Текст книги "Песчинки бытия"

Песчинки бытия
Надежда Осипова

© Надежда Осипова, 2017

ISBN 978-5-4483-7919-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Вехи сознания

Зимой на прогулках по городским улицам люблю наблюдать, как идёт снег. Ловлю шустрые снежинки, с нежностью к великому природному чуду смотрю, как быстро слабеют они на ладони. В такие минуты я одна в целом мире – ничто не тревожит меня, ни звуки, ни холод, ни накопившиеся проблемы: вечное владычество природы дарит тихую радость забытья.

В Новый год потянуло скатиться с детской горки. Мальчик лет шести хлопнул обмерзлой рукавицей по картонке рядом с собой. Когда съезжала, снежная гора ловко и насмешливо развернула задом наперёд. Двадцать метров ледяной северной дороги воротили меня в алтайское детство – на целых полвека назад. Ощутила невероятный шквал счастья.

Но совсем иное отношение у меня к снегу, если я дома. Охватывая смятенным взглядом горбатые снежные заносы во дворе, невольно сержусь: «Опять навалил!». А от неизбежной надсады, когда неумолимо близится время перекидывать из ограды на улицу очередную тонну снега, горбится спина, сутулятся плечи и опускаются руки.

Страсть и брезгливость

Начало апреля. Сибирская грязная весна, когда тающий снег за день становится серенькой кашицей. Около домов не пройти, везде вода. Машины размесили проезжую часть дороги до жидкой глубокой грязи. Каждый день к обеду, как на работу, строго посередине улицы бредёт молодой сиамский кот. Вся улица знает: что он ходит в гости к своей полосатой подружке. Поздно вечером, но ещё засветло, возвращается обратно. Идёт не спеша уверенной мужской походкой, как хозяин улицы. Сиамская масть от грязи едва просматривается. Он весь как движущийся ком земли, и вряд ли такого грязнулю пускают ночевать в дом. Лапы проваливаются в жиже почти до самого брюха. Однако кот мужественно старается сохранить невозмутимость. С одинаковой неспешной скоростью переставляет лапы. Но природная сущность берёт верх над мужеством – его грязный мокрый хвост складывается почти пополам от кошачьей брезгливости…

Назавтра, через день, ещё через два, гонимый страстью, кот снова бредёт по грязной улице с перегнутым от брезгливости хвостом…

Улица собачья

Улицу, на которой мне уготовано жить, не мудрствуя лукаво, переименовала бы в Собачью. И это было бы самое честное название. Поскольку периодами собак здесь – не пересчитать. В прошлом году за всю зиму в город сходила всего три раза. Боялась, что загрызут собаки. Геройствовать не хотелось, поскольку тогда уж точно загрызут. Обращаться к участковому или в городскую администрацию – и того меньше. Подумала, что уже досыта навоевалась, пусть другие отдуваются. Некоторые из «других» ездили на личных «авто», иные не скупились на такси… Прочие лавировали. Мне на работу без надобности, без хлеба я привыкла жить, поэтому перебивалась овощами, ждала, когда ситуация рассосётся сама собой.

Ситуация рассасываться не хотела, наоборот, нагнеталась. К прикормленной уличными доброхотами беспризорной сучке, которая собирала вокруг себя всех окружных кобелей, прибавилась ещё одна серьёзная угроза. На воле оказался рыжий цепной пёс. Молодой, красивый, умный, преданный, сильный… За такую собаку деньги отдать не жалко. Но… хозяйка умерла, а хозяина после инсульта перевёз к себе сын в другой город. Этот пёс сразу сообразил, что соседи должны от него откупаться, если хотят свободно перемещаться по улице.. И откупались. Даже те, кто подъезжал на машинах, бросали ему из пакетов сосиски, чтобы пройти к воротам собственного дома.

Рыжий пёс, приходящие кобели и остальной собачий народ к весне начали между собой люто драться. Я за воротами снег перестала чистить, сам скоро растает, но на улицу – ни ногой. Однажды собаки в славной драке откусили мелкому кобельку голову. На глазах у хозяйки. Пока та искала дрын поувесистее, они его и прикончили. И сразу вся улица поумнела.

Даже не догадываюсь, чья это работа, но ночью кто-то навёл на улице порядок – исчезла беспризорная сучка. Постепенно перестали приходить её кобели. Потихоньку и хозяйские собаки все были рассажены по домам на цепи. Только рыжий пёс ещё недели две болтался на свободе. Потом и у него не появились новые хозяева.

А тут и весна приспела…

Таджик и белая голубка

По дороге к храму прохожу по базару. Зима, Очень холодно. Таджик Шухрат кормит голубей. Разбрасывает горстями пшено. Городские птицы, похоже, привыкли к Шухрату, слетаются к нему со всей округи. Сплошной ковёр сизых спин, только клювы мелькают. Голубей всё же больше, чем пшена. Из всей стаи выделяется белая голубка, не цветом, а непомерной драчливостью. Таджик аккуратно поднимает голубку с притоптанного снега, опускает на рукав куртки, подставляет ладонь с пшеном:

– Ешь досыта, не торопись…

Следом на рукав опускается молоденький сизый голубок. И сразу сваливается на снег от мощного удара голубки.

– Вася, Вася, ты чего так дерёшься-то, – таджик приглаживает белые взъерошенные перья, стараясь успокоить голубку. Та сидит, свирепо поглядывая на летающих вокруг птиц, раскрыв мощный кривой клюв. Пшено не клюёт, забыла про еду – злоба дороже. К Шухрату подходит другой таджик, пытается погладить голубку. Она клюёт его что есть мочи. Оба таджика весело смеются.

Пасхальный кулич

Перед Пасхой смогла купить кулич. Небольшой, но такой красивый… Наскребла по карманам копеечки, а самой затевать стряпню – уже не осилить, давно нет таких денег. Иду по улице с куличом в руках, радуюсь…

Вдруг из переулка на полном ходу вырывается собака, сытая, здоровая, и с ошейником, – хозяйская, значит… Не сбавляя хода, в мощном прыжке кидается на меня. Я едва увертываюсь. Накидывается снова и снова… Начинаю визжать… Кругом люди, мужиков полно, а с собакой связываться боятся… Только кричат:

– Брось!.. Брось ей кулич… Бросай, пока не поздно…

Собака громко лает, остервенело прыгает, но всегда почему-то промахивается… Левая рука с куличом поднята высоко вверх, правой держу сумку, которой и заслоняюсь. Пальцы проткнули кулич насквозь, но я знаю, что ни за что его не брошу… Кричу, визжу, увёртываюсь… Иногда сама пытаюсь пнуть собаку, на ногах зимние сапоги, вряд ли прокусит…

Минуты через четыре собака убегает в свой проулок. Выдёргиваю одеревенелые пальцы из кулича… И снова радуюсь, что кулич, хоть и с пятью дырками, остался при мне…

Из чего состоит удача

Стою в очереди в магазинную кассу. Позади уже скопилась толпа. А передо мной всего два человека, точнее, две женщины – одинокая бабушка, сгорбленная пережитыми бедами, и благополучная семейная дама, полнотелая и гордая.

У старушки покупок немного: дешёвое подсолнечное масло, пакет кефира, десяток яиц, половинка серого хлеба. У дородной дамы – целая повозка… от дорогих бутылок со спиртным вкупе с копчёными закусками до «изысков», всё это даже продуктами не назовёшь, попросту – «пойло» и «ляльки». Никаких круп, овощей, свежей рыбы… Судя по покупкам – семейная, но у плиты не стоит… Деньги имеет большие, но они, похоже, уходят сквозь пальцы… И здоровья тоже нет, потому как лицо – уже отёчное… и это понятно – с такой вредной едой и выпивкой далеко не уедешь, но, в отличие от дамы, «ляльки» и «изыски» выглядят привлекательно.

Кажется, что женщины – соседи, потому как старушка просит подвезти её до дома, сумка тяжёлая, а ноги сегодня совсем не ходят…

– Нет, нет, что вы, у нас – дела…

Старушка согласно кивает головой, долго извиняется.

Позади, слышу, люди в очереди осуждают отказ важной дамы:

– Ну и дура! Толстой корове просто повезло, что её о помощи просят. Радовалась бы. Это ведь ей доброе дело нужно, не старухе. Та век свой уже прожила, а эта ещё детей не пристроила, не выучила… Зажралась, не хочет знать, из чего удача для семьи состоит… Нет, не из вранья… И не из выпендрёжа… Да. Из добрых дел. Из милостыни! Сумку старухину хоть бы взяли… помогли… Глядишь, и ребятишкам её во взрослой жизни добро бы отозвалось, удача в нужный час улыбнулась бы…

Дама за покупки гордо рассчитывается кредитной картой. Старуха достаёт из затёртого кошелька мелкие купюры, пересчитывает на три раза, протягивает кассиру деньги столь скорбно, будто перед всем миром виновата…

Я отворачиваюсь, потому как у самой даже кошелька нету за ненадобностью… А в очереди по-прежнему недобро судят высокомерную даму…

Лягушки

Люблю лягушек, глазастых, любопытных. Они меня тоже своей считают – большой толстой лягушкой. Потому как с весны до начала заморозков где-нибудь совсем рядышком наблюдают за моими делами. Я с ними разговариваю. Иногда ругаюсь, если мешают работать. Прошлым летом на садовой тележке возила дрова от недостроенного остова котельной – памятника глупости заводскому начальству.

Трудно совершать подвиг, когда стоит жаркий июль. Комары под очки лезут, облаком над головой вьются. Пауты подло атакуют, одежду насквозь прокусывают. Иногда кажется, что воздух вокруг просто гудит от желающих попить кровушки. Работа потная, тяжёлая. Пока доску обстучишь от опилок, потом пристроишь её на тележку, чтобы в дороге не свалилась. После выпрямишь больную спину, постоишь с минуту, выдерживая равновесие… и – в путь… до собственного двора по уличным колдобинам…

Дрова заготовил сосед себе про запас, а я бессовестно выпросила у него за малую плату. Дней за десять перевозила на садовой тележке четыре машины пиленого горбыля. Другие соседи – кто подсмеивался, а кто и жалел… Но лягушки – точно мешали. Им не нравилось, что разрушаю их лягушачье королевство: дрова уже два лета пролежали возле котельной, травой прорастать стали. Побелели на солнце, высохли до приятной звонкости. Но это был их обжитой дом.

На четвёртой машине и я стала сердиться. Только возьмусь за доску, а лягушка возле – прыг да скок… Сначала по-хорошему уговаривала… Потом ругаться начала… А к вечеру от усталости и вовсе не сдержалась – поддела лягушонку ногой… Та с лёгким стоном приземлилась метрах в трёх в крапивных зарослях.

Вроде ничего особенного… Но до сих пор со своей совестью договориться не могу… всё вспоминаю, как лягушку тогда в сердцах обидела… Терпеливей надо всё же быть… и к ним тоже…

Мышь

Когда выпал первый снег, пробралась в дом мышь. По ночам стала бесчинствовать. Терпела я долго – недели две, а потом купила мышеловку. Гуманную. Которая похожа на маленькую клетку. Принцип работы у неё совсем простой. Приспосабливаешь на выступ в клетке наживку, мышь тянет её, дверка захлопывается.

Утро в тот день началось у меня с радости – мышь попалась. Особь мужского рода, тощая, злобная. Зверёк с характером оказался: на весь дом хруст стоял, железные прутья грыз. Хвост был слишком длинным, весь в клетку не вошёл, кончик дверкой прищемило. Я мышиный хвост освободила, пошла одеваться, чтобы гостя из дома в лес выбросить. Оделась, возвращаюсь в кухню, а мышки нет, клетка пустая. Спрашиваю сына, он в гостях был:

– Куда зверя-то девал?

Выпустил, оказывается.

– Прости, мама, пожалел я мышку. Сама посмотри, на улице-то мороз… Будет теплее, снова поймаешь. Тогда и выпустишь. Не переживай.

Я стерпела. Ничего не сказала в ответ. Снова потянулись бессонные ночи. Оттепели наступали, но мышь в мышеловку ни разу за всю зиму больше не попалась. Умная оказалась. Теперь жду лета, когда солнце землю согреет, возможно, тогда она сама в лес к себе домой соберётся. А пока – терплю… Лежу ночью без сна, мышь вовсю орудует, скребётся, а я думаю:

– Наверное, это хорошо, что сын такой добрый, мышь вон пожалел. Может, и меня пожалеет… когда-нибудь…

Зелёный бокал

За прожитые годы через мои руки прошло много посуды, всю не упомнишь, но этот зелёный бокал вижу отчётливо до сих пор.

Первоначально бокалов было десять. Красивые, удобные, но какие-то хрупкие. Года через два-три остался один. Его очень любил мой муж Юрий. Чай и кофе пил только из него. А я по этой причине бокал боялась мыть: вдруг невзначай сломаю. Так прошло лет пять, и бокал каким-то чудом содержался без единой трещинки.

Однажды вечером мы всей семьёй собрались в кухне. Топилась печка. Я готовила ужин. Сыновья обсуждали свои интересные им темы. А муж решил выпить кофе. Не понимаю как, но бокал вдруг выскользнул у него из рук, упал на пол, разбившись вдребезги. Ещё не все мелкие кусочки долетели до пола, как сыновья оба начали прыгать от радости. Оказывается, они тоже годами трепетали при соприкосновении с зелёной отцовской отрадой. И я вздохнула с облегчением, что бокал наконец-то разбился, да ещё и не у меня в руках…

А Юрий Михайлович на нас тогда крепко обиделся…

Тихон и Линда

Тихон – так звали соседскую дворняжку. По прошествии многих лет могу твёрдо сказать, что более подлого характера мне не пришлось видеть ни у одной собаки. Больше всех доставалось от Тихона овчарке Линде, которая годами дисциплинированно сидела на цепи за высоким забором у другого соседа. Тихон, пробегая мимо, ежедневно лаял в нижнюю щель соседской подворотни не меньше часа. Собаки рычали друг на друга, пока у овчарки не пропадал голос. Когда становилось неинтересно дразнить безголосую соседку, Тихон убегал в город.

Подлый характер давал негативные последствия, – Тихон всегда поочерёдно хромал на каждую лапу. Ему страшно нравилось нападать исподтишка, за что его ругали, били, кусали. Но ни у кого не было к нему такой ненависти, как у овчарки Линды.

Однажды весенним погожим утром Тихон по сложившейся привычке подбежал к подворотне подразнить овчарку Линду. Он не заметил, что ворота были слегка полуоткрыты – хозяева возили на огород землю. Линда сорвалась с цепи одним дюжим рывком. Она рвала Тихона с первобытной мощью дикого зверя. Народу собралось вокруг немало, но разнять их не было никакой возможности. Лишь минут через двадцать неимоверными общими усилиями смогли затащить Линду в ворота.

Спасти Тихона не удалось. Линда издохла месяца через три после Тихона, вероятно, от тоски по врагу…

Псковские Кресты

Многострадальный город Псков… Я бы сказала, что это лучшее место на земле, если бы не то обстоятельство, что он стоит на человеческих костях. Предполагаю даже, что кости расположены в несколько исторических слоёв. У Пскова такая судьба: веками драться и страдать…

Прошлой осенью сподобилась побывать в церкви Веры, Надежды, Любви и матери их Софьи. Этот храм стоит на площади, где в годы войны в Пскове был концлагерь Кресты. За годы оккупации фашисты замучили в нём шестьдесят пять тысяч пленных красноармейцев. Когда узнала об этом, почувствовала, как кожа на загривке встаёт дыбом. Страшно стоять, страшно ходить по братской могиле убиенных русских солдат. Их морили голодом, сжигали живьём, травили собаками. Всего не перечислишь… В Крестах я впервые прочувствовала подлинное обличье войны… Не книжное, не киношное, а взаправдишное, когда боишься от переживаний рухнуть в обморок.

При освобождении Пскова в Крестах остался один-единственный немец. Он сошёл с ума. Равнял бульдозером километровую могилу.

Мне об этом рассказал местный житель.

Я и лошадь, я и бык, я и баба, и мужик…

Просыпаюсь утром и сразу думаю: кто я сегодня – мужик или баба? То есть, какие у меня срочные дела – мужские или женские? Безоговорочно хочу признать, что мужские дела тяжелее. Не тем, что надо кожилиться, а попросту не знаю, с какой стороны к ним подступиться. Только что зашла в дом с улицы. Надорвалась. Рухнули сразу два пролёта железной изгороди в палисаднике. Пока поднимала один, другой падал. Кое-как поставила подпорки. Временно загородилась, чтобы собаки под окнами не гадили на многолетние цветы до той поры, пока оттает земля, и можно будет по-доброму вкопать столбы. Осенью не успела, когда ремонтировали водопровод. Других дел налегло невпроворот.

Хоть и надсадилась, но зато ответы верные нашла на многие вопросы. Больше по утрам думать не надо, кто я. Да мутантка. В переводе на обиходный язык – вдова. Поняла ещё, почему в старые времена вдов закапывали вместе с умершими мужьями. Да чтобы глаза добрым людям не мозолили своей неприкаянностью и полной беспомощностью, вот почему.

Не ропщу. Завидовать строго себе запретила. Но спина теперь с неделю будет точно болеть. Ей не прикажешь…

Когда водитель автобуса – лётчик

Сегодня приболела. Намечала на день грандиозные планы, а тут вдруг с раннего утра ни с того ни с сего заплохело. Сначала с испуга отменила все дела. Но устыдила себя, успокоилась и поехала в город. Потому как: «Работу надо работать» – так говорит одна учёная институтская дама.

И сразу же не повезло вдругорядь – водитель автобуса оказался лётчиком. Тормозами он вообще не пользовался, даже на поворотах. Люди и автомобили на его пути разъезжались и разбегались в испуге кто куда, а пассажиры, вдавленные скоростью в сиденья, бледнели и безмолвствовали. Надо добавить, что останавливался он не на всех остановках. Я человек неприхотливый, но даже по моим меркам подобная скорость – явный перебор. Возле автовокзала на выбоине «пазик» так тряхнуло, что непроизвольно завалилась на соседа. Ноги оторвались от пола, неуправляемо повисли в воздухе, а глаза, как у цыплака, самочинно призакрылись веками. Другие пассажиры выглядели нисколько не лучше, но все – молчали. Последний поворот дался особенно тяжело, думала, что голова отрывается. Еле выползла из автобуса. Наверное, в утешение вспомнилось, как однажды ехала на автобусе из соседнего города с космонавтом. Тогда было хуже, поскольку поездка своей стремительностью походила… на выстрел. Одна пассажирка визжала всю дорогу, а назавтра подала на космонавта в суд.

Сверила показания счётчика за свет, взяла квитанцию. Только вернулась на остановку, как подкатывает уже в обратную сторону тот же «пазик», разумеется, с тем же водителем-лётчиком. Думать некогда. Как ни страшно, а запрыгнула в автобус, поскольку выбор небольшой: либо красиво стоять на остановке около часа весь перерыв, либо снова лихо ехать с лётчиком на «пазике».

Теперь пригодился предыдущий опыт: вцепилась в поручни и упёрлась ногами в пол. Но объявилась новая напасть – перестала работать голова. Не пойму, где едем. Местность перестала узнавать, вероятно, от сильных ощущений. Однако нужную остановку всё же учуяла, инстинкт подсказал.

С радостной мыслью, что осталась жива, снова выползла на волю. И поразилась свежим чувствам. Как ни странно, исчезли все симптомы утреннего недомогания.

Из «пазика» вместе со мной вывалились ещё две пассажирки. Первая, что помоложе, нервно икая, полезла в сумочку за зеркальцем – срочно посмотреть, сколько у неё добавилось седины. А другая начала кидаться ко всем встречным и поперечным – выспрашивать, где находится ближайший туалет…

Новокузнецкие нюансы

Новокузнецк – город хороший, но, когда я приезжала в гости, там всегда происходили какие-то катаклизмы. Он словно всматривался в меня, навязывая всё нарастающие нервные испытания.

В первый мой приезд у сына Алексея безо всяких видимых причин преставился компьютер, просто не включился, и ремонту не подлежал.

В следующий раз у сродного брата умерла тёща. Я от страха просидела четыре часа на железнодорожном вокзале, чтобы не попасть на похороны.

В другой раз… даже вспоминать страшно. Весь город был в трауре – погибли шахтёры, больше ста человек.

Потом я совсем перестала ездить в Новокузнецк, терпела с год. Но там жил старший сын, и переживания снова погнали в дорогу. В глубине души, конечно, надеялась, что город ко мне за это время помягчел.

Я приехала в день рождения Алексея. Рано утром сын встретил меня, и на автобусе мы поехали к нему на квартиру. Едва стронулись с места, как произошла авария. Я больно ударилась грудью о поручни.

Сын ушёл на работу, а я осталась домовничать. Когда рассвело, мне… ну просто до судорог захотелось приготовить супчик из куриных потрохов, и я подалась в магазин.

Надо сказать, что в квартире были поставлены две железные двери с суперзапорами и суперзамками – причуды прежнего хозяина. Я их внимательно и осторожно заперла, сходила в магазин. Когда возвращалась, радовалась и удивлялась одновременно, что прогулка обошлась без приключений. Оказалось, что с радостью явно поспешила. Я не смогла открыть последний – самый сложный замок, даже ключ почему-то не вставлялся в замочную скважину. Позвонила сыну. Он был на совещании. Хотел отпроситься, чтобы выручить мамку, но его не отпустили. Зато весь институт разом узнал, что я вновь попала в катастрофку. Мне пришлось простоять в подъезде шесть часов, разумеется, прославилась на весь дом.

Вечером Алексей тоже ничего не мог поделать с замком, вызвал спасателей. Те к ночи дверь открыли, но сказали, что с таким случаем сталкиваются впервые, когда замок смог закрыться только на половину оборота. Они недоумевали, как я вообще смогла вытащить из замка ключ. Так прошёл день рожденья у сына, и я сама перестала понимать, зачем приехала.

Утром перед уходом на работу Алексей прочитал длинную лекцию по технике безопасности и строго-настрого запретил выходить без него из квартиры. После работы он, несмотря на усталость, повёл меня выгуливать. Мы посидели в парке на скамейке, поговорили, подышали, пришло время возвращаться домой. Крайне внимательно перешли дорогу. Алексей оставил меня на остановке, а сам отошёл метров на пять к табачному киоску за сигаретами. Не могу сказать, сколько минуток отсутствовал мой сын, но за это время проходящая машина сбила насмерть стоящего рядом мужика. Я в полуобморочном оцепенении вслушивалась в образовавшейся тишине, как булькает вытекающая из ран кровь, а потом шипит, расплываясь, на асфальте.

Всю ночь я лежала без сна, молча молилась за душу погибшего мужика, за себя, за семью. Периодами казалось, что на меня сверху вот-вот рухнут все этажи. В шесть часов по радио после гимна сообщили в новостях, что в соседнем городе, кажется, Междуреченске, произошло землетрясение. Даже не дослушав новости, мой добрый сын довольно сурово изрёк:

– Мама, собирай сумку. Уедешь сегодня. Я пошёл за билетами

Алексей проводил меня на поезд, не отпуская от себя ни на шаг до самого вагона. Больше в Новокузнецке я не была ни разу…