Текст книги "Маргарита и ее мастер"

Зазвонил телефон. Последние месяцы это случалось не так уж часто, потому что Даша строила свой душевный отдых на полном отшельничестве. После всего пережитого не осталось душевных сил общаться с людьми… Исключение составляли Людмила да врач-психотерапевт, помогавший ей во все периоды испытаний: и с кольцом, и после предательства взрослого Олега, и в проблемах, связанных с «Лунным камнем». На этот раз звонила Людмила.

– Как дела, Дашуня? Как ведет себя наш маленький принц?

– Мне кажется, у него прорезался зубик, – возбужденно заговорила Даша. – Еще не видно, но если постучать ложечкой, то как будто что-то звенит… Неужели настанет такое время, когда он сам сможет грызть яблоки и морковку?

– Настанет, можешь не сомневаться! Еще орехи будет щелкать, не хуже щелкунчика. Это всегда так кажется: неужели на ножки встанет? Неужели заговорит? А потом привыкнешь и больше не удивляешься…

У Людмилы уже были дети: сын и дочь, Женька и Фенька, названная этим старинным именем по желанию отца. Теперь еще прибавился Сенька, Арсений. Муж Людмилы, олигарх, заранее планировал будущее каждого своего ребенка. Женька воспитывался в элитной, чересчур строгой школе для будущих государственных деятелей, Федосью, наоборот, жутким образом баловали – пусть порхает по жизни беззаботной бабочкой, а в будущем ее мужу достанется семейный бизнес. Для Сеньки, родившегося на месяц раньше Дашиного Олега, было предусмотрено нечто совсем уже выдающееся – внутриутробное превращение в сверхчеловека, чем и заманивал своих посетительниц «Лунный камень». На эту самую удочку попалась и Даша, и другие клиентки – от пятнадцатилетней девчонки до женщины, у которой уже были внуки.

– А как твои дела, Людочка?

– По-прежнему, – вздохнула подруга: у нее все время после родов было не самое лучезарное настроение.

– Как дети? – осторожно продолжала Даша.

– Как всегда. Старший в школе, средняя в садике, над младшим целый штат нянек и врачей… А толку никакого…

Несмотря на медицинские услуги самого высокого уровня, Людмилин сынок постоянно болел. У него было сразу несколько проблем: по телу шел какой-то особый мелкочешуйчатый лишай, зубки резались узкие, свертывающиеся, как у кошки, и плюс ко всему недавно появился нервный тик. Казалось, будто ребенок гримасничает, словно обезьяна. Папа-олигарх просто на ушах стоял, чтобы вылечить младшего сынка, Людмила старалась бодриться – семь, мол, бед, один ответ! Но иногда, как, например, сегодня, сквозь ее легковесный оптимистичный тон прорывалось тягостное уныние…

– Ладно, не будем об этом. Ты-то жизнью довольна?

– Честно говоря, я еще не могу привыкнуть к тому, что все напасти закончились… И я постоянно с Олежкой, на работу ходить не надо… Прямо не знаю, как мне тебя, Людочка, благодарить!

– Да ладно, Дашуня! Для меня это не такие уж большие деньги: все равно что для тебя прийти в гости с хорошим тортом. Пропорционально тот же расход. Неужели ты не смогла бы купить для подруги хороший торт?

– Пропорционально не в счет, для меня это большие деньги. Чем я смогу тебе отплатить?

– А ты уже для меня очень много сделала: помогла прозреть насчет этого проклятого «Лунного камня», – сказала Людмила, и Даша по ее голосу поняла, что она нахмурилась. – Если б не ты, я ходила бы туда еще дольше – и тогда, наверное, Сенька родился бы еще дохлее!..

Даша промолчала. Обе женщины в данном случае понимали друг друга без слов – они снова с живостью вспоминали о том, как ходили в «Лунный камень»… Все это как сейчас стояло перед глазами: преподаватели клуба Ким и Асара, умевшие нагнетать на человека всякую муть, виртуальное общение со звероподобными символами того или иного года: драконом, змеей, тигром… еще обезьяной, у которой будущим матерям предлагалось попросить для своего младенца ловкости и коварства… А змее заказывали острый, как жало, интеллект, дракону – внутренней мощи, тигру – физической…

– Что я хотела тебя спросить, – заговорила после паузы Людмила. – Как ты думаешь, не пора ли нам окрестить наших молодцов?

– Наверное, пора. Мне и Сергей Григорьевич сколько раз говорил; это врач-психиатр, помнишь, я тебе о нем рассказывала…

– Конечно, помню. Ну так что твой Сергей Григорьевич?

– Он меня еще раньше в церковь водил, еще беременную… я даже причащалась перед родами, правда! Как-нибудь расскажу тебе, что это значит…

– А теперь ты бываешь в церкви? – спросила Людмила.

– Куда ж я теперь одна, без Олежки? Ведь некрещеных детей в церковь не носят. А крестить… если честно, Людочка, я боюсь простуды, – призналась Даша. – Раньше он был совсем крохотный, а теперь зима на носу. Вдруг Олежку в церкви продует, после того, как его окунут в купель?

– Вон оно что… Синдром сумасшедшей мамочки, которая всего боится…

– Сергей Григорьевич считает, что все это ерунда. Крещение, говорит, никогда не принесет младенцу вреда. Ни простудиться нельзя, ни заразиться… Я очень его уважаю – но все-таки, знаешь, весной спокойнее…

– До весны еще далеко, – задумчиво сказала Людмила.

– А время быстро бежит… К тому же и Олег подрастет, окрепнет. И тогда я позову вас в крестные: тебя и Сергея Григорьевича.

– Взаимно, Дашенька. Ты тоже должна быть Сенькиной крестной.

– А когда ты думаешь его крестить? – спросила Даша. – Тоже весной?

– Нет, я хотела раньше. И простуды я не боюсь – он у меня такой болявый, что один насморк ничего не убавит − не прибавит… Тут дело в другом…

– В чем же? – удивилась Даша.

– Понимаешь, у олигархов принято так: если крестины, значит, пир на весь мир, полный дом гостей. И все будут смотреть на ребенка: как он, какой он? Если малыш весь в сыпи, да еще будет гримасничать, Сашка меня потом со свету сживет!

Сашкой, точней, Александром Александровичем, звали Людмилиного мужа, нефтяного магната.

– Неужели для него чьи-то пересуды важнее здоровья ребенка?

– Нет, конечно. Если бы вопрос стоял так, что либо пересуды, либо здоровье сына, Сашка пошел бы на любое унижение. В этом я не сомневаюсь. Но поскольку Сенька какой есть, таким и останется, мой любезный олигарх требует показать его в наилучшем свете. А я все никак не могу выбрать момент…

Даша опять промолчала: ей смутно чувствовалось, что обе они в данном случае неправы. Крещение ребенка важнее неудовольствия мужа, важнее возможной простуды… тем более что Сергей Григорьевич говорил, что малыш не простудится… якобы это невозможно потому, что от всех негативных факторов его будет ограждать благодать Святого Духа, которая сходит на человека при крещении! Каких же еще гарантий можно желать… Однако Даша не могла ничего с собой сделать – ей страсть как не хотелось раскутывать маленького Олега в холодной церкви. Хотя почему в холодной? Наверняка, там есть отопление… И все равно лучше подождать до теплых дней, на всякий случай. Ведь она не совсем отказывается крестить Олежку, ни в коем случае! Вопрос только в том, чтобы отложить на какое-то время…

– Ладно, Дашуня. Ты будешь ждать до весны, а я попробую раньше. Еще попробую Сашку своего убедить – может, он согласится не праздновать крестин во всю Ивановскую… И тогда мы с тобой, как говорят в народе, покумимся: ты мне будешь кума, а я тебе.

– Неужели вправду кума? Как-то звучит – как в детстве, когда мы учились сказки читать…

– …и басни, – подхватила Людмила. – Там тоже: кумушка-лиса… Ну ладно, Дашуля, значит, насчет этого мы договорились. А теперь скажи, какой прикорм у тебя идет?

Они поговорили о том, что Даша еще раз в день кормит Олежку грудью, а в другие часы – молочными смесями. Людмила, у которой от переживаний испортилось молоко, но которая тем не менее не признавала искусственного вскармливания, наняла Сеньке кормилицу. Обменявшись последними новостями, подруги попрощались.

После разговора с Людмилой Даша ощутила потребность подойти к кроватке, где спал Олег. Она уже долго не видела своего сыночка – целых десять минут, пока говорила по телефону. А для нее стало потребностью видеть его постоянно.

Олежка спал, уткнувшись в подушку. Даша чуть-чуть повернула его головку в чепчике, чтобы полюбоваться крутым лобиком, пуговичным носишкой, примятыми щечками. Весь он был теплый и чуть влажный со сна, агукнул, не просыпаясь, и вновь вернулся к своим неизвестным матери младенческим сновиденьям. Счастливая Даша замерла над кроваткой: вот теперь все в ее жизни встало на свои места. Больше ей ничего не надо: только это замкнутое пространство, этот теплый мирок, где их только двое, мама и малыш. Правду сказать, Даша не спешила с крещением еще и потому, что ей не хотелось никуда ходить, ничего организовывать. Все это потом, а сейчас она будет просто жить с маленьким Олегом, сидеть с ним до трех лет, благодаря щедрости Людмилы, – и это для нее самое большое счастье! Сергей Григорьевич говорил, что Дашина нервная система крепко пострадала за последнее время, оттого ей так мил уединенный образ жизни. Вполне возможно… Этот «Лунный камень» с его зоосимволами хоть кому окончательно истреплет нервы. Только потом Даша поняла, что при обращении к звероподобным монстрам женщины сами давали им возможность получить какое-то влияние на своих еще не рожденных младенцев. Но как же хорошо, что в Дашином случае весь негатив замкнулся на ней самой, не тронув здоровья и психики Олежки! А вот у Людмилы все, как видно, кинулось на ребенка…

Вдруг раздался дверной звонок, резко прозвучавший в тишине квартиры. Он словно ворвался в кокон умиления, окружавший Олежкину кроватку, над которой склонилась Даша. Она вздрогнула и пошла в переднюю. Кто бы это мог быть? Ведь она никого не приглашала…

– Кто там? – негромко спросила Даша.

– Открой, Дарья, это я!

Неужели… нет, это совсем некстати! Ее мгновенно прошиб озноб – из-за двери явственно слышался голос Олега. Того самого Олега, который полтора года назад ушел от Даши к ее же подруге, продавщице-гастарбайтеру из Молдавии. Поначалу, еще до «Лунного камня», Даша часто ждала его появления у своих дверей, да так и не дождалась. И сейчас с окончательной ясностью поняла: не надо этого, незачем взрослому Олегу вторгаться в их с Олежкой мирок, в их кокон тепла и нежности. Теперь для нее приход бывшего возлюбленного – событие с отрицательным знаком. Но как быть, ведь не может же она просто не впустить его в квартиру?

– Дарья, ты слышишь? Это я, Олег! Открой дверь, я жду!

Говорят, прошлое имеет над человеком власть. Голос Олега на мгновение вернул Дашу к тем временам, когда каждое желание гражданского мужа требовало немедленной реализации. Скорей, скорей – заполошно исполнить то, чего он хочет, крутиться, как белка в колесе, – не то будет хуже! На какую-то секунду Даша превратилась в себя прежнюю, только на одну секунду. И тут же поняла: больше она такой никогда не будет. Прошло время, миновала пора. Однако впустить Олега все-таки надо, хотя бы для того, чтобы с ним объясниться. Пусть он поймет, что не должен больше сюда ходить.

Щелкнул дверной замок, и на пороге возник фантом из прошлого: небрежного вида красавец в плаще нараспашку, с густой взлохмаченной шевелюрой, в которой поблескивали дождевые капли. Его играющая в лице улыбка напомнила Даше те редкие минуты их совместной жизни, когда возлюбленный пребывал в благодушном настроении. Как же она тогда бывала счастлива! И как безразлично ей все это сейчас: красота Олега, его мужское обаяние… да и существует ли оно, на самом-то деле? Разве обаяние мужчины в том, чтобы женщина чувствовала себя с ним как кролик перед удавом?

Однако все эти мысли вскоре сместились в уголок Дашиного сознания, а на первый план выплыло одно – как разрулить ситуацию? Ей не хотелось показывать незваному гостю маленького Олега, но, если он войдет в комнату, это окажется неизбежно. Пожалуй, лучше поговорить с ним в передней…

– Можно? – для проформы спросил Олег. – Как видишь, я все-таки пришел к тебе, хоть и много воды утекло… Да что же мы топчемся возле вешалки, пойдем в комнату!

Даша не успела ничего сказать, как он уже шагнул за порог. Ей оставалось лишь последовать за ним.

Олег обвел глазами знакомые вещи, задержался взглядом на новом торшере и прислоненной к стенке гладильной доске и вдруг словно споткнулся на ровном месте. В глубине комнаты стояла детская кроватка, которую нельзя было не заметить.

– А это что за камуфляжная мебель? Постой, а ведь внутри куколка лежит. Нет, в самом деле, что это такое?!

– Это мой ребенок, – Даша быстро прошла в глубь комнаты и встала спиной к кроватке, частично ее загородив. Но только частично, потому что кроватка была полтора метра в длину, а Дашино худенькое тело едва дотягивало до одежды сорок четвертого размера.

– Твой ребенок? – изумленно переспросил Олег.

– Вот именно. Что здесь странного, я не понимаю!

– Но ведь ты… ты же не была беременной, – нелогично пробормотал он.

– Как видишь, была. Это мой сын, и давай больше не говорить по этому поводу. У тебя ко мне какое-то дело?

Олег все еще не мог прийти в себя. Это несвойственное ему состояние было вызвано прежде всего фактом, что его бывшая подруга стала матерью. У Дарьи ребенок, надо же! Но кроме того, он был уязвлен тем тоном, которым она с ним теперь говорила. Ведь за пять с лишним лет Олег привык к полной Дашиной покорности, к ее всегдашним судорожным попыткам завязать с ним беседу, обойти возможные камни преткновения, заинтересовать чем-нибудь его, своего возлюбленного, хозяина, падишаха. И вот теперь есть чем заинтересовать – точнее, он сам уже заинтересован этим ребенком. Ему хочется узнать, чей он, когда родился и вообще – как все это произошло. Если бы в Дашиной квартире поселился мужчина, Олег просек бы это своим обостренным на такие вещи чутьем. Но в квартире ощущался лишь настой бабьих чувств: сюсюканья над младенцем, возни с его сосками да тряпочками. Мужчиной здесь не пахло. Но ведь был же он, раз в кроватке лежит рожденный Дарьей младенец?

– Вот, значит, как… Выходит, ты у нас теперь молодая мама… Но ведь без отца дети не родятся, правда? Или ты его в капусте нашла?

– В капусте, – сдвинув брови, согласилась Даша. – Я еще раз спрашиваю: по какому делу ты пришел?

– А я еще раз спрашиваю, кто отец ребенка? Может быть, это вообще мой сын?

По тому, сколь внезапно дернулось Дашино лицо и вся она подалась вперед, он понял, что неожиданно попал в цель. Дело принимало серьезный оборот, открывало новые неожиданные перспективы. Во-первых, у Олега никогда еще не было детей и ему показалось любопытно испытать сейчас то, что называется у людей отцовскими чувствами. Во-вторых, Дарья не смеет так разговаривать с отцом своего ребенка. Теперь он знает, какую узду на нее накинуть. Но прежде всего…

– Куда ты? – Даша встала у него на дороге, преграждая путь к кроватке.

– Как куда? Естественно, хочу взять на руки своего ребенка! Сейчас мы с ним в ладушки поиграем… Оп-ля! – С этим возгласом Олег перегнулся в кроватку и выхватил из-за Дашиной спины спящего Олежку. – Заела нас мамка, сынок, не дает пообщаться по-мужски!

Олежка проснулся и заплакал. Даша решительно протянула руки – ее волевой импульс был таким направленным, что Олег не выдержал и передал ей малыша. В материнских объятиях Олежка быстро свернул свой плач в слабое хныканье, а после совсем затих.

– Если ты еще тронешь его без разрешения…

– Подожди, Дарья, – миролюбиво заговорил Олег. – Давай обсудим все по-хорошему. Признайся, ребенок мой? Ведь мой, правда? Я хочу это от тебя услышать!

Правдивость всегда была Дашиным слабым местом: и когда ей предлагали реализовать некачественный товар, и когда требовалась ее подпись под фальшивой накладной, и когда знакомая парикмахерша приглашала ее в кресло без очереди, уверяя других клиенток, что она записана на данное время. Даша любила правду. Но сейчас она бы скорее согласилась проглотить язык, чем признать отцовство Олега.

– Я еще раз повторяю – ты не имеешь к нему никакого отношения!

– Не верю, – заявил Олег. – Зря ты смотришь на меня как на врага. Я мог бы тебе помочь: трудно, наверное, растить ребенка одной…

– Мне не трудно! Единственное, о чем я тебя прошу, – оставь нас с Олежкой в покое!

– Вот ты и проговорилась, – снисходительно усмехнулся Олег. – С Олежкой – значит, ты не только признаешь меня отцом, но еще и хочешь, чтобы сын был на меня похож. Надо признать, ты всегда ценила меня по достоинству…

– Если ты сейчас не уйдешь, я просто позвоню в милицию!

– Хорошо, хорошо, – успокоительным тоном произнес он. – Я ничего такого не говорю. Просто сама подумай: вправе ли ты лишать ребенка отцовского влияния? Да и вообще: задержишься на работе, кто сыночка из ясель заберет?

– Он не ходит в ясли! Если хочешь знать, я имею средства, чтобы сидеть с ним дома до трех лет!

– Не работая? – удивленно спросил Олег.

– Представь себе!

– Но откуда… кто же вас, в таком случае, обеспечил?

– А вот этого тебе знать не надо!

Олегу как будто ткнули в бок раскаленное шило: не может быть, чтобы у Дарьи появился мужчина, который стал бы о ней заботиться. Она не могла такого допустить – для нее всегда был только Олег, исключительно один Олег! Неужели за какие-то полгода все настолько изменилось? Вот сейчас она спокойным тоном сообщает, что некто обеспечил ее для того, чтобы сидеть с ребенком дома до трех лет… с его, Олега, ребенком – в этом он уже больше не сомневался.

И опять, второй раз за день, зазвонил телефон. Теперь это мог быть только Сергей Григорьевич – он как раз обычно звонил вечером, перед тем как ложиться спать.

– Возьми трубку, – сказал Олег. – А я пока посижу возле нашего пацана. А то ты мне даже посмотреть на него не даешь…

Но Даша, положив Олежку в кроватку, перенесла ближе телефон, благо он был на длинном шнуре, и сама села рядом, уместив аппарат на коленях. Еще удобнее была бы, конечно, трубка, но техника в Дашиной квартире обновлялась примерно раз в десять лет.

– Надо же, какие меря предосторожности! Что ж, ты думаешь, я его украду?

– Ничего я не думаю… – пробормотала Даша. На самом деле у нее мелькнула именно такая мысль. Как это сегодня сказала Людмила − «мамочка, которая всего боится».

– А я думал, хоть пообщаюсь с малышом на свободе!

– Общайся, − неохотно бросила Даша − Да, Сергей Григорьевич, это вы? Можно, я вам через десять минут перезвоню?

– Вот так, мне оставлен весьма краткий срок. Десять минут на свидание отца с сыном – разве достаточно на всю жизнь? – в шутовском стиле комментировал Олег. − На всю оставшуюся жизнь…

– Подождите секундочку… Слушай, у тебя действительно мало времени, – сказала Даша Олегу. – Посмотри на ребенка, если тебе так хочется, а больше сюда не приходи. Это не твой ребенок. – Вслед за тем она прижала к уху телефонную трубку.

– Алло, Дашенька! Что-то голос у вас расстроенный, – заметил Сергей Григорьевич. − С Олежеком все в порядке?

– С ним все в порядке, просто я сейчас…

– Понял, вы заняты. У меня к вам очень короткий вопрос: помните, я прописывал вам успокоительное для кормящих матерей?

– Конечно, помню. Оно помогло мне тогда, и Олежка хорошо спал…

– Вы не могли бы посмотреть на коробочке, каков состав препарата? А то тут соседка пришла, у ее дочери аллергия на некоторые лекарственные компоненты… вы только прочтите мне названия, это вас сейчас не затруднит?

– Нет, конечно, – Даша, не вставая, пошарила свободной рукой в настенной полочке с углублением, где обычно стояли лекарства. Но, как назло, флакона с успокоительным нащупать не удалось. Наверное, она оставила его в кухне, когда последний раз запивала капли водой.

– Подождите секунду! – Даша бросила строгий взгляд на Олега, следящего глазами за потягивающимся сыночком, поставила телефон на пол и пошла в кухню. Сейчас она быстро найдет лекарство, сообщит его состав Сергею Григорьевичу и будет готова к тому, чтобы выставить вон Олега. А после вернется то, что оказалось нарушено его приходом, – радость на двоих, уют их с Олежкой уединения…

Олег, усмехнувшись, проводил ее глазами. Надо же, не побоялась оставить отца наедине с сыном! А вдруг он его сейчас – хам! – проглотит? Вообще Дарья очень изменилась. Это просто возмутительно, какой она стала уверенной в себе и абсолютно независимой от него, Олега. Конечно, он до некоторой степени виноват перед женщиной, от которой ушел к ее же подруге, но ведь были обстоятельства… И даже живя с другой, он всегда знал, что Дарья его любит. Он совершил поступок – собрался с духом и пришел к ней после почти двухгодовой разлуки, пришел несмотря на то, что дома ему за это попадет. Инесса не то что Дарья, хоть они и были раньше подругами. Конечно, Олег считал себя способным объяснить любой женщине, кто должен быть главой семьи. Но в отношении Инессы все оказывалось не так просто. Она занималась экстрасенсорикой, используя в качестве талисмана бывшее Дарьино кольцо, которое он когда-то взял у Дарьи, а потом подарил Инессе. Вот и получилось, что сам сковал цепь, на которую его же и посадили. Это кольцо непонятным образом сообщало Инке зверскую энергию, заряд какой-то жуткой внутренней силы, против которой Олег не мог ничего сделать. Приходилось жить подкаблучником, и то, что он пришел сегодня к Дарье, действительно можно считать смелым поступком. А она еще корчит из себя холодную − неприступную…

Неожиданно Олег ощутил себя способным на еще один смелый поступок: схватить сейчас пацана и убежать с ним в переднюю, где, помнится, входная дверь так и осталась открытой. Дарья забыла запереть ее на запор. Так что если Олег сделает все быстро, ему удастся выскочить с малышом из квартиры раньше, чем она заменит пропажу. Потом Олег отвезет своего сына домой – у Инессы сегодня ночное дежурство в фирме, так что домой она вернется только под утро. Смысл операции будет заключаться в том, чтобы Дарья, как говорится, приползла к нему на брюхе. Прежде она всегда приползала, и теперь ему нужно знать, что в этом плане ничто не изменилось. Просто для самоутверждения…

Все это молниеносно пронеслось в голове Олега, пока из кухни доносился раздраженный стук быстро передвигаемый флаконов и пузырьков. Дарья торопится, Дарья досадует на то, что не может найти какую-то муру, срочно понадобившуюся ее дебильному доктору… Кстати, Олег этого доктора знает, пришлось однажды потолковать за жизнь! Но сейчас следовало принять решение: быть иль не быть. Если быть, то надо поторопиться!

Дрожащими руками он выгреб из кроватки ребенка и, вертя перед сыном разноцветную зажигалку, чтобы не заорал, на цыпочках метнулся к выходу. Входная дверь действительно не была закрыта. Выскочив на площадку, он побежал не вниз, а вверх, чтобы Дарья не смогла догнать его на нижних лестницах. Сейчас она кинется за ним в погоню, только не догадается подняться этажом выше. А он, услышав, что она уже побежала, даст ей немного времени взять курс на станцию метро, куда, по ее глупому разуменью, должен направиться Олег с ребенком. А они не поедут на метро. Выждав десять минут, Олег с сыном спустится на первый этаж, выйдет из подъезда и направится совсем в другую сторону, где останавливается троллейбус, делающий потом разворот. На нем тоже можно доехать до их с Инкой дома. А уж там… придется потом Дарье вспоминать, где живет ее бывшая подруга с ее бывшим мужем, и ехать туда на поклон. За своим ребеночком. А если будут какие претензии от милиции, Олег просто скажет: «Это мой сын, я привез его на денек повидаться». Да и не пойдет Дарья в милицию; она ведь знает, где искать своего сосунка…

Как он рассчитывал, так все и случилось. Через минуту на лестничную клетку вылетела встрепанная Дарья в халате и тапочках. Она кричала «Олег!», «Олег!» Была опасность, что малыш отзовется на голос матери, но, видно, разноцветная зажигалка казалась ему сказочным сокровищем, не идущим в сравнение ни с чем другим. Олег вертел перед ним эту зажигалку, переживая, чтобы не случилось что-нибудь непредвиденное: вдруг откроется какая-нибудь дверь, выглянут соседи… впрочем, может быть, все это действительно ни к чему, это похищение. Но в дело уже включилась сила инерции: Олег продолжал вертеть перед сыном радужно переливающуюся зажигалку, а тот пялил-пялил на нее глазенки, да вдруг зевнул и заснул. Ну и хорошо, так будет меньше хлопот. Дарья покричала площадкой ниже и кинулась к выходу из подъезда. Как он и предполагал, заглянуть на верхний этаж у ней не хватило ума. Правильно говорят, что курица не птица, а баба не человек! И нечего строить из себя этакую независимую…

5

В многодетной семье Кожевниковых, как и вообще в многодетных семьях, жизнь бурлила ключом, иногда и через край. По мере взросления пятерых отпрысков жизнь становилась не легче, а труднее. Родители продолжали тянуть свою прежнюю лямку: отец надрывался на сверхурочной работе, мама вела хозяйство и занималась воспитанием детей, постоянно находясь в эпицентре разных проблем: эмоциональных, нравственных, учебных, бытовых и, наконец, финансовых, ибо растить ребенка не так уж и дешево. Тем более пятерых.

А старший сын, Никита, особенно напрягал родительское сердце. Он никак не мог приспособиться к жизни, принять ее такой, какова она есть без всяких прикрас. Ему нужен был идеал, иначе юноша мучился и невольно мучил всех, находящихся в его окружение. Нельзя сказать, чтобы Никита был плохим сыном: он все время старался как-нибудь помочь, не пил, не курил, продолжал ходить в церковь (Кожевниковы были православной семьей и всех своих детей с пяти лет обучали в воскресной школе). Родители никогда не видели от него грубого обращения. Но, скажите на милость, − кому приятно сознавать, что сын лечится в психоневрологическом диспансере?

Второй сын, Степа, совсем отбился от рук. Вот он как раз грубил и не слушался, приходил домой за полночь, носил одолженные у приятеля наушники, из которых приглушенно прорывалась запретная в семье рок-музыка. Несмотря на оконченную воскресную школу, из него к четырнадцати годам вырос бунтарь и ниспровергатель основ. Однажды соседка видела его возле игровых автоматов. Каждый вечер мама с ужасом искала в лице Степы признаки употребления наркотиков, вычитанные ею в специальной книге.

Девочки беспокоили меньше, хотя и тут не обходилось без головной боли. Старшая, Катя, была послушной дочерью: много помогала по дому, несмотря на то, что заканчивала последний класс, и готовилась после школы поступать на православные курсы сестер милосердия. Казалось бы, чего еще родителям? Но маму беспокоило, что в лице Кати подчас устанавливалось тоскливое, какое-то даже старческое выражение, говорящее о том, что нужно еще сделать и одно, и другое, и третье… и двадцать пятое, ибо дел в доме Кожевниковых всегда хватало. Иногда маме думалось – а не лишает ли она свою дочь юности?

Младшие готовили свои каверзы: второклассница Маруся, а вслед за ней шестилетка Лиза, только что поступившая в приготовительный класс, требовали себе новых, не перешитых после Кати платьев, новых школьных рюкзаков, новых дорогих игрушек. Стоило им увидеть что-нибудь интересное у других девочек, как вечером в доме поднимался уже привычный дуэт Маруси с Лизой: одна надрывалась тонко и пронзительная, другая ревела басом. Никак не могли, точнее, не хотели понять, что на всю семью работает один папа…

Никита тоже переживал за всех своих близких, что в значительной степени питало его депрессию. Тяжкое это ощущение – когда жалеешь, сочувствуешь и ничем не можешь помочь! Несколько раз он пытался поговорить со Степой и успокоить сестренок, заменив им дорогие игрушки самодельными. Дважды устраивался грузчиком, чтобы немного подзаработать. Но каждое его предприятие кончалось крахом: Степа только орал в ответ, что брат «шизанутый», сестренки кривили губы, а среди грузчиков стоял такой мат, что Никита потом долго не мог прийти в себя. Он органически не переносил этих слов. Изо всех его альтруистических побуждений получалось только одно – временами заменять на кухне Катю да выполнять мамины поручения хозяйственного свойства…

Однако Никита чувствовал, что он изменился по сравнению с собой прежним. Это произошло после того, как врач из диспансера Сергей Григорьевич взял его в Поморье, чтобы разгадывать тайну трех колец. Еще с ними ездил Сережа, сын Сергея Григорьевича. Когда они сидели ночью у костра, к ним явилась ведьма Кулимана, чья могила была недалеко в лесу, – это из нее мастер Альдо взял косточку на материал для трех колец. И если бы не старый рюкзак Сергея Григорьевича, в который его покойная мамочка зашила пояс с молитвой…

После такой поездки Никита стал спокойнее относиться ко всему, что происходит дома. Раньше шум, гам, запах супа, вообще высокий градус кипения домашней жизни в сочетании с чувством собственного бессилия был для него невыносим: он просто вжимался головой в подушку и чувствовал, что никогда не справится со своей депрессией. А теперь ничего – теперь он умел посмотреть на картину по-другому и даже предчувствовал, что когда-нибудь, эдак лет через двадцать, вспомнит обстановку своего детства с умилением. И вот странное дело! Чем меньше он всех жалел, чем спокойнее ко всему относился, тем с большим желанием разговаривали с ним мама и Катя, видимо, начиная ощущать в нем для себя поддержку. И младшие сестренки охотней шли на сближение. Вот только Степа, не снимая наушников, все так же безразлично и безнадежно махал на старшего брата рукой…

Еще Никита чувствовал некоторое беспокойство по поводу прошлогодней поездки, после которой переменился. Да, они раскрыли тайну колец и все трое вернулись живыми и невредимыми. Правда, хотя одно время Сергей Григорьевич и Сережа чувствовали себя плохо, но это прошло за полдня… Однако шофер, подвозивший их из леса к пансионату, рассказывал, что в том же месте, где они ночевали в палатке, уже погиб один человек. Местный парень, пришел дрова рубить, а к утру нашли мертвым. И замерзнуть он не мог, потому что «погода на это не тянула»… После посещения Кулиманы Никита не сомневался, что там на самом деле произошло. И скорее всего, список погибших не исчерпывался только этим несчастным парнем. Вероятно, на том же счету значатся и другие жизни – каких-нибудь бомжей или одиноких путешественников, которых никто потом не искал… Для Никиты было ясно как день, что лесная могила ведьмы, плюс ее ближайшие окрестности, представляют собой опасное место. Если так все и оставить, в этой части леса может погибнуть еще не один человек.

Никита размышлял, может ли он снова попасть в Поморье, дабы исправить то, что надо было упущено в первый раз. Но тогда он тащил на себе своих изнемогающих спутников, еле шевелящих ногами после того, как пришлось переведаться с Кулиманой. Да, тогда он ни на что больше не годился, да и думал только о том, как бы им всем добраться до безопасного места.