Текст книги "Знат"

Надя Сова
Знат

Prt 1

Chpt 1

Я стояла, ждала автобус и ощущала, как под ногами проносится поезд.

Станция метро была неглубокая. Если верить «Википедии» – всего 8 метров. И это знание вызывало у меня чувство непонятной тревоги. Казалось, что сейчас асфальт провалится в тоннель, прямо на несущийся состав. Попадают люди, автобусы, маршрутки. Больше никто не будет кричать «Кинешма-Иваново»…

Поезд снова загрохотал где-то под землей, а к остановке наконец-то подъехал автобус, чтобы забрать меня вглубь района.

Утрамбовавшись в салоне и зависнув между поручнем и огромным рюкзаком какого-то туриста, я закрыла глаза. Мне постоянно хотелось спать, а особенно сильно клонило в сон, когда я вспоминала о предстоящей дипломной работе. Огромный холст лежал дома и ждал, когда я про него вспомню. Тему мне утвердили совсем недавно, я уже успела забыть, что хотела рисовать и теперь надо заново придумывать. Или искать заметки.

– Девушка, вы на следующей выходите?

В автобусе стало заметно свободнее, я открыла глаза и пропустила рюкзак поближе к двери. Ещё через пару остановок можно было сесть, я ехала до конечной.

Рядом с лесом стояла моя обезличенная панелька с какими-то потрепанными аистами на крышах подъездов, через двухполосную дорогу начинался сам лес. Я здесь часто гуляла, когда училась в школе. Зимой мы даже ходили сюда на лыжах с классом. Поход в лес я любила, а лыжи нет. После школы я в лес почти не ходила, то было некогда, то не с кем. Туда теперь наведывалась только моя бабушка, причём в любую погоду, и обязательно до полудня. Не знаю, с чем была связана эта странность, но она мирилась же с моими загонами, поэтому я не лезла в ее.

Зевая шире, чем открывались двери лифта, я добралась до квартиры, включила свет, поставила разогреваться ужин. Бабушка попросила порезать салат, поэтому я, игнорируя холст, решила заняться тем, на что точно потрачу не больше получаса. Пока я превращала огурцы в неровные кубики, мысли бродили вокруг темы. Достаточно странной темы.

Работа должна была называться «Последний знающий», я это придумала в октябре, когда с нас всех спрашивали, что мы будем рисовать на диплом. Я ещё решила выпендриться и написать «ЗНАЮщий». И что я вообще имела ввиду? С октября я про диплом вообще не вспоминала.

А уже надо было предоставить несколько миниатюр, только у меня не было ни одной дельной мысли.

Бабушка вернулась с работы, опять пожаловалась, что скоро ее сократят, и придётся выходить на пенсию. А потом добавила, что ей уже так надоело кататься на предприятие, там из стариков совсем никого не осталось. Не с кем поговорить.

Я слушала эту историю и улыбалась. Хоть моя старушка и переживала, что ей нечего будет делать на пенсии, занятие она себе давно уже придумала. И это занятие с начала зимы стояло у нас на окне и выращивало какую-то зеленую слизь в банке.

– Это хлорелла, полезно для почвы, – говорила бабушка каждый раз, когда я порывалась избавиться от банки.

– Ну хлорелла, так хлорелла, я рисовать.

Опять я просидела перед холостом до трех ночи, но так ничего и не придумала. Беспокойная бабушка вставала каждые полчаса, ворчала, что я еще не сплю и уходила обратно. В итоге сон победил, и я провалилась в чёрную дрему до будильника.

К счастью, на следующий день мне никуда не надо было ехать, поэтому я выключила раздражающую музыку и разрешила себе спать дальше.

Заканчивая школу, думаешь, какая же крутая жизнь у студента, столько всего происходит. Становясь студентом, начинаешь гадать, как же свободно живётся тем, кто уже завершил обучение и теперь просто работает. И каждый раз это одни и теже грабли. После вуза, особенно когда во взрослой жизни случается какой-то лютый факап, хочется вернуться назад, туда, где за тебя решали родители, и ответственность где брали они, а не ты. Почему-то я была уверена, что у меня будут именно такие мысли. Не знаю, что ощущали, однокурсники, да они и не стремились это рассказывать.

Я так ни с кем и не подружилась в вузе, как была в школе замкнутым воробышком, так и и осталась. В творческой атмосфере было проще спрятаться, свернуться у холста в улитку, и никто тебя не трогает. Не зовёшь общаться – и не надо.

Я снова вернулась к замученному пустотой холсту и села рядом. Чтобы не смотреть на белое пространство в тишине, я включила свой любимый плейлист. Эти песни могли крутиться по сто раз одна за другой, и образы не надоедали.

Говорят, что лучший способ закончить работу: хотя бы начать ее. Я взяла карандаш, пыталась найти клячку, которую всегда держала под рукой, но она куда-то пропала, как и все ластики. Поэтому я просто стала набрасывать миниатюру в маленьком блокноте.

Идея приходила постепенно. Сначала я видела ее пятнами, яркими желтыми, с голубыми всполохами. Это должна была быть игра контрастов. А еще смыслов, символов, всего того, что я успела прочитать по запросу слова «знающий», пока искала заметки. Как назло ни заметок, ни сохраненных статей на эту тему у меня не оказалось. Откуда вообще взялось это название?

Карандаша стало мало, я начала подбирать краски. В чате нашего курса написали, что завтра крайний срок, когда можно принести сырую работу. Опять я все оставила на последний день. Хорошо, что не час, как это было на первом курсе.

Плейлист дошёл до конца и начался заново. Была секунда тишины, которая оказалась оглушительной и буквально выкинула из головы все мысли.

А когда они вернулись, я буквально увидела эту работу: заканчивался тоннель, скорее всего это метро, я такие стены видела на фотографиях на стенах новой станции, а за тоннелем золотое, с зелёными пятнами, поле. В поле лежал человек. Одет обычно, так сейчас модно – плащ, широкие брюки, белые кроссовки. На нем была еще шляпа. Правда, теперь она отлетела и валялась где-то в траве.

Человек был ранен, из его ран росли молодые побеги.

Поле осеннее, золотые колосья уже перезрели и стали осыпаться, а среди них росли сухие цветы.

Мне кажется, этот человек что-то знал, хорошее или плохое – непонятно. И его за это знание убили.

Да, его точно убили, после таких рубленных ран не выживают, даже в кино.

Таким мне снова представился «Последний знающий», самую первую свою идею я уже давно не помнила, а эта мне понравилась. Одинокий молодой человек, жизнь которого завершилась таким жутким образом, вокруг больше никого. Только поле, которое стало для этого человека могилой.

Когда бабушка вернулась с работы, я почти закончила картину. Про обед так и не вспомнила, зато очень была довольна результатом.

– Опять не поела? Что хоть нарисовала? Снова страсть свою?

– Нет, не страсть, смотри, сколько света, – я улыбнулась.

Бабушка покачала головой.

– Откуда ты только берёшь эти образы…

Ответ ей не был нужен, мы давно уже перестали с ней ругаться на тему того, что я делаю. Просто обе поняли, что живем в двух разных мирах, и бесполезно перетаскивать друг друга на свою сторону. Бабушке очень не нравились образы, которые я рисовала, она считала, что я к себе приманиваю все темное в этом мире. Надо рисовать светлое, чтобы в жизни было больше света, а тьмы и так достаточно, весь интернет во тьме.

– Спать чтобы легла нормально!

– Хорошо, баб.

Я решила отвезти картину в вуз, чтобы там ее закончить, а заодно и показать куратору. Откопала подходящую сумку, обмотала холст газетой и поехала в институт. Телефон забыла поставить на зарядку, и надеялась, что он доживет до аудитории, где можно воткнуться в свободную розетку и не переживать, что связь с миром прервётся.

Автобус, метро, убаюкивающие шумом поезда. Я проснулась, когда пропустила свою станцию, выскочила из поезда, обогнав закрывающиеся двери, и только на платформе поняла, что оставила холст в вагоне. Состав махнул мне хвостом и скрылся в тоннеле.

Мир сузился до одной точки удаляющихся фар, а потом и вовсе скрылся за изгибом тоннеля. В смысле я забыла холст?

Я ругнулась так, что дежурящие на станции полицеские косо на меня посмотрели.

Первая мысль, которая пришла мне в голову, была страхом, что картину надо рисовать заново. Вторая оказалась более логичной – позвонить в отдел находок метро и спросить про картину. Я надеялась, что пока ищу номер, куда звонить, какая-нибудь добрая душа отнесёт мою картину дежурному по станции и тот в свою очередь передаст ее в бюро. Я в панике гнала мысль, что картина потеряна безвозвратно. Я же только ее нарисовала. Ну как я могла ее забыть? Сегодня вообще был последний день сдачи, если я сегодня не привезу хоть что-то, деканат меня повесит, буквально.

Мне не было смысла ехать в универ, поэтому я села в поезд до дома, подключилась к вайфай в вагоне и стала искать контакты бюро находок метро. Позвонить я решила, когда окажусь в тихом месте, где-нибудь на улице во дворах, а не на шумной станции.

В очередном перегоне вайфай отвалился, я включила загруженный в память телефона плейлист и закрыла глаза. К счастью, зарядка позволяла.

У студента в метро, как у собаки Павлова, срабатывает рефлекс: сел – заснул.

Я снова вырубилась.

* * *

Красная лампочка мигала, била прямо в глаз. Гудело электричество. Я хорошо знаю этот звук: когда поезд в тоннеле останавливается, все разговоры прекращаются, и ты просто сидишь и ждёшь, когда мы все поедем дальше. А вокруг гудит. Оглушительно громко гудит. Только обычно в этот момент лампочка не мигает, просто горит свет в вагоне и все терпеливо ждут. А в первом вагоне машинист переговаривается с диспетчером, слушает номера составов и ждёт команды.

Я открыла глаза и села. Лампочка висела прямо надо мной и с тихим щелчком гасла и загоралась вновь. Поезд стоял на станции, открыв все двери, даже те, что вели в стену. Кроме меня в вагоне больше никого не было. На станции в принципе вообще никого не было: ни дежурных, ни уборщиков, полицейские не патрулировали станцию. Стоял полумрак, местами мигали те самые раздражающие красные лампочки и непрестанно гудело электричество.

– Сколько же я спала?

Я потёрла лицо, встала и вышла из вагона, немного шатало и подташнивало.

– Ложись!

Меня оглушило чьим-то воплем, а после грохотом. Станция содрогнулась, и я упала на пол.

– Уходим! Нет, стой! Прячься-прячься!

Моментально пришедшая паника отключила все эмоции. От беспорядочно вылетающих команд у меня закружилась голова, и я быстро, на корточках, вернулась в вагон и села между сидений в самом углу. Мозг лихорадочно пытался вспомнить, планировались ли сегодня какие-нибудь митинги, не предупреждал ли кто в твиттере об акциях, и в принципе о каких-нибудь слухах про внезапные нападения. Память была пуста. Я никогда не сталкивалась с беспорядками, всегда обходила стороной толпы, свято была уверена, что темная часть человеческой жизни меня никогда не коснётся. И не касалась, обычно. В спальном районе, который я редко покидала, ничего не происходило. К счастью.

Я огляделась, в поисках того, кто кричал, взрывом выбило окна в вагоне, от чего весь пол был покрыт стеклянной крошкой. Как оказалось, не я одна пряталась здесь. Через пару метров от меня лежал какой-то мужчина и крутил антенну у рации.

– Приём-приём, штаб! Штаб, приём! Черт, не ловит.

Мужчина опустил рацию и посмотрел на меня.

– Вроде станция не глубоко находится, а все равно не ловит, – с досадой сообщил он мне.

Я неопределенно кивнула, не зная, что сказать. Обычная конечная, пути в одну сторону, пути в другую. Странное место для боевых действий.

Поднявшееся облако пыли рассеялось, мужчина аккуратно забрался на сидение и выглянул на платформу.

– Пусто, идём.

Я даже не стала спрашивать, почему мне надо идти с ним. Как минимум, я вообще не понимала, что происходит, как максимум, он что-то точно понимал. По крайней мере знал куда больше меня. Паника не отпускала, билась где-то в районе подбородка тревожным сгустком. Я попробовала выяснить, что я чувствую – ничего. Просто отупение и ожидание того, что будет дальше. В момент, когда хуже уже быть не может, ты просто смиряешься и ждёшь, когда твои мысли либо подтвердят, либо опровергнут.

Один выход со станции был завален полностью, а возле второго стояло двое, кажется, дружелюбные «наши». Они отмахивались от остатков дыма и стряхивали крошку с волос.

– Эй, чуваки, – мой незнакомый мужчина помахал рацией, – вы там как?

– Не было бы взрыва, было бы лучше, – заметил один из них.

Я пригляделась и увидела, что у него за поясом висел топор. Подходить к ним сразу резко расхотелось. Я затормозила и нервно оглядела всю станцию целиком. Здесь ничего не изменилось, за исключением урона от взрыва и кучи листовок, который развесили по колоннам и стенам.

– Хорошо, что никого не завалило, – проговорил второй, привлекая внимание.

У него я никакого оружия не заметила, правда, скорее всего он мог прятать его под полами широкого пальто.

– Что вообще произошло? – снова заговорил тот, что с топором. – Вроде тихо должно было быть.

– По улице шел рейд. Они в спальных районах обычно редко бывают, чисто для галочки, и в метро не спускаются, я с шоссе сюда ушел от них, а потом рвануло, – молодой человек в пальто засунул руки в карманы.

– То, что рвануло, это мы все заметили, – мужчина с топором меня очень беспокоил. Мне постоянно казалось, что он сейчас начнет истерить или размахивать своим оружием, потому что говорил он с претензией в голосе, всем своим видом показывая, что недоволен, очень недоволен и вот-вот сорвётся.

– Взрыв, это, скорее всего, акция протеста, – вклинился третий. – Такие взрывы были еще на соседних станциях. Еще должны были быть у МЦК, но не успели подготовить материал.

Мы все разом повернулись к говорившему.

– Твоих рук дело? – уточнил парень в пальто.

– Да ты что! Я вообще в этом не разбираюсь, – соврал, не моргнув глазом, я была абсолютно уверена, что соврал. Разговор по рации, команды – он точно был в этом замешан. Но спорить с ним не стали.

– Сейчас набегут сюда гвардейцы со всей Москвы, будет нам весело. Самый тихий район был, нет, блин, надо было влезать и все портить, хочу посмотреть в глаза тому, кто это затеял, – нервный все больше оправдывал мои опасения.

– Ребята, погодите, – я поняла, что если я сейчас не подам голос, то остатки разума меня окончательно покинут. – Что вообще происходит? Почему метро не работает? Какие гвардейцы? Почему у него топор?

Теперь была моя очередь принять взгляд от всех, они посмотрела так, будто впервые увидели.

– Так, последствия взрыва все-таки есть, – проговорил зачинщик, ловко уводя тему от провокации, – кому-то память отшибло. Имя хоть свое помнишь?

– Яна, – ответила я немного обиженно. – И я помню все, что было до… – я запнулась, – до того, как я заснула в вагоне. А что сейчас происходит, вообще не понимаю.

– Так, надо уходить, – встрепенулся тот, кто в пальто, – он прав, сейчас сюда нагрянут и быстро расскажут нам всем, что происходит и как с этим жить. Спойлер, жить не придется.

Врун с рацией осмотрел еще раз место взрыва, ничего не нашёл, махнул рукой и поспешил за нами. Первым влетел по лестнице, прошёл через неработающие турникеты с поломанными дверцами, толкнул стеклянную створку и вышел в переход.

На дверях, которые обычно так тяжело открываются и готовы снести с ног даже тяжеловеса, я увидела кучу объявлений о пропаже, яркие алые листовки и какие-то лозунги. Сквозь всю эту толщу бумаги просвечивал силуэт дерева.

– Склерозная, ты идёшь? – окликнули меня.

Внутри сразу поднялась волна гнева – мы еще даже не познакомились, а мне уже клички придумывают. Судя по интонации это сказал тот, который никак не могу убрать свою чертову рацию. Я промолчала. Привыкла молчать. Лишь больше согнулась, пряча нос в куртку.

Наверное, мне не стоило идти в самом конце. Если на нас могут напасть, как сказал один из новых незнакомых, то по мне попадут первой, да и прикрыть я никого не смогу.

На улице все мои мысли улетучились, меня с головой накрыло реальностью, но только не моей. А какой-то подмененной и безжизненной.

Шоссе было пустое, там, где всегда скапливались пробки из-за уезжающих в область автобусов, теперь стояла тишина. На остановках лежали перевернутые машины с выбитыми стёклами, погнутые велосипеды. Везде, куда только хватало взгляда, я видела расклеенные листовки, подобные перепревшие листы лежали под ногами. Краска почти вся вымылась, но я смогла разглядеть пару слов: «переезд» и «центр».

– Глядите в оба, – снова подал голос тот, кто в пальто, – взрыв наделал много шума, и незамеченным он не останется.

В подтверждение его словам на дороге показался уазик. Он остановился, не доезжая до перехода, открыл двери и вывалил на тротуар кучу людей в чёрном. У каждого на груди было перевёрнутое дерево, по форме точно такое же, как я видела на дверях в метро. Густые корни и такая же густая крона, как не крути – будет одно и тоже. Но это дерево было точно перевёрнутым, приглушенное паникой чутье буквально кричало об этом. Почему-то это казалось важным. Лиц у гвардейцев не было видно, все закрывали чёрные шлемы странной форму, будто дизайнер вдохновлялась богатырским снаряжением.

– Наверное, не стоит говорить, что это все мне напоминает, – бесцветно произнесла я и перевела взгляд на парней.

– Не стоит, – согласился тот, у кого топор был уже в руках. – Бежим!

Вслед за его словами застрекотали пули, вокруг нас полетели во все стороны ошмётки асфальта в перемешку с листовками.

– Почему по нам стреляют? Они что, думают, что это мы подрыв устроили? – я бежала, молясь, чтобы ни одна пуля меня не задела.

– Им не надо думать, – обернулся на ходу первый и выкинул из кармана рацию, – они нас видят, вот и вся математика.

Мы бежали через дворы, за нами по пятам гнались люди в чёрном. Гвардейцы, если быть точнее, странные гвардейцы в черном топали так сильно, что содрогался асфальт. Нас вёл молодой человек в пальто, видимо, он хорошо знал район. Мой район. Если бы у меня было больше смелости, то я бы придумала, куда здесь можно было спрятаться. Но сейчас я просто бежала за всеми. Споткнулась, налетела на чью-то спину, извинилась и побежала дальше. Топот становился все глуше, по спинам больше не стреляли.

Спальные районы не отличаются активными тусовками на улицах, в отличие от центра. Но здесь всегда можно было встретить гуляющих с собаками, детей, медленно бредущих в никуда старушек, иногда смеющиеся парочки. Автомобилисты умудрялись устраивать пробку на самом обычном перекрёстке. Из окон нижних этажей пахло жаренным луком и капустой.

Район был живым. Был.

Мы бежали быстро, но даже так я обратила внимание, как изменились знакомые с детства дворы – вымерли. Не было собак, не было людей, не было даже птиц, вездесущих голубей, этих летающих крыс, которые всегда оказывались ровно в той части ландшафта, куда ты смотришь. Серые, грязные, припадающие на одну искореженную лапку. Не было даже их.

Остановились мы только у леса. Так быстро я свой район еще ни разу не пересекала. Подъезды везде были открыты настежь. Я сначала подумала, что мы сейчас свернём к моему дому, даже собралась идти туда, но парень в пальто нырнул в ближайшую дверь и быстро поднялся на седьмой этаж. Цифры здесь были написаны от руки, какой-то синей краской и уже стали слезать. На первом этаже все стены тоже заклеили объявлениями. В полумраке я смогла прочитать, о чем шла речь. Дом выселялся, все жильцы обязаны были в течение двух дней переехать в выделенные для них комнаты в центре города. Спальные районы больше не обслуживались. Все, кто хотел защиты и стабильности, должен был покинуть свой дом немедленно. Защита и стабильность. Что именно успело случиться, пока я спала в метро, что эти два слова стали такими важными? Нет, они всегда были важными, но обычно подобные объявление спекулировали социальными выплатами и обещанием всяких плюшек. А не спешной необходимостью покинуть родной дом и бросить нажитое.

На седьмом этаже я долго смотрела на цифру, пытаясь понять, почему был выбран именно этот этаж. Мозг цеплялся за любую возможность отвлечься.

– Не верх и не низ. Сложно будет догадаться, что мы здесь, – объяснил парень, поймав мой взгляд.

– А мы будем на лестничной площадке стоять? – спросила я, не особо веря, что квартиры оставили открытыми так же, как подъезды.

Снизу донеслись звуки гвардейцев – они обшаривали дома. Мне казалось, что паниковать дальше уже некуда, но тревожность пробила дно, и я готова была сползти по стеночке: ноги не держали. Стала сказываться усталость от сильной гонки.

Мужчина с топором улыбнулся, достал из кармана отвертку или то, что на неё было похоже и быстро вскрыл дверь квартиры.

– Добро пожаловать, – дверь со скрипом открылась, выдыхая на нас спертый гнилой воздух. – Не благодарите.

– И не думали, – с острил тот, кого я встретила первым.

– Может, тогда на лестнице перекантуешься? – шутка явно не зашла взломщику.

Снизу донёсся чавкающий звук, смешанный с рыком, и мы моментально нырнули в квартиру.