Текст книги "Неприятности по алгоритму"

После того как мы все трое, кряхтя и отряхиваясь, все же поднялись, я внимательно посмотрела на эффектно появившегося посетителя. Его встрепанные волосы и измятая рубашка, положим, были из-за падения… Но вот застегнутые наспех в не те петли пуговицы – тут уж точно мы с Браеном ни при чем. Мужчина был, мягко говоря, взволнован, его не смутило даже собственное падение. Причина такого поведения объяснялась просто.

– Это вы нашли мою жену?

– А вы, я так полагаю, Армир Гортес? – вопросом на вопрос ответила я, проявив «чудеса» дедукции и сообразительности.

Мужчина утвердительно кивнул. Быстро же нашелся благоверный нашей роженицы. Мы въедливо рассматривали незадачливого папашу.

– Позволите? – Придвинув соседний стул, мужчина сел к нам за столик и тяжело вздохнул: – Вы… спасибо вам. Как только Анита не пришла вовремя, я начал волноваться. Позвонил в службу безопасности, отправил в систему заявку…

Браен прервал поток бессвязной речи вопросом, ответ на который и меня весьма интересовал:

– И безопасники, вот так сразу, ринулись искать непонятно пропавшую или просто заболтавшуюся с подругой женщину, забывшую о времени? – Его скептический тон заставил новоявленного отца остудить пыл.

– Понимаете, накануне мне угрожали. Но угрозы были какие-то невнятные… – Гортес машинально одернул манжету рубашки и опустил взгляд. Недосказанность почувствовала не я одна. Мгновение спустя визитер продолжил: – Но я подумать не мог, что это настолько серьезно и первым же пострадавшим буду не я, а Анита… – Он сглотнул, а потом, собравшись с мыслями, перешел на более деловой тон: – Вы не могли бы описать, как и где ее нашли?

Похоже, Браен решил взять на себя нелегкую роль эпического рассказчика. За это я ему была благодарна. Сама-то не чувствовала в себе ни сил, ни желания на подобный лингвистический подвиг.

По версии блондинуса все произошло анекдотично и буднично до пошлости. Подлетели к беременной трое хлюпиков, которые разбежались чуть ли не от окрика случайного прохожего. Но спасенная так испугалась, что решила избавиться от только что полученных негативных впечатлений самым действенным образом: обзавестись новыми. Поэтому с энтузиазмом перешла к радостному и жизнеутверждающему занятию – родам. Этим увлекательным процессом, надо полагать, она занята и сейчас.

– Отзанималась, – машинально поправил уже состоявшийся отец и расстегнул верхнюю пуговицу рубашки.

Надо отдать должное, отредактированная версия Браена выглядела гораздо привлекательнее действительности. Опиши он все подробно – от составления протокола не отвертимся, а так – обычное уличное хулиганство, о котором должны заявлять в первую очередь потерпевшие. Надо думать, они и пожалуются, когда в себя придут от всех свалившихся на них событий. А наше с Браеном дело – сторона, причем далекая, галактическая. Вот как раз через сутки и отправимся в сторону созвездия Змеи. Навигаторы уже составили маршрут к Секстету Сейферта, а капитан его одобрил…

Тут мои размышления о грядущем схлынули, как будто их и не было. Взгляд зацепился, да так и замер на горловине рубашки, из которой выпал жетон с чипом пропуска на цепочке. Гортес его тут же спрятал, но я успела рассмотреть идеограмму эдельвейса.

Поинтересовалась, стараясь скрыть волнение:

– Откуда он у вас? – И тут же пояснила: – Военный жетон с изображением эдельвейса.

– Вы ошибаетесь, это всего лишь стилизация, в шутку подаренная мне одним другом, – Армир явно занервничал.

– Я не могу ошибиться, у моего отца был такой же.

В том, что эти две вещицы с одного конвейера, я уверена так же, как и в том, что выжить в горящем гелии Солнца невозможно. Надо заметить, что даже вездесущим микробам и вирусам не удалось опровергнуть последний постулат.

После моего заявления лицо мужчины стало озадаченным. Сейчас он напомнил мне отца, который с точно таким же выражением сосредоточенности и недоумения переставлял в лаборатории реактивы, пытаясь уберечь самые опасные и ценные из них от моего любопытного взора и инспекции.

– А как зовут вашего отца?

– Макс Лирой. Звали, – сухо уточнила я.

Воспоминания – вещь, несомненно, ценная, но не всегда приятная. Вот и сейчас, будто все случилось только вчера: утро, разорвавшее тревожной сиреной мою жизнь на до и после… А где-то в центре этой пропасти бытия – улыбающееся лицо отца в проеме шлюза. Оно – как связующее звено между детством и неожиданно резким взрослением.

Глава 4
Потерянное детство

Материнские руки нежные

Прижимают дитя к себе.

В ночи долгие, вьюжные, снежные

В колыбели малютка спит.

Нет на свете дороже и трепетней

Беззаботного детства дней,

И так больно бывает, безрадостно,

Когда этой памяти нет.

Тэри Ли

– Вы сказали – Макс Лирой? Вы – Тэриадора Лирой? – Казалось, Гортес испытывает при этих словах как минимум гравиперегрузки: на лбу выступила испарина, а рука, ринувшаяся невесть зачем поправлять воротник, заметно дрожала.

– Да, – протянула я озадаченно.

Надо сказать, в первый раз мужчина реагировал на мое имя полуобморочным состоянием. Хотелось бы приписать сей эффект недюжинному интеллекту или невероятной красоте, но, увы, завышенное самомнение не относилось к числу моих достоинств. О реалиях же внешности не уставало напоминать отражение в зеркале.

– Видите ли, я в некоторой мере был знаком с Максом. Мы все вместе работали над одним проектом здесь, на Вилерне. Но потом исследования решили перенести в более удобное и безопасное место. Ваш отец тогда уехал с другими учеными. Я же не смог присоединиться к группе, поскольку как раз перед отправкой попал в аварию и провел в криореанимационной капсуле, пока меня собирали по кусочкам, несколько месяцев. Столько же времени ушло на восстановление. Я был ужасно зол на судьбу, что заставила меня, тридцатилетнего, заново учиться ходить.

По враз осунувшемуся, заострившемуся лицу стало понятно: воспоминания Гортеса относились к категории тех, о которых мечтают забыть. Но ученый упрямо продолжал терзать себя, заново проживая то, что случилось больше десяти лет назад:

– Твой отец еще подбадривал меня, пытался как-то поддержать. Помню его видеописьма, которые он всегда присылал запароленными, да так, как будто в них была скрыта по меньшей мере гостайна. А еще его жуткая манера говорить о главном в самом конце. – Молодой папаша горько усмехнулся. – Ну да я отвлекся. Когда мне удалось окончательно восстановиться, выяснилось, что лететь уже некуда. От базы, где работали друзья и коллеги, осталась выжженная пустыня.

Странный это получился рассказ. Как будто Армир и Браен поменялись местами и сейчас Гортес пытается выдать полуправду за полноценную действительность. Но получается это у него на порядок хуже, чем у моего напарника. Возникло множество вопросов, разных, важных и глупых. Но самое главное – получить на них ответы хотелось наедине.

Такое ощущение, что Браен услышал что-то личное, сокровенное, и обнажать перед ним прошлое еще больше, пусть не мое, а отца, не хотелось.

Настойчиво запищал браслет, информируя, что увольнительная – вещь замечательная, но не безразмерная. Посему стоит подумать о возвращении в родные линкоровские края. Я потянулась выключить склерозник, когда трель тут же подхватил браслет Браена. Хм… два перестраховщика. Хотя лучше все же поставить напоминалку и заработать пару ехидных комментариев от сослуживцев, чем опоздать из увольнения и получить неделю нарядов вне очереди.

– Кажется, нам пора, – вздохнув, посмотрела я на Гортеса. – Мне бы хотелось продолжить наш разговор в более подходящий момент… Вы ведь сможете рассказать о моем отце подробнее?

Я не договорила. Да и что тут договаривать? Гортес оказался ниточкой из прошлого, живой, осязаемой, и я не желаю ее потерять.

– Конечно-конечно, – засуетился мужчина.

Наскоро обменявшись координатами, мы распрощались с новоявленным папашей.

По пути на «Элколай» для разнообразия не произошло ничего экстраординарного. Мы с Браеном шли чуть поодаль друг от друга. Я исподтишка периодически рассматривала своего спутника. Складка между бровей, чуть сжатые губы, сосредоточенный взгляд – это все тот же блондин, только скинувший маску балагура и любимца фортуны. Сейчас, когда Браен не в центре внимания, можно увидеть его настоящего, без мишуры самоуверенности и бутафории снобизма.

В данный момент это не плакатно-красивый, располагающий к себе юноша, а обычный, уставший после тяжелого дня, молодой мужчина. Их в академии специально, что ли, тренировали быть такими приторными героями? Эдакими уверенными неорыцарями в сверкающих бронедоспехах, чтобы проще было за собой толпу вести? Наверняка ведь и перед зеркалом не один час проводят, выискивая наиболее выгодные ракурсы и выражение лица, и голос командный им преподаватели по риторике ставят.

Вечер уже давно уступил место своей подружке-ночи, что плавным шагом скользнула с небосклона и хозяйской рукой рассыпала над головами плеяды сестер-звезд, манящих холодно-далеким светом космических бродяг-романтиков. Мысли о Браене как-то плавно перетекли на разговор с Гортесом, и, словно пространство вокруг черной дыры, начали закручиваться в спираль. Центром оной стала фраза об отце, вернее, о манере папы говорить о главном под конец. Действительно, это было так. Но я настолько привыкла к отцовским маленьким чудачествам, что не замечала их, принимая как должное и само собой разумеющееся, незыблемое. Вот и сейчас, вспоминая наши с папой разговоры, споры, болтовню ни о чем, я не нашла ни одного опровержения этой характеристики своего родителя.

Или все же нашла? Его последние слова, перед тем как закрылся тот гребаный шлюз… «Чтобы увидеть что-то целиком, иногда надо ослепнуть на один глаз», – напутствие папы перед тем, как попрощаться.

Тогда я не задумалась, что бы это могло значить, просто запомнила… Но сегодняшняя встреча всколыхнула слишком многое. Разбередила то, что вроде бы навсегда зарубцевалось в душе, и заставила ее вновь кровоточить. Слова, сказанные десять лет назад, в новом ракурсе обрели иной смысл, показались мне действительно важными. А что, если сказанное отцом – это своего рода головоломка? Или подсказка… Мысль, скользнувшая на краю сознания, была сродни интуиции. Вспомнилось, как в детстве папа рассказывал мне истории о героях. Причем это были не сюжеты из комиксов или биографии прославенных генералов. Нет. Папа обожал мифы и сказания народов Земли. Жаль только, что я этой его любовью не прониклась. А может, сейчас самое время исправить это упущение?

Сбившись с шага, я спросила, пытаясь побороть не к месту появившееся смущение:

– В корабельной базе есть сборник легенд и преданий Земли?

С той приснопамятной вечеринки в честь гонок у меня к Браену двоякое отношение. С одной стороны, хочется придушить этого наглого хмыря. С другой – нехорошо все же как-то получилось, выставила его на всеобщее посмешище. Но ведь он это пережил и даже не кашляет?

А еще эта моя проклятая гордость. Плюнув на внутреннюю сумятицу чувств, решила, что пока буду делать вид, что ничего особенного не происходило, а все в порядке вещей.

Браен же, осознав вопрос, подозрительно на меня взглянул. Ну да, я бы еще спросила, как пройти в библиотеку посреди ночи. Однако у наших крыш если не синхронный, то весьма похожий стиль езды, потому как блондин на полном серьезе предложил помочь мне в этом вопросе и поискать нужную информацию в вебнете.

– Нам вроде как доступ в сеть на линкоре запрещен… – Я все еще сомневалась, принимать ли столь неожиданную помощь со стороны Дранго.

– А ты скачай сейчас, пока в увольнении, нужную информацию и наслаждайся потом.

– У меня браслет не потянет, простенький он, да и баланс почти на нуле, – я показала запястье, на котором красовалась старая и потрепанная моделька.

Обидно признаваться в финансовой несостоятельности. Но лучше уж честно объяснить, как обстоят дела, чем осознавать, что тебя считают не способной на такой примитив, как поиск данных.

– Давай я скачаю и перекину, что конкретно тебе поискать?

– Мифы, предания, легенды народов Земли.

Забивая данные для запроса, Браен комментировал:

– Информации будет немало, культурное наследие предков как-никак. Хотя сейчас эта тема не особо и популярна, но все же… Литература, тем более такая древняя, не в чести, вот если бы тебе нужен был последний виртуальный номер «Космогламура»… – он по-мальчишески ухмыльнулся.

Успели мы на корабль как раз вовремя: оставалось минут десять до окончания увольнения, что не могло не радовать. А вот очередной наряд, дабы отгулявшие положенное счастливчики не расслаблялись, рвения поубавил.

Переодевшись в комбез, пришлось отправляться в ходовую рубку, где ожидал целый аттракцион, приготовленный по мою душу. Шестичасовой неотрывный просмотр камер наружного и внутреннего наблюдения – удовольствие ниже среднего. Ночное безмолвие на корабле было сродни тишине, царящей на кухне, когда там засели маленькие дети: чем спокойнее – тем это больше настораживает. Под конец дежурства я обрадовалась Рорку, пришедшему на смену, как родному.

Сдав пост, несмотря на усталость до гремлинов в глазах (сутки не спала уже как-никак), все же ринулась на освоение культурных ценностей далеких предков, а зря. Энтузиазм всегда наказуем. Как результат – затекшая рука, что верой и правдой исполняла роль подушки, усиленно мне сейчас за это мстила ломотой. Разряженный интерфон с молчаливым укором взирал на хозяйку черным экраном. Я же лежала поверх покрывала на койке и отчаянно симулировала бодрость и позитив от пробуждения.

Мифологическая мешанина в голове напоминала топкое болото. Стоило вспомнить Коатликуэ, мать ацтекского бога Вицлипуцли, как тут же потянулась, словно вереница нищих, увидевших щедро раздающего милостыню дурака (а именно такие и подают талантливым актерам подворотен), череда имен, дат и событий. Поставив браслет на подзарядку, глянула на время. Убедилась, что в запасе еще есть несколько часов, и принялась с упорством ежа-сапера продираться дальше сквозь дебри национальных пантеонов. Чувствовала, что слова отца как-то с этим связаны, хотя до сего момента теизм не входил в перечень моих интересов. Изыскания прервал сигнал с браслета, возвестивший о необходимости общего сбора командного состава.

Причиной созыва кагала в командном центре стало известие о том, что на борту вместе с экипажем полетит иллийская делегация. Путь к Секстету Сейферта, а точнее, к одной из планет скопления, Танэкту, неблизкий, поэтому во избежание межрасовых недоразумений нас решили проинформировать о важных гостях.

Во второй половине дня появились собственно и те, ради которых согнали в общий зал всю команду линкора.

В глаза бросились две иллийки, стоявшие рядом с капитаном. Одна них оказалась непростительно красивой и, в силу молодости, сверхнадменной. Она излучала душевность и тепло сжиженного азота.

Вторая дама по сравнению с ледяной красавицей казалась эталоном радушия и была из категории тех, кого время словно обходит стороной. Такие в любом возрасте величественно-грациозны, вызывают невольное уважение и приковывают взгляды, хотя не пользуются при этом никакими женскими уловками. Обе беловолосые, с заплетенными и уложенными в спираль вокруг головы волосами и неестественно прямыми спинами.

Старшая иллийка держала за руку маленького сорванца, чей пол можно было определить только по двум льняным хвостикам, кончики которых достигали лопаток. Раковинка на затылке была еще столь мала, что легко скрывалась под непослушной шевелюрой мелкой. Да и пигментный рисунок еще едва проступил затейливой вязью, приютившейся в основании ключиц. Малышка пыталась выглядеть гордо-неприступной, но смешинки в глазах выдавали озорной нрав хозяйки.

Дети – всегда дети. Будь то выходцы с Земли или иллийцы. Фонтанирующие эмоции и тех и других подкупают своим многообразием и искренностью. Это в подростковом возрасте иллийцы становятся похожи на биороботов, когда начинают синтезироваться их иллийские гормоны, стремящиеся свести эмоциональные всплески хозяев к абсолютному нулю.

Иллийцы, выставившие в авангард делегации представительниц слабого пола, храбро стояли чуть позади вшестером. Все как один со смоляными длинными триадами кос, скрепленных на конце воедино. Эдакие столпы, выше меня на две головы, невозмутимо-спокойные и преисполненные великой мудрости.

М-да, судя по описанию, молодая иллийка – это новая владычица, представительница конституционной монархии Вилерны. Бутафорский символ власти, что выставляют на приемах в честь дорогих гостей. А после банкета, обдув сор и протерев наиболее загрязненные места послюнявленным пальцем, убирают обратно на полку. На самом деле Вилерной, как и большинством планет Союза, правит парламент, но дань традициям блюдется. Малышка – скорее всего дочь владычицы с няней, ну а бравые иллийцы – телохранители, элитные бодигарды вилернского розлива.

Практически все офицеры, едва почтенные гостьи взошли на корабль, приободрились, расправили плечи и выпятили грудь. Не иначе готовились получить орден, но, увидев взгляд венценосной особы, тут же сдувались, словно залпом выпили стакан брому.

И в этой компании эмоционально-контуженных пассажиров (малышку я не считаю, с такой станется ради забавы приклеить капитанский китель к спинке пилотского кресла, по лукавому блеску глаз видно) придется лететь недели две, изображая почетный эскорт?

После официального представления командного состава подавляющая часть линкоровцев разбрелась по каютам. Я же, решив скоротать часы до отлета и сбежать от шумихи подальше, отправилась в ремонтное к ребятам.

Первое, что довелось увидеть по возвращении в каюту, – маленькую козявку с двумя льняными хвостиками, вольготно расположившуюся на кровати.

– Ты что тут делаешь? – Вроде бы к монаршим особам, даже таким мелкокалиберным, положено обращаться на «вы», но дипломатии нас не учили, да и, признаться, не ожидала я увидеть у себя эту шуструю мелочь.

– Прячусь, – спокойно, как ни в чем не бывало ответило мне это недоразумение. – Меня гувернантка обещала наказать, как только взлетим, вот я и решила посидеть тут.

За что ее собираются наказать, маленькая негодница предусмотрительно не уточнила. По плутоватому выражению мелкой мордашки было очевидно, что нагоняй заслуженный.

– А если хозяйка каюты против того, чтобы кто-то здесь был без ее разрешения? И кстати, как ты сюда попала?

Козявка, как само собой разумеющееся, заявила:

– Маме дали универсальный ключ на время полета, ну вот я и решила его проверить. А вдруг корявый чип подсунули? А если надумаешь меня выдать, то я расскажу, что ты силой меня в каюту затащила и хотела сделать что-нибудь… – Похоже, на большее у юной шантажистки воображения не хватило.

Помянув недобрым словом издержки воспитания венценосных особ, я плюнула на остатки дипломатии.

– А я тебе в этом помогу. Скажи, тебя когда-нибудь шлепали за неудачную попытку шантажа? – Я выразительно размяла руку.

Видимо, сей метод воспитания был доселе монаршей попе незнаком. А может, ей попадались исключительно верные и преданные слуги, боявшиеся причинить вред титулованной нахалке. Так или иначе, но малявка пошла на попятный и тут же выдала:

– Прости, я больше так не буду! – Звучало это так же убедительно, как покаяние заядлого карманника перед вынесением приговора: конечно, не будет. Попадаться в смысле не будет, а не воровать.

Очевидно, подобного рода признания вкупе с большими честными глазами и проникновенным голосом были сольной партией малышки. Оная исполнялась неоднократно, и не удивлюсь, если на бис.

Разжалобить мелкая меня не разжалобила, но своего добилась.

– Ладно, – махнула я рукой, – оставайся пока, но ничего не трогай.

Кнопка тут же просияла, как вспышка сверхновой, не меньше. Эх, погорячилась я.

– А как тебя зовут? – тут же оживилась шмакодявка.

– Тэри, Тэри Ли. А ты, я так понимаю, Таира? – специально опустила все регалии нахалки.

– Ага! – весело болтая ногами, подтвердила мелкая и тут же завалила меня вопросами. Причем следующий она задавала, не дожидаясь ответа на предыдущий: – А когда мы взлетим? А ты давно на корабле? А далеко до этого Танэкта?

И все в таком же духе. Я поразилась этому резкому переходу от расчетливого шантажа к детской непосредственности. Чтобы как-то прервать неиссякаемый фонтан любопытства, поинтересовалась:

– А тебе хоть сколько лет, мелкая?

Последний эпитет ее задел, потому как Таира насупилась и с достоинством произнесла:

– Пять.

Пять лет, а такой талантливый манипулятор уже! Далеко пойдет.

До взлета оставалось совсем немного. Памятуя о правилах безопасности во время стартового пуска двигателей и выхода из стратосферы, попыталась убедить козявку в необходимости вернуться к себе:

– Таира, я прекрасно понимаю тебя. Признаться, и сама в пять лет пряталась точно так же. Но скоро отправка, а в момент взлета все должны быть на своих местах и пристегнуты.

Ожидаемо сказанное не произвело никакого эффекта: кнопка демонстративно отвернулась и начала с упоением рассматривать девственно-белый угол на потолке.

Попыталась зайти с другой стороны:

– Может, во время приветствия ты заметила одного офицера? У него был еще большой такой фингал в пол-лица и заклеенная правая бровь. Он стоял чуть с краю в первом ряду.

В этот раз с мотиватором я не прогадала. Малявка оживилась. Даже развернуться ко мне соизволила. Посему я продолжила вещать:

– Так вот, он не пристегнулся во время приземления. Его кидало по всей ходовой рубке, когда гравитационная система корабля начала переходить из космического режима на естественное притяжение Вилерны.

Надо сказать, пример был слегка отретуширован: упомянутый субъект, будучи в увольнении, воспылал безоглядной и взаимной страстью к горячительным напиткам. Результатом пламенных чувств стало сражение, в котором офицер стоически отбивал натиск вражеских столбов, коварно атаковавших его на пути к стратегической базе (она же очередной кабак). Но малышке об этом знать не обязательно. Тем более в главном я не соврала. Синяки и ссадины на офицерском лике появились из-за сбоя работы гравитационного сенсора, пусть не линкоровского, а конкретного офицерского, именуемого в просторечии вестибулярным аппаратом.

Таира на мгновение призадумалась:

– А после старта обязательно быть пристегнутой?

– Нет, только до той минуты, пока не выйдем в открытый космос.

– Тогда можно я к тебе потом приду?

Хотелось состроить зверскую рожу и рявкнуть: «Нет!» – но малявка умела давить. Правда, пока на жалость, но уже с усердием боевой машины космопехоты.

– Пожа-а-а-луйста! – Поскуливающие нотки в голосе мелкого царского величества могли превзойти по трагизму и надрыву арию ростовщика, в одночасье потерявшего все состояние. – Я на корабле никому не нужна, а как на Танэкт прилетим, так вообще бросят…

Я слегка опешила:

– Как – бросят?

– Я разговор мамы с секретарем подслушала. Меня везут туда как подарок, что ли. Я толком не поняла. Но то, что там и оставят, – это точно.

Мне стало жаль эту кнопку. В пять лет познать всю мерзость большой политики – то еще везение. Малявка как дочь венценосной особы помимо своей воли стала гарантом мира между двумя расами, залогом дружественных отношений, чтоб их. М-да, а я еще жаловалась, что мое детство было не ахти. Меня хотя бы любили, а тут с малых лет привыкаешь чувствовать себя вещью.

– Ладно, можешь приходить, когда захочешь. Все равно ведь универсальный ключ есть. Но сейчас иди к себе, пока на корабле тревогу не подняли в поисках тебя, деловой шуршалки.

Малышка важно кивнула, будто на приеме, а затем этот метр недоразумений, с задранным вверх носом-кнопкой, выгнутой чуть назад спиной и оттопыренной попой, величественно потопал к двери.

Старт прошел жуликовато-идеально. Это заставило меня насторожиться. Значит, вскоре стоит ожидать очередной подлянки от мошенницы-судьбы, которая любит играть с людьми в наперстки.

После того как линкор вышел из оживленного сектора космоса, сердитое урчание двигателя перешло в почти неслышное воркование. Рорк, отключившись от порта, еще раз осмотрел маршрут и начал ввод вычисленных навигаторами координат основного курса. Мы с Браеном внимательно следили за всеми его манипуляциями.

Пока введение данных трека нам не доверяли. Но как только путь будет полностью загружен в систему пилотирования, Дранго сменит наставника за пультом управления. Вилерне в чем-то повезло: пространственная воронка зияла не так далеко от орбиты планеты, что значительно сокращало время многих межгалактических перелетов.

Пространственные воронки, они же по-научному – проколы аэротории, были открыты три века назад. После исследования этого феномена космоса выяснилось, что подобные аномалии представляют своего рода перемычку между галактиками. В космосе таких пространственных проколов было немного, но прохождение через них значительно сокращало расстояние полета.

Хотя имелись и особенности. Так, внутри воронки существовало коркат-излучение, способное убить представителей большинства рас. Исключение составляли немногие, например, те же кеярцы, относящиеся к небелковым формам жизни. Поэтому проходить через воронки без ущерба для экипажа могли только огромные корабли с толщенной обшивкой и дюжиной энергетических щитов. Попытку преодолеть такой портал на шаттле или штурмовике можно приравнять к самоубийству.

Пока Рорк вводил данные, в голове все еще крутились мысли о последней фразе отца. Перечитав кучу мифов, я была уверена, что он говорил об Одине. «Чтобы увидеть картину целиком, нужно ослепнуть на один глаз». А ведь именно этот бог из скандинавского пантеона был одноглазым. Одно его око смотрело на мир живых, а второе, которое этот Один выколол сам себе, добровольно, – созерцало мир мертвых. И именно так этот мифический перс видел всю картину мироздания целиком. Но при чем тут Один?

– Что ты привязалась к ОБДиНу? – прошептал над ухом Браен.

– Ты это о чем? – ответила я с шипением проколотой гвоздем шины.

Похоже, задумавшись, произнесла имя скандинавского бога вслух, и не раз, не задумываясь о его созвучии с одной из аббревиатур.

– Я-то ни о чем. А вот ты-то что забыла в Объединенной базе данных и информационных носителей?

Нестабильный ген, вот что имел в виду отец!

– Ты гений! – вырвалось у меня на тон выше положенного. Улыбаясь от уха до уха, повернулась к блондину и добавила: – Не будь ты Браен Дранго, я бы тебя расцеловала.

– А может, тогда меня поцелуете? – Насмешливый голос Рорка подпортил эйфорию, напомнив, где мы.

– Простите, этого не повторится.

– То-то же, внимательнее, стажеры.

Пилот, подключив порт, начал выводить корабль на проложенный курс.

Вдруг линкор тряхнуло, да так, что пол и потолок поменялись местами. Я впечаталась лопатками в стену и вспомнила пару трехэтажных выражений, столь любимых механиками. Хотя обычно подобные словеса были аккомпанементом, я бы даже сказала, своего рода фанфарами, звучавшими после перебора двигателя, когда на полу оставалась пара лишних деталей.

Из соседнего угла донеслись сдавленные комментарии. Стало ясно: Браен тоже близко знаком с ребятами из ремонтного. Во всяком случае, в анамнезе точно имеет факт культурно-лингвистического обмена с техниками. Я аж заслушалась уникальным соитием фольклорных элементов, да таким, что Камасутра отдыхает.

Попытка отскрести себя от стенки не удалась, поскольку после секундного затишья началась жуткая болтанка. Нам всем впору было завидовать мумиям в саркофагах. Пересыщенные скелеты в бинтах, что лежат в своих гробницах, уж точно не швыряет, как белье в центрифуге. В отличие от нас. В общем, за всех сказать не берусь, а я вот на вакансию мумии сейчас посмотрела под другим углом…

Тем более что землисто-зеленоватый цвет лица уже в наличии. Осталось обмотаться бинтиками, и можно помечтать о соискании на тихую и почти не пыльную должность обитателя пирамид… Но замаскироваться под мирно почивающий засушенный труп не удалось. Взревела тревожная сирена, светомузыкой к ней в придачу замигало аварийное ядовито-красное освещение.

Браен, изображая перекати-поле, добрался-таки до пилота, заглядывая тому в лицо. Судя по всему, Рорк подал ему какой-то знак, поскольку Дранго заметно успокоился. Расслышать же что-то в сюите верещащей тревожки было, мягко говоря, проблематично.

В довершение всего на браслет пришел приказ о боевом вылете. Причем высветился он не у меня одной: Браен тоже дернулся к выходу. Но ему это сделать было сложнее: как-никак от заветных створок его отделяло шагов десять, не меньше. Я же расположилась со всеми возможными в этой ситуации удобствами и аккурат рядом с проходом.

До ангарного отсека мы добирались, как две наевшиеся инсектицидов моли: зигзагами, периодически пускаясь в короткий полет между полом и потолком. При этом хаотично балансировали руками, словно крыльями, когда корабль особенно сильно трясло. Иногда удавалось проскочить очередной отсек короткими перебежками, когда у Рорка получалось стабилизировать гравитационную систему.

Но все когда-нибудь заканчивается, наша одиссея – тоже. Мы добрались до разгонной площадки, и выяснилось, что все одноместные штурмовики с JT-разъемом уже в космосе. Остались лишь двухместные, менее маневренные, зато энергетические щиты гораздо надежнее. Так что выбор был невелик: либо с полным подключением к системе управления, но с Браеном в комплекте, либо одноместка, но на ручном управлении. Блондин, видимо, подумал о том же.

– Я веду. Ты атакуешь, – оценивая ситуацию, на ходу бросил он.

– Лучше ты на торпедный садись. Я стреляю неважно, – пришлось пойти на хитрость.

Все же я предпочитаю самостоятельно управлять если не своей жизнью в целом, то хотя бы ключевыми ее моментами. А сейчас, задом чую, один из таких.

– И чему вас только учили в этой гребаной космоходке? – в сердцах выплюнул блондинистый гад, впрочем, усаживаясь на место ведомого и подключаясь напрямую через порт к орудийной системе.

– Добиваться своего и выживать, – на уровне инфразвука процедила я, благо мой атакующий этого не услышал.

Вместе с нами в экстренном порядке к взлету готовились еще около полусотни штурмовиков. До того момента, когда створки шлюза медленно поползут в стороны, позволяя выйти в открытый космос, оставались считанные секунды. Мы были третьими в очереди вылета.

– Плохо, что не вторыми. Как вылетишь, сразу уходи вниз, чтобы не подстрелили на взлете, – распорядился Браен.

– Зачем? – удивилась я.

Вздохнув, мол, что с новичка возьмешь, напарник пояснил:

– В первый штурмовик обычно не стреляют. Его только успевают заметить. На втором – наводят прицел, а третий чаще всего и сбивают. Потому и вылетают короткими сериями по пять штурмовиков с небольшими интервалами из трех шлюзов.