Текст книги "Жизнь собачья"

Люди

Чарли, правда, тут опять приходил. Теперь он смотрит на меня с уважением. Учит, конечно, но мне это только на пользу. Столько разного от него узнал. Он говорит, что люди порой бывают злыми. Откуда он это взял, не пойму. Но спорить с ним не берусь, тем более у каждого своя жизнь.

Он говорит, что два раза уже нарывался на неприятности, – когда убегал – за девочками.

Вернется домой голодный, усталый, – в душе все поет. Шутка ли соблазнить красавицу, у троих парней увести. Влетает веселый, радостный, на шею своим готов броситься, вот он я – молодец, пришел наконец. А они, представьте себе, наорут на него, привяжут к ручке двери, миску с мясом поставят и ходят, смотрят. А он на поводке душится, дотянуться до миски не может, только слюну глотает.

Не знаю – Неужели такое возможно?

Мои не такие. Мамка сроду такого не сделает. Я ей верю. Правда, один раз мне тоже досталось, – зонтиком. Молодой еще был, глупый. Она на работу спешила, а мне поиграть вздумалось. Я с Лорой гулял. Дождик уже закончился. Солнышко выглянуло. В воздухе аромат – Капельки воды на травинках качаются, словно живые, в нос норовят юркнуть. У Лоры настроение хорошее, у меня тоже, ничего. Вот мы и принялись на перегонки бегать. Кто кого догонит. Мамка сначала улыбалась, с тетей Юлей беседовала, а потом на часы посмотрела, и давай за мной гоняться. Кричит: – Ричард, ко мне! Ко мне!

– Ага! Прямо сейчас все брошу и прибегу.

Я еще больше раздухарился. Ношусь, как сумасшедший, то на Лору налечу, то мамку за майку дерну. А она меня норовит поймать. Только все впустую. Куда ей. Я, как комета, то тут, то там. Она за мной бегает, кричит: – Стоять! – Стоять!

Тут еще Пашка откуда-то взялся. Веселый пацан. Он где-то палку нашел, сочную, с зелененькими листиками, и давай ею хвастаться. Тут я совсем с катушек сошел. Как на Пашку налечу, и давай у него палку отнимать. Он от меня, я за ним, а Лора за нами обоими, – бегаем, веселимся – И тут совершенно неожиданно, даже не видел, как мамка ко мне подкралась, только вдруг чем-то бах – и по попе, – больно. Я как заверещу:

– Бить маленьких – подло!

Стою, как статуя, от обиды даже ноги трясутся. А она цап меня за ошейник и на поводок. Так мы и выучили эту команду. Теперь, как слышу: «Стоять!», сразу тот зонтик вспоминаю.

Наука, она вещь хорошая – Больше у нас такого не было. Повзрослел я, мудрым стал. Меня теперь на мякине не проведешь. Тем более мамка – Она хорошая – Не знаю, быть может, Чарлику не повезло, не те ему люди достались. Хотя, он своих любит, и они его тоже, вроде. Но больно они строгие, чуть, что не так, сразу поучать начинают.

Скукотища – Люди, они смешные, как дети малые. Не могут правильно приоритеты расставить. Что в жизни самое важное? Вовремя поесть, погулять и поспать. А они? – Представьте себе, им не до этого.

Утром, когда проснулся, что в первую очередь? На улицу нужно бежать, дела свои делать. А они ходят потягиваются, зарядкой, так называемой, занимаются. Глаза еще закрыты, а они то цаплю одноногую из себя изображают, то краба перекошенного. Смехотища! Не верите? Зря, каждое утро наблюдаю. Мне невтерпеж, а мамка время зря убивает, тренируется, – ха. То так ногу подымет, то этак, то присядет, то подпрыгнет, смехотища!

Я понимаю, по травке побегать, поиграть, это хоть на пользу и мне, и ей. А в душной квартире, на полу, вернее на коврике – совсем несерьезно, – маета одна.

Ну, это еще ладно. А вы когда-нибудь видели, как они ругаются? Просто кошмар.

Пришла как-то Танюшка из школы и что-то такое там принесла. Что? – Да ерунду, мелочь.

Пахнуть, не пахнет, сидит себе тихо, не лает, не кусается, по-моему, двойкой называется. Ну и что, что двойка – Есть не просит, в углах не гадит, носа не высовывает. Я везде искал, звал, играть предлагал. Нет, не выходит. Знаю, что живет в рюкзаке. А больше ничего сказать не могу, не видел и не слышал, как выглядит, не знаю.

Но видели бы вы, как мамка Танюшку отчитывала. Мне ее, бедняжку, даже жалко стало.

Хотелось уши заткнуть или на улицу убежать. Я когда первый раз про двойку услышал, полночи не спал. Все ждал, когда эта – двойка из рюкзака вылезет, страшная такая, зубастая.

Ждал, ждал, так и заснул, под утро. Потом еще две ночи кошмары снились, весь в холодном поту просыпался. Один раз разорался во все горло, всех на ноги поднял. А они вскочили, и давай меня успокаивать. Чудные, – напугают сначала всякой ерундой, а потом успокаивают – Люди, что с них возьмешь. Серьезности не на грош.

Хорошо, что не часто такое случается. А то бы я точно либо трясучкой, либо падучей заболел.

Я пес впечатлительный, увлекающийся. Как увижу птичку красивую или веточку душистую, строки сами собой в стихи ложатся. Вот, например:

 
Бегу спокойно по траве, заглядываю ввысь,
Как хорошо сегодня здесь. Кто слышит, отзовись.
Вон птичка с кустика на куст, летит домой спеша,
Детишки малые ее заждались в тех кустах.
 
 
Вон листик тихо шелестит на веточке одной,
Он тоже думает, что все, пора ему домой.
И солнца свет, и луч тепла ласкает шерсть мою,
Как хорошо гулять с утра, о том пою, пою…
 

Или вот еще:

 
Трава, трава, кругом трава, и гомон птичьих стай,
Я здесь сейчас, я вижу вас. Возможно это рай.
Ваш щебет весел и учтив, шаги едва слышны,
Вам хорошо там, в небесах, в просторах синевы.
 
 
О, если б я умел летать, летел бы рядом с вами,
И громким лаем в небесах кричал: – Я знаю! Знаю!
Я знаю радость, знаю смех, я вижу всех вокруг,
И я готов лететь вот так, всю жизнь, за кругом, круг.
 
 
Да только каждому свое дается в этом мире.
Я лишь хочу, чтобы меня мои всегда любили.
Да, не умею я летать, не птица, извините,
Но сердце я готов отдать, а вы меня не ждите.
 
 
Приду домой, прижмусь к руке, почувствую отраду.
Что там, в далекой синеве? Когда любовь тут, рядом.
Да жизнь полна, когда есть друг, хозяин и награда.
Награда знать, что он есть тут, а я всегда тут, рядом…
 

Конечно, это так, только набросок. Я тут Лоре почитал кое-что, из своего, из раннего, так она теперь говорит, что я поэт.

Про птиц я вообще люблю сочинять. Они добрые, красивые. А если их похвалить, особенно ворон, так они часами тебя слушать готовы. Умные птицы, серьезные, воробьи не такие. Им бы только почирикать, похулиганить, полетать вокруг тебя, но в принципе, тоже веселые, добрые. Мы собаки со всем миром в мире живем, вот только кошки – бояться они нас.

Почему? – Мы, конечно, посильнее их будем, позубастее. Но обижать-то нам их зачем? Я, например, кошек люблю, а котов в особенности. Один Данька чего стоит. Как у меня настроение плохое, он ко мне подойдет, лапой меня погладит, в нос лизнет, и сразу легче становиться. Данька, он вообще – человек. А уж если играть начинаем, такой шмон стоит, куда псам до него – Личность он, в общем…

Ладно, что-то я ни про то, о людях ведь толковали. Люди не птицы, их на мякине не проведешь, но для них свои хитрости есть. Почему-то они думают, что мы глупые, совсем их не понимаем. А на самом деле они только подумают, а мы уже наперед все знаем. Например, гуляю я с мамкой, бегаю, за кем придется. Иногда слушаюсь, иногда нет, все от настроения зависит. Чувствую, набедокурил, сейчас мне достанется. Я раз, и сразу в сторону, близко не подхожу. Так и хожу на расстоянии, пока не остынет. Подуспокоится, а я, тут, как тут.

Помиримся и домой.

Скажу по секрету, я всегда знаю, о чем она думает. Чувствую, какое у нее настроение. И еще – Я знаю, она меня любит, крепко любит – И я ее люблю, крепко люблю – И всю ее понимаю от кончиков ушей до хвоста. Тьфу ты, совсем забыл. Хвоста-то у нее нет. Ох – люди, люди…

Правда, один раз попал, когда еще маленький был.

Пошли мы как-то в Иваньково, на лыжах кататься.

Иду себе, дышу полной грудью, радуюсь жизни и вдруг, – как обухом по голове. Вижу гора, огромная такая, ледяная, дети с нее на санках съезжают. Сани у многих тяжелые, «Чук и Гек» называются. Не знаю, что мне в голову в тот момент взбрело, – вдруг, как побегу. Показалось, что огромная махина несется прямо на меня с огромной скоростью, и что ты не делай, все равно налетит. Перепугался я, чуть с ума не сошел. Бегу, бегу – Мамка сзади кричит:

– Ричард! – Ричард! – А мне все по барабану, несусь, только ветер в ушах свистит. Лишь у мостика остановился.

Мамка меня догнала, на поводок посадила и опять в лес. Только страх у меня уже прошел.

Иду, смотрю, аж смешно стало. Куда это годится, как глупый щенок, из-за пустяка запаниковал. А потом понял, не я испугался вовсе. Она перепугалась, что я сейчас, бестолковый, под сани попаду. Ее то страх мне и передался. Как такое могло случиться?

Загадка – Но понял я после этого, что связала нас жизнь одной веревочкой, куда она, туда и я. Что ты не делай, мне без нее не жить, да и ей без меня не сладко придется. Кто ее пожалеет, приголубит? Особенно когда у нее настроение плохое. Она же никому, ничего не скажет, будет ходит, маяться, на всех про себя обижаться. А я тут, как тут. Подойду лизну, пожалею, поговорим о том, о сем. Смотришь, и полегчало, уже улыбается. А если нет, погулять на улицу выведу. Она воздухом подышит, со мной поиграет, вот все и прошло.

Люди, они как малые дети, – смешные.

Тем более, представьте себе такое, она вчера ролики купила. Что завтра будет, ума не приложу – Но мы идем кататься на роликах. Точно засмеют. Взрослый человек и ролики – Ладно лыжи, это куда не шло. Но ролики? – Дети малые у нас во дворе на таких гоняют, но чтобы взрослый человек – Что делать?…

* * *

– Одевай, одевай – Сейчас оденешь и свалишься. Предупредил я ее. Слава богу, что не один.

Одному мне ее точно домой не дотащить. Сейчас точно упадет и разобьется. Главное, чтобы не до смерти. Где ее голова? Где? Хочу вас спросить! Взрослый, серьезный человек, а хуже ребенка. Хорошо, что тетя Лена вчера приехала. Вот мы с утречка и отправились на прогулку.

Ха, – на роликах кататься.

Я надеялся, что хоть она ее отговорит. Тетя Лена вроде, как посерьезней, в этих вопросах. Зря надеялся, ей самой хочется кости себе переломать. Вот уж дети малые!

– Осторожнее! Закричал я, чувствуя, как уходит сердце в пятки. А мамка, вдруг, встала, постояла немного, оттолкнулась – И ура!!! – Поехала! Правда, поехала. Смотрю и глазам своим не верю, а у нее что-то получается. Не сказать, чтобы очень, но, во всяком случае, не переступает ногами, словно у нее вместо двух, одна. Тетя Лена за ней, я за тетей Леной. Бегу, даже дышать боюсь. Вдруг вижу впереди веточка. Точно сейчас споткнется. Я вперед, только нагнулся, подобрать хотел, а сзади крик.

– Ричард!!!

И сзади в меня что-то врезается на полной скорости. Шум, крик, мамка валяется, тетя Лена над ней хлопочет, у меня сердце в пятки ушло, все думаю, – убилась.

А они, глупые, как примутся хохотать. Я стою, чуть не плачу, а они смеются. Что уж тут смешного. Дырка на штанах, прямо на попе, вот и весь кайф. Где это видано, хорошую вещь изорвать и смеяться? А я какую-нибудь туфлю изгрызу, или ручку у старого кресла искорябаю, так крику столько. Где справедливость, я вас спрашиваю? Где? – Им можно, а мне нет?

Ладно, это я просто на нервах. Вы бы видели, как дети на нас смотрели. Думал, сейчас засмеют. А мамке все нипочем, все по барабану. Встала, отряхнулась и дальше поехала, только курткой дырку прикрыла.

Так и катались еще с полчаса. Я все лапы сбил по асфальту бегать. То ли дело по травке, мягко, тепло, уютно.

А потом и того хлеще. Тетя Лена коньки напялила. А она то куда лезет? Как корова на льду.

Мамка, наверное, в детстве каталась, вот и поехала сразу. А тетя Лена шаг, еще шаг, потом, как заверещит:

– Останови меня! Слава богу, мамка успела, поймала ее.

Та уцепилась ей за руку, словно утопающий за соломинку. Держится за нее, шагу сделать не может. Так и каталась – Вот смехотища. Но это еще нечего. Самый прикол случился, когда мы домой возвращались. Одела мамка коньки. Тетя Лена почти без крика сняла, устала, – и поехали мы обратно – на коньках.

Откуда, до сих пор не пойму, у нас в округе лошади взялись. Самих лошадей я не видел, врать не буду, а вот кучи после них остались, что надо.

Разогналась мамка, дорожка под горку. Летит довольная, улыбается во весь рот. А за поворотом туннель. Влетает она туда на бешеной скорости, а там темновато, полумрак. Она то бедная и не разглядела, что вместо асфальта впереди навоз. Так на полной скорости и затормозила в одной из куч прямо на попе. Вот смеху-то было. Вылезла, брюки все грязные, руки грязные, а запах – Сроду такого не нюхал. Хотя, если честно, вкусно, природой пахнет. А она стоит, смотрит на себя и не знает, то ли плакать, то ли смеяться. Тетя Лена нас догнала, как увидела, за живот схватилась и ну, хохотать, а затем нос зажала и бегом. Мамка за ней, я за мамкой. Так и ввалились. Танюшка минут десять не могла успокоиться. Слава богу, хоть все живы и здоровы. Называется, погуляли.

Люди, они как дети, особенно под настроение. А моя вообще, – за ней глаз, да глаз нужен.

Знаете, что удумала? – Как я это пережил, до сих пор не ведаю. Мамка моя, – вы себе не представляете, учиться пошла – Днем на работе, вечером в институте. Разве это жизнь?

Теперь чаще всего дед со мной гуляет, кормит, развлекает, а эта – часам к одиннадцати появляется. Вот так.

В тот день, когда она эту глупость удумала, такое было – Сижу я как-то на кухне, месяц или два назад – с Данькой переругиваюсь. Тот ко мне пристает, косточку отнимает. И вдруг, – что случилось, до сих пор не пойму. Как будто лишили меня самого доброго, самого дорогого… Плохо мне стало бедненькому, совсем невмоготу. Я как заору не своим голосом. Дед с Танюшкой с перепугу из комнаты выскочили, подбежали ко мне, стоят, волнуются, не поймут, в чем дело. А я и сам не пойму. Не было такого еще ни разу, как будто кто-то солнышко с неба снял, и в мешок затолкал. Дай бог, чтобы такого больше никогда не случалось.

А вечером появляется мамка, и как ни в чем не бывало говорит, что она, мол, поступила в институт, учиться, на этого – Как его? А – экономиста, и будет теперь четыре раза в неделю приезжать чуть ли ни ночью. Когда услышал, думал, сердце разорвется. Не зря я беду чувствовал, – не зря.

Дед ей тут и рассказал про мои завывания. Оказалось, что она тогда с деканом договаривалась, чтобы ее взяли в этот, ихний институт. Вот так. Остался я без заботы и призору на четыре дня в неделю.

Ничего, привык потихоньку. Вначале, правда, тяжело было, а потом притерпелся. Сижу допоздна, ее жду, только потом жизнь начинается. Это, конечно, грустно, но что тут сделаешь? Главное, хоть ночью, но она рядом.

Ладно, выучится, поумнеет. Хотя, – кто ее знает?

Пытка

Сижу себе дома, никому не мешаю, но чувствую, что-то не так. Ждет мамка кого-то, явно ждет. Вон и губы накрасила и торт купила – Неужели мужчину? – Бывает тут у нас один. Строит из себя, – смотреть противно, так бы и гнал поганой метлой подальше от нашего порога. Так ведь нет, не слушает она меня, не понимает, что толку от него никакого, так, одна маята. Противный он к тому же. Сам то ли доктор, то ли профессор – Какой он доктор!? Я тут к нему подошел и говорю:

– Живот болит.

А он посмотрел на меня, словно впервые в жизни про живот услышал, и пошел себе дальше.

Обидно стало до чертиков. Сейчас, думаю, за штаны дерну, чтобы не шатался тут с важным видом, не строил из себя пахана. Но мамка тут, видимо, что-то почувствовала, позвала меня, я за ней, – на кухню. А она раз и дверь закрыла, обманула. И сидел я, как перст одинокий, в четырех стенах, пока Танюшка не пришла. Но тут мы с ней заодно. Этот профессор ей тоже даром не нужен. Договорились, держать сообща оборону.

А через день, вообще, кошмар. Сижу на кухне, мух считаю. Жарко, окно открыто. Вот они иногда и залетают. Вдруг звонок – Кто там? – Бегом к двери. Бах! – Лариса!!! – Ей богу!

Лариса!

– Привет! Заорал я, выскакивая. Вот уж подарок. Никак не ожидал. Прыгаю вокруг нее, словно щенок, в нос норовлю лизнуть. А она все сумки побросала, знай, меня ласкает. Мамка стоит, умиляется.

Успокоились мы минут через пять. И тут мне в голову закралась мысль:

– А что ей тут нужно? – Чувствую лапы затряслись – Неужели опять прививка? – Нет, явно что-то не то. Вон переодевается. Стол зачем-то на середину комнаты вытащили. Обедать что ли будем? Только рано еще, и вкусного ничего не готовили. Нет, не понимаю. Ладно, пусть без меня занимаются ерундой, пойду-ка я лучше к деду в комнату, посидим, поговорим. Береженого бог бережет, целей будешь.

И тут – Ричард! Ричард!

– Ну что еще?

– Иди сюда, мой хороший.

Не знаю, что меня дернуло, но поплелся я таки в комнату. Чувствовал, что зря, не стоит идти, но не смог удержаться. Интересно все-таки. А эти две – вдруг, как меня под лапы подхватят, и скорее на стол. Я перепугался, вырываюсь – Да, разве вырвешься у двух здоровых теток. Тут еще дед подбежал, держат втроем, что ты не делай, бесполезно.

И тут такое началось, в страшном сне не приснится, – триммингом называется. Конечно, маленького меня один раз тримминговали. Но это так – баловство было. А теперь я попал. По крупному попал. И что самое обидное, только оброс, на взрослого пса походит начал.

Малявки, как меня увидят, в разные стороны шарахаются. К зеркалу подойдешь, посмотришь и видишь, собака, настоящая собака, брови кустистые, лоб крутой, торс широкий, а глаза – серьезные, умные глаза. Такой пес сразу уважение вызывает, ни какой-то там щенок хилый, у которого из-под шерсти ребра торчат.

Все – беда – Цезарь меня увидит, опять пацаном называть станет.

И тут началось. Достала Лариса какую-то гадость из сумки, расческой называется, руки какой-то вонючкой заклеила, и ну меня за волосики таскать, выщипывать, значит. Я как заору:

– Отпустите, люди добрые!

А они как будто и не слышат. Разозлился я тут вконец. Как рыкну, – дед руку-то и отдернул. А мне этого только и нужно было. Как вскочу, как спрыгну, и скорее на кухню – Забился под стол, сижу, не дышу. Убивайте, думаю, а назад не пойду. Но что тут сделаешь – Прибежали втроем, откуда-то еще Татьянка выскочила, схватили меня бедненького под лохматые лапочки и поволокли…

Вот теперь лежу, мучаюсь. Часа три уже мучаюсь. Правда, много нового про наших узнал. У кого хорошо, у кого похуже, только с Тосей беда. Ведь чувствовал, чувствовал, что этим закончится, но что тут сделаешь – Забрала ее Лариса, себе забрала, у этой с перчинкой. Та ее зачем-то к врачу собралась вести, укол делать. Зачем? Не знаю – Но мамка, как услышала, аж побелела вся. Явно не хороший укол.

Теперь живут у Ларисы три подруги, три девочки: Яна, Ирма и Тося. А что? – Здорово, втроем не скучно, всегда есть с кем поиграть, поговорить. Вот у меня, например, днем, если Данька не в настроении, хоть на стену лезь, волком вой, словом не с кем перемолвиться. А тут компания. Правда, Тосю жалко. Переживает она сильно, к своим хочет. Может быть, зря ее Лариса забрала? Поболела бы попа после укола, и все бы прошло.

Нет, здесь явно что-то не то – Как они могли? – О чем это мамка?

– Не знаю – Лариса пожала плечами. – Взять, взяли, а потом решили, что не нужна. Теперь не знаю, куда ее девать. Три собаки много – Так, о чем же они?

Бог мой! – Они ее убить хотели! – Люди, – люди – Как же так? Нельзя же так! Правда, нельзя! Вы же для нас все, и солнце, и небо, и звезды. Вам грустно, и нам невесело – Вам плохо, и нам нехорошо – У вас болит, и мы маемся – Я ради своих на все готов. Если кто мамку захочет обидеть, перегрызу пополам, пусть хоть волк, хоть медведь будет…

Бедная Тося – Лежу, глаза закрыл, а слезы катятся, катятся – Даже про тримминг забыл. Подумаешь, ерунда.

Главное, чтобы меня любили. Хоть на лысо подстригите, если таким я вам больше нравлюсь – Все – Правда, все – Вроде закончили. Теперь бы забиться в темное место и не высовываться, пока не обрасту. Да, где уж тут.

– Ричард, гулять.

Дед зовет. Сейчас, как на улицу выйду, точно со стыда помру – На голове какой-то чуб торчит, сам лысый, только лапы лохматые – Зачем? – Что я пудель или болонка? – Нет, не пойду, – пусть, что хотят, делают, в таком виде только в темноте по дворам шастать, чтобы никто не видел. А ведь красивый был пес…

– Привет – Подстригся?

Все сейчас начнется – Здорово. Видуха у тебя потрясная.

Я покрутил головой, пытаясь понять, серьезно Лора это говорит, или просто шутит – Сейчас точно начнет издеваться – Подстригся. А – что?

– Челочка у тебя симпатичная, я такой ни у кого не видела. Жаль мне так нельзя, я гладкошерстная.

– Тебе, что – нравится? С замиранием сердца спросил я.

– Конечно, – отозвалась она. И мышцы теперь твои видно. Не зря ты спортом занимаешься, то на роликах, то на лыжах бегаешь. Вид у тебя спортивный, накаченный и прическа чудесная. В общем выглядишь ты классно. Вон, посмотри, Шейла уставилась, глаз отвести не может.

Я встрепенулся – Боже мой – Неужели правда? Быть может только девчонкам нравится, а пацаны засмеют. Жалко ни одного не видно. Ладно, еще проверим. Но уже легче, хоть не совсем урод. Правда опять я выгляжу слишком субтильно, шерсть она вес придает, объем. Ну, да ладно, если мышцы видно, тоже неплохо. Пусть знают, ни на слабака напали.

– Ричард, пойдем на канал.

– Пойдем, деда. Жуть, как интересно, что скажут. Как я тебе?

Молчит, значит, не нравится. Так я и думал. Ох-хо-хо…