Текст книги "Беременна от мажора"

Глава 7

Я прижимаюсь к Машке как маленький ребенок, потерявший маму в супермаркете.

– Нормуль, Вань, – шепчет подруга, поддерживая. Она, видно, решила, что я из-за перевода так разнервничалась. – Тётки, что там присутствовали, говорят – ты отлично справилась. А эти слёзы, они от перенапряжения. Всё уже позади. Сейчас до двух досидим и пойдём домой, а завтра… – Вытирает она мои щёки, поправляет волосы. – Завтра вернутся их инфарктно-застрявшие в пробках переводчики, и мы засядем в свою коробку с документами. Ну их в трынду с этими деловыми офисными буднями. Я так за тебя переживала, что аж нажралась чужого печенья.

Смеюсь. Вот за это я и люблю свою Машку, она всегда умеет правильно подбирать слова и поддерживать в трудную минуту. Я улыбаюсь сквозь слёзы и киваю, быстро соглашаясь.

– Отличная нынче подготовка у студентов третьего курса, – слышится за нашими спинами.

Мы оборачиваемся, отдельными громкими хлопками мне аплодирует руководитель нашей практики. Надо хоть имя её узнать, а то неудобно как-то. Она улыбается, чего за время нашего с ней короткого знакомства я ещё не замечала.

– Не нужно плакать, ты была очень хороша, несмотря на некоторые моменты. И вообще смотрелась неплохо, по крайней мере, генеральный не вызвал нас, чтобы отругать, а это значит, что всё отлично.

– Можно мы домой пойдем? А то Иванка такой стресс получила.

– И я бы с удовольствием пошла домой, но дела сами себя не сделают.

Руководительница идёт к своему кабинету. А мы, застыв, так и стоим в коридоре в обнимку.

– Красинский желает видеть тебя на ланче. Чёрт, вечно этот замок заедает, – скривившись, дёргает она ручку.

– А разве ваш переводчик, застрявший в пробке, не приехал уже? – спрашивает за меня Маша.

– Приехал, да только генеральный хочет Иванку. Во! – Толкает она открывшуюся дверь. – Наконец-то. Спускайся вниз, девочка, нас ждут великие дела.

В ресторан я захожу с таким лицом, будто кто-то из моих близких знакомых вот прямо только что умер. Весёлый американец машет мне как старой знакомой, а генеральный директор вертепа, в котором я имею честь проходить практику, любезно и очень показательно отодвигает для меня свободный стульчик. Возле себя, естественно.

Я набираю в грудь побольше воздуха и просто абстрагируюсь от всего происходящего. Довольную физиономию Красинского-старшего при моём приближении можно хоть сейчас вешать на рекламный баннер. Ну вот что он ко мне прицепился? Димы, слава богу, за большим круглым столом нет. А то его мнение о том, что я «папина девочка» укрепилось бы ещё сильнее. Тоскливо и пусто на душе.

Официантка навязчиво пытается впарить мне суп и жаркое, а я хочу как можно скорее убраться отсюда. Я зла на Диму и его выводы, а ещё на саму себя – ведь несмотря на то, что он наговорил, я всё равно оглядываюсь и ищу его глазами. На душе неспокойно, он для меня какой-то особенный.

Переводить за столом в принципе нечего, думаю, «как это вкусно» и «можно ли мне воды» они сказали бы друг другу и без моего участия. Но Красинский-старший доволен как кот, нажравшийся сметаны. Часто смотрит на меня, придвигается ближе.

Но вдруг американцу приходит в голову рассказать анекдот, я его перевожу и, скорее ради любезности, чем от накатившей на меня радости, громко и раскатисто смеюсь.

Мой наигранный хохот разрывает тишину пустого вип-зала и, поддерживая мою весëлость, Красинский-старший тоже смеётся, затем кладёт руку на спинку моего стула и, наклонившись к уху, шепчет:

– Отлично, милая, просто чудесно.

Какая я ему милая?! Неужели он не чувствует мою отстраненность? Ведь он же богатый и успешный, должно же у него быть какое-то бизнес-чутьë? Или это потому, что Дима ему постоянно вставляет палки в колеса? И ему просто нравится злить сына?

От его комплимента мне становится дурно. Я устала и просто хочу домой. А ещё за спиной слышно, что Дима таки появился в ресторане. Ну почему он пришёл именно сейчас? Ну какого чёрта не явился чуть раньше, когда рука его бати ещё не лежала на спинке моего стула? Я выпрямляюсь, сажусь на самый край, дышу быстро и глубоко, всем видом показываю, что я не хотела этой близости с его отцом.

– Дмитрий! – машет руками американец, подзывая сына генерального на ломаном русском.

Я не в силах обернуться, будто меня облили клеем и оставили сидеть в таком положении. А его отец, заприметив сына и довольно ухмыльнувшись, раскладывает салфетку на столе, потом снова наклоняется ко мне.

– Налить тебе водички?

– Спасибо, но нет.

– Ну же, Иванка, не будь такой букой, и не стоит стесняться, у них тут вкусная – артезианская.

Я киваю, только чтобы он отстал, и верчу головой в поисках его сына. Последний быстро и решительно пересекает помещение ресторана, успевая поболтать со всем обсуживающим персоналом. Похоже, его здесь тоже любят. Красивый, молодой, богатый и не женатый – немудрено, что официантки буквально из кожи вон лезут, чтобы он остановился и поговорил с ними. Все верят в сказку про Золушку.

Очень сильно нервничаю, потому как прекрасно понимаю, что папаша и я, сидящая рядом с ним, ещё больше усугубляем ситуацию. Теперь у Димы сомнений не останется. Сдалось мне так сильно ржать над анекдотами американца?  Печаль.

Дмитрий к нам за стол идти не спешит, он застрял на полпути и теперь стоит прямо перед нами, через несколько столов, увлеченно беседуя с рыжей пышногрудой официанткой. По мне, так она страшная и вульгарная, хотя сейчас я понимаю: любая женщина возле него мне будет казаться некрасивой. Ну почему я такая упрямая? Надо было оправдываться, доказывать ему, что между мной и его отцом ничего нет. Может, тогда бы он поверил. Но нет, я оскорбилась и теперь пожинаю плоды своего выбора. Иногда Дима оборачивается и смотрит прямо на нас, затем снова смеётся, спрашивая что-то у рыжей. О чём можно так долго беседовать с официанткой? Назначать ей встречу? Спрашивать, понравилось ли ей в прошлый раз? Если я не уйду домой прямо сейчас, я просто сойду с ума от переизбытка чувств и эмоций.

Меня выкручивает от ревности, я не умею играть в эти игры.  С единственным парнем – Кириллом – никогда ничего подобного у нас не было. Он приходил ко мне, дарил подарки на праздники, вместе мы смотрели телевизор, и он не пялился в пышное декольте официантки, зная, что я это вижу.

– Дима, ну что ты так долго?! – Снова опирается на мой стул Красинский-старший, как будто специально привлекая внимание. – Мы тебя совсем заждались, – подмигивает. – Хлеба мне не передашь? – это он уже мне, снова наклоняясь непростительно близко.

А его сын увлечён. Он никак не реагирует на зов отца, улыбается, втирая уже совсем красной официантке что-то «очень важное». В зале включают музыку и, как будто дождавшись этого романтичного во всех смыслах момента, Дима кладет свою руку на талию девушки. Дёрнув к себе, крепко прижимает к своему крупному телу. Что происходит дальше, я не вижу, потому как впиваюсь взглядом в ложку на столе. Мне будто кипятком в лицо плеснули. Даже если он делает это специально, я всё равно чувствую себя так ужасно, что аж вздохнуть больно. Он всегда ведёт себя так на работе? Это офис или вертеп? Я думала, богатые люди разделяют цирк и бизнес! Избалованный мажор, что с него взять? Так и должно быть, об этом даже кино снимают. Любитель гонок и девочек. Как я могла на него повестись? Дура, тысячу раз дура.

– А хотите батон, Егор Валентинович? – Резко поворачиваюсь я к его отцу. – Не бог весть что, но я уверена – он у вас здесь охренительно вкусный!

Димин отец улыбается, глядя мне прямо в глаза, затем, осмелев окончательно и не обращая внимания на коллег за столом, поднимает со стола мою руку и подносит её к губам. – Из твоих ручек – всё что угодно.

Я, шокированная, растерянная, расстроенная и полностью разбитая, на автомате вытягиваю ладонь, прячу руку под стол и делаю для себя пометку, что международная организация «Астрикс» – самый настоящий притон под руководством развратников.

***

– Вы знаете, у меня практика до четырнадцати часов, и это официально, можно я пойду? – скрипя зубами и косясь на Диму, который только и делает, что следит за нами, умоляю Красинского-старшего отпустить меня.

– Сейчас тринадцать сорок пять, так что ещё пятнадцать минут ты моя, Иванка, – двусмысленно шутит Димин отец и снова наклоняется. – А тебя как родители сокращенно зовут?

Он снова оглядывает моё лицо, и всё, чего я хочу, – это скривиться и картинно закатить глаза.

– Ива, Иванка, Ваня, Ванька.

– Интересное такое имя. Первый раз встречаю девушку, которую на полном серьёзе можно звать Ваней.

Он смеётся, пьёт воду, ставит стакан возле моей руки, задевая пальцы, откровенно флиртует. Красинский-старший мог бы разговаривать со мной громко, но он опять шепчет, вероломно вламываясь в моё личное пространство. Тем временем к столу наконец-то подходит Дима и, показательно громко скрипя ножками стула, садится напротив. И снова смотрит, да с таким выражением на лице, будто застукал нас с его отцом как минимум голыми и в кровати. Дурак, ей-богу. Ну неужели не видно, что я не в восторге от этого соседства? Или он думает, что я нарочно притворяюсь несчастной, чтобы скрыть наши с его отцом отношения? Господи, я уже запуталась.

Если бы я знала, чем закончится первый день моей практики в крутой и уважаемой фирме, я бы с радостью попила из лужи, чтобы сегодня же попасть в инфекционную больницу.

Дима скалится, весело ему, я смотрю. А я так устала. Я просто хочу домой, пусть лучше родители орут, чем эти двое ненормальных по очереди дëргают меня, словно марионетку за ниточки. А ещё меня слегка подташнивает. Видимо, нервное перенапряжение и стресс сказываются.

К Красинскому-младшему обращается американец, который, кажется, пропустил половину спектакля и вообще не понимает, что за представление здесь происходит. Он интересуется, почему Дима предпочитает выбрать другого партнера? Чем ему не нравится работать с их фирмой? Дима, в отличие от отца, общается с иностранными гостями напрямую. У него хороший английский, и разбирается он в деталях сделки куда лучше меня. Если бы не его дебильная – не знаю даже как это назвать – ревность, я бы даже восхитилась тем, как ловко он портит настроение американцу.

Батя же продолжает есть, не обращая внимания на ведущиеся у него под носом переговоры. Впрочем, всё же не выдерживает.

– Ну-ка, обрисуй мне вкратце. – Наконец вытирает салфеткой рот Егор Валентинович.

Повинуюсь, начинаю быстро переводить. Вскоре завязывается перепалка, и отец с сыном откровенно спорят.

– Смотри сюда. – Тычет Дима в лицо отцу телефоном. – Это устаревшая компания!

– Субординацию соблюдай.

Дима качает головой, снова косится на меня исподлобья. Ну вот сейчас-то я что сделала?

– Связываться с ними, – продолжает Дима, перегибаясь через стол, – это три шага назад. Нам это не нужно! Мы не должны болтаться как говно в проруби, пока наши конкуренты снимают сливки.

– Это надо переводить? – аккуратно вклиниваюсь в их разборки.

– Нет! – шикает Дима.

– Тише, – ласково отвечает Красинский-старший, улыбнувшись.

Да блин, он просто откровенно издевается. Видит, что сын злится, и ещё больше ластится ко мне. Интересно, как он догадался, что между нами что-то было? Наверное, слишком откровенно мы друг на друга пялились, а может раньше Красинский-младший не проливал кофе на совещаниях. Они с Димой будто два барана, встретившихся на узком мосту. Никто не хочет уступать. Мне так неуютно. В их глубоком конфликте должны разбираться специалисты, а не я. Уверена, окажись сегодня со мной рядом любой другой человек мужского пола, Дима воспринял бы это спокойнее. И не было бы сцены в лифте. Отец для него как краеугольный камень.  Самый первый человек, которого он одновременно уважает, стыдится и местами ненавидит.

Впрочем, и мне не всё равно! Я изнываю от ревности, вспоминая, как он прижал ту рыжую кикимору. Кирилла я никогда не ревновала, а тут очевидно, что между нами больше ничего и никогда не будет, но я всё равно не могу справиться с эмоциями. Пусть проваливает жать своих официанток с лапочками.

Между тем шоу продолжается. Дима горит, доказывая свою правоту, и, несмотря ни на что, я на его стороне. Доводы сына звучат убедительнее. И именно он вызывает во мне необъяснимые эмоции. Тембр голоса, циничная улыбка и наигранный злой смех – всё это цепляет. Внутри что-то взрывается каждый раз, когда я вижу, как Дима смотрит на меня.

В перерывах между разборками он замирает, прищуриваясь и глядя мне в глазах, будто больше за столом никого нет. Убила бы его за то, что он такой невероятно красивый… и эта его горячая, задумчивая тёмная сторона делает его ещё привлекательнее.

– Давайте перейдëм в мой кабинет, – строго предлагает отец, швырнув салфетку и резко дернувшись назад вместе со стулом.

Наконец-то, забыв обо мне, вся делегация во главе с генеральным устремляется к лифту, в разъехавшихся дверях которого появляется ушлая молодая женщина. Объявив себя прибывшим на место переводчиком, она активно рвётся в бой.

Красинский уже не так весел, как в самом начале. Похоже, он действительно задумался о правильности своего решения. И, покидая зал ресторана, хмурится, сосредоточившись на работе.

Воспользовавшись моментом, я отчаянно бегу к лестнице. Больше никаких лифтов в сомнительной компании.

– Иванка! – окликает меня Дима. – Ты с нами не пойдёшь! – приказывает. – Твоя работа окончена.

Обернувшись, смотрю на ямочку на его массивном подбородке, лучше так, чем взглянуть в глаза и снова растеряться.

– Я что, похожа на человека, который собирается с вами куда-то идти? – бормочу, открывая дверь на площадку, с трудом справляясь с бешеным сердцебиением.

Почему бы ему не пойти к чёрту вместе со своими лапочками и официантками?

– Связаться с моим отцом – худшее, что ты могла придумать!

– Я не пойму, у тебя что, дел нет? Беги скорее, а то там без тебя всё решат!

– Как он нашёл тебя? – кричит Дима мне вслед. – Или ты сама пришла к нему?

– Не пойму, ты ненормальный или только прикидываешься? – С шумом втягиваю воздух, спускаясь вниз по ступеням.

– Не стоит врать, Иванка. Я его знаю. Он такой милый, только когда получил желаемое и удовлетворился. Вроде как в награду, до следующего «сеанса».

– Думай, как хочешь.

Дима спешит за мной. Странный он какой-то. Обвинениями сыплет, чуть ли не потаскухой зовёт, тёлок лапает и при этом продолжает идти за мной.

– Я и думаю. И всё уже для себя решил! – Спускается по ступеням, держась за перила.

– Ну так и отлично! – Запрокидываю голову, встречаясь с ним глазами.

Он на пролёт выше, но я его вижу.

– Передай своей рыжей страхолюдине, чтобы красилась поменьше, а то смотреть страшно.

Усмехнувшись, Дима облокачивается на перила.

– Ты здесь практику проходить больше не будешь!

– Это не тебе решать! – огрызаюсь, чувствуя, как от волнения закладывает уши.

– Посмотрим! – Сжимает перила, отталкивается и исчезает из виду.

Оставшись одна, я ощущаю себя абсолютно вымотанной.

***

Покинув высотную стекляшку, я, глубоко вздохнув, наслаждаюсь тем, что наконец-то могу расслабиться. Эта пыточная практика закончилась, и можно пойти домой. Не понимаю Диму, ведь вижу в его глазах интерес, тот, кому всё равно, не будет продолжать ругаться на лестнице. Но почему он тогда ведёт себя как глупый мальчишка? К чему эта сумасбродная ревность к собственному отцу? Как же всё сложно.

– Я так хочу есть. – Поворачиваюсь к Машке, улыбнувшись. – Просто вот слона бы съела.

– Как ты можешь думать о еде, когда в этом здании твой Дима? – хмурится подруга, ставя руки на пояс.

Конечно же, я рассказала – меня просто распирало от переизбытка информации.

– Потому что он не мой Дима и никогда им не будет, и давай уже закроем эту тему поскорее.

– А по-моему, всё, что ты рассказала, говорит об обратном.  Ты его зацепила, и он взбесился, что другой мужик оказывал тебе знаки внимания. Он два раза пошел за тобой! Первый раз – в лифт, чтобы поругаться. Второй раз – на лестницу…

– Чтобы доругаться окончательно.

– А ты думала, отношения – это легко? – щебечет подружка, рассуждая как ведущая какого-то стременного ток-шоу по телевизору.

– Тем более с парнем, который не привык к отношениям. Естественно, пока вы притрётесь друг к другу, вам понадобится съесть пуд соли. И нареветься. Они всегда так: то баб жмут, то пишут кому-то смс, но, когда влюбятся, готовы подарить целый мир. Его лепить надо, Иванка, под себя, а не посылать на все четыре стороны. Ты хотя бы понимаешь, – переходит она на заговорщицкий тон, прищуриваясь, – какой джекпот сорвала?

– Выше головы не прыгнешь. Ему всё равно, и мне всё равно. Я была девочкой на одну ночь.

Шум улицы и грохот доносящейся издалека музыки заглушают последние Машкины слова, и я спускаюсь с крыльца, выискивая глазами остановку. Это был очень тяжелый день, и я хочу, чтобы он поскорее закончился.

– Иванка Александрова? – Возникает перед нами худой высокий тип в тёмном костюме и солнцезащитных очках. Мэн ин блэк, не иначе. Но не Уилл Смит, увы.

– Допустим, – отвечает за меня Машка.

А мужчина разворачивается, указывая рукой на открытую дверцу блестящего на солнце автомобиля.

– Дмитрий Егорович велел отвезти вас домой.

– Что ты там говорила про «всё равно»? – Пританцовывая, Машка собирается сесть на заднее сиденье. – Вот это, я понимаю, комфорт. А Дмитрий Егорович – это главный босс или босс-молокосос?! – интересуется Машка, а я с ужасом дëргаю её за рукав, оттаскиваю от машины, заставляя замолчать.

Выражение лица водителя не меняется. Видимо, он натренирован на дурочек, иначе как объяснить, что ни один мускул на его лице не дрогнул. Может, он всё же светлокожий брат Уилла по разуму?

– Дмитрий – это полное имя Димы, по-моему, очевидно, о ком речь.

– Ну, может, его батя тоже Дима, – пожимает подруга плечами.

– Маша, – хнычу, – тогда бы он был Дмитрий Дмитриевич.

– Да? – Чешет она затылок. – Ну ладно. В любом случае, мы едем.

– Нет. – Дëргаю её снова. – Спасибо большое, но мы не едем.

– Но хозяин чётко дал понять…

– Поблагодарите своего хозяина и передайте ему, что мы прекрасно доберëмся на автобусе.

Я не рассказала Маше о том, кем является Димин отец на самом деле. Просто поделилась, что он был со мной чересчур любезен и его сыну это не понравилось, но так как Дима – чёртов бабник и зажимал официантку прямо у меня на глазах, я больше никогда в жизни не хочу видеть его.

– Как пожелаете. – Водитель быстро исчезает внутри шикарной машины, смачно хлопнув дверью.

Подруга, надувшись, возвращается в здание.

– Куда ты, Маша?

– Забыла сходить в туалет, вредная ты женщина!

Я остаюсь на улице и через минуту подружка возвращается обратно.

– Ванька, у тебя есть… ну, эти? Как их? Ну, средства гигиены?

Покопавшись в сумке, я достаю то, что ей нужно, и спасаю подругу. Машка благодарит и убегает. Едва за ней соединяются большие стеклянные двери офиса, звонит мама. Родительница устраивает подробный допрос о том, как прошел мой первый день на практике. И пока я с ней разговариваю, конечно же, умолчав о присутствии во всём этом Димы, осознаю – что-то очень сильно меня тревожит. Закончив разговор с матерью, нахожу свой электронный календарь и, нажав на розовую иконку с цветочком, едва не теряю сознание от страха, потому что программа пишет: «у вас десять дней задержки».

Не помню, как добираюсь до дома. Мой цикл как часы, ошибки быть не может. Я не помню ни одного раза, чтобы у меня была задержка больше, чем два дня, а тут десять! Зато я очень хорошо помню, как Дима сказал, что у нас порвалась защита.

Я так сильно не боялась, даже когда в универ поступала. Это ужасно. Меня сразу же начинает тошнить. Избавившись от подружки, которая выходит на остановке у нашего университета, я бегу в ближайшую аптеку. Понятия не имею, как пользоваться тестами на беременность, мне даже стыдно покупать это. Кажется, даже аптекарь, подавая коробочку через окошко, смотрит на меня с укоризной. Господи?! Я почти рыдаю! Что со мной сделают родители?!

Пробравшись в свою комнату, я трясущимися руками распаковываю коробку с символикой Венеры и Марса. Ну почему я такая дура? Ну как я могла так попасть? Люди годами занимаются этим, и всё у них отлично. Один раз! Вытираю щёки, потому что всё-таки плачу. Один чёртов раз, и всё! Изучив инструкцию, я понимаю, что это в американском кино всё просто, а мне понадобится куча манипуляций. Приходится сбегать на кухню и найти подходящую баночку. При этом ответить на сотню вопросов матери и вернувшегося с работы отца. Они вдвоем восхищаются тем, что я работала настоящим синхронным переводчиком. Усевшись на край ванны и искусав губу в кровь, я жду положенные пять минут. Мне страшно, как же мне страшно. Одна минута, две… Я помню из разговоров матери и тёти Светы, что первую беременность прерывать нельзя. Хотя сейчас  есть современные методы, всё равно очень опасно делать аборт первобеременным, нерожавшим женщинам – беременность может стать единственной. Я не хочу детей сейчас, но я совершенно точно хочу деток в принципе. Не могу успокоиться. А вторая полоска постепенно проявляется, становясь всё ярче. И как бы сильно ни стучали мои зубы друг о друга, становится очевидно, что я беременна.

Полночи я не сплю, роюсь в интернете, в поисках информации о возможной ошибке. Вроде бы нужно сдать кровь, но как это сделать, если отец буквально ходит за мной по пятам? И мать преследует, контролируя каждое движение.

«Ты должна в первую очередь рассказать ему! Пусть с этим разбирается новоиспеченный папаша», – орёт в нашем общем чате Машка.

«А вдруг не подтвердится?» – быстро и истерично печатаю я с ошибками.

«Порванная резинка. Задержка. Две полоски. Прости, Вань, но ты реально залетела», – припечатывает Катька.

«Иди к нему, и вместе решите!»

На следующий день на практике я сама не своя. Попросившись у нашей руководительницы отойти на несколько минут, ищу Димин кабинет. Может, и вправду он воспримет это нормально? Это ведь и его ребенок тоже. Да, наши отношения не сложились, мы много ссорились, но ведь это экстренная ситуация. Надо подумать об этом сообща, ведь делали мы его вместе.

Среди дверей с золотыми табличками я без труда нахожу ту, на которой написано: «Красинский Дмитрий Егорович», и, постучавшись, уверенно берусь за ручку.