семья и профессия – два якоря, двойное “я”, единственное, что есть надежного в ее существовании.

Кристина переодевается с солдатской быстротой. Выбирает брюки, которые подчеркивают ее спортивную и очень соблазнительную фигуру, итальянский плащ и теплые сапоги. Чтобы скрыть черные круги под глазами, оставленные бессонными ночами, она вместо контактных линз надевает очки в массивной оправе. Войдя в лифт, смотрит на свое отражение в огромном зеркале. Очки не слишком помогли: на лице заметны следы бессонницы и сменявших ее кошмарных сновидений. Пока лифт спускается в подземный гараж, Кристина накладывает на лицо немного макияжа, красит губы розовой помадой и, чтобы чувствовать себя привычней, добавляет каплю своих любимых духов – Ma liberté Жана Пату.

Даже в такие предельно напряженные мгновения она остается перфекционисткой, это очень характерная ее черта, которая проявилась в детстве и стала еще заметнее после начала службы в корпусе морской пехоты.

До этого жизнь Кристины в Соединенных Штатах была такой же, как у всех нелегальных иммигрантов, то есть неустойчивой и опасной, что не давало права на ошибки. Поэтому следовало неукоснительно соблюдать ряд правил. Например, нельзя было попадать в руки миграционных властей и давать повод для высылки. Как и ее родители, Кристина жила в постоянном страхе, как бы не оказаться под облавой, ведь тогда их насильно отправили бы обратно в Мексику – и они стали бы еще одной семьей в длинном списке депортированных.

Много лет тому назад, еще девчонкой, Кристина вместе с родителями и младшими сестрой и братом, тогда грудным младенцем, пешком перебрались через границу. Испытание было жесточайшим. Они терпели жару, какая бывает только в пустыне и способна высушить у человека все нутро, терпели жажду, превращавшую слюну в песок, узнали страх перед змеями, перед американскими полицейскими и – особенно – перед “койотами”, негодяями, которым отец заплатил, чтобы они помогли семье пересечь воображаемую линию, отделявшую нищету от надежды. “Больше никогда, никогда в жизни я не соглашусь повторить ничего подобного”, – то и дело твердила себе маленькая Кристина. Но очень скоро поняла: чтобы это “никогда, никогда в жизни” стало реальностью, надо научиться быть невидимой. Присутствовать в любом месте, в любых обстоятельствах так, чтобы никто не заметил твоего присутствия. Это были самые ранние и растянувшиеся на долгие годы уроки, данные ей судьбой. Именно они сделали ее такой, какая она теперь есть. Сделали человеком, который сам видит все, но которого не видит никто.

Когда Кристина Гарса окончила среднюю школу, она узнала, как можно найти спасение от постоянно мучившего ее страха: только что принятый в США закон давал нелегальным иммигрантам шанс нормализовать собственное положение, а возможно, и положение всей своей семьи. Для этого надо было отслужить не меньше пяти лет в вооруженных силах США.

Кристина не поддалась на уговоры матери, по мнению которой, служба в армии была не менее рискованной, чем жизнь “без бумаг”, – и та и другая были своего рода минным полем. А служба в морской пехоте считалась самой опасной. Но Кристина думала иначе. На вид она была девушкой замкнутой, однако очень скоро ей удалось удивить как начальство, так и товарищей по учебе. В первые же месяцы, когда пришлось сдавать экзамены по общим дисциплинам и заниматься усиленной физической подготовкой, она проявила не только острый ум, но и способность выдерживать самые тяжелые нагрузки.

Киношники и фотографы, которые в конце 1989 года сопровождали корпус морской пехоты в Панаму, запечатлели для истории, как Кристина, рискуя жизнью, спасла товарища. В одном из столичных районов, где укрепились верные Норьеге военные, на маленькой площади лежал, истекая кровью, юный морпех. Кристина зигзагом добежала до раненого и помогла ему доползти до дерева, за которым можно было укрыться от пуль. И вдруг все вокруг словно замерло. Неожиданно прекратился огонь, и ни пехотинцы, ни панамские солдаты не решались нарушить эту тишину. Кристина услышала истошные женские крики, доносившиеся с другого края площади. Она поискала взглядом кричавшую и увидела, что та неподвижно лежит на земле рядом с ребенком, который непрерывно плачет. Не раздумывая, Кристина бросилась к женщине. Снова раздались выстрелы. Милисианос[1]1
  Милисианос – члены отрядов народного ополчения. (Здесь и далее – прим. перев.)


[Закрыть] целились в нее, но ни разу не попали, вернее, просто не успели попасть, потому что им пришлось спешно прятаться в укрытия, поскольку все американские пехотинцы разом открыли по ним огонь, стараясь прикрыть Кристину.

Добежав до женщины, она с горечью поняла, что ребенок больше не плачет. И не дышит. Он попал под перекрестный огонь и был изрешечен пулями. Начиная с этого момента ее воспоминания становятся очень реальными и отчетливыми, но одновременно и очень смутными. Она ясно помнит, что, пока пыталась сдвинуть с места мать, раненую, но еще живую, услышала мощный взрыв, и сильная взрывная волна отбросила ее саму на несколько метров в сторону. А еще она почувствовала острую боль в правой ноге. Как она узнала уже потом, неподалеку взорвалась граната и осколок попал ей в ногу. Несмотря на рану, Кристина смогла ползком вернуться к умирающей женщине, все еще обнимавшей своего ребенка, и этот малыш навсегда останется в душе и в мыслях Кристины, лишая ее сна. Из-за этого малыша она будет каждодневно испытывать невыносимое и неотступное чувство вины. “Я должна была его спасти”, – повторяла она себе снова и снова.

Какое-то время спустя Уотсон, ее командир в корпусе морской пехоты, занял высокую должность в ЦРУ и предложил Кристине перейти следом за ним туда же. Уотсон слепо ей доверял. “Кристина может сделать все и все делает хорошо”, – говорил он. Так оно и было на самом деле. Кристина приняла предложение Уотсона, а попав в ЦРУ, стала очень быстро подниматься по служебной лестнице, в чем сыграли свою роль как владение испанским языком, так и уважение начальства к ее прошлой, отмеченной наградами, воинской службе, но в первую очередь – способность и умение всю себя без остатка отдавать работе.

Вскоре она была назначена на должность, которая словно нарочно ее дожидалась, и стала отвечать за весьма важное для интересов США направление – за Венесуэлу, имеющую самые большие в мире запасы нефти и расположенную всего в двух с половиной часах лета от берегов Соединенных Штатов, давних ее союзников.

Но теперь это не имело никакого значения. И Кристина, заводя свой новенький красный джип, чувствовала, что все летит к черту. Она на бешеной скорости выехала из гаража, не обращая внимания на опять поднявшуюся снежную бурю. Оставила позади столичные памятники, пересекла по мосту реку Потомак и меньше чем через полчаса вошла в штаб-квартиру ЦРУ в Лэнгли, штат Вирджиния.

Девушка поднялась в зал, где обычно заседал оперативный штаб, и увидела, что Уотсон уже проводит там совещание. Все взгляды обратились на нее. Никто ничего не сказал. Кристина тоже.

Вихри переворота

Уго Чавес наконец принимает решение. После нескольких недель, потраченных на подготовку, после нескольких недель напряженного ожидания он собирает пятерых офицеров в туалете Военной академии и тоном каудильо сообщает:

– Операцию “Самора” начинаем в ближайший понедельник в полночь.

Его слова со скоростью боевого приказа летят из Каракаса в Сулию, из Маракая – в Валенсию и дальше. На разработку планов ушло больше десяти лет. Были проведены сотни тайных совещаний, велись долгие разговоры о Боливаре, Марксе, Мао, Че Геваре, о ситуации в Венесуэле и Латинской Америке в целом. Со временем все чаще стали вспыхивать споры по стратегическим вопросам, а также по поводу карт, шифров, логистики, системы поддержки и всего прочего, что необходимо предусмотреть и продумать при подготовке государственного переворота.

Четверо молодых офицеров, только что выпущенных из Военной академии, собрались в тени американского кедра и, подражая клятве Симона Боливара Освободителя, поклялись Господом Богом, Родиной, собственной честью и душевным покоем, что разобьют цепи произвола и угнетения, чтобы заложить основы того, что они назвали Революционным боливарианским движением. Они верят: Венесуэла сможет возродиться под началом солдат-патриотов. Это один из тех проектов, которые так необходимы молодым людям, в чьей душе под маской искреннего и глубокого альтруизма таятся честолюбивые замыслы, поиски идентичности и потребность “принадлежать чему-то более великому, чем ты сам”. Однако эти молодые люди не в университетских аудиториях находили отвечавшие их настроениям идеи и мечтали о лучшем будущем. Они были военными, которых обучили владеть оружием так, чтобы оно без остановки сеяло смерть. А кроме того, они командовали другими молодыми людьми, еще более молодыми, чем они сами, а те командовали ротами и взводами, управляли танками, боевыми самолетами и стреляли из артиллерийских орудий. Они тоже были вооружены и обучены убивать.

Сейчас, когда Уго принял решение, у них оставалось меньше тридцати шести часов на завершение подготовки. Однако среди их сторонников есть не только военные – от курсантов военных училищ и сержантов до подполковников, – но и гражданские лица, готовые присоединиться к восстанию. У мятежников имеются танки, винтовки и боевое снаряжение. Настал час освободить Родину.

– Боливар!..

– Слава Боливару!

Заговорщики знают, что президент Карлос Андрес Перес этой ночью возвращается в страну. Знают, что неделю назад он улетел в Швейцарию, в маленький альпийский городок Давос, где каждый год проводится знаменитый экономический форум, на который съезжаются высокие должностные лица и крупнейшие бизнесмены со всего мира. А еще они знают – и с издевкой над этим посмеиваются, – что Перес отправился туда, чтобы завоевать доверие иностранных инвесторов, чтобы поговорить о нефтяном богатстве и политической безопасности, гарантированной в этой стране с одной из самых старых и стабильных демократических систем Латинской Америки. Они знают, что главная цель операции, которой Уго дал название “Самора”, – арестовать президента прямо в аэропорту. А если будет нужно, то и “нейтрализовать” его. Правда, они не знают, что президенту известно об их замыслах. И он не боится заговорщиков.

Прямо перед поездкой президента в Давос министр обороны и глава военной разведки попросили Переса о срочной встрече. Они призвали его к бдительности, так как получили сведения о заговоре КOMАКATE[2]2
  КОМАКАТЕ (исп. COMACATE; аббревиатура от офицерских чинов – сomandantes, mayores, capitanes, tenientes – команданте, майоры, капитаны, лейтенанты). В 1982 г. Чавес вместе с другими молодыми офицерами основал подпольную организацию под таким названием. Позднее КОМАКАТЕ была преобразована в Революционное боливарианское движение, названное в честь героя латиноамериканской Войны за независимость Симона Боливара.


[Закрыть], то есть команданте, майоров, капитанов и лейтенантов, – офицерской ложи, которая действовала тайно и осторожно вербовала сторонников среди военнослужащих всех рангов. Цель заговора – свержение правительства. Пользуясь тем, что страна переживает большие экономические трудности, и тем, что, согласно опросам, популярность президента, соответственно, упала, мятежники попытаются свергнуть президента силой. Их не останавливает то, что он был избран демократическим путем. Они больше не верят обманам и уловкам, с помощью которых непотопляемая элита угнетает народ.

“То, как у нас проводятся выборы, – это всегда чистое мошенничество”, – любит повторять Уго.

Во время упомянутой встречи с министром обороны и главой военной разведки президент с усмешкой ответил им: – Все это не более чем слухи. А предполагаемая тайная ложа, о которой вы говорите, – всего лишь группа офицеров, которые собираются вместе, чтобы обсудить предвыборные опросы и поспорить о политике. Разве существует в мире хоть одна армия, где не происходят подобные вещи? Так что я не вижу ни малейшего повода для беспокойства. Здесь у нас ничего произойти не может.

Иными словами, Перес был абсолютно уверен: эти военные просто слегка потеряли ориентиры, однако они не в состоянии причинить стране реальное зло и уж тем более им не удастся силой свергнуть президента.

– Сорок лет демократии, при которой жила наша страна после последней военной диктатуры, нельзя вот так разом взять и перечеркнуть. Во всяком случае, это не по плечу нацепившим военную форму юнцам, они умеют лишь произносить грозные речи и наводят страх на наивных простаков, – сказал президент генералам. – Я хорошо знаю нашу страну. Венесуэльцы любят свою свободу и, даже если они чем-то недовольны, сделают выбор в пользу демократии.

Закончилось совещание приказом, прозвучавшим как издевка:

– У вас, военных, слишком много свободного времени. Займите своих подчиненных каким-нибудь делом и держите их подальше отсюда! Это все.

Вскоре он вылетел в Швейцарию.