Текст книги "Ленточка на небосклоне"

Эти шестеро поспешно повернули назад, как только корова оказалась у звездолета, правда, двое молодых часто оглядывались. Оставленная корова снова улеглась. Она глупо вертела головой, а потом склонила ее на траву.

– Я могу выходить? – мягко спросил Кальхаун.

– Мы следим за вами, – проскрипел микрофон внешней связи.

Кальхаун посмотрел на термометр и оделся потеплее, затем положил в карман бластер. Он вышел из корабля и почувствовал, что очень холодно, хотя он сам не замерз. Он задумался, отчего это так, и посмотрел под ноги: земля нагревалась изнутри. Тепловые элементы, спрятанные под верхним слоем почвы, работали исправно. Энергорешетка, отсеивая ионы из космоса, снабжала энергией эти элементы, благодаря которым образовались зеленые теплые лужайки для выпаса скота. Росла хорошая трава, и стадо благополучно существовало, несмотря на морозный воздух. Кальхаун подумал, что где-то, наверное, есть даже сады, произрастающие на гидропонике, очень может быть, что под землей. Очевидно, жители этой планеты выращивали овощи в достаточном количестве. И естественно, что живущим в холодном климате людям необходима была и мясная пища.

Кальхаун шел через пастбище, окруженное снежными горами.

Он отнесся к своему неожиданному пациенту с юмористическим вниманием, если так можно выразить те чувства, которые испытывал Кальхаун, осматривая корову. Он не был ветеринаром и не имел представления, как лечить животных. Он был медик, сотрудник Межзвездной медицинской службы, и умел делать то, что полагалось ему по статусу.

Взволнованные голоса аборигенов толковали о том, что «корову подбросили, чтобы заразить их собственное стадо». Поэтому, размышляя логически, Кальхаун решил, что лечить корову надо от какой-то инфекционной болезни. Он тщательно взял анализы крови и слюны. Вполне естественно, что слюна покажет заражение пищеварительного тракта у жвачных животных. Он вспомнил, что не имеет представления, какова нормальная температура у коров, и поэтому не сможет проверить, все ли здесь в порядке.

Межзвездную медицинскую службу не часто призывали лечить больных животных.

Он принес взятые пробы на корабль и провел их анализ так, как стал бы это делать, будь его пациентом человек. Он использовал микроскоп, который давал возможность рассматривать пробы в радиоволновом диапазоне и получить почти мгновенную информацию относительно болезнетворных микроорганизмов.

После пятиминутного исследования он раздраженно засопел, достал свои запасы антибиотиков и добавил тысячные доли цилина в среду, выращенную из взятых проб. Под микроскопом он с удовольствием заметил, как быстро действует антибиотик.

Вернувшись к несчастному животному, медик прикинул на глаз его вес и, используя шприц, ввел лекарство.

Вновь оказавшись на корабле, он сказал очень вежливо в микрофон внешней связи:

– Я думаю, ваша корова будет в добром здравии через тридцать часов. Ну, так как же называется планета?

Голос резко возразил:

– Но мы еще не договорились об оружии. Подождите, пока мы увидим результаты вашего лечения. Закат наступит через час. Если днем корове будет лучше, то… мы увидим!

Раздался щелчок. Внешняя связь отключилась.

Кальхаун взял микрофон своего бортового журнала. Запись всех переговоров уже была сделана, и он начал диктовать комментарии: описание ленточки, внешний вид планеты, выводы, которые он сделал, и закончил запись словами: «Анализы, взятые у коровы, показали единственный кокк, который, по-видимому, успешно подавляется стандартным антибиотиком. Я „накачал“ корову цилином и не думаю, что с ней будут проблемы. Меня больше беспокоит ярко выраженный „синдром изоляции“. Они отнеслись ко мне очень подозрительно и даже не соглашались на сделку, как будто я мог их перехитрить, потому что для них я – „пришелец“. У них выставлены посты, они сказали, что кто-то пробрался на их территорию; очевидно, посты выставлены против Города—Два и Города—Три. Впечатление такое, что это карантинные посты. Вполне возможно, что два других сообщества практикуют выставление постов по той же самой причине, хотя возможен вариант биологической войны, если кто-то „подбросил“ больную корову, чтобы уничтожить все поголовье скота в Городе—Один. На планете есть энергоустановка, но у ее обитателей „синдром изоляции“, и боюсь, что это классический случай проблемы Крузо. И если так, то это может иметь дурные последствия».

Кальхаун выключил микрофон. Если он попал в ситуацию, где наблюдается классический случай проблемы Крузо, то он может оказаться в неловком положении.

Существовала когда-то легенда о человеке там, на планете Земля, который после кораблекрушения попал на необитаемый остров и прожил на нем полжизни. Его именем было названо явление, которое непосредственно связано со здоровьем и благополучием людей. Именем Крузо назван «синдром изоляции». На первом этапе освоения Галактики было немало случаев, когда звездолеты терпели аварию и их не могли найти. Экипажи оставались в живых и высаживались на какую-то планету, где и оставались в течение долгого времени, иногда очень долгого: сменялись три поколения. В дальнейшем синдром развивался в более крупных и трагических масштабах, когда целые поселения оставались брошенными на планетах, как правило, с горнодобывающим профилем освоения. Работодатели считали эти планеты нерентабельными и «забывали» о тех, кто оставался там. Сегодня подобные события были практически исключены. Но ситуация по типу Крузо все еще считалась в теории возможной. Очень может быть, что «условие Крузо» имело место на этой недоброжелательной планете, хотя Кальхаун надеялся, что здесь совсем другой случай.

Ему даже не приходило в голову, что это не его дело, потому что ему его не поручали. Он был сотрудником Медслужбы, и его задачей было печься о здоровье людей.

Если люди жили на какой-либо планете по собственному выбору в негостеприимном окружении, то это была их проблема, но все то, что было связано с предотвращением гибели людей, входило в юрисдикцию Межзвездной медицинской службы. А в колонии с симптомом «условие Крузо» нужно было спасать людей от смерти!

Чтобы чем-то занять себя и отвлечься от мрачных мыслей, Кальхаун решил приготовить ужин. Мургатройд сидел на задних лапках и блаженно принюхивался. Уже совсем стемнело. На одну вторую часть планеты пришла ночь. Послышались новые звуки, очень тихие. Кальхаун вышел из корабля. Пастбище было слабо освещено сверкающей ленточкой в небесах. Она выглядела во много раз ярче Млечного Пути, и балки энергорешетки на ее фоне казались совсем черными. Кальхаун заметил темную фигуру, затем она исчезла и появилась вновь на другой стороне пастбища. Потом появился еще кто-то и направился к энергорешетке. Это был совсем другой человек, не тот, кого Кальхаун увидел у лужайки. Итак, он наблюдал смену караула и еще раз подумал, что отчуждение людей порождает самые непривлекательные качества: подозрительность и враждебность. Судя по всему, планета была малозаселена, поскольку эти непривлекательные качества были слишком уж ярко выражены в отношениях между небольшими сообществами. Кальхаун предположил, что таких сообществ должно быть по крайней мере три и, что маловероятно, полностью изолированных друг от друга. Одно сообщество имело в своей собственности энергоустановку и передатчик космической связи без видеоэкрана. Отделенность этих сообществ друг от друга и явная взаимная недоброжелательность усугубляли «синдром Крузо».

Мургатройд отужинал, и его пушистый животик стал круглым как мячик. На сытого и довольного тормаля напала приятная истома, и он свернулся клубком на своей подушке, прикрыв нос пушистым хвостом.

Кальхаун не успел привыкнуть к смене дня и ночи на этой планете. Он пытался читать, но не мог сосредоточиться; пытался заснуть, но просыпался от непривычной тишины, от мычания коров; раза два ему показалось, что он слышал резкие, как взрывы, звуки – это ледники, раскалываясь, сползали с гор. Он даже попытался сосредоточиться на размышлении относительно того, как человеческий мозг, выбирая единственно правильное решение, вдруг останавливается в своем выборе на совершенно неправильном и пагубном, и ему стало не по себе.

Было уже совсем темно, когда Кальхаун услышал шорох, идущий через внешние микрофоны. Он включил громкость и убедился, что группа людей приближается к звездолету. Он сухо сказал:

– Мургатройд, у нас будут гости. Они не объявили о своем визите, поэтому они – незваные гости.

Мургатройд проснулся и наблюдал, как Кальхаун проверил, на месте ли бластер, и включил микрофон бортового журнала.

– Все готово? – серьезным голосом спросил Кальхаун своего тормаля. Последовал неизменный ответ: «Чи». И тут кто-то осторожно постучал во входной люк.

Кальхаун поморщился и отправился в шлюзовой блок. Он разблокировал вход и открыл дверь люка. И тотчас его оттеснили в корабль темные фигуры людей. Дверь тихо защелкнулась. Кальхаун увидел перед собой пятерых мужчин, одетых в теплые длинные накидки и рукавицы. Лица их закрывала плотная темная ткань – видны были только глаза. Вооружение пришельцев составляли ножи, бластеров Кальхаун не заметил. Плотный мужчина с холодными серыми глазами, видимо, был за главного.

– Вы – тот человек, который приземлился вчера, – сказал он низким, несколько резковатым голосом. – Меня зовут Хант. Мы из Города—Два. Вы сотрудник Медслужбы?

– Совершенно верно, – ответил Кальхаун. Четыре пары глаз, которые были устремлены на него, выражали скорее страх, чем угрозу. Хант смотрел на Кальхауна спокойно. – Мне пришлось приземлиться, чтобы узнать, где я нахожусь, – продолжил Кальхаун. – Программа астронавигатора дала сбой, и это привело к ошибочному выбору планеты…

– Вы разбираетесь в болезнях? – спокойно спросил плотный мужчина по имени Хант. – Вы умеете лечить болезни и предотвращать их распространение?

– Я – медик, – признался Кальхаун, – если это вам что-либо говорит.

– Вы нужны в Городе—Два, – решительно сказал Хант. – Мы пришли за вами. Возьмите лекарства и одевайтесь теплее. Вы можете нагрузить нас всем необходимым. У нас есть санки.

Кальхаун почувствовал облегчение. Когда изоляция и страх замораживают разум и он неспособен воспринять ничего нового, даже надежду на что-либо, тогда у медика возникают большие сложности в работе. Но если одно из сообществ приветствует его и зовет помочь… то, может быть, есть надежда?

«Чи», – с чувством произнес Мургатройд откуда-то сверху. Кальхаун поднял глаза. Недовольный и испуганный тормаль висел под потолком, вцепившись в специально для него сделанный поручень. Мургатройд был миролюбивым существом, когда случалась суета и неразбериха, он не болтался под ногами. Но сейчас он очень зло окрысился на пришедших.

Люди в масках с ужасом посмотрели на него, Хант резко ответил своей свите, что это животное, и снова повернулся к Кальхауну:

– Нам вы действительно необходимы, и вы можете взять все, что вам у нас понравится, но вы должны пойти с нами! Мы не имеем в виду ничего плохого!

– И доказательством ваших добрых намерений, конечно, являются эти маски? – поинтересовался Кальхаун.

– Мы надели их, чтобы не заразиться какой-либо болезнью от вас, – спокойно пояснил Хант. – А теперь укажите, что вы будете с собой брать.

Чувство воодушевления у Кальхауна сразу же пропало, и он поморщился. Синдром изоляции цвел махровым цветом. Здесь верили в то, что пришельцы приносят болезни и смерть. Раньше считали, что «чужаки» приносили невезение.

Однако при всех обстоятельствах наступившая фаза примитивизма тем не менее должна сохранять какие-то остатки прежней культуры и традиций. Судя по тому, что Кальхаун видел при посадке, на планете находилось три поселения. Они вряд ли поверили бы в черную и белую магию и чудеса – они верили, что существует опасность заражения болезнью, которую им не вылечить. И чужаки всегда будут ассоциироваться у них с бедой на уровне эпидемии, которая уничтожит их малочисленные поселения.

– Да, я, конечно, пойду с вами, но люди, которые живут здесь, должны знать, что я ушел. Мне совсем не хочется, чтобы они с перепугу запустили мой корабль в космос только потому, что я не отвечаю на их запрос, – задумчиво сказал Кальхаун.

Хант отдал распоряжение написать послание жителям Города—Один, потом решил написать сам. Желание сделать что-нибудь вредное жителям Города—Один немедленно охватило жителей Города—Два. Но разум одержал верх, и послание оказалось деловым и четким. Кальхаун догадался, как трудно было жителям Города—Два пройти через горы и ледники в долину. Это были отважные люди, но в своей ненависти к чужакам – жителям Города—Один – они полностью лишались этих положительных качеств. И здесь Кальхаун еще раз усмотрел доказательство наличия симптомов, характерных для «синдрома изоляции».

Хант посоветовал ему взять одеяла. Кальхаун указал на переносную аптечку, антибиотики, антисептические средства, затем он проверил наличие бластера в кармане и даже взял лазерное оружие, но, подумав, поставил его на место. Похоже, Ханту удалось сохранить здравый разум у своих сородичей. Они показались Кальхауну гораздо разумнее, чем жители Города—Один, которые ничего лучше не придумали, как заставить его лечить корову. Он очень надеялся на то, что не ошибается.

– Мургатройд, – позвал Кальхаун своего тормаля, который все еще висел на потолке, – мы идем выполнять свой профессиональный долг. Поэтому спускайся, и побыстрее!

Мургатройд с опаской спустился и сразу вспрыгнул Кальхауну на плечо. Кальхаун заметил, что люди, которые пришли за ним, мгновенно отстранились и в их глазах снова появился страх. Страх заразиться какой-нибудь болезнью, к которой у них не было иммунитета.

– Они грубоваты и резки, Мургатройд, – саркастически засмеялся Кальхаун, – но, может быть, они добрейшие люди, и мы скоро узнаем об этом. Мы, врачи, должны считать, что все люди – добрейшие существа, или делать вид, что так считаем.

«Чи», – с возмущением сказал Мургатройд, и Кальхаун направился к шлюзовой камере.

III

В основе любой цивилизации лежит разумная мысль, родившаяся в процессе мышления. При выборе цели или конечного результата можно совершить серьезную ошибку. Цели человека и даже разумного животного разительно отличаются друг от друга, и это – аксиома. И было бы величайшей ошибкой считать, что это не так. Вряд ли будет ошибкой высоко оценить процветание, или удовольствие, или даже просто выживание. Они стоят многого.

Фицджеральд. Практическое мышление

На выходном люке корабля «Эскулап 20», на сложном замке его, красовался лист бумаги. В нем говорилось, что Кальхауна забрали с собой люди из Города—Два к заболевшему у них жителю. Подтверждалось, что его вернут, и хотя может возникнуть подозрение в честности их намерений, то уж им-то следует доверять. Корабль должен оставаться в целости и сохранности, и если жители города, где находится энергорешетка, попытаются проникнуть в него, то вряд ли добьются успеха.

А Кальхаун в своем воинственном сопровождении отправился в путешествие. Сначала они шли пешком, и Кальхаун испытывал странное чувство, пересекая зеленое пастбище, покрытое растительностью, которая хрустела под ногами. Пастбище, покрытое инеем, было очень красиво, а заиндевевшие балки энергорешетки казались черными кружевами в небе, освещенном сияющей ленточкой.

Кальхаун с удивлением ощутил, что ему стало почти жарко. Он сообразил, что земля подогревалась весьма разумно и умеренно, хотя работающая энергорешетка вполне могла превратить эту долину в райские тропические кущи, но этого по какой-то причине жители Города—Один не делали, довольствуясь жесткой травой, похожей на земной ягель, для своего стада. Он огляделся еще раз и понял, в чем здесь дело: долина была окружена горами, с которых сползали ледники. При смене ветра долину могло засыпать снегом и льдом и все тропическое великолепие превратилось бы в ничто.

В какой-то момент Кальхаун почувствовал колючий холодный ветер несмотря на то, что он надел теплую синтетическую парку, на которой снега не оставалось. Пришлось закрыть лицо мехом от капюшона и надеть очки с подогревом, чтобы видеть путь этого необычного броска через горы. А под ногами было тепло и даже неприятно жарко. Но скоро пеший поход закончился: у склона горы их ждали сани.

В корабль проникли пять человек, шестой оставался охранять сани. Все было спокойно. Хант настойчиво предлагал Кальхауну сесть в сани, но тот заупрямился, сказав, что вполне может идти пешком. Хант заметил ему, что он, Кальхаун, не знает, куда и как они пойдут дальше. Уступив его настойчивости и не желая вступать в конфликт, Кальхаун устроился в санях. Полозья у саней были необычайно длинными. Он не успел заметить деталей, но ему показалось, что сани имеют такую необычную конструкцию, чтобы при случае служить мостом между расщелинами в горных ледниках. Для этого сани были еще оснащены легкими металлическими трубками. В то же время конструкция позволяла уменьшать полозья, благодаря чему сани могли превращаться в небольшой подвижный объект в узком пространстве или при малопроходимой трассе.

Шестеро неуклюже одетых мужчин толкали сани, а Кальхаун хмурился, сидя в них. Мургатройд начал дрожать от холода, и Кальхаун засунул его себе под парку. Мургатройд повертелся, чтобы устроиться поудобнее, и через некоторое время его нос высунулся из-под подбородка Кальхауна, чтобы принюхаться к морозному воздуху, но очень скоро снова нырнул под парку: его мордочка покрылась кристалликами льда.

В двух милях от города-пастбища сани остановились. Один из сопровождающих Кальхауна мужчин повернул что-то под сиденьем саней, заработал двигатель. Люди облепили странный экипаж, который стал медленно двигаться, а потом сани вдруг метнулись вперед и заскользили вниз по крутому склону. Они набирали скорость, снег поднялся с обеих сторон и взметнулся, образуя волны, похожие на те, что оставляет катер на воде. Сани низверглись в лавину чистейшего снега и звук двигателя усилился эхом, многократно повторившимся в горах.

На протяжении получаса Кальхаун совершал такую поездку на санях, которую трудно описать словами, потому что здесь смешались восторг, красота и ужас скоростного спуска, когда хочется кричать от страха. По сравнению со спуском на санях в снежной лавине космические перелеты Кальхауна можно было сравнить с чтением книги у камина холодным и неприятным ноябрем где-нибудь в Лондоне.

Вот сани резко выскочили из-за ледяных скал, сверкающих в свете негасимой ленточки на небосклоне, и понеслись вниз так быстро, что ветер буквально звенел в ушах. Затем двигатель заработал громче, сани притормозили, почти поползли. Гибкость конструкции саней помогала экипажу управлять ими. Четверо мужчин сложили сегменты саней, и сани в полном смысле этого слова начали извиваться по поверхности ледника, где мелкие и крупные наросты перемежались с острыми ледяными вершинами.

Но вот сани остановились, тонкие трубки выдвинулись из полозьев и образовали вместе с санями мост через очередную расщелину, затем они снова спустились по склону. Трубки исчезли, взвыл двигатель – и сани поползли к гребню горы. На фоне сине-золотого неба стали видны горы разной высоты, образующие, очевидно, местные горные цепи. Последний раз сани совершили захватывающий дух спуск с горы в долину, промчавшись через естественный туннель, и начали приближаться к скалистому обрыву. Видимо, эта скала и была их местом назначения. На глубине нескольких тысяч метров Кальхаун увидел темное удлиненное пятно не более трех квадратных километров, Сине-золотое сияние не освещало эту полоску земли, но то, что земля подогревалась искусственно, было совершенно очевидно. Это была та самая обогреваемая подземными элементами питания луговинка, которая окружала энергорешетку в Городе—Один. От этой темной проталины в снегу шел пар, образуя над землей своеобразную «крышу», которую рвал в куски налетающий ветер.

Сани замедлили скольжение и остановились на краю скалы у каменного строения, если это можно было так называть. Внизу хорошо была видна долина.

– Это мы, – громко сказал Хант. – Мы привезли его. Все в порядке?

– Не все!.. – глухо ответил невидимый голос. – Они сбежали! Сначала ему удалось вырваться, он освободил ее, и они убежали! Нам надо было убить их тогда еще, когда мы первый раз их поймали. А мы этого не сделали и совершили ошибку!

Человек в санях, казалось, окаменел от этого сообщения, от общего чувства трагедии и потери всякой надежды.

Кальхаун ждал. Хант не двигался. Один из сопровождающих его плюнул со злостью. Другой пошевелился.

– Зря старались, – снова произнес тот же хриплый голос из темноты. – Вся эта суета, оказывается, ни к чему.

Кальхаун деловито спросил:

– Что случилось? Мои пациенты сбежали?

Снова заговорил невидимый глухой голос (обладатель его, кажется, был на грани бешенства):

– Это медик со звездолета? О котором мы слышали? Конечно, они сбежали: этот мужчина и девушка. Они сбежали вдвоем. И это после того, что мы влезли в неприятности с Городом—Три только потому, что не уничтожили беглецов сразу. И еще вляпались в неприятности с Городом—Один, когда проникли туда, чтобы вывезти вас с корабля Медслужбы! – Голос еле сдерживался от гнева. – Нам следовало их убить или дать им возможность умереть тогда… Пусть бы погибли в снегах, как они этого просили!

Кальхаун покивал головой просто так, сам себе, никто и не заметил. И опять начал анализировать ситуацию на планете, а точнее, продолжал анализировать ее. Наличие запрета общения между коммунами-сообществами является синдромом, указывающим на то, что каждое сообщество под угрозой наказания своих членов борется с теми из них, которые страдают синдромом изоляции, чтобы запретить всякого рода общение вне пределов данного сообщества. Скорее всего, молодые люди поддались романтическому чувству. А правила обоих сообществ запрещают смешанные браки: они опасны для выживания целого сообщества. И чем строже запрет, тем больше шансов подобного поведения среди представителей этих сообществ, особенно юного поколения. Это не было новостью для Кальхауна. Ни для кого не секрет, что в условиях изоляции и строгих правил, принятых в обществе, обаяние чужака всегда притягательно для отдельных членов и опасно для общества. Известно, что экипажи звездолетов становятся очень популярны на тех планетах, где колонии поселенцев очень немногочисленны, а полеты туда редки. Не менее понятно и то, что девушка не может найти себе жениха в своем малом сообществе, и спасением для нее является отлет на другую планету, если ей удастся сэкономить денег на «проезд». Кальхаун мог предсказать нарушение всех традиций и законов, а равно и карантинных мер, как только начал размышлять над ситуацией, сложившейся на этой планете. И бешеная злоба, вызванная этим «особым случаем» (бегством молодых людей), была вполне естественной.

Некая девушка, должно быть, влюбилась, а некий молодой человек, без сомнения, ответил ей взаимностью. Они полюбили друг друга так сильно, что приняли изгнание от обоих сообществ и решили начать новую жизнь подальше от них, уйдя в теплые земли, куда они физически никогда не смогли бы дойти. Для тех, кто полюбил, это было равносильно самоубийству. И это же явилось причиной конфликта, даже войны, для тех, кто неукоснительно выполнял правила сообщества.

Хант снова заговорил. Его голос приобрел более трагический тон:

– Покончим с этим! Это – мои проблемы. Я сделал все это для своей дочери. Я хотел, чтобы она не умерла. Я заплачу за попытку спасти ее. Они будут удовлетворены… в Городе—Три… и в Городе—Один, если вы скажете им, что я виноват и вы изгнали меня навсегда.

Кальхаун резко спросил:

– Что происходит?

Человек, невидимый из тени, ответил, не скрывая неприязни:

– Его дочь Ним была на посту, чтобы предотвратить проникновение из Города—Три. А они выставили постового против нас. У обоих были передатчики, и они стали разговаривать друг с другом. Потом она взяла видеоприставку, и он, наверно, тоже. В конце концов они решили, что стоит умереть вместе, и сбежали, надеясь дойти до теплых земель. Но шансов у них не было никаких!

Кальхаун отметил про себя, что теплыми землями они, очевидно, называли экваториальный пояс планеты.

– Надо было отпустить их, и пусть бы умерли! – с печалью сказал Хант. – Но я убедил Совет разрешить мне привести их. Мы были очень осторожны, чтобы не заразиться! Я запер их по отдельности, и я… я надеялся, что моя дочь не умрет от болезни, распространенной в Городе—Три. Я даже надеялся, что молодой человек не умрет от болезни, которая, как считают в Городе—Три, есть у нас и которую мы не замечаем, а они могут умереть от нее. А потом мы услышали о вашей посадке в Городе—Один. Мы не могли вам ответить, но мы все слышали, даже эту «торговлю» с больной коровой. И мы слышали о медиках со звездолетов, которые умеют лечить болезни. Я надеялся, что вы сможете спасти Ним, чтобы она не умерла от болезни из Города-Три. Мои друзья рисковали очень многим, чтобы привезти вас сюда. А они, моя дочь и молодой человек, сбежали. Опять.

Снова вмешался хриплый голос:

– И больше никто не будет ничем рисковать. Мы посоветовались и решили: они сбежали, и мы сожжем то место, где они были. Все. Ты больше не глава Совета! И медик пусть уходит! Мы так решили!

Кальхаун подумал, что это решение принято частично от страха. От страха люди способны отрицать наличие любого решения, по этой же причине они могут отметать все разумное. Это был яркий симптом такого положения вещей, которое становится проблемой для Межзвездной медицинской службы, потому что подобные обстоятельства могут привести к смерти людей. Задача медика – предотвратить смерть. В данном случае совершенно бессмысленную гибель двух молодых людей и отца девушки, поставившего на карту абсолютно все.

Хант сделал жест повелительный и в то же время как бы выражающий его отчаяние.

– Я отвезу медика в Город—Один, и они смогут воспользоваться его услугами, если осмелятся, и не будут винить вас в том, что я его увез. Мне придется взять сани, их уже использовали, чтобы привезти его сюда, поэтому их все равно надо сжигать. Те, кто был со мной, не забудьте сжечь всю одежду! Теперь Город—Три будет спокоен потому, что установилось равновесие: они потеряли одного человека, а вы потеряете меня. Сообщите им об этом. В Городе—Один будут, конечно, беситься, но они тоже выиграют в данном случае. На открытое выступление они вряд ли пойдут.

Снова наступило молчание. Один человек соскочил с саней и пошел по направлению к скале. Хант напомнил еще раз, чтобы они сожгли одежду, в которой участвовали в «похищении» медика.

– Я увожу его. Все остальные тоже сойдите с саней. И нет смысла в ведении войны, потому что я совершил ошибку. Я плачу за нее!

Оставшиеся мужчины соскочили с саней, но остались возле них. Один из них сказал:

– Извини, Хант, прощай! Пусть тебе повезет!

– Какое уж тут везение! – устало ответил Хант.

Взвыл двигатель саней, который до этого просто урчал. Урчание перешло в оглушающий звук, и снежные сани нырнули вниз с горы к темной луговинке в долине, чтобы вернуть похищенного медика к его звездолету. Кальхаун завертелся в санях и принялся жестикулировать, чтобы привлечь внимание Ханта. Хант, стоявший за креслом Кальхауна, остановил скольжение саней и спросил совершенно безжизненным голосом, что, собственно, случилось. Утомленный несговорчивостью и твердолобостью людей из Города—Два, Кальхаун произнес:

– Два человека убежали. Ваша дочь Ним и юноша из Города—Три. Вас изгнали, чтобы предотвратить возможную конфронтацию.

– Да, – ответил Хант без каких бы то ни было эмоций.

– Ну так давайте найдем беглецов! – вышел из себя Кальхаун. – Прежде чем они умрут в снегу! Вы же привезли меня, чтобы я вам помог! И незачем кому-либо умирать, если есть возможность все изменить!

Тем же вялым тоном Хант ответил:

– Они идут в теплые земли. Они никогда туда не дойдут. Я предполагал вернуть вас на корабль и попробовать догнать их на снежных санях. Я собирался отдать им сани, чтобы они… чтобы Ним пожила бы еще немного… – Он наклонился к рычагам управления, и сани снова заскользили по снегу. Состояние Ханта было понятно Кальхауну: шок, отчаяние и никаких других эмоций.

Хант сейчас не будет реагировать на разумные аргументы. Он принял слишком много решений, достаточно безумных по своему характеру, и стремился исправить сложную ситуацию, почти катастрофическую для многих людей, своими волевыми решениями. Бегство дочери было той причиной, которая вызвала к жизни цепочку необратимых событий.

Хант принял решение, как поступать в случае конфликта с Городом—Три, и совершенно другое решение, как действовать в случае конфликта с Городом—Один. Он приносил себя в жертву, готовясь умереть, и считал, что единственно правильное решение – это заплатить за совершенную им ошибку. Он был не в состоянии думать в этих экстремальных условиях. И чтобы вывести его из шока, Кальхаун достал бластер, который положил в карман еще во время своего выхода из корабля, чтобы взглянуть на больную корову. Он вполне мог предотвратить собственное похищение. Но медик никогда не отказывается исполнять свой профессиональный долг. Он прицелился в большой сугроб и нажал кнопку. Снег обратился взрывом в пар, который зашипел и клубами пошел вверх.

– Я не желаю возвращаться на корабль, – твердо сказал Кальхаун. – Я хочу догнать беглецов и сделать все необходимое, чтобы они остались живы. Я оказался в центре этих событий. Долг Медслужбы вмешиваться в проблемы, связанные с угрозой здоровью людей. В данном случае как раз возникла такая угроза!

Мургатройд зашевелился и высунул нос из-под парки. Он услышал шипение бластера и грохочущий звук подтаявшего снега.

Хант воззрился на Кальхауна.

– Что это? – потребовал он ответа. – Вы выбираете…

– Я собираюсь догнать вашу дочь и этого молодого человека, – сердито ответил Кальхаун. – Черт побери! Этот пресловутый синдром изоляции… Ну просто ярко выраженная «проблема Крузо» на этой планете! Надо же что-то делать! Это же угрожает здоровью населения планеты!

Хант продолжал смотреть на него: намерения Кальхауна ему было даже трудно вообразить. Он терялся в разного рода догадках.

– Мы, медики, – сказал Кальхаун, – сделали возможными космические полеты людей потому, что сохраняли людям жизнь. Планета Земля слишком перенаселена. Одной Солнечной системы мало, и полеты удлинились, а медики стараются продлить людям жизнь и помочь заселить благоприятные для жизни планеты. Благодаря нам, медикам, создано девять десятых цивилизации в том виде, в каком она существует, потому что медики определили условия для существования этой цивилизации. А поскольку на этой планете цивилизация стремится к своему краху и люди умирают из-за всяких там глупостей, то я просто обязан прекратить это безобразие! Поэтому мы сейчас будем искать беглецов и спасем их, и есть надежда, что цивилизация постепенно возродится на этой планете.