Текст книги "Дарьины зори. Повести и рассказы"

Дарьины зори
Повести и рассказы
Надежда Опескина

© Надежда Опескина, 2016

© Татьяна Пороскова, фотографии, 2016

© Анна Симонова, фотографии, 2016

Корректор Татьяна Исакова

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Дарьины зори

Глава 1

Половица у порога скрипнула. Сердце Дарьи сжалось от страха. Дверь в горницу, где спали родители и два младших брата, была плотно закрыта. Брат Павел, младше её на два года, похрапывал на полатях. Сестра Нюра сопела на кровати, что стояла сразу у порога. Боясь разбудить сестру, тихо забралась на печь. Сон не шёл. Вспоминались глаза незнакомого парня, что все посиделки глядел на неё не отрываясь. Подружка Катька дважды пыталась вызвать парня на круг, выбивая дроби перед ним, но он не шёл. Когда молодёжь стала собираться по домам, он решительно подошёл и назвался.

– Меня Михаилом кличут. Я что-то не помню, кто ты, красавица, и чья будешь. Всего-то пять годков не был дома, а здесь столько девиц повырастало – глаз не отвести. Но ты из всех выделяешься красой своей.

– Дарьей кличут, Дмитрия Коростылёва дочь буду. Так пять-то годков назад мне всего десять было. Я вас тоже не признала, из чьих вы.

– Вот те раз! Пятнадцать годков, а смотришься девицей на выданье. Из Силантьевых я, сын старший. Мне уж двадцать стукнуло. У дядьки в городе жил, ремеслу кожевенному обучался. Могу теперь любую шубку сшить из любого меха, сапоги стачать. Позволь мне проводить тебя до дома. Ночь на дворе тёмная.

– Тоже мне нашёлся провожальщик, сам не заблудись! – вклинилась в разговор подружка Катька, увлекая Дарью за руку прочь от компании.

Всю дорогу до дома Дарья молчала, опустив взгляд к земле, будто боясь споткнуться. Катька тараторила не умолкая. Обещала подруге окрутить Михаила за пару дней. Приглянулся он ей очень. Что к Дарье подошёл, а не к ней, объясняла ошибкой.

– Откуда ему было знать, что тебе ещё и шестнадцати лет нет. Ты выше меня на полголовы, хоть и младше на цельный год. Вы, Коростылёвы, что жерди высокие.

Завидую, Дарья, косе твоей, глазам твоим зелёным, но знай, я счастливее тебя буду и, с места этого мне не сойти, а выйду за Мишку замуж.

Запели первые петухи. Дарью сморил сон. Проснулась от громкого разговора в избе. Глянула незаметно через дырочку в занавеске. На пороге стоял председатель колхоза Тимофей Окунёв, что-то пытаясь втолковать отцу.

– Ты, Дмитрий, не брыкайся! Не поедешь сам на кордон, так силком свезут под белы рученьки. Мне начальство дало разнарядку артель в пять человек собрать и с поварихой отправить на дальний кордон к Матвею Савичеву. Твою Дарью в поварихи определяю. Девка она рослая и варить обучена. Ей уж в октябре шестнадцать стукнет. После кажному из вас выделят делянки поближе к дому со строевым лесом, заместо платы и трудодней. Лесом государство рассчитается, аж пять процентов от заготовленного вам придарят. Чего артачишься? Всего на два месяца направляют. Дом свой обновишь пристройкой.

– Не артачусь я, Тимофей! Сено с покосов не убрал. Картошку кто копать будет? Два месяца! Сам посчитай, в аккурат под Покрова вертаться будем. Мои не управятся с делами. Павлу всего тринадцать, а Нюрке – двенадцать. Какой с них спрос? Дай хоть пару дней сено свезти. Картошку сами выкопают.

На том и порешили. Поедут артельщики через два дня. Председатель велел Дарье за провиантом к завхозу колхозному съездить на подводе. Крупу, сахар, муку и масло подсолнечное получить. Остальное уж на месте, как там получится. Рыбки наловить можно или зайца на жаркое поймать.

Заныло сердечко девичье, забилось, словно птица в силках, беду почуяло. Справившись со всеми делами по дому и получив провиант, отпросилась у матери сходить на посиделки. Весь вечер с Михаилом в переглядки играли. Катька вьюном вокруг парня крутилась, а он от Дарьи глаз не отводил. Недоброе чуяло сердце парня, по глазам девушки видно было, что прощается она с ним. Загорелась промеж них искорка, потянуло сердца навстречу, а судьба и показала свой оскал.

Незаметно для других Дарья вышла из избы, что служила клубом, и тихо побрела домой. Михаил скоро её догнал. Взял за руку. Так и шли молча до самого дома.

– Беда какая случилась, Дашуня? Глаза шибко грустные, аж по сердцу ножом режут! Не молчи, краса моя ненаглядная.

– Через день уеду на дальний кордон, поварихой. Цельных два месяца там буду, Мишенька! Окрутит тебя Катька, как пить дать, окрутит!

– Ты что такое говоришь, Дашуня? Кто меня окрутит против моей воли? Уж ежели и родители что удумают, так уеду в город назад. Работа там для меня всегда будет. Два месяца – срок небольшой. Ты только там за какого артельщика не выскочи замуж.

– Так едут одни старики сорокалетние, такие же, как тятя мой. За кого замуж идти, у всех семьи и ребятни полный дом. Ты сам на чары Катькины не позарься.

Вот получу справку в шестнадцать лет и уеду в город, Миша. Не хочу я жить в колхозе всю жизнь свою. Поедешь со мной, Мишенька?

– Поеду! На край света поеду! Как ты решишь, так и будет.

Постояли обнявшись и разошлись по домам понурые, с болью в сердцах. Где-то слышался голос Катьки, поющей частушки под гармошку.

Стояла вторая половина августа одна тысяча девятьсот тридцать восьмого года. Путь был долгий. До кордона триста пятьдесят вёрст по бездорожью двумя подводами. На одной – провиант и Дарья с отцом. На другой – четверо артельщиков с вещами тёплыми. В обратный путь возвращаться по холодному времени. Лошадей председатель подобрал лучших, дав третью на подмену в пути.

В начале пути колки берёзовые да степь. После первого дня остановились на привал у старицы. Мужики собрали дровишек сухих, костерок развели. Треногу для котелка из дома захватили, кузнец колхозный расстарался. Дарья ведро воды принесла. Решила сварить каши пшённой, а в другом чай вскипятить. Мужики пошли бредень закинуть, рыбкой поживиться. Отец смазывал колёса смазкой, чтоб лошадям легче было тянуть телеги. Все при деле. Дарья с тоской смотрела в сторону дома. Сердечко ныло от предчувствия.

Рыбки хорошо взяли. Часть пожарили на сковороде в маслице, часть присолили, чтобы завтра доесть. Всем хотелось спать. Места глухие, опасаться некого, но отец Дарьи, которого за старшого промеж собой выбрали, настоял, чтобы дежурили по очереди и не сидя у костра, а на ногах, с ружьишком в руках.

Постоял часок – буди другого. Сам первый и встал в дозор. Два часа вокруг телег круги нарезал, завидуя крепкому сну своих сотоварищей. Где-то далеко были слышны стоны глухаря. У Дмитрия от этого стона мурашки по телу высыпали. Ночь стояла тёмная, небо заволокло облаками, луны не было видно. Только мерцающие огоньки костерка. Он подошёл к телеге, на которой спала, закутавшись с головой, дочь, бормотавшая во сне непонятные слова.

Утром выглянуло солнышко. Доели вчерашнюю кашу, попили чайку горячего – и в путь. Через десять часов привал. Лошади выдохлись. Рыбки прижарила Дарья и затируху с томлённым на масле лучком. Мужики нахваливают свою повариху. Молодая, а ловкая. Что сварить, что посуду перемыть. Сама справляется, ни у кого помощи не просит. Глаза зелёные с грустью на всё глядят, слеза в них притаилась.

На третий, последний, привал остановились поздно ночью. Неспокойно было на душе у Дмитрия, да и мужики ведут разговоры полушёпотом. Чем дальше от дома, тем становилось тяжелее. Всем хотелось скорее до места добраться.

Дарья страшилась того незнакомого места. Ничего о нём не знала, но про лесника Матвея Савичева много чего в деревне рассказывали, и в основном худого.

Лют по-страшному. Жену свою, Пелагею, бьёт до смерти. Потом она вся синяя ходит, еле ноги волочит, а прилечь он ей не даёт. Сыновей Василия и Данилу тоже поколачивает. Василий заматерел, ответил раз как следует, так отстал от него, а Данилу, младшего дитя, дураком сделал сызмальства. Всё норовил по голове, да побольнее. У парня разум-то и помутился. Ходит, как неприкаянный, по местам лесным. Уйдёт летом на несколько дней в леса без еды. Ищет его Василий, ищет, а он приходит сам и ничего рассказать не может – не помнит. Чем там питался, где ночевал. Клавдию, дочь свою, холил Матвей, жалел. Обновки в первую очередь ей покупал.

Приезжал раз в деревню прошлым летом. Дочь, Клавдию, замуж отдавал за деревенского парня. Тогда и увидела его Дарья. Да и он приметил её в толпе девчат деревенских. Кинулся с расспросами к свату своему. Кто, мол, такая, чья будет. Смотрит своими глазищами чёрными, будто оценивает. От взгляда его, из-под насупленных бровей, оторопь берёт. Не стала Дарья дожидаться приезда молодых, ушла домой. Родители гуляли допоздна. Отец напился допьяна, и Матвей привёл его домой. Дарья притворилась спящей. Мать не дала гостю будить дочь.

– Чего, Матвей, дитя будить среди ночи. Пущай поспит. Она помощница знатная, много дел по дому делает, братьев меньших, почитай, сама вынянчила.

– Дитя, говоришь, хозяюшка? Какое же это дитя, коли груди буграми топорщатся. Коса одна чего стоит, и глазища на семерых. Зря не даёшь посмотреть! Я бы её за старшего своего сына Василия посватал, а то парню двадцать пятый год идёт, а холостым на свете мается. Ему бы вашу девку в самый раз.

Гнала Дарья от себя мысли о плохом. Чего бояться – отец рядом. И другие мужики в случае чего вступятся. Сама не понимала причин своего страха. Во сне приснилась река, ранее не виданная, на зорьке и мужик тёмный на берегу. Проснулась вся в поту и слезах горючих. Отцу не расскажешь о своих страхах. Не пожелает понять.

Глава 2

Кордон показался внезапно. За поворотом, среди деревьев, на пригорке, смотрелся крепостью. Забор высоченный, дом, рубленный на высоком фундаменте из камня, в четыре окна, обрамлёнными резными ставнями. Высокое крыльцо было увито каким-то растением, которое взбиралось на конёк дома и расползалось по всей крыше, отчего та смотрелась шатром. Ворота из тёса были закрыты, и казалось, что нет в том дому никого, если бы не дым из трубы.

Дмитрий постучал в ворота. На крыльцо сразу кто-то вышел, прошёл до ворот и, не открывая, спросил:

– Кого ещё черти принесли на ночь глядя? Кому дома не сидится?

– Матвей! Это Дмитрий Коростылёв. Меня с артелью прислали лес валить. Вот хотим узнать, где нам постой организовать. Кто нам место укажет?

Ворота отворились. Все увидели парня невысокого роста, кряжистого, с копной русых волос на голове, давно не знавших гребня. Одет он был в рваные штаны и застиранную рубаху. Лицо заспанное. Глаза-щелки над бугристыми щеками смотрели со злобой.

– Нет отца дома! Зачем он вам понадобился? Коли за строевым лесом припёрлись, так возвертайтесь восвояси. Вырубку раньше сентября не разрешат.

– Нас и прислали на вырубку на два месяца. Нам бы узнать, где устроить стоянку да какую-никакую крышу над головой. Дожди скоро придут, – ответил Дмитрий.

– Ничего не знаю про это. Вот отец возвернётся с лесу, он и укажет. А пока ночи тёплые, и шалаша хватит. Только вы подальше от кордона останавливайтесь. Не хватало, чтобы какой пожар нам устроили. Хотите вправо, хотите влево. Отец после вам определит стоянку, ежели вы ему подойдёте.

– Да ты, мил человек, нас не гони взашей! Имя хоть своё назови, определи, сколько нам Матвея ждать, – напирал Дмитрий.

За спиной парня показалась женщина маленького роста, в старой выцветшей блузке и суконной юбке в оборку, на голове был повязан платок. Глаза смотрели на приехавших вопрошающе. От её крысиного взгляда всем стало не по себе. Лицо злобой перекошено. Дарью оглядела с ног до головы, фыркнула и что-то прошептала парню на ухо, и тот стал затворять ворота. Артельщики стояли обескураженные, как вдруг ворота распахнулись вновь, все увидели молодого высокого паренька, с красивым вьющимся чубом русых волос, смотревшего с улыбкой своими сине-голубыми глазами на приехавших.

– Не обижайтесь на моего брата Василия, он у нас чужих людей не привечает. Меня Данилой зовут, младший сын Матвея, отца нашего. Матушку Пелагеей кличут.

Я вам покажу место, где отец определил вам стоянку. Вчера там я уже и навес сколотил, место для кострища обкопал. Здесь недалече. Отец через пару дней приедет, он по делам отлучился. Вы за пару дней и обустроитесь. А вас Дарьей величают? Отец говорил, что вы красавица. Я вас такой и представлял себе.

Ворота захлопнулись. Данила махнул рукой, будто говоря, чтобы не обращали внимания на брата и мать, и пошёл впереди обоза, указывая дорогу.

Место оказалось красивым. Вековые деревья окружали поляну, поросшую высокой травой. Сквозь просвет видна была гладь озера, которое в сумерках отливало стальным цветом. На берегу стояла лодка, привязанная к вбитому колу. Место артельщикам понравилось. Много чего уже было сделано Данилой. Навес из жердей, крытый лапником, был аккуратно окопан неглубокой канавкой на случай дождя, пол устлан мхом. Посередине стоял стол, сделанный из струганых досок, а вокруг – скамейки из широкого горбыля. Всё было сделано добротно. Рядом, ближе к озеру, подготовлено место для костра и уложены дрова с берестой для розжига. Немного в сторонке в землю были вбиты стойки с несущим брусом на них, для устройства шалаша, и приготовлен лапник. Данила подошёл к костру, чиркнул спичкой. Пламя занялось ходко, осветив поляну. Взял ведро и принёс воды. Дарья принялась готовить кашу на ужин. Мужики, пригорюнившиеся поначалу, повеселели. Данила сказал, что им поставлен вентерь, который бы надо с утра поднять, и будет отличная ушица на завтрак и жареная рыбка.

После ужина паренёк засобирался домой. Трое артельщиков пошли его провожать, а заодно и оглядеться на местности. Взошедшая луна освещала путь.

Дарья, перемыв посуду, сидела у костра. От огня исходило тепло. Дмитрий присел рядом. Долго смотрел на огонь.

– И как тебе Данила? Говорили, что он вроде дурак, а по виду и не скажешь. Глядь, как стоянку нашу толково обустроил. Всё до мелочей предусмотрел.

– Кто его дураком назвал, тот сам, наверное, разума лишён или озлоблен на мир, – ответила Дарья. – Пойду, тятя, укладываться. Мне завтра вставать раньше всех.

Уснули все крепким сном, дозор не выставляя. Здесь вокруг и людей-то нет, а зверьё горящий костёр стороной обойдёт. Дарья на телеге с провиантом. Мужики на траве, недалеко от костра, расстелив поверх полог. Травушка, что перина, приняла уставшие с дороги тела. От костра дымок вился, отгоняя гнуса.

Дарья проснулась раньше всех. Решила водицы принести и лицо у озера обмыть. Смотрит, а ведра одного и нет. Пошла к озеру. Туман над водой стелется, воздух наполнен запахами хвои и цветов. Лодки на месте не оказалось. Подумалось, что кто-то из артельщиков вентерь снимать уплыл. Хотела уже к стоянке возвращаться и услышала шлепки вёсел по воде. В лодке сидел Данила. Рубаха чистая на нём, чуб расчёсан. На дне лодки рыба подпрыгивает. Солнце ещё не взошло, и туман не спешил рассеиваться. От воды теплом веяло. Привязав лодку, Данила предложил искупаться.

– Вода в нашем озере поутру тёплая. Искупнись, Дарьюшка! Отойди в сторонку, здесь рядом берег песчаный. Я пока рыбу почищу и послежу, чтобы тебя мужики врасплох не застали. Ты без исподнего купайся. Зачем одёжку мочить. Я всегда так. Уйду туда, где глаз людских нет, и вдоволь поплескаюсь.

Войдя в воду, Дарья почувствовала, как всё тело желало быть обмытым. Не хотелось выходить из воды, но уже слышны были голоса артельщиков, кто-то шёл к озеру. Поспешила одеться, набрала ведро и пошла к стоянке. Все были на озере. Слышны были радостные крики. Сорокалетние мужики резвились, что дети малые.

Вода закипела быстро. Данила принёс ведро чищеной рыбы. Улов в основном состоял из окуней, но попалось несколько судачков и налимов. Дарья решила угостить артельщиков наваристой ухой из трёх видов рыбы, а на жарёху пустить окуньков. Рыба жарилась быстро. Уха булькала в котле, источая аромат.

Мужики просили подлить побольше юшки, соскучились по жиденькому. Хвалили Данилу. Он стыдливо отнекивался, краснея от похвал. Чувствовалось, что парень рад приезду людей в эту глухомань. Много говорил, но всё по делу.

Присоветовал поставить два шалаша. Мужикам большой, а для Дарьи отдельный, поменьше. Никто и спорить не стал. Негоже девчонке с мужиками в одном шалаше быть. Работа спорилась. В обед доедали остатки ухи и рыбы. К чаю Дарья испекла на сковороде лепёшек из пресного теста. Всем очень понравилось.

К вечеру завершили обустройство своего жилья. Дмитрий был доволен работой сотоварищей. Шалаш поставили большой, утеплили лапником, почти что изба. Вокруг канавки выкопали. Сколотили лежаки, чтоб по холоду на земле не валяться. Мхом устелили, прикрыв поверх одеялом тонким. Постели на славу получились. У каждого своё место отдельное. Для Дарьи поменьше шалаш соорудили поближе к кострищу. Заднюю стенку заплели тальником, а на входе полог небольшой повесили.

Данила нехотя отправился домой. Дарья с отцом проводили парня. Возвращались не спеша, тихо разговаривая. Дарья увидела недалеко от тропы высокие кусты боярышника, усыпанного красной ягодой, пошла, чтобы сорвать горстку. Дмитрий остался на тропе, покуривая самокрутку. Вдруг Дарья почувствовала на себе взгляд звериный. Испугавшись, громко закричала. Дмитрий кинулся к дочери.

Неожиданно для них из кустов вышел Матвей Савичев, с ружьём наперевес и котомкой за спиной. Громко рассмеялся, глядя на перепуганных Дарью и Дмитрия.

– Испугал я тебя, красавица! Ишь, как криком зашлась. А ты, Дмитрий, чего дочь от себя отпустил. Гляди, места здесь глухие, зверья всякого полно.

– Зверьё, Матвей, подобрее людей-то будет. Вот чего это тебе захотелось тайком за кустами от нас прятаться?

– Хотел вначале посмотреть, что за народ здесь, в нашей глухомани, по вечерней зорьке шастает и беседы тихие ведёт. Теперь, как понимаю, артельщики уже прибыли на вырубку леса. Это хорошо. Где постой свой определили?

– Нам Данила показал и помог обустроиться. Толковый парень у тебя, Матвей.

– Вот те раз! Дурака за толкового приняли. Пострел везде успел. Ну чего уж теперь. Сказал Василию, чтоб пока вас на подворье пустить, под навес, но он, видимо, запамятовал. Устал я сегодня, много вёрст отмахал по тропам лесным. Домой пойду, а уж завтра, поутру, к вам с Василием придём. Глянем, что там наш дурак начудил.

Дарья с отцом поспешили к лагерю. Матвей бодро зашагал в другую сторону. Долго был слышен его сильный, басистый голос, распевающий песню про утёс.

Над озером догорала алая вечерняя заря. Две берёзки, словно обнявшись, стояли у берега, склонив ветви к воде. Сердце девичье, от предчувствия беды, бешено билось в груди.

Глава 3

Плохо спалось Дарье. Во сне её окружали плотным кольцом незнакомые люди, все стремились до неё дотронуться. Страх входил в душу девичью. Было огромное желание вырваться из круга и бежать, бежать, не оглядываясь.

Пробуждение было ещё страшнее. В проёме шалаша виднелась мужская фигура, которую трудно было разглядеть в предрассветной темноте. Она закричала. Человек отпрянул и побежал прочь. Крик Дарьи разбудил отца и других мужиков. Кто-то пальнул в воздух из ружья. Другие кинулись вслед убегающему, но потом вернулись, сказав, что скрылся бесследно незнакомец, словно тать. Дмитрий обнял дочь за плечи.

– Успокойся, Дарья. Расскажи, какой он из себя. Как выглядел. Говорил ли. Вот беда-то. Вчерась Матвей перепугал, сегодня новое приключение.

– Нет, тятенька, некрупный, мал ростом. Не разглядела я его в темноте. На подростка более похож был. Лето, а на нём шапка зимняя. Костром от него несло и другим запахом, как от коня потного.

– Да кто же это мог быть, язьви его в душу, – ругался Дмитрий. – Откуда он здесь взялся. Савичевы все крупные. О других людях ничего не знаем.

У всех сон как рукой сняло. Стали провиант проверять – всё на месте. К озеру Дарью одну не пустили, сами воды принесли, костёр распалили, чай вскипятили.

Сидят, чай попивают. Слышат шаги. Дмитрий за ружьё схватился. На поляну из-за деревьев вышли Матвей с Василием. Оба разодетые, что на праздник какой.

Матвей в рубахе синей из сатина, брюки новенькие из тонкого сукна, в сапоги хромовые заправленные. Василий в красной рубахе атласной, плисовых шароварах, поверх рубахи безрукавка из сукна, расшитая на груди, сапоги хромовые, начищенные до блеска. Чуб расчёсан, сам чисто выбрит и одеколоном благоухает.

В руках несут большой жбан и котомку, наполненную чем-то. Мужики сидели, разинув рты от удивления. Работать приехали, а эти пришли праздновать. Дмитрий встал навстречу гостям, поздороваться.

– Вот уж не ждали вас спозаранку, так не ждали. Солнышко ещё не взошло, а вы уж тут. Или праздник какой сегодня, что вы при таком параде.

– Праздник, конечно, праздник. Прошли два Спаса, медовый да яблочный, скоро и ореховый на пороге. Вот принесли вам разговеться настойки боярышника, пирогов Пелагея испекла с картошкой и ягодами. Не обессудьте, пост нынче, мясного не готовим. Но Данила сказал, что вы тут его вентерем рыбку разную ловите.

– А что же сам Данила не пришёл? Мы бы и ему рады были, – ответил Дмитрий.

– По хозяйству матери помогать оставили. Ты, Дмитрий, мне артельщиков представь. Чтобы знать, как кого кличут, – произнёс Матвей, нахмурив брови.

– Да вот они, все тут. Константин Орешкин, Алексей Тимнов, Григорий Раковский, Иван Гребенщиков. Трудяги крепкие, к работе приучены.

Мужики потянулись здороваться с пришедшими, называя свои имена. Дарья тем временем кашу заправлять стала. Василий не отводил от неё взгляд. Стоял, ковырялся травинкой в зубах, а сам разглядывал её со всех сторон. Смотрелся ниже Дарьи на чуток, но широкие плечи парня и осанка гордая эту мелочь скрашивали. Праздничная одежда к лицу шла. Не узнать было в нём того человека, что от кордона отваживал. Улыбается – рот до ушей.

Алексей и Григорий поспешили к озеру, рыбки из вентеря принести. Хотелось гостей ушицей уважить, рыбой запечённой. Быстрёхонько почистили рыбку и цельное ведро Дарье к костерку. Тем временем на стол пироги и кашу поставили. Выпили настойки вкуснейшей. Ушица поспела, но Матвей от неё отказался, сказав, что не рыбный день. Посмеялся над мужиками, забывшими в своём колхозе все порядки православные. Василий ел и уху, и рыбу, печённую на угольях, с удовольствием. Всё повариху нахваливал. Ловкость её отмечал в делах.

Над озером поднималась заря утренняя, багряная, суровая. Мужиков от выпитой настойки в сон клонило. Василий, видя посоловевшие лица артельщиков, посмеивался над ними.

– О, как вас всех разморило от пары глотков настойки. Сидите, что совы сонные. Какие из вас работники на порубке. С топором у дерева и заснёте.

– Зря, Василий, мужиков обижаешь! Не от настойки они посоловели, а от происшествия сегодняшнего. У нас тут гость незваный к Дарье в шалаш пытался войти. Чего хотел – непонятно, всё целёхонькое. От Дарьиного крика мы повскакивали ни свет ни заря. Поймать не удалось, убёг, окаянный. Шасть между деревьями, и поминай как звали, – ответил Дмитрий.

Матвей слушал внимательно, уточнял, какого роста был мужик, во что одет. От ответов артельщиков лицо у него стало хмурым, сидел, скрежеща зубами. Всё переглядываясь с Василием, который сидел, словно в рот воды набравши.

– Чего молчите, мужики? Ты нам, Матвей, скажи – есть чего опасаться нам или нет. Мы будем уходить на вырубку, а Дарье здесь одной оставаться. Боязно за девку, за провиант, – не выдержал молчания пришедших Дмитрий.

Матвей поднялся из-за стола, поиграл грудными мышцами, будто к бою готовился, подошёл к Дарье, стоявшей в сторонке, со словами:

– Ты, Дарьюшка, ничего не бойся! Мы тебе в сторожа Данилу определим. Он коли в раж войдёт, то от любого тебя защитит, сила у него немереная. Мы с Василием с ним вдвоём справиться не можем. Молод, а силён не по годам. Сам безобидный, как все дураки, но не терпит, когда других обижают. Ружьё под твою ответственность оставлять будем. А тать эта нам известна. Отсюда вёрст тридцать деревенька татарская в пять домов стоит. Они любят на чужие земли набеги делать. Много раз от нас по соплям получали. Примолкнут на годок и по новой айда вентеря выхолащивать, пушнину из силков воровать. Данила для тебя крепостью будет. Четырнадцать лет парню, а вымахал под потолок.

Долго ещё разговоры вели мужики меж собой. Дарья прибрала стол, посуду у озера перемыла, с песочком котелки надраила до блеска. Василий стоял рядом, молчал. Потом ушёл в сторону леса, прихватив котелок. Через короткое время вернулся с наполненным лесной ягодой. Земляника вперемежку с ежевикой, веточки костяники сверху уложены. Все снова сели пить чай.

Кого сон сморил, тот прямо на траве и уснул. Назавтра начиналась большая работа. Дмитрий с Матвеем обсуждали, что и как лучше сделать. Стоянка Матвею понравилась. Хорошо обустроились, до холодов жить можно, а там амбар на кордоне есть большой и печь в нём сушильная, для мужиков пристанище будет что надо. Дарье в избе место сыщется. Хлеб для артельщиков Пелагея печь будет. Баня есть на кордоне, там и обмыться можно будет раз в неделю. В воскресенье всем отдых определили.

Дарья сидела в сторонке, в разговоры не встревала. Дмитрий, желая угодить Матвею, попросил Дарью уважить гостей и спеть что-нибудь.

Зарделось девичье личико. Зашла в шалаш, переоделась в своё платье любимое, быстро переплела косу, на плечи полушалок накинула. Вышла к гостям. Матвей с Василием разглядывали красавицу удивлёнными глазами. Запела песню «Чёрный ворон». Голос сперва звучал тихо, потом всё звонче и звонче.

По девичьему лицу катились слёзы, которые Дарья не хотела скрывать. Такая тоска сердце сжала. После, не останавливаясь, спела «Ой, то не вечер». Пропела, постояла минутку и запела про тонкую рябину. Мужики сидели кругом и смотрели на красавицу повлажневшими глазами. Каждый своё вспоминал.

Василий стоял под берёзками, слушал с замиранием сердца голос девичий, мысли разные роились в голове, понимал, что то, что задумали их отцы, делается против воли Дарьи. Своим пением девушка показала, какая боль гнездится в её душе. Заговорил Матвей.

– Ах да Дарья! Всю душу вывернула наизнанку своим пением! Спасибо! Уважила! Голос твой прям по сердцу бьёт. Давно такого голосища не слыхивал, с молодых лет поди. Ты, Дмитрий, сокровище взрастил! Дорогого твоя дочь стоит…

Дарья, не дослушав речь Матвея, убежала к озеру. Отошла подальше в густые заросли, упала на траву и дала волю слезам горючим. Понимала, что судьба её уж предрешена и не быть ей с любимым вместе. Хотелось зайти в воду озера, чтобы укрыла, родимая, с головушкой.

Слышны были голоса мужиков и отца, зовущих её вернуться. Допоздна пролежала в траве, глядя в небо незрячими глазами. По тёмной ноченьке, крадучись, пробралась в шалаш. Слышала, как топтался отец у входа, но, не позвав, удалился в свой шалаш.

Проснувшиеся на утренней зорьке мужики были удивлены накрытому к завтраку столу, горячим, с пылу с жару, пресным лепёшкам. Сама же Дарья, одетая в выцветшее ситцевое платье, с подобранной под платок косой, была молчалива и спокойна. Дмитрий не стал говорить с дочерью, натолкнувшись на её колючий взгляд. Не видел он ещё свою дочь такой ни разу.

Мужики запрягли одного коня в повозку, набрали большой жбан воды с собой. Точили пилы, топоры, готовясь к первому рабочему дню на делянке.

Приехали на подводе Савичевы, ссадили Данилу, поздоровались и поехали дальше. Артельщики за ними. Предупредили, что будут поздно, только к ужину, перекусят там ягодой и лепёшками прихваченными.

Правый глаз Данилы окружал огромный синяк, но глаза светились радостью. На вопрос Дарьи, как он умудрился так стукнуться, ответил, смеясь:

– Стукнуться? В нашем семействе правит закон отцовского кулака, а он левша. Не впервой, милая! Его зло взяло, что без него всё устроили на стоянке. Мне влетело, что помог, Василию – за то, что не помог. Всем досталось. А вчера вернулся от вас и ушёл в свою комнату. Долго не спал, а уснув, стонал, как от боли, почти до утра. Василий тоже смурной пришёл. Шмыг в свою комнату молча. У нас их, комнат, в дому три. Одна горница отца, другая Василия, а мы с матушкой на кухне. Я на полатях, она на печи. Да нам и неплохо. Тепло и сытно.

Так начались рабочие дни. Данила много чем помогал. Когда закончился Успенский пост, стали они с Дарьей дичь добывать, готовить мужикам сытную еду. Про Пелагею не забывали, помогали ей во всём. Где баньку истопить, где воды натаскать. Время бежало за работой быстро.

Зори становились всё прохладнее. За всё время ни разу не увидела Дарьюшка спокойного неба. Висели над головой багряные отсветы.