Текст книги "Лебедь"

Кэсси не могла это слышать. Она бросила трубку, выбежала на улицу и пошла в сторону Риверсайд Парк. Она ненавидела этот гнусный серый Гудзон. Как ей хотелось снова увидеть Тихий океан! Какая скука в этом Нью-Йорке, какая дурацкая школа, как надоела эта безумная старуха Дорис со своими дурацкими словечками. Как ей все это н а д о е л о!

– А ну-ка еще разок! – услышала вдруг она.

Она обернулась. Мужчина был высокий и крепкий. Лица из-за фотокамеры она не могла как следует разглядеть.

– Давай еще разок. Топни ногой и замри. Смотри на меня, представь, что ты на меня сердишься.

– Да не сержусь я на вас. Я просто расстроилась, потому что… – Выдумывать Кэсси никогда не умела, а правду говорить не хотелось.

– Ладно, проехали. Ну-ка взгляни на меня.

Он щелкнул камерой, перемотал, чуть отступил, еще пару раз щелкнул, потом подошел к ней.

– Где ты живешь?

Кэсси возмутилась:

– Я не даю адрес незнакомым мужчинам.

– И правильно делаешь. Но я не просто незнакомый мужчина. Я фотограф. Если хорошо получишься на снимках, я пошлю их в фотомодельное агентство, вот рекламный проспект, возьми, тут есть адрес. Сходи туда и попроси, чтобы они заказали мне твои пробные снимки. А теперь последний раз спрашиваю: где ты живешь? Мне что, проводить тебя до подъезда? Как тебя звать, кстати?

– Кэсси Зиммерман.

– Зиммерман. Не очень подходящая фамилия для модели. Ты случайно не родственница Боба Дилана? Его настоящее имя – Роберт Зиммерман. Слушай-ка, почему бы тебе тоже не взять псевдоним «Дилан»? Во-первых, имя на слуху, во-вторых, в начале алфавита – в фотоальбомах агентства всегда будешь на первых страницах.

Кэсси постаралась состроить презрительную мину и высокомерно взглянуть на незнакомца, но в нем было что-то такое, что привлекало ее. Он тоже предлагает ей стать фотомоделью. Как Томми! Томми сразу же спросил, не модель ли она. Может, эта случайная встреча – знак судьбы? Может, это поможет ей поскорее встретиться с Томми? Она решила не упрямиться и дала фотографу свой адрес и номер телефона.

Через пару недель он позвонил.

– Это Пол. Пол ван Эш. Помнишь, я тебя фотографировал на улице? Снимки получились классные. В агентстве хотят поговорить с тобой. Они ждут тебя завтра. Адрес я тебе дал. Обязательно сходи!

И Кэсси пошла. Просто чтобы хоть куда-нибудь уйти из дома, подальше от нытья Дорис. Единственным утешением последних недель стал звонок отца: ему пока не удалось свернуть дела в Лос-Анджелесе, и он вроде бы хочет, чтобы они приехали к нему на Рождество.

– Здравствуйте, меня зовут Кэсси Зим… то есть Кэсси Дилан. Вы хотели со мной поговорить.

Девушка за столом мельком взглянула на нее.

– Прекрасно. Дайте мне взглянуть на вашу книгу [15]15
  Книгой в среде манекенщиц называется альбом с фотографиями модели, своего рода послужной список (прим. пер.).


[Закрыть].

«Книгу? – удивилась про себя Кэсси. – Зачем она ей?» Но ничего не сказала и робко протянула девушке потрепанный экземпляр «Мосты округа Мэдисон», который читала в метро. На этот раз удивилась девушка.

– Что это? Зачем? Я уже читала. Мне нужна ваша книга, ваш альбом, ваш портфолио.

– А у меня нет.

– Вы собираетесь стать моделью или писательницей? – Девушка старалась скрыть нарастающее раздражение бестолковостью Кэсси. – Вы вообще зачем сюда пришли?

– Не знаю, – тихо сказала Кэсси.

В дальнем конце приемной раздался громкий хриплый хохот. Кэсси обернулась. Дикого вида девица гоготала, развалившись на диванчике. Закинув ногу на журнальный столик, девица курила и одновременно жевала резинку. Удивительно красивая, но острижена почти наголо, и Кэсси с ужасом заметила, что под тесной черной кожаной курткой у нее, похоже, больше ничего не надето.

– Если не хочешь быть моделью, зачем тогда сюда приперлась? – спросила девица.

Кэсси даже не могла представить, что на свете существуют такие вульгарные особы. Но она старалась держать себя в руках, улыбнулась и вежливо ответила:

– Меня послал фотограф.

– Пол ван Эш.

Кэсси не удалось скрыть удивления.

– Да ты не охай. Все нормально. Пол всегда так делает. У него, кстати, хороший вкус. Он уже запустил таким образом пару девчонок. Теперь они ему по уши благодарны. Послушай, пойдем сходим в магазин. В новый универмаг «Барниз», а?

– А вы кто? Вы знаете, я не люблю панибратства. Особенно с незнакомыми.

– Да брось ты. Тут так не разговаривают. И потом, прости меня, что это значит «панибратство»? Я тебе предлагаю всего лишь сходить в магазин, никто и не собирается с тобой брататься. Ну так что, Кэсси с понтом Дилан? Это Пол придумал тебе фамилию? Впрочем, неважно. Меня звать Джиджи. Пошли.

Выходя из агентства, она через плечо бросила девушке за столом:

– Пока. Скоро вернусь.

– Эй, Джиджи, – засуетилась девушка. – Ты куда? Через двадцать минут у тебя съемка. Джиджи…

На улице Джиджи спросила:

– Ты откуда?

– Из Калифорнии, – ответила Кэсси.

– Из Диснейленда?

– С Беверли Хиллз.

– Из Лос-Анджелеса, значит. Поди, торчишь от «Кипарисовой аллеи»?

– Там нет такого района.

– Да это группа, дурочка. Ты что, не слышала «Кипарисовую аллею»?

Кэсси покачала головой и, чтобы переменить тему разговора, спросила:

– А ты откуда?

– А Бог его знает, – загадочно ответила Джиджи.

– Но ты же где-то росла.

– Это уж точно.

В универмаге Джиджи сразу ринулась в гущу покупателей, и Кэсси ее потеряла. Когда через некоторое время она вновь увидела Джиджи, сердце у нее так заколотилось, что казалось, вот-вот выскочит из груди. Джиджи преспокойно сгребала с витрины мелкие драгоценности и запихивала их в свою сумочку. Поймав на себе напряженный взгляд Кэсси, она улыбнулась и кивнула, словно хотела сказать: «Чего ждешь, давай, присоединяйся!»

Кэсси отвернулась и как ошпаренная выскочила из магазина.

В газетах это назвали «голливудским адом»; устроил его опустошительный тайфун «Санта Анна». За полтора месяца до предполагаемого отъезда на Рождество в Калифорнию Кэри и Кэсси разбудил полночный звонок Эла. От их домика в пляжной колонии Малибу осталась груда обломков. Эл возбужденно рассказывал, что полиция обнаружила поблизости пару трупов, обгоревших настолько, что их даже не смогли опознать; но Эл думает, что это соседи по колонии Малибу. Другие его знакомые в панике залезли в бассейн и молили Бога, чтобы скорее прилетел спасательный вертолет, а вокруг бушевал огонь.

Короче, теперь, когда все позади, он понял, что больше не может оставаться в Лос-Анджелесе. С него хватит. Он купит роскошный пентхауз на Манхэттене; деньги найдутся, он продаст дом в Беверли Хиллз и получит страховку за пляжный домик в Малибу. И ждет не дождется, когда наконец сможет приехать домой. Кэри и Кэсси с грустью заметили, что домом Эл называет квартиру Дорис Зиммерман.

На следующее же утро Кэсси словно с цепи сорвалась. Длинные ноги сами несли ее прочь от дома Дорис к единственному убежищу, которое у нее было в этот момент: агентство «Этуаль». Она заплатила пятьдесят долларов, чтобы Пол ван Эш сделал пробные снимки, и объявила Кэри, что переезжает из этой жуткой берлоги Дорис в общежитие агентства в центре города. С матерью пришлось поспорить, и они сошлись на компромиссном варианте: если до приезда Эла Кэсси не получит работу фотомодели, она вернется обратно к Дорис Зиммерман.

Когда Кэсси встретилась со своей соседкой по комнате в общежитии, первым ее желанием было убежать обратно домой. Типичный случай: из огня да в полымя. В маленькой комнатке – две узенькие кроватки, на одной из которых полуголая Джиджи Гарсиа с неизменной жевательной резинкой во рту. Когда Кэсси вошла, та весело помахала ей и засмеялась:

– Привет, блондинка. Что, не узнаешь?

ЛОНДОН, 1993

Меня зовут Эми, и мне снятся сны. Знаю, сны всем снятся, только мои сбываются. Нет, не подумайте, это не прекрасные грезы, будто я стала принцессой или кинозвездой, как обычно бывает у девчонок. Такое со мной, конечно, тоже случается, но только когда замечтаешься… а супермоделью я решила стать всерьез.

Я-то говорю о ночных кошмарах, которые меня мучают и которые имеют гнусное свойство сбываться. Учительница называет это предчувствием. И говорит, что я псих.

Вот, скажем, на прошлой неделе. Мне снилось, будто я еду на 23-м автобусе после похода по магазинам на Оксфорд-стрит обратно домой на Ноттинг Хилл Гейт. Кондуктор в автобусе такой веселый, улыбчивый, со всеми шутит. Кроме меня. Когда подошел ко мне, лицо его помрачнело. Он схватил меня за руку и говорит:

– А ну-ка выходи из автобуса.

Я смотрю в окно. Темень жуткая. Мы почему-то вдруг оказались не в Лондоне, а где-то за городом, и вокруг ни огонька.

– Нет, – закричала я. – Не хочу выходить. Мне надо в Ноттинг Хилл.

– Автобусы туда больше не ходят, – говорит он мне.

И тут вдруг все пассажиры повернулись ко мне и как заорут:

– АВТОБУСЫ ТУДА БОЛЬШЕ НЕ ХОДЯТ!

Кондуктор вывел меня на площадку к самым дверям. Я смотрю: номер на автобусе прежний – двадцать третий. Он пытается ссадить меня, я начинаю сопротивляться, вырываюсь, толкаю его, и он падает в темноту. Глаза выпучены, рот открыт, и этот страшный, жуткий крик… Я проснулась и поняла: очередной кошмар.

А на следующий день по телевизору в новостях сообщили: женщина устроила потасовку с кондуктором на площадке, как раз когда автобус трогался, кондуктор оступился и упал и теперь лежит в больнице, в критическом состоянии.

Показали женщину. Она белая, как кондуктор из моего кошмара.

Потом показали кондуктора – лежит на больничной койке, опутанный трубками и проводами.

А вот он чернокожий. Как и я.

Ненавижу, когда меня спрашивают, откуда я приехала, просто потому, что у меня черная кожа. Я такая же англичанка, как и все. Я здесь родилась, здесь выросла. И говорю не хуже своих приятелей. Спросите меня: «Что ты собираешься делать после школы?» И я не стану мямлить, да, мол, знаю, деньги не самое главное в жизни, но все равно я буду изо всех сил стараться стать моделью. Я четко и ясно отвечу: «Пока не знаю, но если удастся достать немного денег для начала, попробую стать моделью».

Моя мать с Ямайки. Что есть, то есть. Она родилась в Кингстоне, а в 1955 году дед нанялся на работу в компанию «Лондон Транспорт» и со всей семьей приехал сюда. Матери тогда было всего четыре года. Когда она вышла замуж за папу, дед с бабкой уехали обратно на Ямайку. Им не понравилось в Англии: холодно и сыро. А потом отец бросил маму, и она осталась с тремя детьми на руках: страший брат Лерой, я и маленькая Тути. Денег у нас в доме никогда не было, жили мы очень бедно. У нас часто отключали свет, потому что мы не могли оплатить счета за электричество. Бывало, приду из школы, а дома темно, как в погребе. Я обнимала малышку Тути и, чтобы она не боялась, играла с ней в жмурки. Потом приходил Лерой, мы играли уже втроем или пели песни, чтобы было не так страшно. У Лероя замечательный голос. Мама мечтала, чтобы он пел в церковном хоре, но я всегда говорила ей: легче самого дьявола затащить на хоры, чем Лероя.

Он настоящий разбойник, мой старший братец Лерой Уинстон Ла Мар. Всю жизнь у него были неприятности, то из школы выгонят, то еще что-нибудь. Теперь я понимаю, мама просто не могла с ним справиться. Короче, когда ему было семь лет, она отослала его на Ямайку к деду с бабкой. Конечно, ей было очень жалко расставаться с сыном. Потом он только присылал нам открытки на Рождество, и то наверняка его бабушка заставляла их писать. Рождественские праздники своего детства я никогда не забуду. Мы были так бедны, что часто не могли даже купить друг другу подарки, и потому дарили то, что могли, – что не надо покупать. Я рисовала картинки. Однажды, помню, нарисовала для Тути чернокожую Золушку, которая собирается на бал. А Тути решила мне подарить песню Майкла Джексона «Билли Джин». Она забралась на табуретку и так самозабвенно пела, подпрыгивала и мотала головой, что ее косички метались как сумасшедшие… Короче, в конце концов, она свалилась с табуретки. Тути просто балдела от Майкла Джексона и боготворила его. Я видела, как ей было тяжело, когда в газетах появились все эти странные истории про мальчиков, которых он приглашал в свое поместье «Неверлэнд» и делал там с ними всякие гадости. Тути не могла в это поверить. Когда я подарила ей черную Золушку, она приклеила ее на стенку рядом с Майклом Джексоном, с Прекрасным Принцем. И вот теперь получалось, что вроде бы никакой он не принц. Но Тути не хотела в это верить.

У меня тоже есть Прекрасный Принц. Его зовут Маркус, в честь Маркуса Гарви, выходца с Ямайки, одного из вождей движения черных в Америке. Он призывал негров считать своей настоящей родиной Африку. Он умер в 1940 году. У моего Маркуса прическа, как у пугала, но на самом деле он очень элегантный. Его старший брат, когда они еще жили в Северном Лондоне, ходил в школу, где было много настоящих пижонов. Он многому научил Маркуса. Кроме того, Маркус очень большое значение придает чести и собственному достоинству черных. Он говорит, что мы афрокарибы. Ну и ладно, я не против. Я-то считаю себя англичанкой, но пускай буду еще и афрокарибой в придачу. Кому от этого плохо?

Маркус сильный и молчаливый, лицо у него очень гордое и очень красивое, он настоящий черный красавец, немного похож на знаменитого крикетиста Вива Ричардса. Я влюбилась в Маркуса, когда мы учились еще в пятом классе, и сейчас мы как бы неофициально помолвлены. По гороскопу он Скорпион, ужасно скрытный. Маме он очень нравится, думаю, не в последнюю очередь потому, что он любит, как она готовит. По воскресеньям он ходит к нам обедать, и мама старается вовсю: бананы, цыпленок с рисом, тушеное мясо с горошком, почки с фасолью, разные супы, картошка, батат – чего только она не выдумает! И вот еще что: мне уже шестнадцать, но я еще девушка. И собираюсь выйти замуж девушкой. Мы с Маркусом это обсуждали, и он меня прекрасно понимает. И маму это радует. А вот Тути не разделяет моих взглядов на этот счет. Сама она начала кокетничать, когда была от горшка два вершка. Мне даже неудобно стоять с ней рядом в церкви: она, когда поет, постоянно стреляет глазками по сторонам, вертит попкой и улыбается направо и налево. Не знаю уж, что думает по этому поводу его преподобие отец Вестбрук. Наверное, просто боится с ней связываться, она у нас такая боевая: ты ей слово, она тебе – два.

На самом деле, конечно, эта ее боевитость полезное качество, и может, Тути больше подходит на роль фотомодели, чем я. Она любит себя показать, любит играть на публику, но мама считает, ей лучше стать актрисой или певицей. Я вообще не понимаю девушек, которые не ладят с матерями. Для нас с Тути мама – лучшая подруга на свете. Она вообще для нас – все. И хоть мы бедные, но одежда у нас всегда чистая и аккуратная, и еда чудесная, пусть иногда и всего раз в день. Мама баптистка. Пядидесятница. Но меня ходить в церковь она никогда не принуждала. Она всегда говорит: что много значит для одного, для другого может ничего не значить. И по-моему, это правильно. Я иногда хожу в церковь, но, честно говоря, не чувствую в этом потребности, хотя знаю, что молитва действительно помогает. Но я верю, что Бог во мне и со мной, и не понимаю, зачем идти в какой-то специальный дом, чтобы его найти. Церковь – это же просто-напросто дом, и половина людей вообще ходят туда не потому, что верят в Бога, а потому, что им, скажем, нравится петь псалмы. Или просто по привычке. Но если я молюсь одна, бывают минуты, когда на меня накатывает такое чувство, словно Он вот тут, со мной, в комнате, слышит меня, смотрит на меня. И совсем не обязательно для этого ходить в церковь.

Но мама ходит, и она очень радовалась, когда на Кенсингтон Парк роуд обновили их старенький храм. Это совсем недалеко от нашего дома. Мы живем в муниципальной квартире на Портобелло Корт. Наш район постепенно становится довольно фешенебельным. Тут селится много таких, кого мама называет «белые либералы среднего класса». Не уверена, что она до конца понимает, что означает эта фраза, просто повторяет то, что много раз слышала давно, еще в шестидесятые годы, но сама она вкладывает в нее довольно определенный смысл: люди, которым нельзя доверять до конца. Это такие белые, которые хорошо относятся к черным, потому что мы черные, бедные, несчастные, и все в таком роде. То есть к черным вообще, а не к отдельным людям, отдельным личностям. У нас в Портобелло прекрасный рынок – и фрукты, и овощи, а по субботам бывают выставки-продажи антиквариата, и это привлекает много туристов. А еще в нашем районе во время августовских банковских каникул бывает настоящий карнавал, и это единственный раз в году, когда мне нравится быть афрокарибкой.

Неподалеку от нашего дома есть ресторанчик со странным названием «192», там любят собираться журналисты. Тути часто туда захаживает, она очень смешно изображает, как они выходят оттуда после ленча, который у них длится чуть ли не полдня. Но я больше люблю заведение «Рококо». Это магазинчик, где продаются газеты и журналы со всего света. Я каждый день после школы захожу туда и листаю «Вог», «Эль», «Клоузес шоу» и другие журналы мод, а потом кладу их обратно на стойку и покупаю «Миз», «Джеки» или «Шаут», потому что это единственное, что я могу себе позволить. Маркус читает американский журнал, который называется «Вайб» («Резонанс»), его основал Куинси Джонс. Там, кстати, тоже много про моду.

Объявление о конкурсе «Девушка года» я увидела в журнале «Смэш хитс». В нем говорилось, что надо послать две фотографии и быть ростом не меньше пяти футов восьми дюймов [16]16
  173 сантиметра (прим. пер.).


[Закрыть]. Я пять и десять, так что с этим все в порядке. Я рассказала Маркусу. Он у меня не из тех легкомысленных парней, которые сказали бы: «Давай, пошли для смеху». Он ко всему относится очень серьезно, за что я его и люблю. Мы обстоятельно все обсудили.

– А что тебя интересует на самом-то деле? – спросил он.

– Ну, красивая одежда.

– Ты хочешь сказать, модная?

– Ну, да.

– Послушай, ты любишь рисовать, и у тебя неплохо получается. Так? Почему бы тебе не заняться разработкой новых моделей? Твоя мама научила тебя шить. Ты ведь всегда переделываешь вещи из магазина на свой вкус. Так почему бы тебе не заняться этим серьезно?

– Но при чем здесь конкурс «Девушка года»? Я что-то не улавливаю. – А вот при чем. Конечно, может, я пристрастен, но ты настоящая красавица. И, конечно, они возьмут тебя в модели. Но ведь ты могла бы поработь моделью, так сказать, для начала, заработать денег, а потом поступить в колледж и получить настоящую специальность. И потом, если накопить кое-какой капитал, будет легче открыть собственную фирму.

Он все правильно рассудил. Какое счастье, что у меня есть Маркус! Я ведь до сих пор даже не задумывалась всерьез, чем буду заниматься после школы.

Маркус сделал несколько снимков. Правда, не очень удачных. Тогда он попросил своего друга Джо, который собирается стать профессиональным фотографом. Он несколько лет копил деньги на камеру, а теперь целыми днями бродит по Лондону и фотографирует людей – на улице, в школе, в любом интересном месте. Иногда и Маркус ходит вместе с ним. У Маркуса тоже есть неплохие фотографии, но все же до приятеля ему далеко, у Джо настоящий талант.

Я послала свои конкурсные снимки в фотомодельное агентство, которое называется «Этуаль». И вот в один прекрасный день мне оттуда позвонили. Я думаю, это все благодаря замечательным снимкам Джо. Я ведь не какая-нибудь светло-шоколадная мулатка с огромными глазами лани. У меня по-настоящему черная кожа, и волосы коротко острижены. Джо сфотографировал меня на фоне яркого светового пятна, и я получилась просто потрясающе. Конечно, подумала я, когда они меня увидят такой, как есть, то, наверное, даже не захотят и разговаривать.

Но я ошиблась.

Это вообще оказалось довольно приятное место. Со мной разговаривала девушка по имени Энджи, очень, кстати, симпатичная. Она попросила меня сесть и сразу заговорила начистоту:

– Не хочу тебя обманывать, Эми. У нас не очень много работы для черных девушек, но мы все же хотим, чтобы ты участвовала в конкурсе. Сказать по правде, нам нужно, чтобы в конкурсе участвовала хотя бы одна негритянка. Ты даже не представляешь, как мало черных девушек подали заявки на конкурс.

Конечно, мне это не понравилось. Мало радости, что тебя берут только потому, что ты черная. Может показаться странным, но я никогда всерьез не размышляла о расизме. Мама всегда говорила нам, что прежде всего ты человек, а уж потом белый или черный. Но я не стала ссориться с Энджи. В конце концов я пришла узнать, допустили меня к участию в конкурсе или нет. Так вот, она сказала мне, что допустили. Энджи объяснила, когда приходить на репетицию, что я должна делать, на что надо обратить особое внимание. И еще она сказала, что фотографии Джо замечательные и даже годятся как пробные снимки для фотомодели. Еще бы, ведь Джо настоящий талант!

Мама была на седьмом небе от радости и даже приготовила по этому случаю праздничный ужин. Кроме того, она для нас с Тути тоже припасла важное известие. Мы заставили Тути сунуть ладошки под попу и прикусить язык, чтобы хоть минутку она посидела спокойно. Ее пригласили спеть на церковном празднике, и всю неделю она целыми днями кривлялась перед зеркалом со щеткой для волос вместо микрофона, завывая на все лады. А мама хотела, чтобы мы внимательно ее выслушали. Сообщение было важное. Наконец Тути угомонилась. Мама встала и торжественно сказала:

– Ваш брат Лерой возвращается с Ямайки. Домой. Он будет жить с нами.

Наверное, в ту ночь я должна была увидеть прекрасный сон: как меня награждают венцом королевы, победительницы конкурса «Девушка года». Но приснилось мне совсем другое: как будто мы приехали в аэропорт встречать Лероя… а из самолета выскакивает настоящий черт с рогами.