Текст книги "Охота за зачетом"

Надежда Мамаева
Охота за зачетом

Охота бывает разной. Порою с самострелом в руках – на дичь, с пульсаром – на дичь полную и часто уже единожды умершую, с фатой в руках – на жениха, а я… Я охотилась на свой зачет. И поджидала свою жертву в засаде, за кустами, что росли рядом с полигоном одной из старейших академий Светлой империи.

Моя альма-матер носила гордое имя героя древности – дракона Кейгу Золотое Крыло, и ее ректор ни в какую не желал отпускать свою адептку на полевую практику. А все потому, что я была лучшей. А хорошими студиозусами начальство разбрасываться не хотело. Тем паче посылать на границы с Шумерлинскими топями. Мало ли: там и темные, и нежить, но, главное, там будет Лисинор Бокр – мой жених, которого ни в какую не хотела принимать семья.

Опять же отец был дружен с ректором Матистасом Ленирросским и, подозреваю, лично попросил старого приятеля, чтобы тот меня попридержал здесь, в столице.

А я… Я всеми силами жаждала пройти полевую практику. По уже понятным причинам, лишь отчасти связанным с этой самой практикой.

Лисинора, или Лиса, перевели в нашу академию пару месяцев назад из магистерии Южного предела. Простой маг, без имени и без судьбы, как говаривала моя мать, кривя губы. А отец ее молчаливо поддерживал. Родители единогласно считали, что он мне не пара. И брат, поганец, их в этом поддерживал.

Мне же было плевать, что у Лиса за душой ни гроша. Вот только когда боевик пришел к нам в дом, как полагается, просить у отца моей руки, то папа его принял. Правда, самого лиса, а вот на его предложение ответил категорическим отказом и припечатал: даже если совратишь, если Натиша забеременеет, так и знай – выдам ее замуж за другого.

Я, подслушивая этот разговор, лишь заскрипела зубами. И… принялась ждать своего совершеннолетия. Когда мне осенью исполнится двадцать один, я сама смогу решать, за кого мне выходить замуж, а пока… Нужно было пережить лишь летнюю практику. Вот только на нее меня не пускали. Из-за сущей формальности, к слову. У меня не стоял зачет по стационарной защите.

Вел оный предмет Аэрин Ромирэль. Он являлся героем битвы Семи Холмов, когда было подавлено восстание предгорной нечисти. Там, поговаривают, он приобрел хромоту, раннюю седину и невероятную выдержку. А вот чего не приобрел – это богатства. За исключением пурпурной ленты, от императорских щедрот ему ничего не досталось. Ни захудалой деревеньки за отвагу, ни кошеля с золотом за героизм, когда Ромирэль в одиночку целые сутки держал оборону гарнизона, полного тяжелораненных ратников, до прибытия подмоги, чуть не выгорев при этом. Ему досталась лишь слава, которую на хлеб не намажешь и в ломбард не заложишь. В общем, прославленный маг как был безземельным бессребреником, так и остался оным по сей день.

А еще этот полуэльф на несколько полетов чуял опасность, темных магов и адепток, желающих заполучить его в мужья. Последних в стенах академии имелось преизрядно. Некоторые лэриссы только ради него поступали на факультет защиты от темных сил.

И вот ныне я тоже вела охоту на этого умного, благородного, демон его за ногу, в прошлом – бывшего военного офицера, а ныне – преподавателя Ромирэля. И мне, в отличие от прочих, от него нужны были не брачные браслеты, а автограф в моей зачетке.

Я так погрузилась в свои мысли, что вздрогнула, услышав насмешливое:

– Адептка Натиша Норрилл, выползайте из кустов, вас там преотлично видно.

Я вознегодовала. Как это отлично? Да у меня маскирующие чары, полог невидимости и отвод глаз были накинуты! А сверху – еще зеленые ветви акации! Густые такие. Я специально этот куст, как самый густой, курчавый и раскидистый, выбрала. А он – преотлично видно.

Я запыхтела и, зажав зачетку в зубах, по-пластунски начала выбираться из своего укрытия. Тренировочный меч, перекинутый через спину, цеплялся за каждый сучок. Я ругалась сквозь зубы. Правда, не матом, а, как и многие лекари, перечисляя болезни, названия которых порою способны переплюнуть любую площадную брань. К слову, брат по этому поводу ерничал, что лучше бы я, как нормальные маги, материлась, ибо отучить ругаться матом несложно. Я парировала: зато перестать матом думать – практически невозможно. На что мой братец тут же отвечал, дескать, никто же не слышит…

Полагаю, со стороны картина была презабавной, когда я на четвереньках оказалась стоящей перед начищенными сапогами преподавателя. Меч, перекинутый через спину, крестовиной упирался в мою макушку.

– И? – иронично изогнув бровь, уточнил преподаватель.

Я наконец смогла распрямиться и взять зачетную книжку в руки.

– Магистр Ромирэль. – Я сдула со лба упавшую прядь. Беда с этими кучерявыми волосами: как их ни собирай, все равно что-нибудь да вылезет. – Я на вас тут охоч… жду.

– Я догадался, – он усмехнулся.

– Поставьте мне зачет… Пожалуйста.

– Но у вас же он только через две седмицы? – справедливо удивился преподаватель.

– А группу для прохождения практики рядом с Шумерлинскими топями набирают сейчас. – Я посмотрела прямо.

– Но ведь это группа боевиков? – Я удостоилась пристального взгляда полуэльфа.

– Да… Но там нужны два лекаря… И я…

– Так хотели бы поближе познакомиться с реликтовой флорой и фауной для изготовления зелий? – иронично закончил за меня магистр. Казалось, этот полуэльф видел насквозь и знал наперед каждое мое слово.

– И это тоже. – Я покраснела как маков цвет.

– Натиша, скажите честно, что вам нужно.

– Замуж, – выпалила я. И у Ромирэля дернулся глаз.

– И за кого? – вкрадчиво уточнил он.

И по тому, как спокойно произнес свой вопрос магистр, я поняла: его расслабленность обманчива. И мне стоит поторопиться, если я не хочу замереть здесь соляным столбом под действием заклинания стазиса, как адептка Солох. Пару месяцев назад она прокралась в преподавательские душевые: решила, что там самое удобное место, чтобы соблазнить полуэльфа своими прелестями, но… даже раздеться не успела, а вот стать учебным пособием для первокурсников, отрабатывавших снятие заморозки, – еще как. Ромирэль самолично принес живую статую на практикум первогодок со словами: «Дарю! Но на время».

– Не за вас. – Я даже раскрытые ладони выставила перед собой в жесте «на общественную девичью грезу не претендую».

Мне показалось, что сразу после этой фразы дышать стало легче.

– А поподробнее? – Все же Ромирэль порою был весьма въедлив, прямо как дознаватель.

И пока я не выложила все подробно, зачет принять не согласился. А уж на полигоне… Магистр не делал скидок на то, что я вообще-то лекарь, а не боевой маг. И гонял меня по полной. Под конец я так вымоталась, что мой резерв оказался абсолютно пуст.

Пульсар, который Ромирэль сорвал с пальцев играючи, устремился в одну самоуверенную адептку вместе с криком: «Защищайтесь!» А я… я была все же девушкой. Целительницей. И поступила не как стихийник, у которого отказала магия. Нет. Вместо того чтобы принять удар на тренировочный клинок, я инстинктивно кинула меч в преподавателя. Как простую орясину или булыжник, а сама ничком упала в грязь полигона.

Надо мной с шипением просвистел огненный шар, а потом послышалась сдавленная ругань. Я еще не подняла головы, но уже представляла, какую картину увижу: злого преподавателя. А если я в него еще и клинком попала…

– Только бы не порезала, только бы не порезала… – начала как заклинание шептать я.

– Адептка Натиша! – Голос, в котором мне почудился звон стали, заставил вскочить на ноги. Я чувствовала себя нашкодившим котенком, которого сейчас возьмут за шкирку и… вытурят с полигона. Я стояла зажмурившись.

Но меня никто не трогал. Зато послышался вопрос:

– Урилл, ты как? – магистр обращался явно не ко мне.

– Жить буду. К тому же шрамы украшают мужчину, – прозвучал насмешливый ответ, и я рискнула приоткрыть один глаз.

– То шрамы. А у тебя шишка от рукояти меча. Причем посреди лба, – усмехнулся Ромирэль и добавил: – Где твоя реакция, адепт? Неужели не мог уклониться?

– Как вы, магистр? – ехидно и совершенно без почтения уточнил… память услужливо подсказала имя: Урилл Мейнс. Второкурсник, успевший нажить себе уйму врагов, завистников и стать всего за полтора года первой язвой академии.

– Если можно уклониться, не применяя магию, то лучше уклониться, – со странной едкой иронией ответил Ромирэль. – Это отнимает меньше сил, которые еще понадобятся.

А у меня возникло странное чувство: Ромирэль прекрасно знал, кто стоит у него за спиной. И специально уклонился, не перехватил летящий клинок. И… устроил проверку. Только уже не мне, а этому второкурснику, который смотрел на преподавателя с вызовом во взгляде. И адепт эту проверку провалил.

– Я здесь, чтобы научить адептов быть собранными. Всегда. И рассчитывать свои силы. – Полуэльф перевёл взгляд на меня.

Я сглотнула, понимая, почему он меня ТАК гонял: если я собралась на полевую практику с боевыми магами, то и спрос с меня будет наравне. Хоть я и целитель. Но болотной льерне на это будет плевать, реши она меня сожрать в Шумерлинских топях. И ее заверения в том, что у меня другая специализация, не убедят.

– Натиша, что вы должны были сделать, когда поняли, что у вас резерв на нуле?

– Принять удар на острие клинка. Заговоренная сталь впитала бы силу пульсара, а потом – кинуться на вас… – последние свои слова я произнесла тихо. Очень.

Но полуэльф их отлично расслышал и усмехнулся. А до меня стало доходить: он знал, что я вычерпала всю энергию, и специально… А я… Идиотка!

– Когда мне прийти на пересдачу? – Я упрямо сжала губы.

– Завтра утром. – Если ответом можно убить, то сейчас это был как раз тот случай. За ночь я не восстановлюсь и вполовину. – Свободны.

– А теперь погоняю тебя… – это магистр обратился уже к тому, кого я нечаянно подбила.

Шишка на лбу Мейнса уже напоминала размером сливу и грозила вырасти еще, до почетных габаритов яблока. Вот только, судя по настрою и адепта, и преподавателя, отпускать пострадавшего в лекарское крыло никто не собирался.

Интересно, Урилл пришел на отработку или… он же вроде алхимик? Но по тому, как парень уверенно начал бинтовать запястья, точно боевой маг, я усомнилась.

А потом мне стало обидно. И за себя, и за этого Мейнса, над которым полуэльф наверняка будет так же изуверствовать, гоняя до седьмого пота.

У меня сил не осталось, но я маг жизни и… зачерпнув из неприкосновенного резерва ауры, подошла и положила на лоб опешившего парня ладонь. Заклинание было простым и требовало дара совсем чуть, но я все же пошатнулась. И плевать: до завтра все равно восстановиться не успею, так что зачет все равно завалю. А этот Урилл хоть не будет радовать магистра шишкой.

Про то, что за удар колокола адепт наставит с дюжину новых, я старалась не думать.

– Натиша, давайте вашу зачетку, – неожиданно прозвучало из-за спины.

Я ушам своим не поверила. Но все же протянула книжицу дрожащей от усталости рукой.

Ромирэль поставил росчерк в графе со словами:

– Боец вы, конечно, никакой, но целитель – истинный. И если на практике боевики уберегут вас от нечисти, то вы обязательно спасёте их от ран. Так что держите. – Он протянул мне зачетку. – А на тренировки с мечами все же поднажмите… – последнее он произнес с усмешкой.

А я зарделась и… подхватив из пыли тренировочный клинок, помчалась в сторону общежитий. Ура! Я еду вместе с Лисом!

Вот только радость моя была недолгой.

Как оказалось, группа уже успела отбыть на практику.

– А как же лекарь? С адептами должен быть целитель! – ошарашенно произнесла я, стоя в канцелярии.

– А с ними и поехала Марика Хосс, ваша одногруппница, – сверилась со списками милая грымза-секретарша. Она и вправду была симпатичной. Для своей расы. С аккуратно торчащими заостренными ушками, клычками, выступающими над верхней губой, и когтями, которыми без всяких ножниц легко вскрывала конверты даже из самой плотной бумаги.

– Но у нее нет зачета по стационарной защите! – выпалила я, памятуя, как удивился магистр Ромирэль, когда я пришла к нему. Значит, до меня никто к нему не подходил.

– Как нет? – вскинула брови секретарь, а после не поленилась поднять документы и… – Вот поганка, подделала! А я сразу и не заметила!

В итоге я убила уйму времени, пока добилась, чтобы меня включили в список для практики вместо проныры Марики. Вот только когда я пошла за подписью к декану… В общем, тот метал на меня, с ректорского благословения, громы, молнии и нелестные эпитеты. Эпитеты особенно. Но я была неумолима. Так меня тянуло… обогатиться знаниями о лекарственных растениях Шумерлинских топей!

– Вот! – с интонацией «подавись, зараза» произнес декан и поставил свою подпись под приказом.

Формально у него не было причин мне отказать, а не формально… Он пытался, честно. Но сдался. Потому как клянчить, давить на жалость, плакать и угрожать уходом – это, как оказалось, не только обязательный ритуал для женщины на пути к шубе, но и одной адептки – к полевой практике. Потому как я заявила: либо я еду на север, либо пишу заявление о переводе в Алжиррас.

И по глазам декана я видела ответ: «Ну и пиши!» – но он понимал, что в таком случае будет скандал уже с начальством: студентка, да еще четвертого курса, с девятым уровнем дара – и уйдет к конкурентам-южанам! В итоге мое угрожающее молчание перешло в беспощадное отступление декана и я смогла с легким сердцем покинуть академию. Вот только отправляться одной на ночь глядя по северному тракту вдогонку группе боевиков – идея была так себе. И в кои-то веки мой разум возобладал над девичьей дурью.

Я вылетела на метле из Йоноля, когда летнее солнце еще только-только поднималось над горизонтом, жаворонки едва просыпались, а утро еще не успело заявить о себе во всеуслышание и вылить на землю черпак молочно-розовых лучей. Мое сердце было полно рассвета и надежд. Я неслась ветром над полями, лесами, долами, озерами, то взмывая в облака, то устремляясь вниз, так что пятки однажды едва не коснулись воды в излучине реки.

Я была свободна, как никогда. И радовалась этому. А еще ждала встречи с Лисом, в красках представляя, как подлечу к нему, обниму, как он закружит меня над землёй и прошепчет ласково: «Натиша…» А мое сердце замрет, чтобы в следующий миг пуститься вскачь.

Сумка, перекинутая через плечо, от порывов ветра хлопала по бедру, плащ развевался серыми крыльями за спиной, прижатый посредине ножнами меча. Я чувствовала себя ведьмой, потому что хотелось расхохотаться. Мне все же удалось! Несмотря на все препоны ректора и волю родителей. И уже к вечеру я нагоню группу.

Этого заката я ждала. Очень. Оранжевые сумерки сменились багрянцем, тяжелым, как императорская мантия, и таким же длинным. Солнце медленно, неспешно уползало за горизонт. И лишь когда небо вызвездило, я спешилась с метлы у порога придорожной корчмы. Внутри, судя по звукам, было шумно, весело и людно.

Оставив метлу рядом с коновязью, я осторожно вошла. Гладко струганная входная дверь даже не скрипнула, без слов говоря: здешний корчмарь – человек хозяйственный, не жалеет масла для петель. Авось и места для постоя у такого приличными будут, без блох.

Меня из посетителей никто не заметил. Лишь вышибала прошелся по фигуре взглядом единственного целого глаза, меланхолично перекинул соломинку, которую жевал, из одного угла рта в другой. Но, видимо, не счел опасной. И правда, чего бояться какой-то пигалицы, когда в корчме пирует дюжина молодых магов-боевиков. Весело так пирует, с размахом.

Куратора видно не было. Не иначе как ушел уже к себе в комнату. А вот Лис оказался в центре шумной компании, заливался смехом. А на его коленях, по-хозяйски закинув руку на плечо моего жениха, сидела Марика.

Я сама не заметила, как набросила на себя полог отвода глаз. Видимо, выволочка магистра Ромирэла, раскритиковавшего накануне мою маскировку в акации, не прошла даром. Слова заклинания вспомнились сами собой.

Я замерла у входа, рядом с притолокой, и увидела, как Лис жадно, никого не стесняясь, целует Марику. Как его ладони приподнимают ее бедра, устраивая удобнее у себя на коленях, а она весенней кошкой льнет к нему.

Парочка так разошлась, что Лис задел локтем кружку с брагой, и та опрокинулась прямо на Марику. Честно, она сама опрокинулась. Я тут ни при чем. И заклинание левитации тоже.

Пассия боевика завизжала, а потом делано возмутилась, протянув:

– Ли-и-ис, ты чего? Я же мокрая теперь.

– Я щас высушу. – Боевик щелкнул пальцами. Вот только брага – не вода, испарившись, она оставила пятно и, судя по писку Марики, еще и намертво прилипла к коже.

Марика, матюгнувшись напоследок, зло потопала по лестнице на второй этаж. Судя по всему, решать проблему со штанами.

А мой жених, уже бывший, вальяжно откинулся на стену.

– Завидую я тебе, Лис, – услышала я хмельной юношеский голос. – Девки на тебя так и вешаются. Что эта, что чернявая, что кучерявая…

– Завидуешь?

– Да иди ты!

– Я-то пойду, – ухмыльнулся Лис. – На второй этаж. Там уже она штаны небось сняла… – послышалось мечтательное. – Не то что эта Натиша, которая и дать-то толком не может, – на последних словах Лис скривился.

– А что же ты тогда с ней всю весну ходил? – задал вопрос еще один боевик.

– А затем, что жена из нее неплохая получится.

– Богатая, глупая и красивая? – хохотнул кто-то с другого края стола.

– Вот! Норис меня понимает, дружище! – Лис похлопал напоказ. – Нам, бессребреникам, надо жен с умом выбирать, чтоб потом без связей и денег не куковать, – и он сам рассмеялся своей шутке.

Вот только я краем глаза заметила, как некоторые парни без слов встают из-за стола и уходят. Словно им противно слушать. А мне… мне тоже было противно. Вот только я не могла пошевелиться. Так и стояла истуканом, не видя перед собой ничего вокруг. Не знаю, сколько времени прошло, прежде чем я отмерла.

Внутри словно что-то оборвалось. Отстраненно мелькнула мысль: не быть мне боевым магом. Те реагируют мгновенно. Боевичка на моем месте непременно устроила бы погром, ведьма – прокляла бы, а я… Я, целительница, лишь поняла: сегодня внутри меня что-то умерло. Я разочаровалась. Да, именно так. Потому как только разочарование одновременно и убивает, и рождает пустоту в душе. Обида, ревность, ненависть – после них остается что-то… Пепел, ярость. А тут абсолютно ни-че-го.

Я чувствовала себя скорлупой, внутри которой бездна. Коснись – и оболочка треснет, сомнется, проваливаясь внутрь, под давлением внешней среды. И я исчезну.

Я не помнила, как ушла из корчмы, как оседлала метлу и как летела на юг… Вроде бы даже не одни сутки провела, ухватившись за черен. Словно я боялась, что если остановлюсь хоть на миг – то все.

Как при этом я не свернула себе шею, не выгорела, не напоролась на разбойников… Для меня загадка. Вот только вывел меня из состояния оцепенения протяжный крик. Лес уже давно сменился чахлыми кустами, вот-вот норовя перейти вовсе в разнотравье.

Дорога подо мной вилась змеей. Сгущались сумерки, и на небе светила дебелая луна. А внизу, в телеге, остановившейся посреди тракта, отчаянно голосила женщина. Кричала она тем особенным криком, который может стать и началом жизни, и ее окончанием.

Вокруг суетился мужик, причитая, заламывая шапку и взывая одновременно и к богам, и к крикуше:

– Да потерпи ты чутка, Олеша, немного до колдуна осталося. Повитуха же сказала, сама не выдюжишь!

– Не могу, Микай, не могу! – схватившись за живот, вопила она. – Помираю!!!

– Да что же это, да как же ж… Олеша…. Колесо…

Только тут я заметила, что один из ободьев на телеге треснул. Теперь ясно, отчего они остановились в чистом поле.

– Ты чутка потерпи, я мигом до Животинок, щас, щас, – с этими словами он начал распрягать телегу.

Видимо, решил верхом домчать до «колдуна» – наверняка местного целителя. Я хотела уже спуститься, когда подумалось: стоит подождать, пока мужик уедет. А то с него еще станется мешать мне под руку: или в обморок хлопнется, или примет за ведьму. И я вместо того, чтобы помогать роженице, буду уклоняться от вил или дрына. Нет уж.

Выждав, пока мужик отъедет, я спустилась по спирали к земле. Олеша уже не выла, а тихонько постанывала. Весь низ ее рубахи был мокрым, деваха смотрела на мир затуманенным взглядом и уже мысленно наверняка отдала богу душу.

– Так ты рожать будешь или умирать? – деловито уточнила я, щелкая пальцами так, что по рукам пробежали всполохи дезинфицирующего заклинания.

– Ты, – вдох, чтобы набраться сил, – к-к-колдовка?! – дрожащими синими губами прошептала беременная, то ли спрашивая, то ли утверждая.

– А тебе не все ли равно?

– Дланник храмовый в проповедях не велит к колд… – начала было Олеша.

– Может, и не велит, но его тут нет. А я есть. И могу помочь.

– За-ду-шу, – шипя протянула роженица, кажется позабыв о потугах. Причем произнесла она это так, что я не поняла: то ли она мне душу в качестве товара обещает, то ли то, что придушит меня, как оклемается.

– Задушишь-задушишь, – решила заверить я, не сильно вдумываясь в смысл того, что говорю. Ибо пока беременная отвлекалась на разговор, я смогла осмотреть ее. И понять: дело дрянь.

Двойня, да еще у обоих неправильное предлежание. И, кажется, у одного еще и обвитие… Выругавшись сквозь зубы, я начала кастовать первое заклинание, чтобы освободить шею нерожденного от петли пуповины.

Повивальной практики у меня еще не случалось. Все больше были ранения, переломы, даже ассистировала при операциях, но роды… Да еще вот так – в телеге, посреди тракта, а не на кушетке, под руководством наставника.

И все же у меня получилось. Молодая мамаша была хоть и голосистой, но хотя бы брыкалась не сильно. Мимо моего уха, когда принимала первого, ее пятка только пару раз просвистела. Но я увернулась. Правда, подозреваю, не уклонись я, еще неизвестно, осталась ли бы в здравом уме, твердой памяти и без вмятины в черепе. Удар, пришедшийся в борт телеги, проломил дубовую доску.

– На вот, держи, мни, – я сунула Олеше в руку первое, что попалось, – а лягаться не смей! – сурово скомандовала я, перерезая своим мечом пуповину первого младенца. Тот горланил не хуже матушки.

Мелькнула мысль, что на такой вой наверняка вся окрестная нечисть сбежится. Но она быстро сменилась другими: надо было принимать еще одно дитя, которому уже не терпелось появиться на свет.

Второй вылетел по родовым путям пробкой из бочки. Я только руки успела подставить, как он показался. Точнее – она. Мелкая, та самая, вокруг шеи которой обвилась пуповина, попискивала не в пример слабее братца, зато на одной ноте и не переставая.

Когда же я хотела положить роженице на грудь детей, чтобы те попробовали материнского молока, а заодно помогли отделиться последу, то только тут увидела, что дала Олеше в руки… подкову. Которую та благополучно разогнула. Совсем.

Я осторожно отняла у нее железяку и приложила к груди детей. Вот только закончить с родами мне не дали. Вой – характерный, протяжный – огласил округу. Степные волкодлаки.

Они подбирались кругом. Я чуяла их приближение, как иные – дуновение ветра в тяжелом от зноя воздухе. Только этот ветер нес с собой запах смерти.

Оскаленные пасти показались из травы спустя несколько мгновений. К тому времени успела создать защитный контур, но… изрядно поистратившись на родах и так до конца и не восстановившись после сдачи зачета, я была вымотана, поэтому сомкнуть его куполом не смогла.

И все же сожгла несколько тварей, прежде чем одна, самая шустрая, перепрыгнула через марево барьера. Наука магистра Ромирэля не прошла даром. Клинок оказался в моей руке раньше, чем я успела сообразить. И кровь от перерезанной пуповины смешалась с кровью нечисти, когда я отсекла той башку.

Еще одна гадина попробовала повторить трюк товарки, но для нее барьер оказался все же высок, и она с визгом завалилась на спину, ударившись о полупрозрачную препону.

А я… я понимала, что до утра не дотяну. Да и уйдет ли стая, почуявшая кровь, на заре? Вред ли. Но дорого продать свою жизнь…

Цокот копыт, властный окрик и пульсар, рассекший тьму так, что его росчерк выжег полосу правы, а вместе с ней и парочку волкодлаков, – это последнее, что я помню перед тем, как рухнуть без сознания. Контур я держала до последнего, вычерпав себя до дна.

Пробуждение вышло не из приятных. Все тело ломило, а я сама была спелената точно младенец: одеяло, подоткнутое по периметру кровати, не давало пошевелиться.

– А… очнулась, практикантка… – протянул старческий голос. – Ну добро, добро. Ты молодец. Хоть и бестолочь, но молодец.

С этими словами он приставил к моим губам чашку с отваром. Взвар норышника. Травки своенравной и дюже вреднючей, которую не так-то просто было поймать: она так и норовила юркнуть под землю, когда до нее дотрагиваешься. А еще обладала отвратным вкусом. Зато помогала восстанавливать силы.

Я зажмурилась и сделала глоток, ожидая, что тут же вырвет. А что? Бывало. Но нет, отвар прокатился огненным комом по горлу и змеей стал угнезживаться в желудке.

Лишь на следующий день я узнала, куда я попала, а главное – к кому. Извар Бейсминский, больше известный как Извар Волна, – целитель, который чуть меньше века назад, будучи семилетним мальчишкой, сумел остановить желтый мор в городке Бейсмине. Болезнь едва не выкосила город. Целители тогда не справлялись. Улицы были полны трупов, которые не успевали закапывать. И власти приняли решение, что нужно погрузить весь город под купол по принципу: никого не впускать и не выпускать, чтобы остановить распространение заразы.

У Извара от болезни погибла вся семья. Он остался один, и тогда у юного мага не просто проснулась мета, но и сразу инициировалась. Правда, произошло это в результате магического срыва, прокатившегося по городу волной. Чистая сила буквально выжгла всю заразу окрест. А вот маг, у которого мог бы быть десятый уровень дара, почти полностью выгорел. Восстановиться до конца юный целитель так и не смог, если судить по учебникам истории целительства, то у него так и остался дар на уровне тройки. Но и с ним Извар творил чудеса, утверждая, что сила целителя не в том, каков его магический резерв, а в том, как он умеет пользоваться магией.

В общем, я угодила к великому целителю. Дюже сварливому, с ехидным характером, не терпящему возражений и не берущему практикантов. К слову, оные, практиканты, к нему ежегодно заявлялись на порог, причем пачками. От каждой академии минимум по дюжине. Ведь учиться у легендарного целителя искусству врачевания – престижно, почетно и вообще честь. А еще после такой практики выпускника оторвут с руками лучшие лекарские империи.

Вот только сам Извар, удалившийся от городской суеты в глушь, брать учеников не желал, считая всех приезжавших к нему бездарями. Разворачивал адептов на пороге. И меня бы, наверное, погнал, заявись я к нему с направным листом, увенчанным ректорской печатью. Вот только я не постучалась в его дверь, а… шла довеском к только что родившей пациентке.

– Ну и что мне с тобой делать, практикантка? – вопросил убеленный сединой чародей на исходе второго дня, когда я смогла сделать пару шагов от кровати, и даже не по стеночке – то есть почти поправилась.

Я лишь пожала плечами и предельно честно ответила:

– Может быть, ничего? А я оклемаюсь и сама, как синяк, сойду, в смысле уйду отсюда?

– «Ничего», – усмехнулся старик в бороду и огладил ее рукой. – Да чтоб ты знала, умению ничего не делать учатся всю жизнь! И многие, даже ставши привидениями, не могут постичь этой тонкой науки! Ты вот тоже, смотрю, «ничего не делала» рядом с той дурой, что с мужем-остолопом поперлась на ночь глядя через вурдалачье поле. Сразу бы за мной верхового послали. Зачем ввязалась-то? – с прищуром смотря на меня, вопросил Извар. – Тебе же за это никто не заплатил бы. Да и сейчас не заплатит. Разве что на костер предложит прогуляться. Эта Олеша, как очнулась, первое, что заявила, что ты ведьмовка. И надумала ее детей утащить. – Еще один внимательный взгляд. – Насилу тебя у животинцев отбил.

Он говорил, а сам будто чего-то ждал, искал на моем лице и… не находил.

– Животинцев? – я спросила самое глупое из всего, что могла. Но как-то мне не было особого дела, что за работу не заплатят, а из почестей могут ждать рогатины да охапки хвороста и хула.

– Ну да. А как еще звать тех, кто живет в Больших Животинках?

– А-а-а, – протянула глубокомысленно тоном «мне все ясно, но я ничего не поняла».

– Хм-м-м… Может, ты и не так безнадежна. Посредственность, конечно, та еще, ну да ладно, оставайся, пройдешь у меня свою практику, – припечатал он, даже не спрашивая, хочу ли я, собственно, у него учиться.

Извар ушел, а я… снова уснула. Лишь намного позже я поняла, что это была своеобразная проверка, которую мне устроил Учитель. Проверка на то, что для меня важно: деньги, признание или само лекарское ремесло. И я её прошла. Просто никак не отреагировав на это его «не заплатят» и «на костер».

Родителям я отписала письмо, отправив его с вестником-пустельгой. А что? Какую смогла птицу, такую и поймала, а потом еще долго втолковывала в ее птичьи мозги заклинание, куда лететь. Пернатая паршивка, привыкшая к теплым вольным степям, категорически не хотела лететь на север и норовила расцарапать мне лицо. Но все же из этой битвы я вышла победительницей.

Спустя пару дней пришел ответ родителей. А после вестники всех мастей и оперений буквально атаковали дом Извара. Преподаватели, одногруппники – всем хотелось знать, как мне удалось попасть в ученицы к известному и нелюдимому мэтру, который никого до этого не брал.

На второй дюжине посланий я психанула и написала активно любопытствующей подруге, как оно было: через постель! А что? Истинная правда! Я лежала на кровати Извара, когда он сообщил, что дозволяет мне остаться. А то, что при этом я больше напоминала зомби, с ссадинами и синяками, а магия во мне едва начала восстанавливаться, – так, мелочи, на которые не стоит обращать внимания.

После этого письма как-то резко прекратились. То ли юные адепты оказались не готовы к такому повороту, то ли их любопытство резко иссякло. И меня оставили в покое, и наконец-то можно было всецело погрузиться в практику.

У Извара действительно было чему поучиться. Небольшой уровень дара он использовал так виртуозно, как иные целители с десятым уровнем, наверное, не смогли бы. И я впитывала его знания жадно, как сфагнум – болотную воду.

Жители Больших Животинок – малой деревни, разросшейся до выселка, – звали Учителя уважительно «господин колдун». И обращались к нему не только если кто занедужит. Если расшалились волкодлаки, падеж скота случился или засуха – шли к нему, кланяясь в пояс. И даже дланник уважительно приветствовал Извара при встрече. Хотя обычно божьи служители магов на дух не переносили, считая их конкурентами.