Текст книги "Древние российские стихотворения, собранные Киршею Даниловым"

Щелкан Дудентьевич

 
    А и деялося в орде,
    Передеялось в Большой:
    На стуле золоте,
    На рытом бархоте,
    На чер(в)чатой камке
    Сидит тут царь Азвяк,
    Азвяк Таврулович;
    Суды рассуживает
    И ряды разряживает,
¹⁰ Костылем размахивает
    По бритым тем усам,
    По тотарским тем головам,
    По синим плешам.
    Шурьев царь дарил,
    Азвяк Таврулович,
    Городами стольными:
    Василья на Плесу,
    Гордея к Вологде,
    Ахрамея к Костроме,
²⁰ Одново не пожаловал —
    Любимова шурина
    Щелкана Дюдентевича.
    За что не пожаловал?
    И за то он не пожаловал, -
    Ево дома не случилося.
    Уезжал-та млад Щелкан
    В дальную землю Литовскую,
    За моря синея;
    Брал он, млад Щелкан,
³⁰ Дани-невыходы,
    Царски невыплаты.
    С князей брал по сту рублев,
    С бояр по пятидесят,
    С крестьян по пяти рублев;
    У которова денег нет,
    У тово дитя возьмет;
    У которова дитя нет,
    У того жену возьмет;
    У котораго жены-та нет,
⁴⁰ Тово самово головой возьмет.
    Вывез млад Щелкан
    Дани-выходы,
    Царския невыплаты;
    Вывел млад Щелкан
    Коня во сто рублев,
    Седло во тысячу.
    Узде цены ей нет:
    Не тем узда дорога,
    Что вся узда золота,
⁵⁰ Она тем, узда, дорога —
    Царская жалованье,
    Государево величество,
    А нельзя, дескать, тое узды
    Не продать, не променять
    И друга дарить,
    Щелкана Дюдентевича.
    Проговорит млад Щелкан,
    Млад Дюдентевич:
    «Гой еси, царь Азвяк,
⁶⁰ Азвяк Таврулович!
    Пожаловал ты молодцов,
    Любимых || шуринов,
    Двух удалых Борисовичев,
    Василья на Плесу,
    Гордея к Вологде,
    Ахрамея к Костроме,
    Пожалуй ты, царь Азвяк,
    Пожалуй ты меня
    Тверью старою,
⁷⁰ Тверью богатою,
    Двомя братцами родимыми,
    Дву удалыми Борисовичи».
    Проговорит царь Азвяк,
    Азвяк Таврулович:
    «Гой еси, шурин мой
    Щелкан Дюдентевич,
    Заколи-тка ты сына своего,
    Сына любимова,
    Крови ты чашу нацади,
⁸⁰ Выпей ты крови тоя,
    Крови горячия,
    И тогда я тебе пожалою
    Тверью старою,
    Тверью богатою,
    Двомя братцами родимыми,
    Дву удалыми Борисовичи!».
    Втапоры млад Щелкан
    Сына своего заколол,
    Чашу крови нацадил,
⁹⁰ Крови горячия,
    Выпил чашу тоя крови горячия.
    А втапоры царь Азвяк
    За то ево пожаловал
    Тверью старою,
    Тверью богатою,
    Двомя братцы родимыми,
    Два удалыми Борисовичи,
    И втепоры млад Щелкан
    Он судьею насел
¹⁰⁰ В Тверь-ту старую,
    В Тверь-ту богатую.
    А немного он судьею сидел:
    И вдовы-та бесчестити,
    Красны девицы позорити,
    Надо всеми наругатися,
    Над домами насмехатися.
    Мужики-та старыя,
    Мужики-та богатыя,
    Мужики посадския
¹¹⁰ Оне жалобу приносили
    Двум братцам родимыем,
    Двум удалым Борисовичем.
    От народа они с поклонами пошли,
    С честными подарками,
    И понесли оне честныя подарки
    Злата-серебра и скатнова земчуга.
    Изошли ево в доме у себя,
    Щелкана Дюдентевича, -
    Подарки принял от них,
¹²⁰ Чести не воздал им.
    Втапоры млад Щелкан
    Зачванелся он, загорденелся,
    И оне с ним раздорили,
    Один ухватил за волосы,
    А другой за ноги,
    И тут ево разорвали.
    Тут смерть ему случилася,
    Ни на ком не сыскалося.
 

Мастрюк Темрюкович

 
    В годы прежния,
    Времена первоначальныя,
    При бывшем вольном царе,
    При Иване Васильевиче,
    Когда холост был государь,
    Царь Иван Васильевич,
    Поизволил он женитися.
    Берет он, царь-государь,
    Не у себя в каменно́й Москве,
¹⁰ А берет он, царь-государь,
    В той Золотой орде,
    У тово Темрюка-царя,
    У Темрюка Степановича,
    Он Марью Темрюковну,
    Сестру Мастрюкову,
    Купаву крымскую
    Царицу благоверную.
    А и царскова поезду
    Полторы было тысячи:
²⁰ Князи-бо́яра, могучие бога́тыри,
    Пять со́т донских казаков,
    Что н(и) лутчих добрых молодцов.
    Здравствует царь-государь
    Через реки быстрыя,
    Через грязи смоленския,
    Через лесы брынския,
    Он здравствует, царь-государь,
    В той Золотой орде,
    У тово Темрюка-царя,
³⁰ У Темрюка Степановича.
    Он по́нел, царь-государь,
    Царицу благоверную
    Марью Темрюковну,
    Сестру Мастрюкову,
    И взял в провожатые за ней
    Три ста́ татаринов,
    Четыре ста́ бухаринов,
    Пять сот черкашенинов
    И любимова шурина
⁴⁰ Мастрюка Темрюковича,
    Молодова черкашенина.
    Уж царскова поезду
    Без малова три тысячи,
    Везут золоту казну
    Ко царю в каменну́ Москву.
    Переехал царь-государь
    Он реки быстрыя,
    Грязи смоленския
    И лесы брынския,
⁵⁰ Он здравствует, царь-государь,
    У себя в каменно́й Москве,
    Во полатах белокаменных.
    В возлюбленной крестовой своей
    Пир навеселе повел,
    Столы на радостех.
    И все ли князи-бо́яра,
    Могучие богатыри
    И гости званыя,
    Пять сот донских казаков
⁶⁰ Пьют-едят, потешаются,
    Зелено вино кушают,
    Белу лебедь рушают,
    А един не пьет да не ест
    Царской гость дорогой,
    Мастрюк Темрюкович,
    Молодой черкашенин.
    И зачем хлеба-соли не ест,
    Зелена вина не кушает,
    Белу лебедь не рушает?
⁷⁰ У себя на уме держит:
    Изошел он семь городов,
    Поборол он семьдесят борцов
    И по себе борца не нашел.
    И только он думает,
    Ему вера поборотися есть
    У царя в каменной Москве,
    Хочет царя потешити
    Со царицею благоверною
    Марьею Темрюковною,
⁸⁰ Он хочет Москву загонять,
    Сильно царство Московское.
    Никита Романович
    Об том царю доложил,
    Царю Ивану Васильевичу:
    «А и гой еси, царь-государь,
    Царь Иван Васильевич!
    Все князи-бояра,
    Могучие богатыри
    Пьют-едят, потешаются
⁹⁰ На великих на радостех,
    Один не пьет, не ест
    Твой царской гость дорогой,
    Мастрюк Темрюкович,
    Молодой черкашенин —
    У себя он на уме держит,
    Вера поборотися есть,
    Твое царское величество потешити
    Со царицею благоверною».
    Говорит тут царь-государь,
¹⁰⁰ Царь Иван Васильевич:
    «Ты садися, Никита Романович,
    На добра коня,
    Побеги по всей Москве,
    По широким улицам
    И по частым переулачкам».
    Он будет, дядюшка
    Никита Романович,
    Середь Урья Повол[ж]скова,
    Слободы Александровы, -
¹¹⁰ Два братца родимые
    По базару похаживают,
    А и бороды бритые,
    Усы торженые,
    А платья саксонское,
    Сапоги с рострубами,
    Аб ручку-ту дядюшке челом:
    «А и гой еси ты, дядюшка
    Никита Романович,
    Ково ты спрашиваешь?
¹²⁰ Мы борцы в Москве похваленые.
    Молодцы поученые, славные!»
    Никита Романович
    Привел борцов ко дворцу,
    Говорили тут борцы-молодцы:
    «Ты, Никита Романович,
    Ты изволь об том царю доложить,
    Смет(ь) ли н[а]га спустить
    С царским шурином,
    И смет(ь) ли ево побороть?».
¹³⁰ Пошел он, Никита Романович,
    Об том царю доложил,
    Что привел борцов ко дворцу.
    Злата труба протрубела
    Во полате белокаменной,
    Говорил тут царь-государь,
    Царь Иван Васильевич:
    «Ты, Никита Романович,
    Веди борцов на двор,
    На дворец государевой,
¹⁴⁰ Борцов ученыех,
    Молодцов похваленыех,
    И в том им приказ отдавай,
    Кто бы Мастрюка поборол,
    Царскова шурина,
    Платья бы с плеч снял
    Да нагова с круга спустил,
    А нагова, как мать родила,
    А и мать на свет пустила».
    Послышал Мастрюк борцов,
¹⁵⁰ Скачет прямо Мастрюк
    Из места большева,
    Из угла переднева
    Через столы белод[у]бовы,
    Через ества сахарныя,
    Чрез питья медяныя,
    Левой ногой задел
    За столы белодубовы.
    Повалил он тридцать столов
    Да прибил триста гостей:
¹⁶⁰ Живы да не годны,
    На карачках ползают
    По полате белокаменной —
    То похвальба Мастрюку,
    Мастрюку Темрюковичу.
    Выбежал тут Мастрюк
    На крылечка красное,
    Кричит во всю голову,
    Чтобы слышел царь-государь:
    «А свет ты, вольной царь,
¹⁷⁰ Царь Иван Васильевич!
    Что у тебя в Москве
    За похвальные молодцы,
    Поученые, славные?
    На ладонь их посажу,
    Другой рукою роздавлю!».
    С борцами сходится
    Мастрюк Темрюкович,
    Борьба ево ученая,
    Борьба черкасская,
¹⁸⁰ Колесом он бороться пошел.
    А и малой выступается
    Мишка Борисович,
    Смотрит царь-государь,
    Что кому будет божья помочь,
    И смотрят их борьбу князи-бо́яра
    И могучие богатыри,
    Пять сот донских казаков.
    А и Мишка Борисович
    С носка бросил о землю
¹⁹⁰ Он царскова шурина,
    Похвалил ево царь-государь:
    «Исполать тебе, молодцу,
    Что чиста борешься!».
    А и Мишка к стороне пошел, -
    Ему полно боротися.
    А Потанька бороться пошел,
    Костылем попирается,
    Сам вперед подвигается,
    К Мастрюку приближается.
²⁰⁰ Смотрит царь-государь,
    Что кому будет божья помочь.
    Потанька справился,
    За плеча сграбился,
    Согнет корчагою,
    Воздымал выше головы своей,
    Опустил о сыру землю:
    Мастрюк без памети лежит,
    Не слыхал, как платья сняли.
    Был Мастрюк во всем,
²¹⁰ Стал Мастрюк ни в чем,
    Ожерелья в пять сот рублев
    Без единые денежки,
    А платья саксонскова
    Снял на три тысячи —
    Со стыду и сорому
    О карачках под крылец ползет.
    Как бы бела лебедушка
    По заре она прокликала,
    Говорила царица царю,
²²⁰ Марья Темрюковна:
    «Свет ты, вольной царь
    Иван Васильевич!
    Такова у тебя честь добра́
    До любимова шурина?
    А детина наругается,
    Что детина деревенской,
    Почто он платья снимает?».
    Говорил тут царь-государь:
    «Гой еси ты, царица во Москве,
²³⁰ Да ты, Марья Темрюковна!
    А не то у меня честь во Москве,
    Что татары-те борются,
    То-то честь в Москве,
    Что русак тешится!
    Хотя бы ему голову сломил,
    Да любил бы я, пожаловал
    Двух братцов родимыех,
    Двух удалых Борисовичев».
 

Волх Всеславьевич

 
    По саду, саду, по зеленому,
    Ходила-гуляла молода княжна
    Марфа Всеславьевна,
    Она с каменю скочила на лютова на змея;
    Обвивается лютой змей
    Около чебота зелен сафьян,
    Около чулочика шелкова,
    Хоботом бьет по белу стегну.
    А втапоры княгиня || понос понесла,
¹⁰ А понос понесла и дитя родила.
    А и на небе просветя светел месяц,
    А в Киеве родился могуч богатырь,
    Как бы молоды Вольх Всеславьевич.
    Подрожала сыра земля,
    Стреслося славно царство Индейское,
    А и синея моря сколыбалося
    Для-ради рожденья богатырскова,
    Молода Вольха Всеславьевича;
    Рыба пошла в морскую глубину,
²⁰ Птица полетела высоко в небеса,
    Туры да олени за горы пошли,
    Зайцы, лисицы по чащицам,
    А волки, медведи по ельникам,
    Соболи, куницы по о́стровам.
    А и будет Вольх в полтора часа,
    Вольх говорит, как гром гремит:
    «А и гой еси, сударыня матушка,
    Молода Марфа Всеславьевна!
    А не пеленай во пелену чер(в)чатую,
³⁰ А не пояс[ай] в пое́сья шелко́выя, -
    Пеленай меня, матушка,
    В крепки латы булатныя,
    А на буйну голову клади злат шелом,
    По праву руку – палицу,
    А и тяжку палицу свинцовую,
    А весом та палица в триста пуд».
    А и будет Вольх семи годов,
    Отдавала ево матушка грамоте учиться,
    А грамота Вол(ь)ху в наук пошла;
⁴⁰ Посадила ево уж пером писать,
    Письмо ему в наук пошла.
    А и будет Вол(ь)х десяти годов,
    Втапоры поучился Вольх ко премудростям:
    А и первой мудрости учился —
    Обвертоваться ясным соколом,
    Ко другой-та мудрости учился он, Вольх, -
    Обвертоваться серым волком,
    Ко третей-та мудрости учился Вольх —
    Обвертоваться гнедым туром-золотыя рога.
⁵⁰ А и будет Вольх во двенадцать лет,
    Стал себе Вольх он дружину прибирать,
    Дружину прибирал в три годы;
    Он набрал дружину себе семь тысячей;
    Сам он, Вольх, в пятнадцать лет,
    И вся ево дружина по пятнадцати лет.
    Прошла та слава великая
    Ко стольному городу Киеву:
    Индейской царь нарежается,
    А хвалится-похваляится,
⁶⁰ Хочет Киев-град за щитом весь взять,
    А божьи церкви на дым спустить
    И почестны монастыри розарить.
    А втапоры Вольх он догадлив был:
    Со всею дружиною хора́брою
    Ко славному царству Индейскому
    Тут же с ними во поход пошел.
    Дружина спит, так Вольх не спит:
    Он обвернется серым волком,
    Бегал-скакал по темным по лесам и по раменью,
⁷⁰ А бьет он звери сохатыя,
    А и волку, медведю спуску нет,
    А и соболи, барсы – любимой кус,
    Он зайцам, лисицам не брезгивал.
    Вол(ь)х поил-кормил дружину хоробраю,
    Абувал-адевал добрых молодцов,
    Насили оне шубы соболиныя,
    Переменныя шубы-то барсовыя.
    Дружина спит, так Вольх не спит:
    Он обвернется ясным соколом,
⁸⁰ Полетел он далече на сине море,
    А бьет он гусей, белых лебедей,
    А и серым малым уткам спуску нет.
    А поил-кормил дружинушку хораброю,
    А все у нево были ества переменныя,
    Переменныя ества, саха́рныя.
    А стал он, Вол(ь)х, вражбу чинить:
    «А и гой еси вы, удалы добры молодцы!
    Не много не мало вас – семь тысячей,
    А и ест(ь) [ли] у вас, братцы, таков человек,
⁹⁰ Кто бы обвернулся гнедым туром,
    А сбегал бы ко царству Индейскому,
    Проведал бы про царство Индейское,
    Про царя Салтыка Ставрульевича,
    Про ево буйну голову Батыевичу?».
    Как бы лист со травою пристилается,
    А вся ево дружина приклоняется,
    Отвечают ему удалы добры молодцы:
    «Нету у нас такова молодца,
    Опричь тебя, Вол(ь)ха Всеславьевича».
¹⁰⁰ А тут таковой Всеславьевич
    Он обвернулся гнедым туром-золотыя рога,
    Побежал он ко царству Индейскому,
    Он первую скок за целу версту скочил,
    А другой скок не могли найти;
    Он обвернется ясным соколом,
    Полетел он ко царству Индейскому.
    И будет он во царстве Индейском,
    И сел он на полаты белокаменны,
    На те на полаты царския,
¹¹⁰ Ко тому царю Индейскому,
    И на то окошечко косящетое.
    А и буйныя ветры по насту тянут,
    Царь со царицею в разговоры говорит.
    Говорила царица Аздяковна,
    Молода Елена Александровна:
    «А и гой еси ты, славной Индейской царь!
    Изволишь ты нарежаться на Русь воевать,
    Про то не знаешь-не ведаешь:
    А и на небе просветя светел месяц,
¹²⁰ А в Киеве родился могуч богатырь,
    Тебе царю сопротивничик».
    А втапоры Вол(ь)х он догадлив был:
    Сидючи на окошке косящетом,
    Он те-та де речи повыслушал,
    Он обвернулся горносталем,
    Бегал по подвалам, по по́гребам,
    По тем по высоким теремам,
    У тугих луков титивки накусывал,
    У каленых стрел железцы повы́нимал,
¹³⁰ У тово ружья ведь у огненнова
    Кременья и шомполы повыдергал,
    А все он в землю закапывал.
    Обвернется Вольх ясным соколом,
    [В]звился он высоко по поднебесью,
    Полетел он далече во чисто поле,
    Полетел ко своей ко дружине хоро́брыя.
    Дружина спит, || так Вольх не спит,
    Разбудил он удалых добрых молодцов:
    «Гой еси вы, дружина хоробрая,
¹⁴⁰ Не время спать, пора вставать,
    Пойдем мы ко царству Индейскому!».
    И пришли оне ко стене белокаменной,
    Крепка стена белокаменна,
    Вороты у города железныя,
    Крюки-засовы все медные,
    Стоят караулы денны́-нощны́,
    Стоит подворотня дорог рыбей зуб,
    Мудрены вырезы вырезено,
    А и только в вырезу мурашу́ пройти.
¹⁵⁰ И все молодцы закручинилися,
    Закручинилися и запечалилися,
    Говорят таково слово:
    «Потерять будет головки напрасныя,
    А и как нам будет стена пройти?».
    Молоды Вольх он догадлив был:
    Сам обвернулся мурашиком
    И всех добрых молодцов мурашками,
    Прошли оне стену белокаменну,
    И стали молодцы уж на другой стороне,
¹⁶⁰ В славном царстве Индейскием,
    Всех обернул добрыми молодцами,
    Со своею стали сбруею со ратною,
    А всем молодцам он приказ отдает:
    «Гой еси вы, дружина хоробрая!
    Ходите по царству Индейскому,
    Рубите старова, малова,
    Не оставьте в царстве на се́мена,
    Оставьте только вы по выбору
    Не много не мало – семь тысячей
¹⁷⁰ Душечки красны девицы!».
    А и ходят ево дружина по царству Индейскому,
    А и рубят старова, малова,
    А и только оставляют по выбору
    Душечки красны девицы.
    А сам он, Вольх, во полаты пошол,
    Во те во полаты царския,
    Ко тому царю ко Индейскому.
    Двери были у полат железныя,
    Крюки-пробои по булату злачены,
¹⁸⁰ Говорит тут Вольх Всеславьевич:
    «Хотя нога изломить, а двери выставить!».
    Пнет ногой во двери железныя —
    Изломал все пробои булатныя.
    Он берет царя за белы́ руки,
    А славнова царя Индейскова,
    Салтыка Ставрульевича,
    Говорит тут Вольх таково слово:
    «А и вас-та, царей, не бьют-не казнят».
    Ухватя ево, ударил о кирпищетой пол,
¹⁹⁰ Расшиб ево в крохи говенныя.
    И тут Вольх сам царем насел,
    Взявши царицу Азвяковну,
    А и молоду Елену Александровну,
    А и те ево дружина хоробрыя
    И на тех на девицах переженилися.
    А и молоды Вольх тут царем насел,
    А то стали люди посадския,
    Он злата-серебра выкатил,
    А и коней, коров табуном делил,
²⁰⁰ А на всякова брата по сту тысячей.
 

Сергей Хорош

 
    Ай уж ли вы, миряня,
    Государевы дворяне,
    Благословите-тка вы, дворяня,
    Про Сергея-та сказать,
    Про Сергея Боркова,
    Сына Федоровича.
    А не сергеевской Сергей,
    Не володимерской Сергей,
    А живал все Сергей
¹⁰ На Уфе на реке,
    В ямской слободе,
    У попа во дворе,
    В приворотней избе.
    Спознала про Сергея
    С гостинова двора
    Гостиная жена,
    Гостиная жена,
    Крестиною зовут.
    Она пива наварила,
²⁰ И ведро вина купила,
    Позвала ево, Сергея,
    На пирушечку.
    Приходил Сергей
    Всех прежде людей.
    А для-ради Сергея
    И суседей позвала.
    А и тот с борку,
    Иной с борку,
    Уже полна изба
³⁰ Принабуркалася.
    А и день к вечеру
    Вечеряется,
    Сергей молодец
    Напивается,
    Изволил он, Сергей,
    Ко двору своему идти,
    Ко подворью своему.
    А в доме Сергей
    Он опаслив был,
⁴⁰ Он опаслив был
    И не верел жене,
    И не верил жене
    И ревнив добре.
    Заглянет Сергей
    В огороде-хмельнике,
    В огороде-хмельнике,
    На повети в сеннике,
    На перине на боку,
    В шитом-браном пологу́,
⁵⁰ А и ту[т] Сергей
    Не видал никово.
    Заглянет Сергей
    Во свином котухе́,
    А увидел он, Сергей,
    Чужова мужика,
    А чужова мужика
    На жене-то своей
    А мужик…….
    Сергееву жену.
⁶⁰ Сергей заревел,
    Мужика испужал,
    А мужик побежал,
    На поветь скакнул,
    На поветь скакнул,
    Он поветь обломил,
    Да скотину задовил,
    Он быка задовил,
    Овцу яловицу,
    Овцу яловицу,
⁷⁰ Семерых поросят.
    А стала у Сергея
    Три беды во дому:
    Первая беда —
    Мужик поветь обломил,
    А другая беда —
    То скотину задовил,
    А третья беда —
    То жену его….
    А сел Сергей,
⁸⁰ Сам расплачется:
    «А не жаль мне повети
    И скотины своея,
    Жаль мне тово,
    Кто жену мою…,
    Не…… ушел, -
    С тоски пропадет.
    А кабы-де он….,
    Спасиба бы сказал,
    А спасиба бы сказал,
⁹⁰ Могорец заплатил.
    А поветь-та бы цела
    И скотина-та жива,
    И скотина-та жива
    И жена ба весела,
    А столь бы весела,
    Будто ни в чем не была.
 

Иван гостиной сын

 
    В стольном в городе во Киеве,
    У славнова князя Владимера
    Было пированья-почестной пир,
    Было столованья-почестной стол
    На многи князи-бо́яра
    И на русския могучия бога́тыри
    И гости богатыя.
    Будет день в половина дня,
    Будет пир во полупире,
¹⁰ Владимер-князь распотешился,
    По светлой гридне похаживает,
    Таковы слова поговаривает:
    «Гой еси, князи и бо́яра
    И все русския могучия бога́тыри!
    Есть ли в Киеве таков человек,
    Кто б похвалился на три́ ста́ жеребцов,
    На три́ ста́ жеребцов и на три́ жеребца похваленыя:
    Сив жеребец да кологрив жеребец,
    И которой полонен Воронко во Большой орде,
²⁰ Полонил Илья Муромец сын Иванович
    Как у молода Тугарина Змеевича,
    Из Киева бежать до Чернигова
    Два девяноста-то мерных верст
    Промеж обедней и заутренею?».
    Как бы большой за меньшова хоронется,
    От меньшова ему тут, князю, ответу нету.
    Из тово стола княженецкова,
    Из той скамьи богатырския
    Выступается Иван Гостиной сын,
³⁰ И скочил на свое место богатырское
    Да кричит он, Иван, зычным голосом:
    «Гой еси ты, сударь, ласковой Владимер-князь!
    Нет у тебя в Киеве охотников
    А и быть перед князем невольником!
    Я похвалюсь на три́ ста́ жеребцов
    И на три́ жеребца похваленыя:
    А сив жеребец да кологрив жеребец
    Да третей жеребец – полонян Воронко,
    Да которой полонян во Большой орде,
⁴⁰ Полонил Илья Муромец сын Иванович
    Как у молода Тугарина Змеевича,
    Ехать дорога не ближнея
    И скакать из Киева до Чернигова
    Два девяноста-то мерных верст
    Промежу обедни и заутрени,
    Ускоки давать кониныя,
    Что выметывать роздолья широкия.
    А бьюсь я, Иван, о велик заклад:
    Не о сте рублях, не о тысячу —
⁵⁰ О своей буйной голове!».
    За князя Владимера держат || поруки крепкия
    Все тут князи и бо́яра,
    Тута-де гости-карабельщики;
    Закладу оне за князя кладут на сто тысячей,
    А некто́-де тут за Ивана поруки не держит.
    Пригодился тут владыка черниговский,
    А и он-та за Ивана поруку держит,
    Те он поруки крепкия,
    Крепкия на сто тысячей.
⁶⁰ Подписался молоды Иван Гостиной сын,
    Он выпил чару зелена вина в полтора ведра,
    Походил он на конюшну белодубову,
    Ко своему доброму коню,
    К бурочку-косматочку, троелеточку,
    Падал ему в правое копытечка,
    Плачет Иван, что река течет:
    «Гой еси ты, мой доброй конь,
    Бурочко-косматочко, троелеточко!
    Про то ты ведь не знаешь-не ведаешь,
⁷⁰ А пробил я, Иван, буйну голову свою
    Со тобою, добры́м конем,
    Бился с князем о велик заклад,
    А не о сте рублях, не о тысячу, -
    Бился с ним о сте тысячей,
    Захвастался на три́ ста́ жеребцов,
    А на три́ жеребца похваленыя:
    Сив жеребец да кологрив жеребец,
    И третей жеребец – полонян Воронко, -
    Бегати-скакать на добрых на конях,
⁸⁰ Из Киева скакать до Чернигова
    Промежу обедни, заутрени,
    Ускоки давать кониныя,
    Что выметывать роздолья широкия».
    Провещится ему доброй конь,
    Бурочко-косматочко, троелеточко,
    Человеческим русским языком:
    «Гой еси, хозяин ласковой мой!
    Ни о чем ты, Иван, не печалуйся:
    Сива жеребца тово не боюсь,
⁹⁰ Кологрива жеребца того не блюдусь,
    В задор войду – у Воронка уйду,
    Только меня води по три зори́,
    Медвяною сытою пои́,
    И сорочинским пшеном корми.
    И пройдут те дни срочныя
    И те часы урочныя,
    Придет от князя грозен посол
    По тебя-та, Ивана Гостинова,
    Чтобы бегати-скакати на добрых на конях;
¹⁰⁰ Не седлай ты меня, Иван, добра́ коня,
    Только берись за шелко́в поводо́к,
    Поведешь по двору княженецкому,
    Вздень на себя шубу соболиную,
    Да котора шуба в три тысячи,
    Пуговки в пять тысячей.
    Поведешь по двору княженецкому,
    А стану-де я, бурка, передо́м ходить,
    Копытами за шубу посапывати
    И по черному соболю выхватывати,
¹¹⁰ На все стороны побрасовати, -
    Князи-бояра подивуются,
    И ты будешь жив – шубу наживешь,
    А не будешь жив – будто нашивал».
    По сказаному и по писаному
    От великова князя посол пришел,
    А зовет-та Ивана на княженецкой двор.
    Скоро-де Иван нарежается,
    И вздевал на себя шубу соболиную,
    Которой шубы цена || три тысячи,
¹²⁰ А пуговки вольящетыя в пять тысячей;
    И повел он коня за шелко́в поводок.
    Он будет-де Иван середи двора княженецкова,
    Стал ево бурко передом ходить,
    И копытами он за шубу посапывати,
    И по черному соболю выхватывати,
    Он на все стороны побрасовати, -
    Князи и бояра дивуются,
    Купецкия люди засмотрелися.
    Зрявкает бурко по-туриному,
¹³⁰ Он шип пустил по-змеиному,
    Три́ ста́ жеребцов испужалися,
    С княженецкого двора разбежалися,
    Сив жеребец две ноги изломил,
    Кологрив жеребец тот и голову сломил,
    Полонян Воронко в Золоту орду бежит,
    Он, хвост подняв, сам всхрапывает.
    А князи-та и бояра испужалися,
    Все тут люди купецкия
    Акарачь оне по́ двору наползалися.
¹⁴⁰ А Владимер-князь со княгинею печален стал,
    По подполью наползалися.
    Кричит сам в окошечко косящетое:
    «Гой еси ты, Иван Гостиной сын,
    Уведи ты уродья со двора долой —
    Про́сты поруки крепкия,
    Записи все изодраныя!».
    Втапоры владыка черниговской
    У великова князя на почестном пиру́
    Велел захватить три карабля на быстро́м Непру́,
¹⁵⁰ Велел похватить ка́рабли
    С теми товары заморскими, -
    А князи-де и бояра никуда от нас не уйдут.