Текст книги "Убийца с пилой"

– Прости, шеф. – Стэнфорд сел на стуле прямо. – С кем Оливер мог разговаривать?

– С тем, кто имеет к нему непосредственный доступ, – высказал предположение Рамоутер. – Может, он с кем-то переписывается. Но смысл?

– Оливер – нарцисс, эгоистичный, самовлюбленный психопат, – пояснила Хенли. – Может, он хочет позлорадствовать.

– А что, если это не он? – снова заговорила Иствуд. – А он спокойно сидит в Белмарше, занимается своими делами и решает судоку. Утечка могла быть?

Хенли покачала головой.

– Не вижу смысла. Зачем кому-то сообщать эту информацию сейчас?

– Я не говорю про сейчас. Я говорю про то время, когда во главе нашего отдела стоял Раймс.

– Даже не заговаривай об этом, Иствуд, – произнес Пеллача жестким тоном. В его голосе звучало предупреждение.

Иствуд подняла руки вверх.

– Я не собираюсь плохо говорить о мертвых, – заявила она. – Я просто проговариваю вслух то, о чем, возможно, думает большинство из нас. Послушайте, здесь сейчас только мы, и всем нам хорошо известно, что Раймс не был ангелом.

– Про него много чего можно было сказать, Исти, но он никогда не допустил бы утечку такой важной информации, как эта, – сказала Хенли, защищая его после смерти гораздо решительнее, чем при жизни.

– Ты это говоришь, несмотря на все слухи, которые ходили? Почему он покончил с собой?

– Так, хватит, – вступил Стэнфорд, явно желая успокоить Иствуд, которая сильно завелась. – Утечка произошла не с нашей стороны. Как насчет криминалистов? Они не очень надежные ребята. Я не особо удивился бы, если бы какой-нибудь придурок, которого к ним временно прикомандировали, решил бы раскопать папку с делом, а потом оставил бы ее в вагоне метро. Не впервой.

– Послушайте, – заговорил Пеллача. – А почему убийцей не может быть какой-нибудь ревнивый бывший любовник? Вы уверены, что мы знаем все про отношения Дарего с Кеннеди? Она все честно рассказывала?

– Не говори ерунды, – пробормотала Хенли себе под нос.

– Или, может, Кеннеди досадил кому-то не тому, – продолжал Пеллача. – Он ведь сидел и за наркотики.

– Долг перед дилером? – спросил Рамоутер. – Последний раз его судили за это, когда ему было двадцать два года. Четырнадцать лет назад. Несколько поздновато, чтобы осознать, что Кеннеди продал кому-то восьмую вместо унции[27]27
  Обычная доза в Великобритании – 1/8 унции, или 3,5 г. 1 унция = 28,35 г.


[Закрыть].

– Я сейчас просто выступаю в роли адвоката дьявола, – пояснил Пеллача. – Из того, что мы уже знаем про Дэниела Кеннеди, единственный человек, который пел ему дифирамбы, это его брат.

– Простите, шеф, – сказал Рамоутер, расправляя плечи. – По срокам никак не получается связать это дело с наркотиками.

– Я согласна с Рамоутером, – высказалась Хенли. – И я также не думаю, что была утечка информация.

Она понимала, что Пеллача хотел обсудить все аспекты дела, посмотреть на него под всеми возможными углами, но не могла игнорировать свою интуицию, которая подсказывала: они просто тратят время.

– Большинство людей, преднамеренно допускающих утечку информации, идут на это либо искренне полагая, что делают доброе дело, либо потому, что им платят. А этот парень, если это парень, хочет, чтобы его заметили. Хочет выделиться из толпы, – высказал свое мнение Рамоутер. – А вырезание отметок на теле… Что он там вырезает? Полумесяц и двойной крест?

Пеллача кивнул.

– Благодаря этим двум символам он точно выделится.

Глава 15

– Толковый парнишка. У него появляются интересные идеи, – заметил Пеллача, закрывая дверь в свой кабинет.

– Он задает правильные вопросы, – ответила Хенли. – Но еще рано делать окончательные выводы.

– Уже прошло два дня. А если быть абсолютно точными… – Пеллача посмотрел на часы. – Два дня, восемь часов и сорок две минуты с тех пор, как ты стала старшим следователем по этому делу.

Хенли опустилась на стул.

– Ты позвал меня сюда, чтобы проверить, как я справляюсь?

– Не надо так говорить. Во-первых, я выполняю свою работу, во-вторых, как ты думаешь, где бы я сам предпочел находиться? Работать «на земле» или сидеть здесь, в кабинете? Я слышал, что ты буркнула себе под нос. Сказала, что я говорю ерунду.

Хенли попыталась не обращать внимания на боль в голосе Пеллачи и не ответила. Она невольно вспомнила разговоры, которые они вели ночами в постели. Тогда Пеллача рассказывал ей о своих амбициях. Теперь у него было лицо человека, который дотянулся до самого большого апельсина на дереве, но фрукт оказался горьким.

– Что с ней? – спросил Пеллача.

– С кем?

– С девушкой. Узомамакой Дарего. Зоуи.

Хенли подумала, не соврать ли ему. Подать ему все под соусом «я просто хочу хорошо выполнять свою работу». Но Пеллача слишком хорошо ее знал.

– Зоуи напоминает мне ее, – призналась Хенли. – Мелиссу Гийма. Я тебе про нее рассказывала.

– Девушку из твоей школы, которая пропала?

– Она не училась в моей школе. Мы с ней вместе выросли. Она жила в одной из квартир в доме через дорогу. Полиция ничего не делала, прессу ее исчезновение не заинтересовало, никто и пальцем не пошевелил, пока не пропала пятнадцатилетняя белая девушка. Ее лицо было повсюду. Во всех газетах, во всех выпусках новостей, но Мелиссой нам пришлось заниматься самим. Это мы ее искали, развешивали постеры, пока я не нашла ее девять месяцев спустя.

– В реке, – тихим голосом произнес Пеллача. Он знал эту историю.

– Зоуи напоминает мне о ней. Вот и все. Кто-то выбросил ее, как мусор. Убийцу Мелиссы так никогда и не поймали. Я не хочу того же самого для семьи Зоуи или семьи Кеннеди.

– Этого не случится, – Пеллача шагнул вперед, словно хотел обнять Хенли, но вместо этого засунул руки в карманы. – А как ты вообще?

Хенли внимательно смотрела на Пеллачу, пытаясь понять, спрашивает ли он о ней в профессиональном плане или личном. Эти границы так давно размылись, что она никогда не могла точно это определить.

– В плане работы все прекрасно, – произнесла она медленно и очень спокойно. – Чего еще я могла пожелать? Я занимаюсь расследованием двойного убийства. Семьи жертв, обе семьи, кажется, говорят искренне, но ты же знаешь, какие бывают семьи. У всех могут быть спрятаны скелеты в шкафу.

– Но все тайное становится явным. Секреты всплывают наружу.

– Как, например, эти метки. Символы. – Хенли взяла со стола стопку клейких листочков и стала вертеть ее в руках. – Мы держали это в секрете, мы никому об этом не сообщали, но теперь… кто-то знает.

– Презумпция невиновности… Это может оказаться простым совпадением.

Хенли натянуто улыбнулась.

– Мы оба знаем, что это никакое не совпадение. Кто-то раскрыл рот. Нам только нужно выяснить, кто именно, а это означает, что мне нужно встретиться с Оливером.

– Что?! Зачем? Вообще-то не отвечай. Черт тебя побери! Должен быть какой-то другой способ.

– Нет другого способа. Врать не буду: я предпочла бы его не видеть, но не думаю, что у меня есть выбор. Кто-то использует его modus operandi, вплоть до вырезания символов на телах.

Пеллача повернулся к ней спиной и снял трубку телефона.

– Стивен, не надо отворачиваться от меня. Что ты делаешь?

– То, о чем ты попросила. Звоню в тюрьму, попрошу соединить с сотрудником, отвечающим за организацию встреч с осужденными, не знаю, как он там у них правильно называется.

– Это не может ждать.

– Я знаю. Если у меня не получится отправить тебя туда сегодня вечером, то пойдешь завтра утром. Так или иначе, ты его увидишь.

Хенли бежала со всех ног. Она видела его прямо перед собой, он несся вперед, топча вереск. Она слышала крик Пеллачи: «Стоять! Полиция!» Резкие вспышки боли пронзали ее горящие голени, но она все равно бежала быстрее, не обращая внимания на металлические кольца наручников, которые били ее по ребрам. На секунду она потеряла его из виду, дышать стало еще тяжелее. Выхлопные газы попали ей в рот и стали спускаться вниз, в глотку. Он внезапно остановился, повернулся к ней и побежал…

– Нет, нет, нет, – пробормотала Хенли и резко проснулась.

Майка, в которой она спала, промокла от пота и прилипла к хлопковой простыне, на которой лежала Хенли. Пот струился между грудей. Она попыталась сбросить простыню, которой накрывалась, но та запуталась у нее между ног. Когда ее глаза привыкли к темноте, она увидела, что Роб лежит на спине, рот у него слегка приоткрыт, он сопит и даже не имеет представления о том, что с ней сейчас творится. Зеленые цифры на часах на прикроватной тумбочке показывали 3.48 утра.

Хенли стянула майку и вылезла из кровати. Она думала, что кошмары прекратились. Жуткие сны и панические атаки преследовали ее на протяжении нескольких месяцев. На глаза навернулись слезы, когда в ванной ее снова охватил страх. Она сняла шорты и включила душ.

– Нет… – вырвалось у Хенли, когда она почувствовала, как теплая струя мочи льется по внутренней стороне бедра.

Хенли покраснела от стыда, схватила полотенце, намочила его под струей воды и вытерла мочу с пола. Ее тело подсказывало, что она не может делать эту работу. Она медленно ломалась. Хенли бросила мокрое полотенце в корзину для белья и шагнула под душ. Она прижалась головой к выложенной плиткой стене и вдохнула пар.

– Я не позволю этому случиться, – сказала Хенли, пока вода медленно стекала по ее спине. – Я не дам тебе меня сломать.

Глава 16

– Боже, какое депрессивное место, – сказала Хенли, когда они с Рамоутером оказались за покрытой ржавчиной дверью тюрьмы Белмарш. Внутри все казалось совершенно обезличенным. Стены и в коридоре, и в комнатах охраны были покрашены серой краской неприятного оттенка. Хенли с трудом удержалась, чтобы не помахать в одну из камер видеонаблюдения, установленных во всех углах. Каждую прикрывал небольшой черный купол. В будке охраны из пуленепробиваемого стекла сидела женщина. Она оторвалась от своей «Дэйли мэйл», подняла голову, посмотрела на Хенли, перевела взгляд на Рамоутера и вздохнула.

Рамоутер украдкой взглянул на Хенли, и этого взгляда было достаточно. Они мгновенно поняли друг друга и эту женщину из тюремной охраны – они всю жизнь сталкивались с предвзятым отношением из-за цвета кожи. Уловив это тончайшее проявление расизма, Хенли почувствовала, как у нее начинают гореть щеки. Она как будто услышала ее немой вопрос: «Что вы здесь делаете?»

Поняв, что женщина за пуленепробиваемым стеклом ухмыляется, Хенли резко постучала в стекло, опустила удостоверения сотрудников полиции и сложенный лист А4 в металлический лоток и стала ждать.

– Инспектор? Из отдела расследований? – уточнила женщина.

Хенли ждала, что та еще добавит: «Правда?» – ведь недоверие ясно слышалось в ее голосе. Но ничего подобного не прозвучало. Женщина за стеклом отошла в дальнюю часть кабинета и сняла трубку телефона.

– Да. Двое. Хорошо. Хорошо. Да, я знаю. Да.

Хенли раздраженно вздохнула и покрутила головой. Она почувствовала, что потянула шейную мышцу. Женщина из охраны вернула им удостоверения и открыла дверь, которая вела непосредственно в тюрьму. Хенли и Рамоутера обыскали, заколку для волос Хенли пришлось выбросить в мусорную корзину. Потом они ждали, пока безликие сотрудники тюрьмы в диспетчерской сверят их отпечатки пальцев с отпечатками на их документах.

– Как они тщательно все проверяют, – заметил Рамоутер, надевая пиджак.

Перед ними открылась еще одна дверь. Тюремный надзиратель провел их мимо небольшого садика, в котором работали трое заключенных; все они были одеты в комбинезоны винного цвета. Клумбы с яркими георгинами казались совсем не к месту в таком безрадостном окружении. Заключенные прекратили работать и уставились на Хенли. Она проигнорировала свист, донесшийся до нее, пока она проходила мимо основного здания тюрьмы, направляясь к блоку строгого режима.

Хенли с Рамоутером пришлось пройти еще пятнадцать дверей, перед тем как они оказались в тюрьме внутри тюрьмы.

– Подождите здесь, – сказал надзиратель.

Вдали Хенли слышала звук работающего телевизора и стук захлопывающихся дверей.

Вскоре в коридоре вместе с черным лабрадором появились два человека – еще один надзиратель и мужчина невысокого роста.

– Доброе утро. Меня зовут Терри Уоллас. Я исполняю обязанности начальника тюрьмы. Вы, вероятно, инспектор Хенли? – он протянул руку Рамоутеру.

– Э-э-э… Нет, – ответил Рамоутер, делая шаг назад.

– О… приношу свои извинения.

Начальник тюрьмы повернулся к Хенли. Его натянутая улыбка исчезла, когда Хенли проигнорировала его руку. Он подергал за лацканы бежевый пиджак, который был ему явно велик, а затем сжал перед собой свои маленькие ручки.

– Мы сообщили мистеру Оливеру о вашем визите.

Хенли вопросительно приподняла бровь.

– Я придерживаюсь определенной политики: считаю необходимым напоминать заключенным, что в мои цели не входит их обесчеловечить, несмотря на то что их признали опасными для общества. Не все в нашем блоке строгого режима сидят за убийство.

– Да, у вас тут есть и насильники, и авторитеты преступного мира, и лидеры террористических групп, – сказала Хенли.

Она немного расправила плечи, выпрямила спину, чтобы никто не заметил, как она нервничает. Она почти не спала прошлой ночью и не смогла ничего съесть за завтраком. Они стояли в узком коридоре с искусственным освещением. Из-за жара, исходившего от четырех человеческих тел и собаки, стало трудно дышать. Хенли поняла, что на нее накатывает приступ клаустрофобии.

– У нас есть специальная комната, в которой обычно проходят встречи с адвокатами. Она сейчас свободна, и вы сможете устроиться там. Хотя мистер Оливер и выразил удивление вашим визитом, мне показалось, что он с нетерпением ждет встречи.

– С нетерпением?

– Его едва ли можно за это осуждать. Каждый день он видит только девять других мужчин, которые содержатся вместе с ним в этом блоке, и надзирателей.

Начальник тюрьмы приподнял рукав пиджака и взглянул на часы.

– Сколько, по вашим расчетам, продлится… эта встреча? Очень важно свести изменения в распорядке мистера Оливера к минимуму.

– Столько, сколько потребуется.

Исполняющий обязанности начальника тюрьмы Уоллас неодобрительно хмыкнул и вытер струйку пота с виска.

– А, вот и надзирательница Баджарами.

В дверь вошла надзирательница, которую Хенли с Рамоутером еще не видели. Она оказалась ниже ростом, чем Хенли, но не намного. Ее рыжеватые волосы были стянуты сзади в пучок, по виду ей было лет тридцать пять. В ее внешности не было ничего особенного, да и форма ей совсем не шла. Такая женщина легко могла затеряться в толпе, если бы не повыцветший синяк под левым глазом. На Баджарами была надета рубашка с короткими рукавами, и взгляд Хенли упал на царапины на ее правой руке, которые добавляли цвета татуировке в виде падающих звезд.

– Видели бы вы другого парня, – произнес начальник тюрьмы с легким смешком. – Как бы то ни было, меня ждут в других местах, инспектор Хенли, констебль Рамоутер.

С этими словами он кивнул и вышел за дверь, которую придерживала для него Баджарами. Она заперла ее за ним.

– Это сделал заключенный из блока предварительного заключения, – пояснила она. – Его отказались выпустить под залог, и у него снесло башню. – Надзирательница открыла еще одну дверь и подождала, пока Хенли и Рамоутер выйдут в следующий отсек, потом вышла сама и заперла за собой дверь. – Но, надо сказать, судья оказался слишком строгим. Парню всего двадцать два года, и он никогда не сидел.

– И вдруг выяснилось, что его отправляют сюда? – спросил Рамоутер, когда они втроем стали подниматься по лестнице.

– Именно так, – подтвердила Баджарами.

Она открыла дверь в помещение, сильно отличающееся от других. Комнатка была маленькой и светлой, с большим окном. Там стояли стол и стулья, надежно привинченные к полу. Над камерой видеонаблюдения в дальнем углу непрерывно мигала красная лампочка, а вдоль стены, примерно на расстоянии вытянутой руки от стола, шла длинная черная резиновая полоса. Хенли задумалась, скольким адвокатам, врачам и полицейским приходилось нажимать тревожную кнопку за годы существования тюрьмы.

Когда Хенли в последний раз видела Оливера, он стоял у скамьи подсудимых в клетке, в Олд-Бейли. Женщина, старшина присяжных, встала со своего места, заметно дрожа, а сотрудник суда спросил ее, пришли ли присяжные к единому мнению и вынесли ли они приговор единогласно. Ее голос дрожал, когда она ответила «нет». И он так же дрожал, когда она ответила «да» на следующий вопрос: «Вынесли ли присяжные приговор, с которым согласны по крайней мере десять из вас?» Ее голос стал совсем тихим, когда она объявила, что Оливер виновен в семи убийствах.

Он стоял не двигаясь, когда зачитывали приговор. Он был в том же синем костюме от «Хьюго Босс», который надевал каждый день, пока шел судебный процесс. В отглаженном пиджаке и начищенных до блеска ботинках он не выглядел как убийца. Так выглядят финансовые консультанты, готовые посоветовать вам, как получить максимальную прибыль от инвестиций. Его выражение лица изменилось только один раз, когда старшина присяжных подтвердила, что приговор вынесен большинством голосов: за него проголосовали десять присяжных. Но два человека из состава присяжных посчитали его невиновным.

Хенли наблюдала за Оливером сквозь пуленепробиваемое стекло. Он разговаривал с одним надзирателем, пока другой вставлял ключ в замок наручников, сковывавших запястья заключенного. Оливер что-то сказал, и невысокий азиат-надзиратель покачал головой и рассмеялся. Оливер опустил руку на предплечье второго надзирателя, и Хенли дернулась. Наручники были сняты, и Оливер вошел в комнату, где находились Хенли с Рамоутер. У Хенли перехватило дыхание.

– Как давно мы не виделись, – произнес Оливер хрипловатым голосом. – Ты хорошо выглядишь. Тебе придется извинить меня за такой голос. Я не очень хорошо себя чувствую. По ночам в камере сквозняк. – Оливер протянул руку. Хенли ее проигнорировала. – Вчера утром я видел тебя в выпуске новостей. Ты теперь инспектор, да?

Темно-голубые глаза Оливера опустились ей на живот, он явно хотел увидеть шрамы, которые оставил на нем. Его улыбка стала шире, и можно было рассмотреть идеально ровные зубы, только немного пожелтевшие от никотина. Его шарм никуда не исчез, но к нему добавилось что-то еще. Это был уже не тот человек, который два с половиной года назад зашел в Белмарш, но он не был и полностью сломлен.

– Садитесь, – твердым голосом сказала Хенли, кивая на стул напротив Рамоутера.

Баджарами, которая стояла у двери с ничего не выражающим лицом, покинула помещение.

– Ну почему ты ведешь себя так недружелюбно, инспектор? Столько времени уже прошло. Прощение – это путь к спасению, поэтому давайте будем вежливы друг с другом.

– Я сказала: садитесь. Я не в настроении играть с вами в игры.

– У меня совсем не бывает посетителей. Я получаю немало писем от своих поклонников и поклонниц, но маловероятно, что им разрешат прийти сюда и навестить меня. Время от времени ко мне приходит врач, но это совсем не то. Это не человек, который хочет увидеть именно меня. Поэтому я польщен, видя тебя здесь. Жаль, что ты посчитала необходимым привести с собой приятеля. Но, к счастью для тебя, я не ревнивый.

Оливер осмотрел Рамоутера с ног до головы.

– Ну, ты определенно посимпатичнее, чем тот мужик, который раньше всегда болтался рядом с нашим инспектором. В этом месте забываешь о хороших манерах. Мы ведь не были представлены друг другу. Как тебя зовут? По виду ты новенький. Свежие силы, да?

– Рамоутер. Стажер, констебль Рамоутер.

– А имя у тебя есть?

– Салим. Салим Рамоутер.

– Рад познакомиться с тобой, Салим Рамоутер. Ты новый партнер инспектора?

– Да.

Хенли выругалась про себя и сурово посмотрела на Рамоутера. Ей было совсем ни к чему, чтобы Оливер посчитал, будто он установил с ним связь.

– Я думаю, инспектор хочет, чтобы ты тут просто сидел и наблюдал за происходящим, – деловито продолжил Оливер. Он скрестил на груди руки, на которых заметно выступали вены. – Я у нее всегда был навязчивой идеей. Я помню, как впервые увидел ее. Она тогда стояла перед Скотленд-Ярдом и называла меня…

– Мы пришли сюда, чтобы задать вам несколько вопросов, – перебила Хенли, стараясь не называть его ни по имени, ни по фамилии.

– Она называла меня чудовищем, – продолжал Оливер. – А потом удивилась, когда я воткнул в нее нож. Я всего лишь защищался.

Хенли крепко сжала правую руку в кулак и впилась ногтями в кожу, чтобы почувствовать боль.

– Мы пришли сюда, чтобы задать вам несколько вопросов, – повторила она.

– Ну. Задавай.

– В понедельник утром на берегу Темзы были найдены части человеческих тел – в Дептфорде и Гринвиче. Мужчины и женщины.

Оливер ничего не ответил. Его лицо застыло, словно гранитное.

– Вчера утром оставшиеся части тела женщины были найдены в Ледиуэлл-Филдс. Оба тела расчленены. Ноги. Руки. Голова. Все было отрезано от туловища и разбросано.

– Значит, слухи правдивы, – кивнул Оливер. – Но в новостях это не подтвердили. И не упоминали, что было две жертвы.

– Общественности пока не нужно об этом знать.

– Пытаетесь контролировать поток информации? Разумно, но в наши дни это трудно – появились социальные сети. А что общественность уже знает?

Хенли промолчала. Оливер пытался перехватить инициативу и контролировать ход беседы. Хотел продемонстрировать им с Рамоутером истинный баланс сил. Она с неохотой произнесла:

– Мужчину опознали. Его звали Дэниел Кеннеди.

– Дэниел Кеннеди, – медленно повторил Оливер. – Ты так произнесла его имя, будто я должен его знать. Он сидел в тюрьме?

– Сидел, – ответил Рамоутер. – Примерно два года назад. Провел полгода в Белмарше, потом его перевели в Хай-Даун.

– Салим, я отбываю очень долгий срок в блоке строгого режима. Я отношусь к категории «А». Мне не дают общаться с остальным населением этой тюрьмы. Меня считают чудовищем.

«Ты и есть чудовище», – произнесла Хенли про себя. Чем дольше она сидела напротив него, тем больше заводилась. Она поняла, что внимательно наблюдает за каждым его движением, что слишком бдительно за ним следит, ожидая, что Оливер может в любой момент попытаться ее убить.

– Эти имя и фамилия вам ничего не говорят? – спросила она.

Оливер не ответил. Вместо этого он встал, подошел к двери и постучал в небольшое оконце в ней. Тут же появился надзиратель и открыл дверь.

– Можете принести мне воды? У меня в горле пересохло. Очень жарко, столько людей.

Надзиратель кивнул.

– А Зоуи? – спросил Рамоутер у Хенли одними губами.

– Пока нет, – ответила она точно так же.

Несмотря на то что Оливер сидел в тюрьме, он определенно держал ситуацию под контролем. Казалось, никто, кроме Хенли, не видел, какую опасность он представляет.

Оливер вернулся на свое место и слишком долго смотрел на Хенли.

– Я не знаю никакого Дэниела Кеннеди, – в конце концов заявил он. – Что еще?

– Одна из жертв была найдена с вырезанными на теле полумесяцем и двойным крестом.

Хенли преднамеренно не сказала ему, кого из двух жертв нашли с этим символом. Она наблюдала за реакцией Оливера, но ее не последовало. Вернулся надзиратель с чашкой.

– Я искренне надеюсь, что ты не считаешь, будто это сделал я, – заявил Оливер.

– Это те же самые символы, которые вы вырезали на телах своих жертв, на всех семи.

Оливер перевел взгляд на Рамоутера, когда поднес чашку к губам и начал пить.

– Об этих символах знало совсем немного людей, – продолжала Хенли. – Это…

Оливер поднял левый указательный палец вверх, продолжая пить, таким образом заставляя Хенли замолчать.

– Это ваши метки. Ваш почерк. – Хенли повысила голос, теряя самообладание. Бетонные стены в маленькой комнатке делали каждое ее слово еще громче. Оливер поставил пустую чашку на стол. Уголки его губ слегка дернулись. – Жертвы вам незнакомы, они для вас никто. Но использован ваш стиль убийства. Все это указывает…

– На явное совпадение? – спросил Оливер с почти искренним любопытством.

– Маловероятно. Мне нужно знать, рассказывали ли вы кому-то о том, что делали со своими жертвами.

Оливер не ответил.

– Другим заключенным, надзирателям, посетителям? – перечислил Рамоутер.

Оливер расхохотался. Это был хрипловатый гортанный смех.

– Посетителям? Откуда им взяться? Ко мне никого не пускают, кроме адвокатов.

– Адвокатов? – осторожно переспросила Хенли.

– Конечно. Один все еще продолжает работать. Мы обсуждаем подачу апелляции. Не очень лестно, когда тебя называют убийцей с пилой, правда, инспектор?

– Вы убили семь человек. И вы считаете, что у вас есть основания для подачи апелляции? – не веря своим ушам, переспросил Рамоутер.

Оливер снова рассмеялся, потом повернулся к Хенли и подмигнул.

– Вы можете назвать какую-то причину появления этих символов на телах жертв? Ваших фирменных меток? – твердым голосом спросила Хенли, стараясь вернуться к теме разговора.

Ответа не последовало.

– Кто-то остающийся на свободе пытается передать вам послание?

Оливер сложил руки на груди и откинулся на спинку стула.

– Кто-то пытается привлечь ваше внимание? – продолжала Хенли.

Оливер хмыкнул и повернул голову к Хенли.

– Если вы работаете вместе с кем-то, если эти убийства имеют какое-то отношение к вам, то говорю вам прямо сейчас…

– Это, должно быть, тебя просто убивает, – медленно произнес Оливер.

Оливер неотрывно смотрел на нее – и все мышцы на спине Хенли напряглись.

– Вот оно как вышло-то. Ты сидишь здесь со мной. И просишь меня о помощи.

– Не льстите себе, – ответила Хенли. – Это не просьба о помощи.

– А что тогда? Ты пришла сюда спросить у меня, что я знаю. Ты в крайне затруднительном положении.

Хенли откинулась назад.

– Я в крайне затруднительном положении? Ну, это вряд ли. А знаете, что думаю я? Я думаю, что вы тут сгораете изнутри. Вы заперты здесь без шансов на помилование. Вас вывезут отсюда только вперед ногами в деревянном ящике, кремируют и выбросят пепел в ближайший мусорный бак.

– Осторожно, инспектор!

– Вы заперты здесь, пока кто-то орудует на свободе, режет тела, ставит на них вашу метку, а вы ничего не можете с этим поделать.

– Осторожно, – повторил Оливер тихим голосом, зловещим и угрожающим.

– Не вы здесь командуете парадом, – отчеканила Хенли.

Оливер улыбнулся, но больше ничего не сказал.

Рамоутер попытался сдержать кашель в наступившей тишине. Часы Хенли остались в машине, в бардачке. В этой комнате часов не было. Казалось, минута здесь идет за час.

– Мы закончили, – объявила она Рамоутеру.

Хенли попыталась взять себя в руки, когда Рамоутер встал и быстро пошел к двери. Она слышала шорох одежды Оливера – он повернулся, чтобы посмотреть, как она уходит. Хенли не оглядывалась назад. Она не могла допустить, чтобы Оливер видел отчаяние у нее на лице и то, какие ей пришлось приложить усилия, чтобы удержать себя в руках.

Глава 17

Доктор Марк Райан выглядел как настоящий судебный психолог. Уверенный. Вызывающий доверие. У него был уютный кабинет, который располагался в здании бывшей кондитерской фабрики в Бермондси. В кабинете было тепло. Комфортно. Спокойно. Никогда не скажешь, что в этом месте звучат истории о травмах, предательстве, потере веры в себя, тревогах и волнениях, а иногда стоит просто оглушительная тишина. Но Хенли не могла расслабиться.

– Анжелика, ты выглядишь так, словно злишься на меня. Ты расстроена? – спросил Марк, устраиваясь в кожаном кресле напротив нее.

– Ты прекрасно знаешь, что я на тебя не злюсь, – ответила Хенли и взяла чашку чая, которую Марк поставил на кофейный столик.

– Последние три месяца я говорил тебе, что ты еще не готова вернуться к работе «в поле». Ты просто меня не слушала. Я уверен, что твой психотерапевт сказал бы тебе то же самое.

– Я перестала к нему ходить, – сообщила она.

– Что? Как перестала? Когда?

– Примерно семь недель назад.

– Ради всего святого! Почему?

– Ты знаешь почему. Доктор Эфзал слишком категоричный.

– Это ты его так воспринимаешь.

– Да как бы там ни было. Я предпочла бы тебя.

– Я тебе уже говорил, что в моей профессии есть незыблемые правила. Должны соблюдаться границы между психотерапевтом и пациентом. А мы с тобой вместе напивались в пабе «Маркет Таверн», чем явно пересекали эту черту.

Хенли улыбнулась, вспоминая тот маленький паб, куда они вместе пошли после того, как Эбигейл Бернли вынесли приговор за убийство пятнадцати человек.

– Значит, я спрашиваю тебя как друг. Не как психотерапевт, потому что это было бы неэтично, – снова заговорил Марк. – Каково тебе вернуться на работу?

Хенли откинулась на спинку дивана и постаралась подобрать правильные слова. Она не могла рассказать ему про паническую атаку прошлой ночью. Она уже постаралась о ней забыть, затолкала в дальний уголок сознания.

– Комфортно. Я чувствую себя комфортно. Это неправильно, да? – заговорила Хенли, глядя в окно за головой Марка. Они сидели на четвертом этаже, из окна были видны очертания города. – Наверное, мне не следует чувствовать себя комфортно среди всего этого.

– Если бы я был твоим психотерапевтом (а я им не являюсь), я сказал бы, что не мне определять, правильно или неправильно то, что тебе комфортно. Если ты так себя чувствуешь, значит, ты так себя чувствуешь.

– В безопасности.

– Что? – Марк поднял голову.

– Я чувствую себя в безопасности, когда работаю «на земле», вернувшись на улицы из кабинета. Это странно, потому что на наших улицах совсем не безопасно, тогда как сидеть в кабинете… – Она запнулась, но, судя по выражению лица Марка, он не собирался ее осуждать, а, наоборот, хотел подбодрить, и Хенли продолжила: – В кабинете у меня было ощущение, будто меня наказывают за что-то, в чем я не виновата. Он наказал меня за ошибку, которую допустил он сам.

– Он? Ты имеешь в виду Пеллачу?

– Нет. – Хенли поставила чашку с чаем на стол. Марк забыл положить сахар. – Нет. Я имею в виду его. Раймса.

– Ты почти не говоришь о нем, что странно, учитывая, как вы были близки.

– Говорить не о чем. Он мертв. А мы должны жить дальше.

Марк открыл рот, чтобы что-то сказать, но решил, что лучше этого не делать.

– Он нашел легкий выход. Оставил нас всех в полном дерьме. Я ожидала от него большего.

Хенли не была уверена, с чего она вдруг разговорилась. Она возненавидела терапию с того момента, как ей приказали еженедельно ходить на сеансы к доктору Эфзалу. После того как она вообще смогла выходить из дома, первые шесть месяцев она почти ничего не говорила, просто сидела как на иголках. Ей не нравилось, когда ее что-то заставляли делать, и в особенности ей не нравилось, что ее заставляли говорить о том, что с ней сделали.

– Ты до сих пор на него злишься? На Раймса? – уточнил Марк. – Вообще это не так уж необычно – испытывать такие чувства по отношению к близкому тебе человеку, который совершил самоубийство.

– Я не злюсь. Это лишняя трата энергии и времени.

Хенли задумалась, понимает ли Марк, что она врет. На самом деле она до сих пор злилась на Раймса. Каждое воспоминание приносило боль. У нее сердце кровью обливалось каждый раз, когда она думала о том, что сделал Раймс.