Текст книги "Легендарная Безымянная Моногатари. Начало"

Легендарная Безымянная Моногатари
Начало
Мурат Бектай

© Мурат Бектай, 2017

ISBN 978-5-4485-9268-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Похолодевшие дни, как напоминание о предстоящей зиме, не имели значения для меня, из-за суеты приготовлений в поместье, к отправке товара на продажу в столице, во время празднования осеннего сбора урожая.

От распорядителя поместья, услышал множество замечательных рассказов о столице и празднике сбора урожая, что я как заворожённый, готов был слушать снова и снова рассказы. В поместье, не многие имели права входить во внутренний двор, в котором находился дом хозяина поместья, поэтому у меня был строго ограниченный круг общения. Из которого, только распорядитель поместья бывал в столице, и во многих местах о которых мне рассказывал, остальные жители и не знают ни чего кроме Эдо и поместья. Вот расспросы отца о столице во время праздника сбора урожая, меня смутили, так как отец просто ответил, что это хорошее время для поиска учителей. Так как я хотел получить разрешение отца на поездку в столицу вместе с товаром на продажу и распорядителем поместья, а из его ответа, не понятно согласен ли он будет или нет. Поэтому с вопросами о празднике сбора урожая я обратился к матери, на что мама ответила: что она любит праздники цветения деревьев, символизирующие пробуждение природы от зимы, а праздник сбора урожая напоминание о предстоящей зиме, что навевает печаль. Оставшись с такими ответами, я жил надеждами на поездку в столицу, так как отрицательного ответа я не получил на свои вопросы, хоть и положительного тоже. Но все же, мои надежды разрушились через неделю, ночью меня разбудила мама и привела в комнату приемов, где уже находился отец и монах. Я поклонился при входе и отец знаком, позвал меня сесть рядом. Мама села поодаль возле входа, но так что ей будет слышно все, что будет сказано

Сев возле отца, я увидел лицо монаха, чуть моложе выглядевшего, чем мой отец, но по лицу монаха читалось сдерживаемое чувство тревоги и печали одновременно. На лице отца нельзя прочитать ничего, я сидел так не долго, рассматривая лица, пытаясь прочитать эмоции и понять причину того что меня разбудили ночью, и впервые я вижу монаха так рядом. Тишину нарушил отец, сказав: что теперь я должен слушаться и почитать монаха как своего отца, и быть сильным. Мне нужно сменить одежду, и передает мне, сложенную одежду. Знаком он дает мне понять, что переодеться мне нужно сейчас. После оба оценивающе посмотрели на меня, смутившись пристальных взглядов, я посмотрел на маму, которая сидела с опущенной головой. Потом отец продолжил говорить: что позже я пойму все сам, и монах будет помогать мне во всем, но сейчас не так много времени, и мне пора уходить вместе с монахом. Тревожное чувство нахлынуло на меня, но причины тревоги я так и не понял. Посмотрев на отца, у которого сейчас на лице, так же, не прочитать ни чего, я поклонился ему, то же самое проделал монах, и отец ответил нам поклоном, означавшее завершение совещания, разрешавшее нам вставать. Мы с монахом встали, и направились к выходу, где так же, мама сидела с опущенной головой, было желание подойти к ней и обнять, но пришлось сдержанно идти к выходу. Выйдя за порог комнаты, я почувствовал взгляд матери, но нельзя оборачиваться если уходишь. Выйдя во двор, мы направились к воротам внутреннего двора, а после уже покидали внешние ворота поместья, чего в своей жизни я не делал. В этот момент я заметил, что не так темно как мне казалось, и предрассветное время быстро сменялось от темноватых силуэтов окружающего пространства не осталось и следа, наоборот, начинались проявляться, краски и на небе уже слабо видны звезды. Пройдя с монахом длительное время, спускаясь с каменистых холмов, где находилось поместье, мы подошли к рисовому полю, где монах остановился, посмотрел вокруг и сказал: что сейчас, что бы ни происходило, мне придётся молчать и отвечать только жестами, а когда можно будет разговаривать, то он сам скажет. И спросил, понял ли я? На что я ответил кивком головы. Посмотрев на меня, он спросил, могу ли идти дальше, я так же ответил кивком. Удостоверившись в том, что я понял, он добавил: если я устану, то должен буду дать знать, и он понесет меня дальше на спине, так как, нам нужно будет идти весь день. И мы продолжили идти, по пути мы проходили мимо множества пустующих рисовых полей, означавших, что урожай уже собран, иногда проходили мимо садов с уже желтеющими местами листьями, но, все же, еще зелеными. Так в полном молчании мы шлю всю дорогу, до деревни, и пройдя до конца деревню, по широкой улице, мы дошли до ворот, зайдя в которые мы направились к дому, минуя дворик. Войдя в дом, монах нашел масляную лампу и на улице принялся разводить огонь, и потом горящей веткой он зажег лампы, которые нашел, их было всего три, оставив, меня с одной лампой и небольшим костром, он вошел в дом, позже вышел и позвал меня. Войдя в дом, я увидел две комнаты, одна большая, другая поменьше, между ними коридор, и в конце коридора еще дверь, выходящая на задний двор. Но то, что я заметил на каждой стене, так это бумажные обереги с рисунками и красивой каллиграфией. В комнате поменьше были приготовлены постели, но он позвал меня в большую комнату, где мы сели кушать, из еды был вареный рис, дайкон и вода. Поев, мы легли спать.

Сон был беспокойным, но не помнил, что именно снилось, просто ощущение беспокойства не давало заснуть, часто пробуждаясь ночью, под утро я услышал монотонный звук молитвы доносящейся, откуда то не далеко, который меня быстро убаюкал и я провалился в сон. Который как мне показалось, тут же прервался, шумом голосов во дворе, и последующим входом в комнату солдат, самураев сёгуна, начавших осмотр комнат дома, по завершению осмотра, меня выволокли во двор. Где уже было много самураев возле ворот и вокруг двора, в центре двора на коленях сидел монах с опущенной к земле головой, позади него еще два монаха, так же, с опущенными к земле головами, слева, от них лежали два зарубленных тела монахов, а справа еще две мико. Меня силой дотащили до монаха в центре, и швырнули к монаху. Свалившись с ног, я сел на колени возле монаха и склонил голову к земле. Мы просидели так не долго, в ворота вошли несколько людей, один из которых приблизился к нам, и позвал старшего группы самураев к себе, как старший самурай подошел к человеку, он поклонился с уважением и попросил разрешения говорить. Человек ответил поклоном на поклон, как того требуют приличия, но без чрезмерного старания. Так же, разрешил старшему самураю начинать говорить. Старший самурай принялся рассказывать: что устранение заговорщиков проведено успешно, потерь среди солдат не много, ввиду не многочисленности обороняющихся. К сожалению, внутренний двор в поместье вместе со строениями сгорел, потушить пожар не представлялось возможным, потому что отсутствовала вода. На внешние строения поместья, пожар не перекинулся, и они сохранились без повреждений. Как выяснили, жители поместья не имели колодца, воду доставляли в ручную из источника ниже и использовали дождевую воду. Из обгоревших тел найдено одно тело ребенка, шесть тел женщин и восемь мужских тел. По телам можно определить хозяина поместья, его жену и сына. Остальные вероятно прислуга и охрана. Из выживших жителей поместья, осталось 17 человек, они ожидают в поместье. Последние кто посещал поместье, эти двое. Указывая на нас, продолжил: вот это отец с сыном, покинули поместье вчера утром, вот документы, найденные при нём, а так же, вот документы, на остальных монахов и мико, еще вот документы на этот дом с землей, от господина из поместья, а эти оказали сопротивление – указывая на зарубленные тела. Жители деревни, видевшие в этих двоих вчера, ожидают снаружи, ни чего добавить они не могут. Склады не пострадали от пожара, так как находились во внешней части поместья, прошу прощения, но все, что находилось внутреннем поместье, сгорело. Это все, прошу прощения, и после слов склонил голову, протянул руки с документами, после передачи документов, он выпрямился и встал рядом.

Приняв документы, быстро ознакомился с ними, бегло прочитав их. Потом повернулся к старшему группы самураев, начал говорить: Так, хорошо выполнили работу, жаль, что сгорела внутренняя часть поместья, но отсутствие воды оправдывает вас, вашей вины здесь нет. По поводу выживших жителей, ни кого из поместья не оставлять в живых, так как они заговорщики против даймё и сёгуна. Ожидающих жителей деревни, можешь отпускать, возвращайся в поместье и займись перевозкой товаров со складов. Это всё, можешь отправляться.

И все самураи покинули двор дома, кроме личной охраны человека. Человек подошел ближе к монаху, и сказал: я, советник сёгуна Эдо, можешь рассказать кто ты и откуда, зачем посещал поместье? Со словами, простите господин, советник сёгуна Эдо – монах начал говорить – я из Осаки, занимался изготовлением лечебных мазей и снадобий в храме на островах. Но два года назад, храм был разрушен и многие убиты, моя жена погибла в тот день, а сын стал свидетелем смерти матери и многих других, после чего он потерял речь. Забрав сына, мы скитались по городам и деревням, потом семь луны назад придя в Эдо, узнал о господине из поместья, то, что давно мы были с господином из поместья мечниками в отряде сёгуна. Вот и направился в поместье к господину, в поисках помощи. Он выдал разрешение на дом с землей, на территории этого дзиндзя, для проживания здесь, так же он передал деньги на строительство курамото для изготовления сакэ здесь. Закончив рассказывать, монах попросил прощения и сказал: это всё.

Вот оно как, с удивлением произнёс советник сёгуна, и спросил монаха, обладает ли он знаниями производства сакэ? Да, ответил монах. Тогда, продолжил говорить советник сёгуна, тебе придётся заменить документы, так как сейчас они не законны. Деньги полученные от господина он может оставить себе, для строительства курамото он может обращаться за помощью к старейшине деревни. Удовлетворившись тем, что монах не имеет отношения к жителям поместья, он решил было уходить. Как вдруг, два монаха позади нас, одновременно, начали просить прощения, и попросить выслушать их. Это заинтересовало советника, и он разрешил монахам говорить. Монахи поблагодарили вдвоем, но рассказывать начал один, а второй молчал. Из сказанного монахом позади нас, стало известно. Что один из зарубленных монахов – это каннуси дзиндзя, который пытался остановить осквернения хондэна, самураями сёгуна. А второй убитый в самом хондэне – это монах, который проводил молитвенные ритуалы в хондэне, и пытавшийся остановить вынос шинтая одного из ками хранителя этих мест, в виде серебрянной чаши с изображением дракона внутри и древними надписями снаружи. Он был зарублен в самом хондэне. Так же, стало известно, что все древние рукописи со святыми текстами пропали. И они просят господина советника сёгуна Эдо разобраться во всём и посодействовать в скорейшем возвращении шинтая ками хранителя, ещё они попросили провести похороны согласно традициям и воле покойных, а не как преступников. Выслушав рассказ, советник сёгуна охнул, и разрешил провести похороны как полагается, и подозвал человека из своей охраны, отдал распоряжения, которые мы не слышали, потом он обратился к монахам и сказал, что преступников найдут, и невежды, осквернившие хондэн, будут наказаны. Про рукописи и шинтай, советник ни чего не сказал. Потом осмотрев всех, добавил, это всё и направился к выходу.

Оставшись одни, вместе с монахами и мико, монах встал и попросил меня пойти вместе с мико, он будет занят некоторое время, потом он придёт за мной. Я встал и заметил, что мико уже протянули руки ко мне, чтобы помочь идти за ними, и я взял их за руки. Двое других монахов, подошли к монаху, который пришёл со мной, и начали обсуждение. Но разговора я уже не слышал, так как мы уже прилично отошли, и уже подходили к дому, только не стали заходить внутрь, левее от дома по тропинке мы уже прошли дом, где я увидел ещё строение и обширное пространство позади дома, в шесть раз больше переднего двора, но мы минуя маленький ручеек, русло которого было выложено камнями и вода шла из родника заднего двора дома. Зашли в тростниковые заросли и вышли к другому дому, который был поменьше. Меня привели в ванную комнату, где меня помыли в теплой воде и потом дали чистую одежду, переодевшись, я вышел во двор поискать мико, но сёдзи в комнату отодвинулась, и меня пригласили внутрь, там уже была приготовленная еда. Я сел на свободное место, и мы приступили к еде. По завершению трапезы, они спросили, понравилось ли мне, я кивнул, и одна мико сказала, в следующий раз мне придётся попробовать её еду, и сказать своё мнение, в ответ я кивнул, в знак согласия со сказанным. Они вместе переглянулись, и одна отошла, вернувшись через мгновенье с ручным колокольчиком, передавая его мне, она добавила: чтобы я звонил в колокольчик, если мне понадобится помощь, и они подойдут ко мне, но, к сожалению, они должны будут оставить меня одного, так как много еще чего надо сделать. Как они закончат с делами, они найдут меня. А сейчас я буду оставлен самому себе, так же, я могу гулять, где захочу, только попросили не выходить за стены дзиндзя. Я кивком ответил им, что всё понял, и они могут идти. Потом подошел к ступенькам дома и присел на них. Наблюдая за полетом стрекоз во дворе и движению тростника, колыхавшемся на ветру вместе со стрекозами, я заснул на ступеньках. Проснулся уже вечером от холода, когда солнце уже зашло, начал смотреть по сторонам и потирать ноги, чтобы стало теплее. Тут я заметил мерцание огоньков, я любил наблюдать за светлячками, и тут они тоже есть подумал я, продолжая наблюдать за светлячками. Потом я заметил монаха, который наблюдал за мерцающими огоньками, заметив то, что я уже смотрю на него, монах позвал меня. Я подошел к нему, и мы вошли в дом, он сказал подождать мне тут, и вышел. Вернулся он уже с горящей лампой и свертком, поставив на пол лампу, она так же поставил сверток рядом со мной, и начал разворачивать его, внутри него оказался вареный рис и овощи, оставив, это передо мной он вышел, и вернулся с кувшином воды и чашками. Мы поели вдвоем, и потом он так же свернул в кулёк еду, которая осталась, и оставил возле стены. Потом, беря лампу, попросил меня пройти за ним. Снова пройдя заросли тростника, но уже с другой стороны, мы вышли на пространство, где находились здания хондэна и хайдена. Под навесом находился каменный чан с водой, для омовений. Все тропинки были вымощены камнем. На центральном входе, в ряд друг за другом были тории, за которыми были уже ворота и стена, такая же, как и возле дома, где мы остановились, я тогда задумался о величине земли дзиндзя, и решил что земли тут больше во много раз, чем внутренняя часть поместья. Вдоль тропинок были высажены деревья, по листьям я узнал вишню, другие мне были не известны. Остановившись возле навеса, монах спросил меня, знаю ли я, как делается духовное очищение? Кивком головы, я ответил монаху, и направился к каменному чану, на кромке чана, нашёл бамбуковый ковшик с длинной ручкой, я зачерпнул воды ковшом, сполоснул ладони, потом налил в ладошку воды, сполоснул рот, и сплюнул в водосточную канавку обложенной камнем. Зачерпнул второй раз воды, я сполоснул ручку ковша, и поставил ковш на каменной кромке чана. Монах проделал то же самое, и вместе мы направились к хондэну. Внутри уже находились, два монаха, рядом две мико, и тела убитых, которых вымыли и переодели, вокруг их тел были выложены лепестки цветов и у изголовья стояли чашки с дымящимися палочками. Мы сели возле тел убитых, и монах начал рассказывать: то к чему они готовились долгие годы, началось, ради процветания страны, пожертвовано многим и многими, но всё же, это лучшее из возможных решений. То что, произошло в поместье, печально, но неизбежно это произошло бы. То, что произошло в дзиндзя, было необходимым. Потом указал на каннуси, и сказал, что это мой дядя, и мой отец еще в детстве спас его и воспитывал. Мой отец не разрешал ему присоединиться к нам, пока три года назад у него не родился сын, с тех пор он, изменив документы, стал монахом и в прошлом году возглавил этот дзиндзя. Он, как и твой отец, императорских кровей. Дзиндзя было основано десять лет назад, вместе с деревней моим отцом на реке Тама, лучшие земли были отданы для деревни, а на непригодных для земледелия землях, твой отец построил поместье. Указывая на второе тело, монах сказал: хоть он из обычной семьи торговцев, без благородных корней, его верность крепче железа, и он переносил с необычайной стойкостью все трудности, встречавшиеся на его пути, и указал на правую сторону головы, там был уродливый шрам, на месте где должно было находиться ухо. Так же, на теле его еще больше шрамов. Обычный человек не справился бы и десятой частью того что он пережил. Однажды ему пришлось потопить французский боевой корабль, для усиления разногласий между англичанами и французами. Используя смесь пороха и желтой серы для создания густого ядовитого дыма, которым тяжело дышать, плотно помещенную в бамбуковые сосуды, он вынудил всех матросов выйти на палубы в поисках свежего воздуха, где их он и перебил в одиночку. Потом забрав документы и книги из каюты капитана, устроил пожар в трюме, но он не успел покинуть корабль до взрыва, его подобрали утром на берегу рыбаки в тяжелом состоянии, но он выжил. Документы, полученные тогда, хорошо помогли нам, хотя долго не могли перевести то, что написано в документах, пока не выкрали человека владеющего французским и португальским. У него осталось большое потомство, потому, что он любил женское окружение. Потом прервавшись, монах произнес молитвы, поджег новые палочки и положил их в чашки у изголовий тел, добавив к тем, что уже дымились. Завершив это, монах повернулся к двум другим монахам, и начал говорить: это двое братьев близнецов, они из деревни Ига. Одни из последних хранителей секретов известной на всю страну деревни, они довели искусство убийства до таких высот, что даже императоры и сёгуны, боялись вызвать гнев жителей деревни, и она жила по своим законам, пока не пришло выжигающее пламя в деревню. Им ты можешь доверять, так же как и твой отец, так же как и я. Затем, указывая на мико, сказал: это старшие дочери покойного каннуси, тебе они приходятся сёстрами, их отец долго не мог получить рождение сына, но с дочерьми ему повезло, у него их восемь, от трёх жён. После смерти матери, старшие дочери присоединились к отцу, когда он уже стал монахом, и они стали ему помогать. Им тоже можешь доверять, к тому же они твои сёстры. Помолчав, он начал говорить о себе: он родом из семьи бедного самурая из Осаки. В юности он встретил моего отца, который оказал поддержку его семье во время голода, и его семья пережила трудные времена, в то время он не мог приобрести себе мечи, и мой отец подарил ему свои, так он смог вступить на службу к сёгуну. И с тех пор, он помогал моему отцу во всём. Кроме его сына, от первого брака, ни чего не оставалось, так как жена погибла при разрушении храма на островах, но сын пожелал остаться вместо тебя в поместье, чтобы тебя посчитали мёртвым и не искали. Сказав это, он передал мне бумагу с написанным текстом: я хочу, чтобы он жил, прошу разрешить мне остаться, скучаю по маме. Зная, как он любил маму, я не смог отказать ему. Потом он передает мне сложенную шёлковую ткань, и говорит, это тебе передала твоя мама, я принял его и развернул, там был вышит цветок сливы, её любимый цветок и цветок родового дома её семьи, означавший пятерых потомков, основателя её рода от одной жены, и множество слив росло на землях её рода. Потом передал мне бумагу, со словами, это тебе передал твой отец: там был просто пустой лист бумаги, только в углу стояла его печать, где основной элемент, это круг, божественный символ. Потом он передал мне мешочек, в котором находилась печать отца.

Я разложил полученное от монаха на полу, и молча сидел, я понимал, что моих родителей уже нет в живых, но не было грусти и печали, было просто ощущение, что они рядом и так надо. Потом заметил, как монах еще произнес молитвы и передал мне палочки. Я поджег их об лампы освещающие комнату хондэна, мико поставили чашечки для палочек возле разложенных вещей: письма от сына монаха, вышитого цветка сливы и листка бумаги с печатью в мешочке, куда я поставил палочки, производя поклоны, потом добавил палочки в чашки возле тел покойных монахов. После то же самое проделали мико и монахи. По завершению молитвы, монах сказал, что теперь я могу разговаривать, и угрозы нет. Потом сказал, чтобы я шёл вместе с мико, так как они будут здесь всю ночь, а мне пора спать.

Выйдя вместе с мико, мы направились к маленькому дому, где меня снова вымыли и переодели. Выйдя из комнаты, я обратил внимание, что уже ночь, и луна светит ярко. Правда мерцающих огоньков стало меньше, шорохи тростника и кваканье лягушек слышно отчётливо, но слитного созвучия не получалось у них, сколько я не ждал, пока мико меня не позвали, они дали горячий чай и сладковатый рис, скатанный в шарики, потом печеную тыкву. Это мы вместе съели, и улыбаясь, вторая мико спросила меня: как мне понравилось? Я ответил: вкусно! Она добавила, а что вкуснее, то, что утром кушал или то, что сейчас? Я ответил, смущенно: что не знаю, и утром вкусно и сейчас вкусно. А что вкуснее не знаю. Тут мико рассмеялись и со словами какой же я хитрец, подняли меня и положили на постель, накрыв теплым футоном. Пожелав доброй ночи, они собрали остатки еды, и вышли из комнаты. С ощущением теплоты в животе я заснул быстро.

Утром, я проснулся и смотрел в потолок, рассматривая деревянные балки, не заметил, как сёдзи отодвинулась и вошла мико, она сказала: доброе утро, и потом, как мне спалось? Я ответил: доброе утро и поблагодарив, добавил, хорошо. Мико занесла деревянный тазик и кувшин с водой, меня быстро умыли. Потом принесла новую шелковую одежду, но положив в сторону, сказала: что, в начале, надо поесть. И вынесла тазик и кувшин наружу, собрала мою постель в углу комнаты и накрыла покрывалом. В этот момент зашла вторая мико с завернутой тканью. Она поставила сверток возле меня, и начала раскрывать его, там, в деревянной чашке оказалась тушеная в овощах курица, и в другой чашке был рис. Разложив тарелочки, мы приступили к завтраку, доев и выпустив отрыжку, я сказал: что это очень вкусно. Мико которая приготовила, сказала: спасибо и вышла за водой, запив водой завтрак, снова занесли тазик для умывания и я умылся. Потом унося все лишнее из комнаты, мико сказали: мне нужно переодеваться, они тоже переоденутся и зайдут за мной. Переодевшись, я сел и смотрел на сёдзи, ожидая, когда оно откроется или меня позовут снаружи. Дождавшись момента, когда в дверь постучали, я разрешил входить, и мико вошли, посмотрев на меня, и поправили складки одежды на мне, потом сказали, что нам пора. И мы вышли. Минуя тростники, скрывающие тропинку, мы вышли к храмовому комплексу. Там уже много людей собралось и много других монахов, мы не стали заходить в хайден, тела покойных, накрытые белой тканью, находились на улице на носилках, постояв в стороне вместе с мико, мы наблюдали за происходящим, к телу каннуси поочерёдно подходили жители деревни и прощались с ним. Позже собралась группа монахов, и носильщики подошли к носилкам, чтобы поднять их. Так процессия оживилась и пришла в движение, монахи, выйдя за ворота дзиндзя, направились в сторону холма, в той стороне виднелся редкий лес, с большими деревьями. Медленным шагом, мы шли около часа, пока не пришли к месту, где уже были вырыты две ямки, под большим кедром. Мико мне объяснили, что каннуси, очень полюбил это место, потому что можно наблюдать за священной горой и небесами, Большой кедр давал тень и прохладу, холм всегда обдувался легким ветром, который освежал и прогонял назойливых мух. Поэтому он и пожелал быть похороненным здесь, второй монах похоронен рядом, потому что они их пути часто пересекались, и он всегда следовал за каннуси, даже в момент смерти, теперь и тут они рядом. После похорон возле могил осталось меньше людей, мы сидели в тени соседних деревьев. Позже носильщики принесли два каменных столбика, и они были водружены в землю, у свежих могил, на одной написано – небо, на второй – железо. Так прошли похороны. К полудню мы уже были в большом доме, куда мы пришли в первую ночь, я потом узнал что во втором доме поменьше, живут мико, а близнецы живут в дальней стороне возле вишневого сада, который они вырастили. А в большом доме, как теперь я понял, буду жить я и монах. Переодевшись в обычную одежду, я играл с мико в камешки, которые мы подбрасывали и ловили обратной стороной ладони. Позже подошел старейшина деревни, и с монахом они ушли осматривать место под постройку курамото для производства сакэ, потом услышав громкие возгласы монаха, который говорил со старейшиной, но это было без всякой агрессии, как я потом заметил, что это было сигналом. Мико прекратили играть со мной, одна ушла относить подушки в большую комнату, вторая пошла, кипятить воду для чая и греть сакэ. Отнеся подушки и разложив матрацы, она ушла в сторону маленького дома и вернулась со свертком, в котором оказалась рыба и дайкон приготовленный на пару, отварной рис, чашечки с соусами и салатами. Разложив это в маленькой комнате на подносе, она вышла из дома и направилась в сторону хайдэна, так чтобы её было видно. Монах увидев, что мико идёт в сторону храма, пригласил старейшину в дом, и они вошли в большую комнату, где вторая мико постучав в дверь, не отодвигая сёдзи, спросила: не желают ли они освежиться чаем. Получив одобрение, она отодвинула сёдзи и занесла чайный набор, заварив чай, она подала первую чашку старейшине, вторую монаху, так она сидела и разливала чай, не участвуя в разговоре. Где вопросы по строительству уже перешли в фазу обсуждения стоимости работ и сроков, монах настаивал на скорости постройки, так как, скоро зима. А старейшина апеллировал тем, что материалы придётся привозить из разных мест, и он не может гарантировать, сроки доставки материалов. И когда, трижды монах поднимал вопрос о возможностях ускорения строительства, а старейшина прикрывался доставкой материалов, что означало, о скорости строительства все вопросы решены, остались только вопросы с доставкой материалов и оплатой, где своевременная оплата подразумевала и ускорение доставки материалов. Мико разливающая чай, предложила поесть, на что монах, не дожидаясь согласия и во избежание отказа старейшины. Сказал, что он очень проголодался и выпил бы еще, посмотрев, на старейшину он попросил его разделить с ним пищу и не отказывать в этой просьбе, пока старейшина обдумывал свой ответ, монах добавил, что на сытый желудок лучше думается, и дружеский рассмеялся. Тут старейшина и выговорил: да, с большим удовольствием, буду рад разделить с вами еду. Получив ответ, мико забрав посуду для чая, и вернулась с подносом, полным едой, сервированной на двоих, и сакэ. И после четвертого кувшинчика сакэ, разговор был уже веселей и с разными шутками, что дало возможность монаху, предложить предоплату за материалы, на что старейшина ответил, это существенно сократит время, в общем. И монах добавил, если материалы окажутся дешевле, то разницу можно записать в счет оплаты работ на строительство, а если дороже, то он доплатит требуемую сумму. Старейшина с удовольствием согласился, тут монах отсчитывал деньги, мико вышла за новой порцией сакэ, но ещё захватила за собой принадлежности для письма, вернувшись в большую комнату, она аккуратно разложила кисти, чернильницу с сухими чернилами, чашечку куда налила воды и листы бумаги, а затем разлила сакэ по чашкам. Пока старейшина пересчитывал деньги, монах уже писал текст, с указанием суммы переданных старейшине денег, даты и каллиграфический вывел подпись, дожидаясь, когда подсохнут чернила, они опрокинули чашки с сакэ, потом старейшина взял бумагу, прочитав текст, одобрительно хмыкнув, так же подписал документ. Когда поднялся тост за сакэ, старейшина настоял, чтобы мико тоже выпила с ними, на что она молча налила себе тоже и повторила за сакэ. После тоста, в дверь комнаты постучала, первая мико, которая вернулась с хайдена, и начала говорить, что носильщики спрашивают, требуются они ещё или нет, если они не требуются, то просят произвести оплату, за сегодняшнюю работу. Монах передал деньги на оплату, а старейшина, ощущая опьянение, и прикинув расстояние пути до своего дома, попросил прощение у монаха и спросил разрешения покинуть его. Монах ответил, что он и сам валится, это хорошо что носильщики еще не ушли, добавив мико, чтобы она заплатила за доставку старейшины до дома, так как он чувствует себя виноватым за то что споил старейшину и доставил ему трудности с передвижением, на что старейшина ответил, это еще ни когда не доставляло ему трудностей и наоборот, это он чувствует вину, за хорошо проведенное время, которое он считает незаслуженным подарком, и добавил, что не примет отказа от монаха, в следующий раз он будет ждать его у себя дома в гостях, на что монах согласился. Мико оплатив носильщикам за воротами, запустила внутрь двора, чтобы они могли забрать старейшину. Уже начинало вечереть, а я удивленный увиденным пытался осмыслить произошедшее. Мы играли, мико начали приготовления для чая и еду – после голосового сигнала, по завершению приготовлений – мико подала сигнал, что все готово, направившись к хайдену, потом еда, сакэ, деньги, носильщики и всё это происходило, как будто само по себе, но как это возможно сделать? Возможно, они договорились заранее, подумал я. Тут монах прервал мои размышления, словами, не стоит слишком много думать. А то, что я заметил происходящее, это хорошо, и даже очень! И рассмеялся, добавив, мне еще многому научиться надо.

Мы все вышли, наблюдать на солнечный закат, на фоне розовато-красного заката священная гора выглядела захватывающе, в тишине мы наслаждались происходящим. Потом подошли близнецы, один нес, что то в свёрнутое в руках, монах позвал всех в дом. Мико разделились, одна пошла, зажигать лампы, вторая пошла, готовить еду. Мы зашли в большую комнату дома, где уже все было прибрано, и было больше подушек и еще три матраца. Первая мико оставив горящие лампы, ушла помогать второй с готовкой. Мы с монахом сели рядом друг к другу, а близнецы сели напротив, оставив пространство между нами, потом один развернул то, что держал в руках и положил на татами, это оказалось таби с длинным верхом и мешочками с песком на ремешках. Монах попросил меня надеть их, и я стал одевать их, когда одел таби, монах привязал мешочки и спросил как мои ощущения, на что я ответил, все хорошо. Потом попросил пройтись по комнате и попрыгать, что я и сделал. Убедившись, что все хорошо, он разрешил мне их снять. Пока мы были заняты разговорами о тренировочных таби. Мико уже пожарили рубленую на средние кусочки курицу с овощами, и отварили рис. От запаха жареной курятины и овощей у меня потекли слюни, посмотрев по сторонам, заметил, что не только я сглатывал слюни, и улыбнулся. Мы все налетели на еду, после приглашения начинать. Закончив есть, мико убрали в сторону пустую посуду, принесли сакэ и воду. Налив всем сакэ, включая меня, только разбавив водой, мико сказали приготовиться слушать рассказ, который рассказала им бабушка, и которая слышала его от своей бабушки, и так далее до начала истории, тут мы все заулыбались, но не смеялись, чтобы мико продолжили рассказ.