Текст книги "Соседские яблоки"

Соседские яблоки
сборник рассказов
Надежда Скорнякова

© Надежда Скорнякова, 2016

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Рассказы

Кладовая сердца
(вместо предисловия)

У каждого из нас есть свой потайной уголок, в котором мы храним самые дорогие вещи. У кого-то это сейф, у кого-то шкатулка, да мало ли, что еще. Для меня, например, это – моя память. В ней я храню свои ценнейшие сокровища – воспоминания.

У большинства людей самые ранние запечатленные события уходят корнями не глубже шестилетнего возраста. Я же помню себя чуть ли не с года.

Разные картины в памяти теснятся. В основном лица и голоса. Что-то помню отчетливо до деталей, а какие-то моменты совсем размыты.

Но, не смотря на всю отсылку к памяти, истории, включенные в сборник – художественный вымысел, хотя и основаны на реальных событиях. Любые совпадения с реально существующими людьми, или обстоятельствами – не более чем случайность. Даже если вам вдруг покажется, что вы лично знакомы с персонажами этих рассказов, или ранее слышали от кого-либо такие разговоры, я вам отвечу:

– К моему глубокому сожалению, таких личностей в реальной жизни – пруд пруди. А поэтому материала для размышлений и фантазий у меня было предостаточно. Ни каких конкретных людей, давших свои характеры моим героям, я не использовала. Все это не более, чем плод моей фантазии.

Соседские яблоки

Есть среди моих воспоминаний одно, для меня самое ценное. Ему отведено самое почетное место. Было мне тогда года четыре с половиной и, как и большинство детей нашей, тогда еще необъятной родины, меня водили в детский сад. Территория заведения, в которое меня распределила система, раскинулась среди частного сектора, и со всех сторон детские площадки окружали заборы, за которыми были огороды и сады.

Я, сколько себя помню, никогда не умела стать частью коллектива. Мне претило хождение строем и игры под лозунгом «делай, как я». А про режим так вообще молчу. Не подумайте, что я была изгоем. Нет. Другие дети ко мне тянулись. Только мне с ними было неинтересно. Мой внутренний мир всегда интересовал меня гораздо больше внешнего. Сейчас это называют модным словом – интроверт.

Однако в тот день, который я так бережно храню в памяти, вышло так, что я позволила вовлечься в мои игры посторонним. Между верандой на площадке нашей группы и забором соседнего садового участка был очень уютный закуток, в котором я предпочитала прятаться от желающих нарушить мое уединение. Прямо рядом с забором с противоположной его стороны росла яблоня. Урожай уже созрел, и крупные, спелые, хотя и с легкой кислинкой яблоки усыпали землю вокруг ствола. Ручка у меня была маленькой, и я запросто могла просунуть ее через сетку, чтобы добыть желанное угощение и им полакомиться. И как-то так случилось, что меня за этим занятием (поглощением яблок) застала милая девочка Настя.

– А что ты здесь делаешь? – Спросила она меня. – Почему ты не играешь с другими детьми на площадке.

– Яблоки ем, – честно ответила я. – Здесь тенек, а на площадке жара и шумно.

– А можно я посижу с тобой? А то там и правда жарко, – в ее голосе послышались слезливые нотки.

– Можно, – отчего-то ответила я. – Только не болтай много, а то прогоню.

И Настя осталась сидеть со мной. Только молчать у нее не получалось:

– Тебе нравится мое платьице? Это мне мама сшила. А еще вчера мой брат принес домой дохлую крысу. Папа так ругался, а мама плакала. А почему ты почти никогда не играешь с другими детьми? Тебе с нами неинтересно?

– Вы болтаете слишком много ерунды, – грубо ответила я. – Как ты сейчас. Мне с вами скучно.

Она чуть не разревелась. Но, помедлив, передумала:

– А где ты взяла яблоко? Нам на завтрак яблоки не давали. Ты из дома принесла? А у тебя еще есть? Я тоже хочу.

Я небрежно махнула рукой на забор:

– Хочешь, доставай. Тут их полно.

Настенька растерялась:

– А можно?

– Можно. Ты не съешь, так сгниют. Они тут уже неделю валяются, а хозяевам до них дела нет.

То ли она мне поверила, то ли яблок ей очень хотелось, но больше спорить она не стала, а попробовала просунуть ладошку через сетку. Однако, рука ее оказалась больше моей и не пролезла. Она с обидой посмотрела на меня:

– Я не могу, достань ты. А то я сейчас зареву, и сюда все сбегутся.

Такое развитие событий было вероятно, но меня не устраивало. Пришлось доставать ей яблоко самой.

– Фу, это не вкусное! – опять закапризничала она. – Достань другое.

– А где волшебное слово?

– Зареву!

Пришлось доставать еще одно. «Вот по этому я с вами и не дружу!» – со злостью подумала я. А в слух сказала:

– Настя, мне кажется на площадке тебя кто-то звал.

Настенька оживилась:

– Точно! Мы же в прятки играли. Я тут спрятаться хотела, но увидела тебя и забыла.

С этими словами она убежала на площадку, а я вздохнула с облегчением. Наконец-то удалось от нее избавиться. Но радовалась я рано.

Наслаждаться тишиной мне пришлось недолго. Минут через десять в моем убежище опять появилась Настя, но не одна, а с воспитательницей. Настенька была вся в слезах. Как выяснилось, она вернулась на площадку с яблоком. Другие дети его увидели и начали ныть, что они тоже хотят. Моя несостоявшаяся товарка с радостью им объяснила, что я сижу за верандой, рука у меня через сетку забора пролазит, и я могу достать им сколько угодно яблок. На соседнем участке растет яблоня, плоды валяются на земле, а хозяева их не собирают. На мою беду пламенные речи Насти услышала воспитательница.

Только ту часть, в которой Настенька говорила про меня, она прослушала и решила, что Настя сама таскает яблоки из соседского сада:

– Ты понимаешь, что брать без спроса – это воровство! А ты – воровка! До вечера будешь стоять в кладовке, а вечером я все расскажу твоим родителям! Такие наклонности надо пресекать в детстве!

Настенька разревелась:

– Это не я! Это все она! Она мне разрешила! Я не без спроса!

Тут она сдала меня с потрохами. Мое местонахождение было обнаружено, и все ранее озвученные наказания пали на мою голову. Но, странное дело, они меня абсолютно не задели. Слова «воровство» и» воровка» не входили в мой детский лексикон, и об их обидности мне приходилось только догадываться по интонации воспитательницы. Перспектива простоять до вечера в кладовке, в которой все время кроме тихого часа на огромных стеллажах хранились матрасы и раскладушки, меня не пугала. Я в силу своего характера бывала там достаточно часто, и по праву считала своей вотчиной, так как бывала там раз в десять чаще, чем другие дети. В одной из стен было огромное окно с широким подоконником, на котором я любила сидеть и подглядывать за котами, гуляющими по окрестным крышам. А стеллажи можно было использовать как лестницу и забираться под самый потолок. Так что этим «наказанием» меня скорее можно было обрадовать, чем огорчить.

Оставались родители. Мама в то время сидела дома с моим новорожденным братом, поэтому в сад и из него меня водил папа. А так как папа был свой человек, всепонимающий, то и это меня особо не волновало. Я была жутко зла на ябеду-Настю и на воспитательницу, за то, что они всем показали, где я обычно скрываюсь, и теперь мне придется искать новое место для игр. А таких укромных уголков на нашей площадке больше не было.

За этими тягостными раздумьями я не заметила, как пролетел остаток дня и наступил вечер. Пришел папа, и воспитательница выполнила свое обещание все ему рассказать. За то время, пока я сидела в кладовке, рассказ успел обрасти новыми подробностями. С ее слов оказывалось, что я не только воровала яблоки через соседский забор, но и подбивала детей из группы делать тоже самое, рассказывая им, что раз хочется, значит можно. Я от обиды чуть не заревела.

Папа выслушал и спокойно спросил меня:

– Так дело было?

– Не так! – закричала я. – Она врет.

– Но ты же воровала яблоки! – разозлилась воспитательница.

– Я не воровала! Я брала то, что было никому не нужно! И никого я не подбивала! Это вы все выдумали!

Отец мой был человек рассудительный. Быстро смекнул, что проще со мной наедине поговорить, собрал меня и вывел из группы, пообещав воспитательнице, которая все никак не унималась и требовала для меня самого строгого наказания, что обязательно разберется и примет необходимые меры, а тяжесть моего наказания решать только ему.

Пока мы не вышли из садика, папа молчал. И только за воротами остановился, присел, посмотрел мне в глаза и спросил:

– Ты мне правду сказала?

– Да, – ответила я. – Папочка, ты же учил меня не врать!

– Тогда пошли.

Но пошли мы в совершенно другую от дома сторону.

– Пап, а куда мы идем? – не выдержала я через пол квартала.

– Сейчас узнаешь. Я же пообещал воспитателю, что разберусь и приму необходимые меры. Идем принимать меры.

И мы пошли дальше.

Как выяснилось, шли мы на крохотный стихийный рыночек, где жители окрестных домов продавали излишки урожая жильцам недавно выросших под боком многоэтажек. Там папа купил целый пакет яблок и отдал его мне в руки.

– Папочка, это все мне? – начала было радоваться я.

– Нет, – ответил отец. – Потерпи, сейчас поймешь.

Мы обошли квартал почти полностью. А папа все что-то высматривал. Я очень устала. Пакет был тяжелый, да и идти надоело. Но жаловаться я не решалась. Искренне веря, что папа знает, что делает.

Вдруг папа остановился перед непреметной зеленой калиткой и сказал:

– Пришли. Слушай меня внимательно. Сейчас ты постучишь в калитку и дождешься ответа хозяев. Когда они тебя спросят, зачем ты пришла, ты честно им расскажешь все, что произошло и попросишь прощения за то, что брала яблоки без спроса, а этот пакет им отдашь в качестве компенсации.

– Папочка, но здесь же намного больше яблок, чем я у них брала! Зачем им столько? Им и те не нужны были!

– Почему ты решила, что яблоки им не нужны?

– Но они же их не собирали!

– А вдруг они их специально не собирали, чтоб что-то сделать потом из всех сразу? Или просто не могли собирать по какой-то причине? Например, болели? Почему ты решаешь за других, что им нужно, а что нет?

Нужно отметить, что за счет углубленного интереса к моему собственному внутреннему миру у меня было хорошо развито воображение. Я живо представила, что там живет какая нибудь старенькая бабушка, у которой сгорблена спина, яблок хочется, а нагнуться за ними она не может. В выходные к ней приходят родственники, она просит их насобирать яблок, а яблок уже нет. Потом моя фантазия нарисовала мне больного ребенка, мама которого сидит с ним неотлучно неделю, и вот ему становится лучше, он просит яблочко, мать идет в сад, а там ни одного не осталось.

Тут мне стало по настоящему стыдно. Я решила, что поступила очень-очень плохо. И от этого мне стало так совестно, как не было до того ни от одного сказанного воспитательницей слова. Я приросла к месту. Папа, видимо, принял мое замешательство за боязнь и сказал:

– Не бойся, я буду рядом. Но это ты должна сделать сама.

Его голос вывел меня из оцепенения, и я постучала. Сначала робко и тихо. Потом громче. На мой стук во дворе залаяла собака и на крыльцо дома вышла хозяйка. Это была миловидная женщина, годами, как мой отец.

– Тебе чего, малышка?

– Тетенька, у меня к вам яблоки и важное дело! – Пролепетала я.

– Какое такое важное дело? И зачем нам яблоки? У нас у самих яблоня есть.

– Вот по поводу этой яблони и дело. Можно мне зайти? Только собачку подержите, а то я ее боюсь.

Женщина закрыла собаку в сарае и открыла мне калитку.

– Ну заходи, раз не шутишь. Садись на лавку, рассказывай.

Я, набравшись храбрости, шагнула во двор и примостилась на указанном месте.

– Тетенька, тут такое дело, – и я рассказала ей все, что со мной произошло.

На протяжение всего моего рассказа она только кивала головой и молча слушала.

– Скажите, а у вас ребенка больного нет? А может бабушка старенькая с вами живет? – скороговоркой в конце выпалила я.

– Да нет у меня пока детей. Одни мы с мужем живем. И бабушки старенькой у нас нет.

В этот момент у меня как камень с души упал.

– А почему же вы тогда яблоки не собираете?

– Некогда было. Работаем мы с мужем много. Утром рано уходим – не до яблок, а вечером темно уже, поздно собирать. Это я сегодня раньше с работы пришла, потому что пятница – короткий день. Я завтра как раз хотела яблок набрать и варенье сварить.

– Как хорошо, что только завтра! Вот! – И я быстро втолкнула ей в руки пакет. – Это папа купил, чтоб я вам отдала вместо тех яблок, что съела.

– Да что ты, деточка! Тебе яблоки нужнее. Тебе витамины нужны. Вон какая бледненькая.

– Это я от природы белокожая. Так бабушка говорит. Потому что мои предки на севере жили, и кожа у них к солнцу не привычная сделалась. А вы яблок покушаете, и у вас с мужем тоже детки будут. Румяные, как яблоки.

Она расплакалась.

– Наивное ты дитя, ребеночек не от яблок появляется. Да рано тебе еще это знать. Забирай свой пакет и беги домой, а то поздно уже. И еще, если тебе, или твоим друзьям из группы впредь яблок захочется, берите, не стесняйтесь. А воспитательнице скажешь, что я вам сама разрешила. Я ей табличку напишу и на забор повешу, чтоб больше без разбору глупости не кричала. Как же вы разрешения спросить могли, когда нас дома никогда нет.

– Все равно, тетенька, я теперь понимаю, что всегда спрашивать надо, если что-то чужое взять хочется. А если не у кого спрашивать, то и брать нельзя. Вы очень добрая! Пусть у вас будет много-много детей! А я и правда побегу, а то там папа заждался.

Распрощавшись наскоро, и получив довеском к пакету еще несколько яблок, я выбежала к папе. Он все слышал через забор, но ни разу не вмешался. Женщина, что вышла проводить меня за калитку, поздоровалась с ним и сказала:

– Правильно дочь воспитываете. Человеком вырастет.

– Папочка всегда все правильно делает! – поспешила я похвастаться, и на этом мы пошли своей дорогой.

Как бы мне сейчас хотелось оказаться в этом воспоминании. Внутри. Там мир еще был огромен и чист. Там отец жив, а я его воспринимаю, как божество, не имеющее права на ошибку. Там мы с ним еще идем одной дорогой… Эх, дороги… Куда вы меня потом только не заводили. Как только ни манили, как ни мучили… Столько воды утекло… Только урок этот со вкусом яблок я усвоила на всю жизнь.

Дети войны

Посвящается памяти моих бабушек – Тарасенко Нины Тимофеевны и Скорняковой Елены Иосифовны

Мне повезло родиться и вырасти в мирное время. О том, что такое на самом деле война, я имею лишь смутное представление, составленное мною по книгам, фильмам, историческим передачам, а главное – по рассказам моих бабушек, которые, к слову сказать, не любили об этом распространяться. Видно, берегли мою детскую психику, так как сами они пережили все эти ужасы еще детьми. Однако, кое-что из их воспоминаний все-таки стало мне известно уже во взрослом возрасте.

I

В маленьком городке Первоуральске, что недалеко от бывшего Свердловска, а ныне Екатеринбурга, жила-была девочка Лена. Родилась она в дружной семье Веры и Иосифа, которых в сложные годы после развала Российской Империи неисповедимые пути господние завели из польского городка Вильна на Урал. Кроме Лены в семье был еще старший сын – Геннадий.

Никто не знает, да и рассуждать не стоит, что было бы, останься они в Вильне. Возможно, войну не пережила бы вся семья. А так жертвой пал только глава семьи – Иосиф. В 1939 году (что, с учетом совпадения с началом Второй Мировой, символично) его арестовали и расстреляли как врага народа, найдя у него дома запрещенную литературу на польском языке. Мать Вера стала воспитывать детей одна.

Маленькая Лена отца не запомнила. Мала была еще. Ей шел только второй год отроду. Когда грянула Великая Отечественная, Лене еще не исполнилось и четырех. Их с братом отняли у матери, которую как жену врага народа обязали отдавать за мужа долг приемной родине в три смены на уральских заводах, и отправили в разные детские дома. Лена попала в Подмосковье.

Война шагала по стране. Детский дом, в котором оказалась Лена, эвакуировали в Казахстан. Однако, по дороге в одном из городов (по малости лет название города Лена не запомнила) дети попали под бомбежку. Со страху все разбежались, кто куда. В том числе и надзирающие лица. И вот Лена осталась одна в полуразрушенном доме. Она три дня боялась выйти из здания на поиски других ребят. Но голод давал о себе знать даже привыкшей к лишениям девочке, и малышка отважилась выбраться из своего убежища. Долго она бродила по развалинам, пока не почувствовала запах костра. Когда же обнаружился источник запаха, радости ее не было предела – она нашла других воспитанников детского дома, ребят чуть постарше ее самой. Их было пятеро. Одни мальчишки.

Лена кинулась к ним со всех ног, и только добежав, разглядела, что у них на привязи рвется облезлый пес. Оказывается, оголодавшие мальчишки поймали его, бродившего по развалинам, и разумно решили, что собака, даже сильно исхудалая, поможет им продержаться до того момента, пока их найдут взрослые. Лена с ужасом поняла, что бедную псину ждет участь стать обедом, а может даже и на ужин останется.

Когда мальчишки убивали собаку и разрезали мясо, Лена только и смогла, что зажмуриться и заткнуть уши руками. Не смотря на все ее усилия, визг умерщвляемого пса остался у нее в памяти на всю жизнь. Но от голода уже темнело в глазах. А мясо – оно и есть мясо (блюдо в детдоме редкое). Тем более, что Лена была еще слишком мала, чтобы разумно понимать все происходящее. Когда похлебка на скорую руку была готова, Лену позвали к импровизированному столу. От этой трапезы у нее осталось только одно воспоминание – мясо было сладким.

Потом их нашли (пес сослужил свою службу – дети не умерли с голоду) и отправили дальше по дороге в безопасные места. Там произошло еще много чего. И катание с горки было зимой с потерей единственных на всю группу валенок, которые воспитатели отправили Леночку искать босиком, в следствие чего она заработала ревматизм ног. И голод вечный преследовал. Но так страшно, как после бомбежки, там, на развалинах утратившего за прошествием лет имя города, ей уже не было.

Когда война закончилась, а детский дом возвращали в Подмосковье, путь их лежал через Урал. И случись им проезжать недалеко от городка, в котором Леночка родилась. В этот момент случилось то, что по другому как чудо я назвать не могу. Лена вспомнила эти места (хотя забирали ее из родного дома совсем малышкой), и стала просить воспитателя – женщину сердобольную – выслушать ее и отвести домой. Женщина прониклась на уговоры и решила проверить, так ли это. Уж больно странными звучали разговоры Лены. Ну не могла она никак всего этого помнить.

Каково же было ее удивление, когда выяснилось, что девочка с точностью описала свою улицу, дом, в котором жила с мамой и братом, и даже дверь их квартиры. Радости Лениной мамы не было предела. Старшего сына после войны она нашла быстро. Тот был уже подростком, да и на начало войны ему было одиннадцать – все помнил. А вот Леночку отыскать она уже совсем отчаялась.

Добавлю одно – для Леночки слово «война» всю жизнь имело сладковатый привкус собачьего мяса.

II

Оставим Леночку, воссоединившуюся с семьей на Урале, и перенесемся во времени и пространстве в центральную Украину. Именно там война застала другую девочку – Ниночку, когда ей было без месяца восемь лет. Обо всех трудностях и страхах, которые ей пришлось пережить на территории, оккупированной фашистами, я не знаю. Не могу себе даже представить, этих ужасов. Одно знаю – голод был ужасный. Мужчины или на фронт ушли, или в партизаны. В селах оставались только женщины, дети и старики.

Земля сама не родит. Возделывать надо. Да как? Если ни лошадей, ни даже быков нет. Вот и впрягались в плуг те, кто остался – от мала до велика – и пахали поле, чтобы обеспечить продуктами свои семьи и партизан. Пахала на равне со всеми и Ниночка в паре со своим двоюродным братом, который был всего на год старше.

В мае 1945 года, когда Великая Отечественная Война закончилась разгромом фашистской Германии, Нине было без двух месяцев тринадцать лет. А ее двоюродному брату уже полных четырнадцать. Чуть позже вышел приказ, наградить званием «Труженник Тыла» тех граждан, чей трудовой вклад в общую победу приблизил этот светлый день. Было только условие – на момент окончания войны оным должно было исполниться не менее четырнадцати лет.

Так уж вышло, что для Ниночки награды не нашлось. И для нее слово «война» помимо пережитого ужаса навсегда обрело вкус несправедливой обиды…

К чему я все это затеяла писать? Я просто хочу, чтобы однажды у всех детей на Земле, в любой стране слово «война» перестало иметь какие-либо другие ассоциации, кроме одной – это все было когда-то давно и неправда. И я верю, что взрослым, которые прочтут мой рассказ, вполне по силам приблизить этот день.