Текст книги "Соседские яблоки"

Васька

В наши дни все герои этой истории уже успели уйти в вечность, а значит, никто не сможет сказать, что я преувеличиваю, приукрашиваю, или, наоборот, чего-либо не договариваю.

Было это давно. Почти пол века назад. В одном южном приморском городе жил мальчик. Звали его Александр. Имя это имеет греческие корни и дословно переводится как «мужественный защитник». Однако, Саша в детстве мало соответствовал своему имени. Он был единственным ребенком, болезненным и домашним. Частые переезды с места на место не способствовали появлению у нашего героя друзей, а родители вечно были заняты добыванием хлеба насущного, от чего Саша все чаще пропадал в мире книг и своих фантазий. Возможно, в мыслях своих он был рыцарем, воином, да и просто смелым героем, однако в реальной жизни воплощать мечты было не на ком.

В момент описываемых событий, как я уже упоминала, семья Саши жила в небольшом приморском городке на юге нашей необъятной родины, куда переехала с севера по причине слабого здоровья Сашиной мамы. То ли холод накладывает на людей такой отпечаток, то ли необходимость в суровых условиях держаться друг друга, только люди на севере более отзывчивые, чем на юге. Душевное тепло согревает их даже в лютый мороз. По крайней мере, так после нескольких месяцев с момента переезда стало казаться нашему герою.

За неимением собственного жилья семье приходилось ютиться по чужим углам. На сей раз для проживания им была предоставлена летняя кухня при хозяйском доме. Хозяйка, женщина уже не молодая, приходилась какой-то дальней родней Саши по отцовской линии. Однако, денег с его родителей брала не по родственному, а по своим потребностям, коих имела немало, не смотря на то, что собственное хозяйство приносило приличный по тем меркам доход. Ну да Бог ей судья.

Своих детей хозяйка не имела, да и вообще к детям относилась брезгливо.

– Визжат, гадят, всюду лезут. Проку от них никакого, одни убытки, – любила говаривать она.

И Саше было запрещено появляться где-либо, кроме покосившейся саманной кухоньки, в которой они жили, как и приводить в дом друзей. А за двор ходить родители не разрешали, потому как боялись, что чадо их без надзору в какую нибудь историю попадет. Вот и сидел мальчик целыми днями один, до тех пор пока не принес как-то из школы белого облезлого котенка, которого кто-то подбросил в школьный двор.

Родители сначала заупрямились, потому как хозяйка и на животных строжайший запрет ввела, однако, потом сдались. Уж очень Саша их просил. Он в первый раз проявил такую твердость. Сказал, что кот уйдет из дома только вместе с ним. У папы с мамой было одно условие, что гулять новый жилец будет по ночам, чтобы избежать столкновений с хозяйкой. Котенка отмыли, накормили и назвали Василием. И стал он расти в любви и заботе не по дням, а по часам.

Целыми днями Васька сидел дома и терпеливо ждал, пока Саша вернется из школы. А после они вместе предавались блаженному «дурака валянию», точнее, валянию Васьки по полу за фантиком. Мальчик только просил друга:

– Васенька, ты же умный кот. Ты должен сидеть молча. Не мяукать.

И Васька, который и впрямь был очень умен, молчал. Только беззвучно открывал рот, в знак того, что он все понимает.

Так шли дни и недели. Васька из облезлого котенка превратился в дородного пушистого кота. Тут и грянул гром. Ведь шила в мешке не утаишь. Да и природа взяла свое.

У хозяйки в доме жила кошка какой-то редкой породы. Кошку звали Клеопатрой, и хозяйка обожала ее до умопомрачения. Только жениха для вязки все найти не могла, так как порода и впрямь была редкой. Как уж Васька пробрался в дом, история умалчивает. Однако, достаточно скоро стало понятно, что Клео скоро станет мамой – крику было на весь двор – и в положенный срок на свет появились четыре прелестных комочка. Все как один белые.

Хозяйка была далеко не дурой, и быстро смекнула, откуда ноги растут. Часто ей казалось, что из форточки ее жильцов по ночам во двор соскальзывает нечто белое и пушистое. Однако, не пойман – не вор. Ведь доказать что-либо она не могла. Ваську прятали надежно. Тогда она замыслила поступок по любым меркам крайне дикий.

Выждав момент, когда Сашиных родителей не было дома, она позвала мальчика в дом, да по дороге попросила набрать ведро воды из колонки. Саша был мальчик послушный и исполнительный. Сделал все, как ему велели. Каков же был его ужас, когда тетка приказала ему утопить в принесенном ведре новорожденных котят. Он заплакал и стал просить:

– Нет. Я не могу этого сделать. Не заставляйте меня, пожалуйста!

Но хозяйка оставалась непреклонна:

– Думаешь, я не догадываюсь, кто во всем виноват? Это ты притащил этого проклятого кота, чтобы он мою Клео попользовал. Если ты сейчас не сделаешь, как велено, я его все одно поймаю и самого утоплю! Живо швыряй их в ведро, дрянной мальчишка!

Как Саша ни плакал, как ни умолял, тетка своих позиций не оставляла. В конце концов страх за дорогого друга окончательно парализовал его волю к сопротивлению, и он как в тумане опустил малышей одного за другим в ведро. Котята барахтались и пищали, Клео орала как резанная. Саша уже даже плакать не мог от дикости всего происходящего. Как живая кукла он, не осознавая окружающей действительности, пошел за хозяйкой на дальнюю грядку, где уже совсем из последних сил вырыл небольшую ямку и выплеснул в нее воду из ведра вместе с уже мертвыми малышами. После он засыпал ямку землей и от всего пережитого лишился чувств.

Только тут тетка спохватилась. Она вспомнила, что он все-таки то ли племянник ей, то ли внук. А может, просто сообразила, что скоро придут его родители, и ей придется все это как-то объяснять. Уж не знаю, что у нее в голове происходило. Какие чувства ею двигали. Однако она перенесла бесчувственного мальчика в тень и стала поливать водой. Саша пришел в сознание, но увидев перед собой ту, по вине которой он давеча столько выстрадал, малыш опять зашелся в рыданиях. Как она его ни успокаивала – и конфет предлагала, и телевизор в доме посмотреть – а он все не унимался.

Тут и Сашины родители с работы пришли. А тетка со страху, в попытке оправдаться усугубляя свою вину, затараторила:

– Да ничего ему не сделается. Я всего-то попросила его помочь от выродков избавиться. Уже взрослый пацан. Семь лет. Пора к жизни приспосабливать. Чего вы его таким неженкой растите. Он же будущий мужик.

Отец Саши – человек резкий и эмоциональный – поняв, что пришлось пережить его сыну, чуть не покалечил родственницу. Однако, вмешалась Сашина мама, сказав, что мальчику не нужен лишний стресс.

В тот же вечер семья собрала все свои вещи и переехала на новое место жительства. Благо, хоть городок и был приморским, а сезон еще не курортный – нашли быстро. К слову сказать, вдвое дешевле, чем у родни.

Саша от пережитого стресса долго болел. У него был сильный жар. Сборы и переезд начисто стерлись из его памяти. Очнулся он только через две недели, и понял, что кто-то теплый греет ему бок и лижет шершавым языком руку. Конечно, это был Васька, который пролежал рядом с другом все две недели, показавшиеся бедному животному бесконечными. Как только Саша его увидел, так сразу опять заплакал:

– Ты прости меня, Васенька, что я твоих деток не смог спасти!

А Васька только подобрался поближе к его лицу, всем своим видом демонстрируя, что он простил, и начал вылизывать слезы с Сашиной щеки. И понял тогда Саша, что преданней друга он, наверное, никогда и не встретит.

Сколько потом ни меняла Сашина семья место жительства, а Васька всегда следовал за ними. Он прожил долгую даже по кошачьим меркам, счастливую жизнь. И оставил Сашу, только когда почувствовал, что пришло его время. Коты – они такие. Предпочитают встречаться с Костлявой с глазу на глаз, без посторонних.

Вы спросите меня, где выводы? Где смысл? Где урок? А не напишу. Не будет их. Пусть каждый найдет самостоятельно.

Одно только добавлю. Саша вырос и намного пережил своего пушистого друга. Но всю жизнь очень трепетно относился к котам и кошкам, не позволяя никому их обижать, и относясь к ним на равных. Даже с каким-то священным обожанием. Было у него много разных друзей в мире людей. Однако, умер он во сне. Совсем один. Окруженный потомством некогда принесенной из леса кошечки, которую кто-то просто завез подальше с глаз долой на верную смерть.

Камень

Моему дорогому, теперь уже вечному, другу Андрюшке посвящается

Есть у меня одно странное, на взгляд моих знакомых, хобби. Я собираю камни. Нет, не драгоценные, или полудрагоценные, как, наверное, сразу придет вам на ум. Самые простые камни, через которые вы так часто переступаете. Вы конечно же спросите:

– Что же в них такого, в этих камнях? Зачем тебе этот мусор? Мало ли на улице булыжников валяется?

– Я собираю простые камни, да с необычной историей, – отвечу я.

В моей коллекции есть камни, привезенные сыном с моря. Обычная галька самой обычной формы. Только ездил он тогда в первый раз в пионерский лагерь и решил привезти мне сувениры, а так как денег на них у сына не было, он собственноручно насобирал камни на пляже и сам их раскрасил. Для меня это был лучший подарок – его внимание.

Есть камни редкие. Например, чароит. Его месторождение, единственное в мире, в устье реки Чара в Сибири. Больше нигде таких камней нет. Или же влтавин (более известный как молдавит). Его тоже находят только в одном месте на земном шаре – на берегах реки Влтава в Чехии.

Всего в коллекции у меня более двадцати камней. Это немного. С учетом того, что собираю я их уже десять лет. Но каждый камень мне дорог, так как за каждым из них стоит человек или событие, которые мне не хочется потерять. Историю одного из моих экспонатов мне и хочется рассказать.

Был у меня замечательный друг – Андрюшка. Все его называли не иначе как Могучий. А я звала Бобром. (Была у нас одна развеселая история в самом начале знакомства, после которой мы друг друга иначе не называли, да о ней в другой раз.) Большой был человек. И очень добрый. Светлее я в жизни мало людей встречала. Говорю был не потому, что мы с ним разругались. Нет, с Андреем сложно такое предположить. Ближе и роднее его мне сложно было представить. Потому как пережито вместе было не мало и горя, и радости. Просто он уже год как там, куда мне в силу крепкой привязанности к телу пока дорога закрыта.

Так вот, собрался Андрюшка как-то в командировку в Италию. Звал с собой, да дела меня не отпустили тогда. И он, как в сказке про аленький цветочек, начал вопрошать меня и еще одну нашу общую знакомую – Женю:

– Что вам привезти из-за моря, подруги мои любимые?

Ну, или как-то по другому. Не важно. Главное суть не меняется.

Женечка (которую однажды метко назвал Кротом мой сын) сразу попросила сумку, так как имела стойкую ассоциацию «Италия-сумки», а сумки итальянской в своем шкафу не наблюдала.

Я же попросила камень. И сколько Андрюшка ни пытал:

– Может что другое хочешь? Сумку, как Женька, или сувенир какой?

А я стояла на своем:

– Просто привези мне камень. Любой. Мне больше ничего не надо.

Покачал головой Андрюшка, да согласился. Потому как знал, что спорить со мной бесполезно.

Уехал он на целых две недели. Но каждый день звонил, и мы часа по три к ряду болтали. Потому как он там на чужбине скучал по русской речи. Помимо рабочих моментов вызывающей стороной была организована обширная экскурсионная программа. И за эти четырнадцать дней друг мой успел посмотреть добрую половину страны. И вот на шестой день звонит он мне с жалобой:

– Сумку Кроту давно нашел. Сувениров кучу накупил. А камня нет нигде.

– Как так? – Говорю. – Неужто во всей Италии камней нет.

– Есть, – отвечает. – Но либо в стенах домов, либо в мостовых. Я уж ковырял-ковырял, а достать не получается.

– Разве бывает так, чтоб бесхозные камни нигде не валялись?

– Да есть. Но те совсем мелкие. А я же хочу тебе что нибудь весомое привезти.

Широкой души человек был.

– Какой привезешь, тот мне и дорог будет, – успокаиваю я Андрюшку. – Вот ты завтра на экскурсию едешь?

– Еду, – отвечает. – Нас завтра в Сало (ударение на второй слог) везут.

– Вот и чудненько. Там точно найдешь. Я это чувствую.

Оставшиеся дни пролетели быстро. Возвратился Андрюшка домой. И по поводу возвращения собрались мы у меня. Смотрю, друг мой аж сияет и прячет что-то за спиной.

– Колись, – говорю. – Что за сюрприз меня ждет?

А на сюрпризы Андрюшка был горазд. Помню, как-то опоздал он на мой день рождения. Я звоню-звоню, а он все никак не доберется. Потом приехал и вот с таким же лицом вручил мне сверток, перемотанный изолентой.

– Что там? – спрашиваю.

А он:

– Открывай, увидишь.

А сверток тяжелый, хоть и мал размером. Ну начинаю разматывать. Мотаю-мотаю, а изолента все не заканчивается. Наверное, целый рулон извел. Наконец показалась картонная коробочка. Открываю, а там опять изолента. Еще рулон. Под ней мешочек тканевый, синий (Андрюшка сам его сшил!). А в мешочке… Копеечные монетки. Десять рублей однокопеейными монетками. Он по всему городу ездил менял, от того и опоздал. Просто как-то я обмолвилась:

– Хорошо бы неразменные монетки найти на память, пока они еще в ходу.

А друг мой запомнил и осуществил. Вот такой он был человек. Но это я отвлеклась.

Так вот, стоит мой Андрюшка на пороге и весь от счастья светится. Да руку из-за спины выворачивает. А там камень с пол кулака размером. Серо-белый с неровно отколотыми краями.

– Вот, – говорит. – Добыл! Не поверишь, какими трудами.

– Надеюсь, – отвечаю, – Мне за этот камень не придется ехать за тридевять земель, чтоб одиночество чудищу заморскому в его дворце диковинном скрасить, а после в прекрасного принца расколдовать любовью своей и верностью?

– Нет, – смеется. – Максимум полицейского обещаю.

– Ну слава Богу. А то на чудище я, может, и согласная, а к принцам у меня доверия нет.

Вижу, что моего дорогого друга аж распирает от желания историю добытия сего подарка диковинного поведать.

– Рассказывай, – говорю. – Где взял и причем полицейские?

Стало выясняться, что мое руководство к действию – любыми путями выковырять камень – он воспринял буквально. И выковырял его из мостовой в итальянском городке Сало, на следующий день после памятного телефонного разговора. За этим делом застали его местные полицейские и чуть было не отвели в участок за вандализм, а камень конфисковали. Да смог он через гида объяснить, что сделал это не из пакости, а исключительно с благими намерениями. Что есть в далекой России милый его сердцу друг – барышня N, к которой он без этого камня с пустыми руками воротиться ну никак не может. Поэтому, коли камень ему не отдадут, то готов он сидеть в тюрьме итальянской до скончания веков, ну или пока эта барышня сама за ним не приедет. Короче, пошел ва-банк. Итальянцы – люди темпераментные, сердечным историям не чуждые – в положение вошли. И обошлось даже без штрафа. Только попросили впредь целостность архитектуры их родины не нарушать, даже ради самых наипрекраснейших дам. На что получили клятвенное Андрюшкино обещание.

– Так что теперь у тебя есть камень из Сало, – с ноткой гордости в голосе завершил повествование мой дорогой друг.

Привез он мне и другие сувениры и из Венеции, и из Вероны, и из Пизы, и из Рима. Но дороже этого камня мне мало что когда-либо дарили. Вот так в моей коллекции появился самый ценный экземпляр.

P.S. Андрюшка погиб в автокатастрофе в апреле две тысячи четырнадцатого года. С тех пор я звоню и пишу в никуда. Были разные в нашей дружбе периоды. Случалось так, что мы месяцами не находили время на общение. Все дела… А сейчас и дел меньше не стало. Но если бы все вернуть… Просто позвонить и сказать:

– Привет, Бобер. Как дела?

Вроде бы мелочь, а на душе цветы распускаются…

Боярышник

Никогда не стоит отмахиваться от сновидений. Некоторые считают, что наши сны – это всего лишь гипертрофированное повторное проживание событий и мыслей дня, обусловленное переходом оных из краткосрочной памяти в долгосрочную.

Но как тогда объяснить, что во сне можно увидеть события будущего? Точнее даже не события, а предметы, обстановку. А потом встречаешь их в реальной жизни, через много лет, и возникает ощущение дежавю. И ты начинаешь судорожно копаться в своей памяти, чтобы определить, когда же тебя так угораздило.

У меня так часто бывает. Словно бы меня заранее кто-то готовит, чтоб я знала, как себя вести, на что обращать внимание. Или просто мое время движется в обратном порядке. Во сне я живу с конца, а в реальности – с начала…

I

…В раннем детстве мне часто снился один и тот же сон. В нем был дом, затерянный среди гор. Ну как дом? Скорее вагончик. Две комнатки, а между ними крохотный тамбур с подобием печки. Покосившийся плетень отгораживает территорию от буйства трав. Чуть поодаль в лесу поет среброзвучный ручей. Спуск к нему изрядно истоптан. А вокруг заросли невысоких деревьев с белыми душистыми цветами. И всю меня просто разрывает от ощущения счастья. Словно бы солнце забылось и взошло не в небе, а внутри меня.

После этого сна я просыпалась со стойким ощущением, что должна куда-то идти. Что меня зовут. Но куда идти? Где искать этот дом? Я не имела ни малейшего представления. И рассказывать об этом сне мне никому не хотелось.

Годы шли. Я росла. Сон оставил меня и на время забылся…

II

…Мы идем по Коцехуру11
  Коцехур – хребет Кавказских гор, западная половина которого является частью Главного Кавказского хребта.


[Закрыть]. Лето, как и моя юность, только началось. Это – обычный пеший категорийный поход с дальнейшим выходом на краевые соревнования. Две недели будут только горы и небо. А потом – выкладка на все двести, чтобы доказать – мы лучшие.

Лес то принимает в свои объятья, даря удушливую прохладу, то отбегает к подножьям, подставляя нас под лучи палящего солнца. Идем по самому верху. Периодически за параллельным хребтом мелькает далекое море. От запаха трав голова идет кругом.

А может, виною всему веснушчатый мальчишка, чьи смоляные кудри давно лишили меня покоя. Настолько, что все первые наивно-глупые детские стихи насквозь были пропитаны мыслями о нем. Я их и сейчас, спустя более, чем двадцать лет, помню наизусть. Все до единого. Только храню их бережнее, чем самое дорогое сокровище, доверяя только своей памяти.

Дни мелькают. Я вздыхаю украдкой, оглядываясь на предмет своего обожания. Хотя, чего таюсь? Давно сорока на хвосте принесла радостную весть – мои вздохи взаимны. Но это же юность. Таковы ее правила.

 
Мальчишки дергают девчонок за косички,
Девчонки шутят зло и неуместно.
Но прочим ясно: – Тили-тили-тесто!
И жертвы слов пылают, словно спички.
 

Ночи у костра проходят под крики инструктора:

– А ну марш спать! Завтра как вареные раки поплететесь!

Но как же можно спать?! Это же лето, каникулы, свобода и первая любовь. Сна ни в одном глазу. И кажется, что Окуджава с Визбором специально писали песни, чтоб он пел их под гитару в такие ночи для тебя в горах под треск дров в костре. И пусть другие тоже слушают. Смотрит-то он только на меня.

Днем гадаю на вездесущих ромашках: любит – не любит. И, в зависимости от результата, то начинаю светиться, а то мрачнее тучи. Но мечтания и эмоции – плохие помощники. А идти нужно быстро. Сроки поджимают. Мы и так потеряли сутки из-за дождя в начале похода, промочившего насквозь все снаряжение. Взгляды все короче, слова злее. Надежды на то, что этот поход сможет хоть как-то сблизить с интересующим меня мальчиком, тают по мере приближения к равнине. И когда они окончательно похоронены, случается нечто необъяснимое.

В какой-то момент я начинаю понимать, что места вокруг мне знакомы. Умом осознаю, что никогда раньше здесь не бывала. Но знаю каждую тропку, каждый поворот. Заходит дождь. Потеря еще одного дня – и мы опоздаем к началу соревнований. Ночевка в палатках исключена. Нужно укрытие понадежнее. И я, вспомнив свой детский сон о доме в горах, предлагаю отклониться от маршрута. То ли слова мои прозвучали убедительно (естественно про то, что это мне снилось, я не сказала), то ли выбора действительно не оставалось, но мы идем по предложенному мной маршруту.

Каково же было мое удивление, когда после нескольких плавных поворотов тропинки мы вышли к вагончику из моих снов. Там было все в точности так, как мне запомнилось. Две крохотные комнатки, кухня-тамбур с печкой и покосившийся плетень.

Мелкие заботы – разобрать вещи, наносить дров, разжечь костер – и встал актуальный вопрос: «а где же взять воду?». Я, уже абсолютно потерявшаяся между сном и реальностью, вспоминаю про родник в соседней рощице. Только спуск там тяжел – одной не справиться. Ищу помощника. И тут, вызвав во мне еще большее замешательство, откликается мой герой и предлагает свои услуги. Если от вида сна наяву я удивилась, то сейчас меня просто как молнией поразило. Но надо спешить, скоро стемнеет. А еще готовить ужин.

Под тихие смешки берем котлы и фляги и, стараясь не обращать ни на кого внимание, молча идем к деревьям. Спуск и вправду оказался крут и исхожен. Но мужественно делаю вид, что справлюсь сама. Вот уже слышен ручей. Ускоряюсь, чтоб добраться первой, и падаю. Но вместо смеха, любовь моя бережно поднимает меня на ноги и крепко берет за руку. Как шли дальше – не помню.

У меня было стойкое ощущение, что солнце, заблудившись в небе, взошло внутри меня. А вокруг, утопая в белом мареве, опьяняя своим ароматом, цвел боярышник. Теперь, пройдя сотни километров по горам, я знаю, как зовутся деревца из моих детских снов.

Вода набрана. Но мы не спешим. Столько всего хочется сказать, а слов нет. И молчать дальше глупо вроде, а язык словно к небу прилип.

– Знаешь, а из цветов боярышника можно заваривать чай. Очень душистый, – мой голос в тот момент напоминал мне воронье карканье.

– Тогда давай отнесем воду и вернемся, чтоб нарвать, – Господи, как хорошо, что это сказал он, а не я.

Нас уже заждались. Сашка (а именно так звали мою первую любовь) как истинный джентельмен взял инициативу в свои руки и сказал, что мы уходим нарвать боярышник для чая. Получаем ценные указания не забыть прихватить мяту и возвращаемся к роднику.

Сумерки. Тропка едва различима. Мой рыцарь крепко сжимает мою ладонь. Под сенью деревьев уже совсем темно. Только белыми пятнами проступают ориентиром искомые нами деревья. Так емко и объемно молчать мне не доводилось больше ни с кем, и ни с кем я столько не говорила обо всякой ерунде, считая ее самым важным разговором на свете.

Пакет, заранее припасенный под цветы, уже полон. Дождь, который вынудил нас искать ночлег надежней, чем палатки, во всю барабанил по листьям. А язык не поворачивался сказать, что нам пора возвращаться. Только когда от холода (а может от волнения) у меня перестал попадать зуб на зуб, и дрожь ничем не удавалось скрыть, мой герой сказал:

– Ты совсем замерзла! Так и заболеть недолго. Пойдем к остальным, я закутаю тебя в свой свитер, и мы будем пить чай из боярышника.

И от этих слов, мне стало теплее, чем от всех чаев и свитеров вместе взятых.

Когда мы вернулись, ужин уже был готов и даже почти съеден. Цветы тут же отправились в освобожденный котелок, чтоб стать дивным напитком со вкусом и запахом меда. Сашка замотал меня в обещанный свитер, и для надежности (чтоб не слетел, как он объяснил любопытным) закрепил его еще и объятиями. Наивно-детскими, и в то же время надежно-взрослыми. Дождь, припустивший было не на шутку, закончился. И в разрывы облаков стали проглядывать звезды. Костер потихоньку догорал. А мы все никак не могли отправиться спать. Это была первая ночь, когда он не пел. Руки были заняты. Мной и кружкой с боярышниковым чаем…

Много лет прошло с тех пор. Давно уже не юность. И Сашка – моя первая, ничем не замутненная любовь – потерялся в шелухе лет. Я и не вспоминаю о нем почти… Только разве что если выбираюсь в лес, и цветущий боярышник мне напоминают о том, что никогда не стоит отмахиваться от сновидений.