Текст книги "Сказки"

Так, когда к границам их царства подошли враги, они беспомощно метались не в состоянии защитить свою отчизну, жен, детей, матерей. Бросая свои дома. Молодые воины, не верящие в себя и свои силы, в страхе бросали свои бердыши, луки, стрелы и тоже позорно бежали. Вместе со всеми бежала с ребёнком на руках и царица. Все женщины этого царства вместе с детьми и стариками, теснимые со всех сторон, собрались в самой середине своего царства. Они молились и плакали. Слезы текли по щекам. Это были чистые, светлые слезы любви к жизни, к своей земле. Вскоре из этих слез образовалось целое озеро, в котором отражалось чистое, светлое небо, и яркое, сверкающее солнце в нем. Они плакали и молились об избавлении от беды. И пока шла битва, они пели песню-молитву об этом удивительном озере.

А в это время защитники царства, отступая под натиском врагов, теснимые отступали туда же, вглубь царства. И, уцелевшие, они неизбежно оказывались у Озера Слёз. Изнуренные боем и томимые жаждой, они склонялись над этим озером, чтобы зачерпнуть воды. Этой воды, не отравленной колдуном. И каждый из них видел в озере слез истинное свое отражение. Прекрасных и сильных людей. И каждый из них изумлялся, видя своё подлинное отражение. И каждый сам себе задавал один и тот же вопрос:

– Как я, одаренный Богами силой и молодостью, любовью к жизни, отечеству, к своим близким, смог бежать?!

Женщины Счастливого царства, прижимая к себе детей, теснились на островке возникшего посередине Озера Слёз. А защитники Счастливого царства, теснимые врагами, бились на берегу этого Озера Слёз. Но теперь к ним вернулись и былая вера в свои силы и отвага.

И убедились они, что по-прежнему сильны и достойны своей Родины. И победили они врагов своих. Защитили свое царство.

А колдун? Ах, да! Колдун! Он больше не вредил Счастливому царству. Он так хотел царить в Счастливом царстве, что вложил всю свою колдовскую силу в то злое зелье. И обессилел после этого навсегда. Хорошо, что он успел сшить тот забавный костюм дракона. В эту драконятину, когда дела их становились совсем плохи, наряжалась Летучая Мышка. Она старательно летала над городками или деревеньками, где их ещё никто не знал. Рычала, пролетая над рыночными площадями и крышами.

И, когда напуганных ребятишек становилось достаточно, настолько, что их плач доносился до притаившегося в кустах Колдуна. Тогда выбегал сам Колдун и, размахивая проржавевшим мечом, просил быстренько собрать для него дань за освобождение от злого дракона. Когда в протянутый им шлем падало достаточно монет, чтобы поужинать в этот день, тогда из-за всех сил размахивая мечом, он пугал летающее чудище. И оно улетало в сторону леса. Но вскоре все вокруг знали об этих фокусах колдуна и Летучей Мышки.

Поговаривали, что кто-то видел, или кто-то слышал о том, что они далеко, где-то в других странах бродят – вдвоём с ручной Летучей Мышкой, делая для потехи публики какие-то фокусы. Говорят, что очень смешные. Этим они и кормились.

Стародавние дела

В стародавние времена, жили-поживали две сестрицы знахарки. Досадно, что с малых лет недружно они жили! Всё-то сёстры спорили меж собой: кто ловчее, кто из обеих смелее, кто проворнее и даже умнее! Каждая сестрица друг над дружкой верх взять стремилась и во всём другую превзойти пыталась. Так же было меж ними и когда выросли обе. Хоть и жили они недалеко друг от друга, но ни слова доброго друг дружке с ветерком осенним, ни привета сердечного с ручейком весенним не пошлют.

И так долгие годы: всё врозь, одна супротив другой.

А знахарки они и вправду сказать – обе замечательные были! И, казалось, что любую хворобу укротить могли. Потому сами долго жили и другим помогали. Со всеми всегда милы и приветливы, только между сестрами вечный раздор. Но норовистые старушки! И зачем спорили-то? Ведь обе в том мастерстве дивно преуспели! И словно дел других у них не было, как только спорить о том, которая же из них в чудесах чародейских поболее другой искусница.

Несмотря на годы, коль, кто о помощи попросит, обе шустро откликались. Тотчас бросались на перегонки, обгоняя друг друга, спешили на помощь, позвякивая склянками со снадобьями, с пучками высушенных целебных трав в котомке. И каждая друг от дружки секреты свои таила. Кабы не эти ссоры-споры о том, кто в чародействе выше другой стоит, по сей день мирно жили бы, поживали бы. Но узнала об их раздорах хитрющая колдунья. Та, что держала постоялый двор на перепутье дорог. Давно досада её томила. Злилась на обеих за то, что помогали они людям. А она-то сама от людской беды богатела! То по бедности продадут ей что-нибудь по дешёвке, то тоску развеять в её трактир на постоялом дворе бредут, сами знаете, как и зачем. Многих её постоялый двор по миру пустил, а ей прибыль дал. И потому сердилась она на то, что люди, попавшие в беду, чаще к помощи тех сестёр-знахарок прибегали, чем к утехам в её трактире на постоялом дворе.

И сколько она против них колдовала! Сколько злых напраслин про обеих распускала! Но ничего не помогало. Доброта их, точно чистая вода! Всё смывала и следа не оставляла от наветов злой хозяйки постоялого двора.

И вот, что надумала колдунья. Притворилась больной и попросила о помощи обеих сестриц сразу. Уж те расстарались, показывая своё мастерство. И каждая уверяла, что её леченье самое лучше. А та в ответ изумлялась да восхищалась, уверяя, что уж так надоело ей мелкие пакости творить. И желает, мол, что-то хорошее, доброе делать. И потому хочет верной их ученицей стать. Да только выбрать не может самую умелую, самую знающую из них двоих. Вот какая хитрюга!

Вернулись сестрицы каждая к себе. Одна в свою сторожку, заветную, тропинку к которой никому не сказывала. А потому никто и не знал, где она от людских глаз секреты свои таила.

И другая, как развела огонь в своей тесной пещерке, что притаилась в чащобе лесной и, как присела к очагу, так и задумалась. Обе, хоть и всегда во всём врозь, а только об одном и думают: «Как на свою сторону ученицу переманить?»

И то верно: что у одной, что у другой, что сокровищ несметных – бесценных знаний груз изрядный накопился за долгую прожитую жизнь. И то верно, надо бы передать их в надежные руки. Так текли дни обеих сестриц-знахарок в одних и тех же размышлениях. И поэтому обе мигом откликнулись на приглашение колдуньи – хозяйки постоялого двора отобедать у неё и кое о чём посоветоваться. Обе сестрицы тщательно подготовились к встрече, на которую каждая возлагала большие надежды. Бережно укладывали в котомки обереги разные и собранные в полнолуние целебные травы весеннего чистотела, и настоянные на росе корни осеннего одуванчика. И всякие такие капли расчудесные составы, которых в секрете держали, никому не сказывали. Особенно друг от дружки таились. И уж из чего они их сотворили? Ну, да ладно, всё равно теперь не узнать!

Столкнулись сестрицы-знахарки у самых дверей трактирщицы. Обе запыхались. Еще бы! Котомки-то тяжелющие притащили. Каждой хотелось мастерство показать и доказать, своё превосходство во всяких расчудесинах! Вот и набрали снадобий разных.

Раскладывая угощение на столе, хозяйка постоялого двора слушала и запоминала тайны знахарские, которыми щедро сыпали, перебивая друг друга, сестры-знахарки. А она-то всё сетовала на то, что, сколько голову ни ломала, а выбрать не может: «Вот если бы что-нибудь этакое показали, чтобы сразу ясно стало, какая из знахарок посильней другой будет. Вот тогда, точно бросила бы я, трактирщица, все свои тёмные дела! И училась бы врачевать! И добрые дела творить наловчилась бы! – уверяла она.

И большущая слеза сожаления скатилась по румяной и толстой её щеке.

Достала младшая сестрица с самого дна котомки два желудя. Один желудь – красной ниткой, а другой – чёрной ниткой обмотаны. Тот жёлудь, что красной ниткой обмотан был, отдала трактирщице. И строго настрого повелела:

– Как увидишь то, что сейчас сотворю, так скорее размотай нитку и окропи то, что увидишь, то во что я превращусь, тремя каплями из этого жёлудя. И, как только договорила, проворно черную нитку с желудя сняла. Ручонки сухонькие над седой своей головой подняла, желудь разломила и, прошептала чего непонятное. Выпали из желудя три капли, да только ни одна не упала на голову старушки. А разлетелись все три звездным сиянием. Да таким, ярким, что и сестрица её, и хозяйка постоялого двора, аж зажмурились. А потом раскрыли глаза и увидели, что вместо старушки-знахарки сверчок сидит на столе и громко верещит. Заливается от удовольствия, что превращение так ловко получилось: «Полюбуйтесь! Мол!» Восхищалась от изумления хозяйка постоялого двора, видя такое чудо. Обидно стало другой знахарке, что, ещё не посмотрев на что она – старшая сестра способна, а хозяйка постоялого двора уже и восхищается превращением младшей сестрицы.

Раскрасневшись от досады, достала старшая сестра из котомки, два напёрстка. Один чёрным сургучом запечатанный, другой – красным. Тот, что красным сургучом запечатан, хозяйке постоялого двора отдала. И, строго настрого наказала ей, чтобы после того, как налюбуется хозяйка на подвластные старушке-знахарке чудеса, сразу же окропила бы капельками из напёрстка то самое, во что знахарка превратится. А уж, как только окропит превращенную знахарку хозяйка постоялого двора, так прежнее обличье к старушке тотчас и возвратится.

Сверчок верещит, что её превращение самое лучшее и ничего другого и смотреть-то не стоит! А хитрая колдунья молча в одном кулаке – желудь, а в другом кулаке – наперсток сжимает.

А старшая сестра-знахарка тем временем чёрный сургуч ломает. И, подняв руки высоко над головой, вытряхнула из напёрстка что-то невидимое. Ни капли из него не выпало. Только шум странный поднялся. Точно большая птица крыльями захлопала. И посыпался из наперстка целый ворох перьев. Перья клубились шелестящим вихрем вокруг старой знахарки. А она взмахивала руками, пока все перья вдруг разом не пристали к ней. Сидит, точно кто-то подушку на неё вытряхнул. Крикнула-ухнула она, как сова. И сразу же превратилась в большую, нахмуренную сову.

Тут хозяйка постоялого двора, бросила в карман и жёлудь, и напёрсток. Окошко пошире распахнула. И выгнала сову прочь. До сверчка дело не дошло. Сам ускакал, как ясно ему стало, что никто спасительными капельками кропить его не собирается. Куда там! Не прихлопнула бы, хитрая колдунья!

А узнала я о злоключении сестер-знахарок как-то глубокой ночью, когда, никак уснуть не могла. То сверчок неугомонный верещал среди ночи и спать мне мешал. То сова, сидящая на дереве за окном, ухала громко, громко. Прислушалась я, о чём это они. И услышала их рассказ обо всём этом. Они всё спорили меж собой и доказывали друг другу, что кто-то из них умней другого, кто в искусстве превращений умелей и сноровистей.

Всё, как услышала, так Вам и рассказала. Хотела расспросить о той злодейке-трактирщице, но они так долго и нудно до самого утра препирались друг с другом о том, которая из них двоих в чародействе посильнее была, что и сама я не заметила, как заснула. А когда проснулась, утро было тихое безмятежное. Ни сверчка, ни совы не слышно. Прислушалась. Подождала. И поняла, что расспрашивать больше не у кого. Но, может быть, в другой раз выпадет случай, тогда обязательно расспрошу Сверчка и Сову, чем дело закончилось. И всё, как было, Вам расскажу.

Алоизий

Однажды пошел Алоизий пасти своих гусей. И вдруг почувствовал, что в голове его крутится совершенно незнакомая ему песенка с милым мотивчиком, с которым, то насвистывая, то мурлыча себе под нос, он подгонял гусей.

А день был прелестный. Солнечное тепло Божьей лаской и милостью щедро разливалось по полям и далям. Всё вокруг радовало его в это утро: и зелень летнего дня, и круглые бока сытых и неустанно холёных им его гусей. И, вправду сказать – гуси его были отменно хороши! Их красивые и крепкие перья он продавал в королевскую канцелярию. И они при королевском дворе славились. Пока он пас гусей, как-то сами собой и слова на ум пришли, какие-то радостные и добрые. И как-то ладно эти слова в стихи сами собой складывались. И получился очаровательный стишок. А ведь никогда раньше ничего подобного с Алоизием не случалось! Он испытал такое удовольствие от этого странного занятия, что был потрясён произошедшими с ним переменами. Попробовал напеть. И песня получилась! Голос его хрипловатый и немного скрипучий нисколько не испортил эту чудесную песенку!

Бросив все дела, забежал он к соседу и спел ему эту песенку. Потом Алоизий навестил многих, кого давненько собирался навестить. И эта простая и милая песенка всем понравилась. Уставший, но очень счастливый, напевая, Алоизий отправился домой. Но на обочине дороги его обрызгала промчавшаяся мимо карета. Подоспевшая соседка, стала помогать ему отряхивать испачканную одежду и ненароком обронила:

– Ах, этот вертопрах – королевский придворный поэт! Видимо опять призвали его ко дворцу, веселить короля и его гостей. Вот и мчался, как угорелый! Обрызгал порядочного человека, уважаемого и честного труженика! И даже не остановился, чтобы извиниться! Какое безобразие! Но счастливый создатель милой песенки её уже не слушал. Порыв налетевших умозаключений, точно вихрь, закрутил и унёс его в мечтаниях далеко отсюда. Алоизий задумался о том, что в той карете, что обрызгала его с головы до пят, был королевский придворный поэт!

– Э! Да это же тот, кто сочиняет стишки и песенки! Совсем, как и я сегодня! Какие чудные возможности открыл передо мною этот удивительный день! Всё! С прошлой жизнью покончено! Я стану придворным поэтом, и буду так же разъезжать в карете, в шляпе с разноцветными перьями! О, какие прекрасные дамы будут восхищаться мною! Проноситься мимо всей этой тусклой повседневности, окружавшей меня столько лет. Подумать только: благодаря, сегодняшней песенке я начну новую жизнь! Какой же я везунчик! – решил Алоизий. И, напевая ту самую песенку, он отправился к себе.

На следующее утро он принялся готовиться к новой счастливой жизни, отлично понимая, что придворный поэт – это баловень судьбы, кумир изысканных дам, не может предстать в потёртом сюртуке и в шляпе с полями, уныло повисшими под многими дождями за те годы, когда он пас гусей. А сапоги! Ну, об этом лучше вовсе промолчать. И Алоизий продал всё: и дом, и гусей. На вырученные от продажи деньги он и нарядился по последней моде. Купил карету и прекрасную лошадь. Кто-то из соседей рассказывал, что это был белый в яблоках конь. Но кто-то спорил и утверждал, что была это прекрасная кобыла, чёрная, как вороное крыло. Нашлись и такие очевидцы, что утверждали, что это была тройка, но их перекричали те, кто клялся, что лошадей было шесть. Но, я-то точно помню, что…Но, впрочем, это неважно.

Алоизий решил подождать на том самом месте, где промчался мимо него придворный поэт. Он надеялся остановить его, чтобы познакомиться. Спеть ему ту песенку и попросить представить самому королю, чтобы и Алоизию тоже стать настоящим придворным поэтом.

Долго пришлось ему ждать у дороги, в надежде встретить карету поэта. Новая жизнь началась для него полная долгого ожидания. Каждое утро он тщательно одевался и отправлялся на то место у обочины дороги. И, прогуливаясь вдоль дороги, опираясь на щегольскую трость, насвистывал всё ту же песенку, пристально глядя вдаль, в надежде увидеть карету придворного поэта. И представлялось ему, что однажды – вот так, как бы случайно, они встретятся, и путь ко двору откроется для него. И покатят они прямиком во дворец с его чудесной песенкой очаровывать и восхищать весь королевский двор.

Шли годы. От этих прогулок в любую погоду он сильно обносился и постарел. А поскольку ждать Алоизию пришлось так долго – всё уцелевшее из его нарядов для придворной жизни, вышло из моды. Но он терпеливо ждал. Благо, что карету купил он просторную. Её он и обжил, словно дом. Чинил-починял крышу в непогоду. Стены обложил кирпичом. Пристроил печку. Даже обзавёлся гусями, как прежде. И всё ждал и ждал, когда появится та карета. Но, куда-то запропастилась карета того шалопая – придворного поэта. Быть может тот памятный день, когда он обрызгал нашего сочинителя, был последним днем, когда спицы колеса его фортуны весело мелькали по той дороге.

Однажды наш терпеливец не выдержал и сам отправился ко двору. Но там его на смех подняли, потому, что песенка давно уж прижилась и бродила по свету. И напевали её и поварята, и пажи, и сам король насвистывал по утру, когда просыпался в хорошем расположении духа. И потому не в диковинку оказалась его песенка. Никого Алоизий не удивил. А кроме этой единственной песенки, так ничего не приходило ему в голову, и потому он ничего нового он не сочинил. Быть может, оттого, что слишком долго был занят ожиданием удобного случая быть представленным ко двору. И не до песенок ему было.

А жаль! Песенка славная, но придворным поэтом ему стать не суждено.

Но, что ж тут попишешь, если ни разу в жизни не сочинил он другие песенки. Так и не заглянули они в его голову. А он так ждал. Вот какие капризные бывают песенки! А ведь все мы немного Алоизии.

 
Поэтам нужны перья!
Гусиные крепкие перья,
Чтобы в тепле и уюте,
Спокойно писать стихи!
В мечтах своих улетая,
Всегда на земле оставаясь
В привычной им тишине!
А нам нужны наши перья!
Гусиные крепкие перья,
Чтобы в полете
Крылья были сильны!
И там высоко в небе
Перья не подвели!
Чтобы смогли увидеть
Те берега,
К которым
Стремимся все мы!
И небо звучит,
И небо поет, оно звучит
Гордым полетом птиц!
И стая летит, как строки стихов,
Которые пишет поэт.
 

Забытый король

Давно забылось, в какой стороне, в каком государстве это было. Не вспомнить, и в какие времена, но…

Словом, жил-был Король. Наказывал, когда гневался, приговаривая:

– «В лесу родился, пням богу молился!»

Миловал и награждал, когда пребывал в благостном расположении духа, приговаривая при этом:

– «Все дураки, да все наши!»

Воевал Король и защищал границы своего королевства, когда соседи досаждали, забыв, как остры мечи и метки его стрелы.

Всякий раз, садясь на своего боевого коня, не упускал случая поострить:

– «Воевать – так не горевать! А горевать – так не воевать!»

Уж так ладно пословицы придумывались им на каждом шагу, словно сами собой слетали с его языка.

Словом, король как король. И казалось, что всё-то славно в его королевстве и не о чем ему тужить. Но было в его жизни нечто такое, что печалило его. Бывало, вздохнёт, задумавшись, и скажет вслух:

– Эх! Король и народ – всё в землю пойдёт!» – и после этих слов ещё пуще кручинится.

Стали советники его меж собой перешёптываться:

– Не иначе как опасается наш Король, что забудется, истлеет в людской памяти и его имя, и воспоминания о величии его королевских деяний!

А ведь в самую серёдку попали! Догадались же, шельмы!

Стали так да эдак к нему с разными советами подступать, что-де, мол, множество способов есть имя королевское его увековечить и навеки бессмертным сделать. А Король стал очень внимательно к тем советам прислушиваться.

Вскоре к его двору потянулись со всех концов света различные мудрецы-учёные, чародеи невиданные, да и шарлатаны всякие, как водится. И всяк наперебой советует, как имя его навеки обессмертить. Ну точно галки по весне налетели и галдят, галдят день-деньской.

А он послушает-послушает, вздохнёт и в ответ произносит свои пословицы:

– «Дальше земли-матушки не упадёшь!» – или:

– «Гость хозяину не указчик!»

Но кое-какие советы в его душу запали.

Стал он по совету заморского мудреца башню аж до самого неба, до самых звёзд строить. Для того чтобы видно её было во всех сторонах света, в самых далёких странах. Вот, мол, всечасное напоминание о его величии нетленном людям разных стран и народов. Опять же: острастка соседям. С башни той далеко видно будет, что в каких странах затевается…

А для проверки видимости будущей его бессмертной славы послали того советчика, что это самое строительство присоветовал, в его же родную страну. Благо, что она-то и оказалась самой удалённой, что ни на есть заморской. Чтобы доглядел, значит, видна ли башня в его стране али нет? Как станет видна – можно строительство считать законченным. А чтобы не забывал, зачем его отослали на заморскую его родину, каждый месяц подводы снедью всякой нагруженные Король ему отправлял. А обратно с той же оказией регулярные ответы от того мудреца он получал: «Нет, Король! Не видать королевской башни из нашенских пределов. Строй дальше, Король!» И так из года в год. И то верно, чем не мудрец – вот ведь придумал, как жизнь свою обустроить!

А башню тем временем уж почти до самого неба достроили. И звёзды совсем близёхонько видны стали. И может быть, и было бы её видно со всех концов света, если б не налетел ураган и… разметал ту башню, что гнездо птичье. Лишь груда камней осталась вместо доброй памяти. Хорошо, что строить затеяли в чистом поле.

Ещё пуще закручинился Король с того дня. Многое другое затевал, но прислушался к совету другого мудреца и увлёкся его предложением:

– А ты, Король, всем странам и народам Королём стань! Иди войной по всей земле. Завоеванные страны к своему королевству присоединяй. И станут все страны единой страной жить. Каждый друг другу хошь не хошь, а друг, брат и земляк! Вот и не станет вражды между королями. Единственным Королём на всём белом свете править будешь. Станешь, как отец родной всем народам на земле разом. И слава о тебе не иссякнет никогда! Повоюют поначалу народы, а потом пообвыкнутся. Благодарить станут. Ещё бы: рай на всей земле установишь!

Задумался Король над таким советом.

– Эх! «Дальше земли не упадёшь!» – сказал он и повелел собирать войско в великий поход.

Войско большое у него было, сильное. Писаря верного тоже с собой взял. А как же иначе? Что и как было в великом походе, запечатлеть нужно. Подробно описать, как рай на земле устанавливаться будет.

Сел Король на своего боевого коня. Благословил сыновей на хозяйствование во всем королевстве на время его отсутствия, сказав на прощанье:

– «Дружный табун волков не боится!»

Нашлось и для дочки доброе слово:

– «Наряжайся. Веселись. Молодая будешь недолго, а старая всю жизнь!»

Сел на коня и поскакал впереди своего войска в сторону соседнего королевства.

Воевал усердно и поначалу даже успешно. Одну страну за другой покорял и, присоединив к своему королевству, всеобщее братство утверждал.

Да только чем дальше от своего королевства удалялся, тем всё более и более слабел. А вскоре оказался и вовсе отрезанным от подмоги из родной страны.

И начали его войско бить. Бить всем миром – и покорённые «братья», и те, кого не успел покорить. И стал он силу терять и начал понимать: «В соседи за умом не пойдёшь».

А как стал потери подсчитывать, увидел, что сталось с его некогда великим войском, так и сказал:

– Коза с волком тягалась, только рога и копыта остались!

Но не до смеха было выжившим. Им бы уцелеть, до дома добраться, куда уж там весь мир покорять.

Снял Король корону с головы да в котомку спрятал. Стоит перед войском точно нищий. Да и остатки его войска не лучше выглядят.

– «Нищему собраться – только подпоясаться», – вымолвил Король.

С тем и повернул своё битое и израненное войско обратно, в родное королевство, откуда пришли. Но теперь уж не с развёрнутыми знамёнами под звуки фанфар, а под видом нищих бродяжек, чтобы живыми домой воротиться. Чтобы не побили их разобиженные народы, которые пытался Король огнём и мечом одной семьей сделать.

И вот пробирался Король и остатки его войск меж городов и деревень, по которым проскакало когда-то войско под цокот копыт и звуки победного марша. Шёл Король и видел: сколько горя он принёс, и только бранью его имя поминают. Да ещё и обидную для него песенку на разных языках в разных странах распевали о незадачливом Короле:

 
Пошёл войной на весь белый свет король однажды!
Решил весь мир он покорить огнём пожарищ!
Кровавым мечом принести всем народам счастье!
Всю землю сделать одной семьей!
На языке его родном чтоб славили короля!
 
 
Глупый Король! Глупый Король, от тебя все беды!
Глупый Король! Глупый Король, страшись нашей победы!
 
 
Но пел Король, что земля одна:
«Одним королевством мы заживём,
И станет война не нужна.
К чему раздоры? Все братья кругом, куда ни глянь – родня!
Забудьте язык свой навсегда и прославляйте меня!
Единственным буду я королём! И жизнь будет легка!»
 
 
Глупый Король! Глупый Король! Прочь от нас уходи!
Глупый Король! Глупый Король, ноги уноси!
 
 
Только погибнув, можно забыть те песни, что пела мать!
И сказок наших, с которыми выросли мы,
Тебе у нас не отнять!
Мы будем молиться и петь так же, как наши деды!
В этом наша сила, в этом наши победы!
 

– Эх! Воевал-воевал, только войско потерял, – сокрушался Король, видя всё то бесчисленное разорение, которое принёс он соседям.

Долго шли они к родному королевству. И было-то их немного, а дошло только двое. Сам Король и верный его писарь. А как подошли они к воротам родного королевства, где, как и раньше, толпились нищие и бродяги, присел он рядом с убогим мальчишкой-побирушкой в тенёчке и сказал:

– «Эх! Дома пан, в людях болван!» – и заснул.

Но тотчас проснулся от грубого оклика.

– Эй! Ты что на моё место сел?! – возмутился сидящий побирушка. От возмущения он вскочил на обе, как оказалось, совершенно здоровые ноги. А ведь изображал, что ходить не может. – Я здесь всю жизнь побираюсь, с самого рождения. А ты… явился! Ты кто такой?! – негодовал побирушка.

– Я твой Король! Я Король этого королевства! – возмутился утомлённый и опечаленный Король. Но в ответ он услышал только смех мальчишки и хохот толпы.

– Ты – Король? Ха-ха! Ловко придумано! Думаешь, коль ты Король – больше подадут? – и, смеясь от души, мальчишка прыгал и приплясывал, дразня Короля. Все вокруг тоже смеялись, глядя на забавную перебранку нищих.

– Нет! – возразил Король мальчишке-побирушке. – Мне милостыня не нужна. А то, что я – Король, видимо, все в моём королевстве уже забыли! – с этими словами он достал из котомки корону и надел её на голову мальчишки-побирушки. – Вот, носи! Может быть, и вправду тебе как королю больше подадут! По-королевски…

Изумились люди, заворожённые сверканием золота и драгоценных камней на лохматой голове нищего мальчишки. А Король произнёс:

– Какой я Король?! Если никто меня не помнит, не ждёт… Жизнь идёт в королевстве своим чередом, и… эх! Дважды не умирать, – сказал он писарю и ещё сказал ему, прошептав: – Прощай, мой верный писарь! И спасибо за верную службу, друг ты мой сердечный! Вижу теперь, что ничего-то доброго в людской памяти обо мне не останется. Потому что ничего из задуманного не удалось…

– А вот! Посмотри, Король! Всю жизнь я за тобой записывал. Твои пословицы, присказки – ни одной не упустил! – утешал его писарь, открывая свою котомку и доставая исписанные мелким почерком пожелтевшие листы. Это были те самые пословицы, которые так легко и весело, как зрелые плоды в конце лета слетают с деревьев и кустов, слетали с губ Короля. Ведь всю жизнь он был мастер и выдумщик на всякие присказки.

Но Король не успел разделить радости своего писаря. Дух его отлетел. А налетевший ветер подхватил и разметал листы, столько лет хранимые королевским писарем. И они разлетелись, гонимые то одним, то другим порывом ветра, в разные стороны и страны.

Кто нашёл – прочитал. Вспомнил и кстати сказал: «Слухом земля полнится». Так и бродят меж людей пословицы того Короля. Хотя имя его забылось, как и имя писаря, сохранившего их. Но вспоминаются и шутки-прибаутки о том, что был такой Король, что на нищего корону надел, чтобы больше милостыньку – чтобы милостыню по-королевски подавали.