Текст книги "Бабья доля"

Надежда Тэффи
Бабья доля

Наружность у Маргариты Николаевны была, что называется, интересная. Можно было изучать ее часами и все равно ничего не понять.

Какой, например, она масти? Волосы у нее темно-рыжие в локонах, желтые на висках, красные на темени, вишневые на затылке.

Где правда? Куда смотреть с доверием? Куда со снисхождением к женской слабости? Куда с осуждением? Куда с восторгом?

Брови черненькой ниточкой без волос – как пигмент. Ресницы синие. Ноздри сиреневые. Губы оранжевые. Зубы фарфоровые, голубоватые с золотом.

И весь этот хаос и игра красок озаряются мудрым выражением тусклых серых глаз. Глазам пятьдесят четыре года.

У Маргариты Николаевны репутация умной женщины. К ней приходят за советом в психологически трудную минуту. Исключительно женщины. В материально трудную минуту к ней не приходят. Вполне логично. Раз она умная, значит, денег не даст.

Маргарита Николаевна садилась на диван спиной к свету, психологически запутанную даму сажала лицом к окну – отчего не только душевные, но и физические ее тайны вылезали наружу – и задавала наводящие вопросы.

Иногда после двухчасовой беседы совет являлся совершенно простым и очень коротким:

– Да плюньте, и все тут.

– То есть как так плюнуть? – удивлялась запутанная женщина. – Ведь он же, однако, безумствовал, он возил меня четыре раза обедать. У меня было столько неприятностей от мужа, приходилось врать и ему, и дочке, и… и, наконец, Андрею Петровичу, который очень страдает. Так же нельзя. Как говорится – за что боролись?

– Плюньте, плюньте и плюньте! – спокойно повторяла Маргарита Николаевна. – Я понимаю все. Он вас бросил, и вы в отчаянии. Когда человек в отчаянии, он должен прежде всего плюнуть.

– А я специально для него купила шляпу с голубем.

– Шляпу с голубем амортизируйте в смысле Саблукова. Он ведь вам нравился.

– Да, но ведь это не то.

– И слава богу, что не то.

– А вы знаете, что этот негодяй теперь ухаживает за Кротовой. Она дура и урод и совершенно мне не нравится.

– А вам нужно, чтоб человек выбирал вам соперницу непременно по вашему вкусу?

– Ну, знаете, все-таки не так обидно, если изменил из-за красавицы. А то променял на урода.

– Напротив, гораздо обиднее, если из-за красавицы. С уродом нет-нет да о вас и вспомнит с удовольствием, а с красавицей, если и вспомнит, так только вам же к не выгоде.

– Все-таки все это очень трудно пережить! – вздыхает покинутая.

– А что же, он был очень интересен, этот тип?

– Он? Интересен? Да вы смеетесь надо мной! Это такое ничтожество, такой негодяй! Плечи косые, ноги кривые, морали никакой, менталитета ни малейшего. Тощища с ним адовая. Сама не знаю, как я могла столько времени с ним вытерпеть. Четыре раза – подумайте только! – четыре раза обедала. Прямо дурман какой-то. И обеды длинные, в пять блюд с кофием. Ведь все это надо было вытерпеть. Молчит и ест. Жует, как овца, – нижней челюстью из стороны в сторону. И при этом, заметьте, никакой морали. Я даже не понимаю, почему я так страдаю от его измены. Ну добро бы красавец, темпераментный, светский. Такая дрянь, да еще, изволите ли видеть, охладел. Охладевшая дрянь. А я расстраиваюсь. И почему?

– Дорогая моя, – говорит Маргарита Николаевна. – Если сидишь под деревом и птичка испортила тебе шляпку, то тебе совершенно безразлично, что это за птичка – соловей или ворона. Так вот. Изменил ли тебе шекспировский Ромео или приказчик из башмачной лавки – одинаково неприятно.

– Ну все-таки стерпеть обиду от приказчика труднее.

– Наоборот. Тут, по крайней мере, есть сознание, что он не мог понять тонкой натуры и оценить изящной красоты.

– Так что же мне делать?

– Плюнуть, дорогая моя. Иначе – сама понимаешь – только хлопоты да расход. Покинутая женщина прежде всего бежит в «инститю де ботэ»[1]1
  Институт красоты (фр.).


[Закрыть]. Для поднятия духа, это во-первых, а во-вторых, из-за надежды, что если негодяй увидит ее в новом, освеженном виде, так ахнет и вернет ей свое сердце.

Затем покинутая женщина с той же целью и по той же причине бежит к портнихе и к шляпнице и тратит деньги на туалеты и шляпы. Так вот, подумайте сами. Огорчение в конце концов пройдет само собой. Ведь не думаете же вы всю жизнь оплакивать вероломство такого ничтожного типа.

– Ну еще бы! Того еще не хватало!

– Ну вот, я и говорю. Все пройдет, а деньги за платья плати. И за шляпы плати. И все без толку. Так уж лучше плюнуть.

– Все это хорошо, – вздохнула покинутая женщина, – но нервы от этих неприятностей очень расстраиваются.

– Надо клин клином вышибать. Тебе изменили, так и ты измени.

– Да так скоро, как говорится, не подберешь. И потом все-таки еще живы отголоски прошлого.

– Ничего. С отголосками легко справиться. Попей валерьянки.

– Пила-а.

– Еще попей.

– И еще пила-а.

– Ну так пойди к нервному доктору.

Покинутая женщина задумалась.

– Вот Лиза Раканова ходила.

– Ну что же, помог?

– Очень даже.

– А что с ней было?

– Муж удрал с балериной. Ну она, конечно, очень страдала. Главным образом, было обидно, что балерина тяжело прыгала. Это даже критика отметила. Ну вот от этого обстоятельства она особенно остро страдала. Ну и пошла к нервному доктору. Рассказала ему про свою беду. Он ее страшно пожалел, даже по руке погладил и тоже насчет валерьянки очень горячо говорил. Потом видит, что совет этот не принимается, он и говорит, вот как вы сейчас: «Если он такой подлец, что вам изменяет, так и вы ему измените».

Ну она, конечно: «Ах, ах! Как это возможно, я его так любила, я себе прямо представить не могу».

А он, доктор-то, говорит: «И ничего тут нет страшного». Да трах, трах, трах, взял да и поцеловал ее. – Что, говорит, ведь не страшно?

– А что же это за трах-трах? – спросила Маргарита Николаевна, удивленная странным звукоподражанием.

– А это так говорится. Просто для изображения неожиданности.

– Ну и что же?

– Ну и ничего. Развелась с мужем и вышла замуж.

– За этого самого доктора?

– Нет, что ж так мрачно. За какого-то инженера.

– Да, нервные доктора, они иногда очень помогают, – задумчиво проговорила Маргарита Николаевна. – Наука сильно шагает вперед.

– Не знаю только, счастлива ли она во втором браке. Если опять на бабника попала, так недолго счастье протянется.

Маргарита Николаевна посмотрела на покинутую женщину очень строго и сказала:

– Ну уж это, милая моя, вы оставьте. Бабников вам в обиду не дам.

– Ну чего же в них хорошего? – возмутилась покинутая. – Сегодня ухаживает за мной, а вчера ухаживал за другой, а завтра будет ухаживать за третьей. Ведь это же возмутительно. А послезавтра еще за другой.

– И отлично, – спокойно решила Маргарита Николаевна. – Если бы он всегда ухаживал за другой, так на твою долю никогда бы ничего и не досталось.

И действительно, нам, средним женщинам, только и радости, что от бабников. И как можно превозносить однолюба? Однолюб – да ведь это самый ужасный тип. Для него, конечно, очень удобно. Один раз раскачался, полюбил, и никаких хлопот. Сиди и страдай. Но для окружающих какая картина! Тощища-то какая. Ни на кого не смотрит, буркнет что-нибудь себе под нос и в десять часов спать пойдет.

Бабник рюмочку коньячку выпил и пошел кренделя выписывать. Комплимент направо, комплимент налево, той, которая визави[2]2
  Напротив (от фр. vis-a-vis).


[Закрыть], закрутит тухлый глаз – молчу, мол, но страдаю. И всем весело, и всем хорошо.

К однолюбу не подступишься. Любезности не жди. Комплимент считает изменой идеалу. Если с однолюбом пошутишь, он посмотрит исподлобья, покраснеет и станет искать свою шляпу.

Уходит домой раньше всех. А дома страдалица-жена, отославшая его одного под предлогом головной боли, спешно подбирает чьи-то окурки и переставляет в комнате предметы в симметрическом порядке.

И там, значит, от однолюба заботы и горе.

Бабник у себя дома не засиживается. Вечно ему куда-нибудь бежать надо. Поэтому жена его присутствие ценит, а отсутствие употребляет с пользой для себя.

Кроме того, бабник – существо абсолютно безопасное. Никогда он не разведет никакой трагедии. Для него все легко. Измены прощает охотно, не всегда даже и замечает их. В переживание не углубляется. Ревнует ровно постольку, поскольку это женщине льстит. Не то что притворяется или сдерживается, а просто таков по натуре.

Однолюб любит философствовать, делать выводы и чуть что – сейчас обвиняет и ну палить в жену и детей.

Потом всегда пытается покончить и с собой тоже, но это ему почему-то не удается, хотя с женой и детьми он промаха не дает.

Впоследствии он объясняет это тем, что привык всегда заботиться в первую голову о любимых существах, а потом уж о себе. «Кое-как да как-нибудь. Сам я всегда на втором плане».

– Да, милочка, – закончила свою речь Маргарита Николаевна. – Никогда не браните бабников и бойтесь однолюбов.

Покинутая подумала, вздохнула и спросила с сомнением:

– А может быть, мне влюбиться в Шуриного мужа? Я ему нравлюсь.

– В дурака Митеньку? Ну, милая, таких штук никогда делать не следует. Это грех прямо против десятой заповеди.

– Как десятой? Седьмой. Не прелюби-то в седьмой.

– В седьмой – там вообще, а в десятой прямо указывается: «Не пожелай себе осла ближнего твоего». Увлечь Митеньку! Да ведь это все равно, что с чужого двора осла свести. Некрасиво.

– Так как же?.. – снова начала покинутая.

Но Маргарита Николаевна остановила ее властным жестом и сказала проникновенно:

– Плюнь.