Текст книги "Древние российские стихотворения, собранные Киршею Даниловым"

Три года Добрынюшка стольничел

 
    В стольном в городе во Киеве,
    У славнова сударь-князя у Владимера
    Три годы Добрынюшка стольничал,
    А три годы Никитич приворотничал,
    Он стольничал, чашничал девять лет,
    На десятой год погулять захотел
    По стольному городу по Киеву.
    Взявши Добрынюшка тугой лук
    А и колчан себе каленых стрел,
¹⁰ Идет он по широким по улицам,
    По частым мелким переулачкам,
    По горницам стреляет воробушков,
    По повалушам стреляет он сизых голубей.
    Зайдет в улицу Игнатьевску
    И во тот переулок Маринин,
    Взглянет ко Марине на широкой двор,
    На ее высокия терема.
    А у молоды Марины Игнатьевны,
    У ее на хорошем || высоком терему
²⁰ Сидят тут два сизыя голуб
    Над тем окошечком косящетым,
    Цалуются оне, милуются,
    Желты носами обнимаются.
    Тут Дабрыни за беду стало:
    Будто над ним насмехаются.
    Стреляет в сизых голубей,
    А спела ведь титивка у туга́ лука́,
    [В]звыла да пошла калена́ стрела́.
    По грехам над Добрынею учинилася:
³⁰ Левая нога ево поко́льзнула,
    Права рука удрогнула:
    Не попал он в сизых голубей,
    Что попал он в окошечко косящетое,
    Проломил он окон(н)ицу стекольчетую,
    Отшиб все причалины серебреныя.
    Росшиб он зеркала стекольчетое,
    Белодубовы столы пошаталися,
    Что питья медяные восплеснулися.
    А втапоры Марине безвременье было,
⁴⁰ Умывалася Марина, снарежалася
    И бросилася на свой широкий двор:
    «А кто это невежа на двор заходил?
    А кто это невежа в окошко стреляет?
    Проломил оконницу мою стекольчетою,
    Отшиб все причалины серебреныя,
    Росшиб зеркала стекольчетое?».
    И втепоры Марине за беду стало,
    Брала она следы горячия молодецкия,
    Набирала Марина беремя дров,
⁵⁰ А беремя дров белодубовых,
    Клала дровца в печку муравленую
    Со темя́ следы горя́чими,
    Разжигает дрова полящетым огнем
    И сама она дровам приговариват:
    «Сколь жарко дрова разгораются
    Со темя́ следы молоде́цкими,
    Разгоралось бы сер(д)це молодецкое
    Как у мо́лода Добрынюшки Никитьевича!».
    А и божья крепко, вражья-то лепко.
⁶⁰ Взя́ла Добрыню пуще вострова ножа
    По ево по сер(д)цу богатырскому:
    Он с вечера, Добрыня, хлеба не ест,
    Со полуночи Никитичу не у́снется,
    Он белова свету дажидается.
    По ево-та щаски великия
    Рано зазвонили ко заутреням.
    Встает Добрыня ранешонько,
    Подпоясал себе сабельку вострою,
    Пошел Добрыня к заутрени,
⁷⁰ Прошел он церкву соборную,
    Зайдет ко Марине на широкой двор,
    У высокова терема послушает.
    А у мо́лоды Марины вечеренка была,
    А и собраны были душечки красны девицы,
    Сидят и молоденьки молодушки,
    Все были дочери отецкия,
    Все тут были жены молодецкия.
    Вшел он, Добрыня, во высок терем, -
    Которыя девицы приговаривают,
⁸⁰ Она, молода Марина, отказывает и прибранивает.
    Втапоры Добрыня не во что положил,
    И к ним бы Добрыня в терем не пошел,
    А стала ево Марина в окошко бранить,
    Ему больно пенять.
    Завидел Добрыня он Змея Горынчета,
    Тут ему за беду стало,
    За великую досаду показалося,
    [В]збежал на крылечка на красная,
    А двери у терема железныя,
⁹⁰ Заперлася Марина Игнатьевна.
    А и молоды Добрыня Никитич млад
    Ухватит бревно он в охват толщины,
    А ударил он во двери железныя,
    Недоладом из пяты он вышиб вон
    И [в]збежал он на сени косящеты.
    Бросилась Марина Игнатьевна
    Бранить Добрыню Никитича:
    «Деревенщина ты, детина, зашелшина!
    Вчерась ты, Добрыня, на двор заходил,
¹⁰⁰ Проломил мою оконницу стекольчетую,
    Ты росшиб у меня зеркало стекольчетое!».
    А бросится Змеишша Горынчишша,
    Чуть ево, Добрыню, огнем не спалил,
    А и чуть молодца хоботом не ушиб.
    А и сам тут Змей почал бранити ево, больно пеняти:
    «Не хочу я звати Добрынею,
    Не хощу величать Никитичем,
    Называю те детиною-деревенщиною и зашельшиною,
    Почто ты, Добрыня, в окошко стрелял,
¹¹⁰ Проломил ты оконницу стекольчетую,
    Росшиб зеркало стекольчетое!».
    Ему тута-тка, Добрыни, за беду стало
    И за великую досаду показалося;
    Вынимал саблю вострую,
    Воздымал выше буйны головы своей:
    «А и хощешь ли тебе, Змея,
    Изрублю я в мелкия части пирожныя,
    Разбросаю далече по чисто́м полю́?».
    А и тут Змей Горынич,
¹²⁰ Хвост поджав, да и вон побежал,
    Взяла его страсть, так зачал срать,
    А колы́шки метал, по три пуда срал.
    Бегучи, он, Змей, заклинается:
    «Не дай бог бывать ко Марине в дом,
    Есть у нее не один я друг,
    Есть лутче меня и повежливея».
    А молода Марина Игнатьевна
    Она высунолась по пояс в окно
    В одной рубашке без пояса,
¹³⁰ А сама она Змея уговаривает:
    «Воротись, мил надежда, воротись, друг!
    Хошь, я Добрыню оберну клячею водовозною?
    Станет-де Добрыня на меня и на тебя воду возить,
    А еще – хошь, я Добрыню обверну гнеды́м туро́м?».
    Обвернула ево, Добрыню, гнеды́м туро́м,
    Пустила ево далече во чисто́ поля́,
    А где-та ходят девять туро́в,
    А девять || туров, девять братиников,
    Что Добрыня им будет десятой тур,
¹⁴⁰ Всем атаман-золотыя рога!
    Безвестна, не стала бога́тыря,
    Молода Добрыня Никитьевича,
    Во стольном в городе во Киеве.
    А много-де прошло поры, много времяни,
    А и не было Добрыни шесть месяцов,
    По нашему-то сибирскому словет полгода.
    У великова князя вечеринка была,
    А сидели на пиру честныя вдовы,
    И сидела тут Добрынина матушка,
¹⁵⁰ Честна вдова Афимья Александровна,
    А другая честна вдова, молода Анна Ивановна,
    Что Добрынина матушка крестовоя;
    Промежу собою разговоры говорят,
    Все были речи прохладныя.
    Неоткуль взялась тут Марина Игнатьевна,
    Водилася с дитятеми княженецкими,
    Она больно, Марина, упивалася,
    Голова на плечах не держится,
    Она больно, Марина, похваляется:
¹⁶⁰ «Гой еси вы, княгини, боярыни!
    Во стольном во городе во Киеве
    А и нет меня хитрея-мудрея,
    А и я-де обвернула девять молодцо́в,
    Сильных-могучих бога́тырей гнедыми турами,
    А и ноне я-де опустила десятова молодца,
    Добрыня Никитьевича,
    Он всем атаман-золотые рога!».
    За то-то слово изымается
    Добрынина матушка родимая,
¹⁷⁰ Честна вдова Афимья Александровна,
    Наливала она чару зелена́ вина́,
    Подносила любимой своей кумушке,
    И сама она за чарою заплакала:
    «Гой еси ты, любимая кумушка,
    Молода Анна Ивановна!
    А и выпей чару зелена вина,
    Поминай ты любимова крестника,
    А и молода Добрыню Никитьевича,
    Извела ево Марина Игнатьевна,
¹⁸⁰ А и ноне на пиру похваляится».
    Прого́ворит Анна Ивановна:
    «Я-де сама эти речи слышела,
    А слышела речи ее похваленыя!».
    А и молода Анна Ивановна
    Выпила чару зелена вина,
    А Марину она по щеке ударила,
    (С)шибла она с резвых ног,
    А и топчет ее по белы́м грудя́м,
    Сама она Марину больно бранит:
¹⁹⁰ «А и, сука, ты…… еретница-…..!
    Я-де тебе хитрея и мудренея,
    Сижу я на пиру не хвастаю,
    А и хошь ли, я тебя сукой обверну?
    А станешь ты, сука, по городу ходить,
    А станешь ты, Марина,
    Много за собой псов водить!».
    А и женское дело прелестивое,
    Прелестивое-перепадчивое.
    Обвернулася Маринка косаточкой,
²⁰⁰ Полетела далече во чисто поле,
    А где-та ходят девять туро́в,
    Девять братеников,
    Добрыня-та ходит десятой тур.
    А села она на Добрыню на правой рог,
    Сама она Добрыню уговаривает:
    «Нагулялся ты, Добрыня, во чистом || поле,
    Тебе чистое поле наскучала,
    И зыбучия болота напрокучили,
    А и хошь ли, Добрыня, женитися?
²¹⁰ Возьмешь ли, Никитич, меня за себя?».
    «А, право, возьму, ей богу, возьму!
    А и дам те, Марина, поученьица,
    Как мужья жен своих учат!».
    Тому она, Марина, не поверила,
    Обвернула ево добрым молодцом
    По-старому-по-прежнему,
    Как бы сильным-могучим бога́тырем,
    Сама она обвернулася девицею,
    Оне в чистом поле женилися,
²²⁰ Круг ракитова куста венчалися.
    Повел он ко городу ко Киеву,
    А идет за ним Марина роскорякою,
    Пришли оне ко Марине на высо́к тере́м,
    Говорил Добрынюшка Никитич млад:
    «А и гой еси ты, моя молодая жена,
    Молода Марина Игнатьевна!
    У тебя в высоких хороших теремах
    Нету Спасова образа,
    Некому у тя помолитися,
²³⁰ Не за что стенам поклонитися,
    А и, чай, моя вострая сабля заржавела».
    А и стал Добрыня жену свою учить,
    Он молоду Марину Игнатьевну,
    Еретницу-….. -безбожницу:
    Он первое ученье – ей руку отсек,
    Сам приговаривает:
    «Эта мне рука не надобна,
    Трепала она, рука, Змея Горынчишша!».
    А второе ученье – ноги ей отсек:
²⁴⁰ «А и эта-де нога мне не надобна,
    Оплеталася со Змеем Горынчишшем!».
    А третье ученье – губы ей обрезал
    И с носом прочь:
    «А и эти-де мне губы не надобны,
    Целовали оне Змея Горынчишша!».
    Четвертое ученье – голову ей отсек
    И с языком прочь:
    «А и эта голова не надобна мне,
    И этот язык не надобен,
²⁵⁰ Знал он дела еретическия!».
 

Про Василья Буслаева

 
    В славном великом Нове-граде
    А и жил Буслай до девяноста лет,
    С Новым-городом жил, не перечился,
    Со мужики новогородскими
    Поперек словечка не говаривал.
    Живучи Буслай состарелся,
    Состарелся и переставился.
    После ево веку долгова
    Аставалася его житье-бытье
¹⁰ И все имение дворянское,
    Асталася матера вдова,
    Матера Амелфа Тимофевна,
    И оставалася чадо милая,
    Молодой сын Василей Буслаевич.
    Будет Васинька семи годов,
    Отдавала матушка родимая,
    Матера вдова Амелфа Тимофеевна,
    Учить ево во грамоте,
    А грамота ему в наук пошла;
²⁰ Присадила пером ево писать,
    Письмо Василью в наук пошло;
    Отдавала петью́ учить церковному,
    Петьё Василью в наук пошло.
    А и нет у нас такова́ певца́
    Во славном Нове-городе
    Супротив Василья Буслаева.
    Поводился ведь Васька Буслаевич
    Со пьяницы, со безумницы,
    С веселыми удалами добрыми молодцы,
³⁰ Допьяна уже стал напиватися,
    А и ходя в городе, уродует:
    Которова возьмет он за руку, -
    Из плеча тому руку выдернет;
    Которова заденет за ногу, -
    То из гузна ногу выломит;
    Которова хватит поперек хребта, -
    Тот кричит-ревет, окарачь ползет;
    Пошла-та жалоба великая.
    А и мужики новогородския,
⁴⁰ Посадския, богатыя,
    Приносили жалобу оне великую
    Матерой вдове Амелфе Тимофевне
    На тово на Василья Буслаева.
    А и мать-та стала ево журить-бранить,
    Журить-бранить, ево на ум учить.
    Журьба Ваське не взлюбилася,
    Пошел он, Васька, во высок терем,
    Садился Васька на ременчетой стул,
    Писал ерлыки скоропищеты,
⁵⁰ О[т] мудрости слово поставлено:
    «Кто хощет пить и есть из готовова,
    Валися к Ваське на широкой двор,
    Тот пей и ешь готовое
    И носи платье розноцветное!».
    Россылал те ерлыки со слугой своей
    На те вулицы широкия
    И на те частыя переулачки.
    В то же время поставил Васька чан середи двора,
    Наливал чан полон зелена вина,
⁶⁰ Опущал он чару в полтара ведра.
    Во славном было во Нове́-граде́,
    Грамоты люди шли прочитали,
    Те ерлыки скоропищеты,
    Пошли ко Ваське на широкой двор,
    К тому чану зелену вину.
    Вначале был Костя Новоторженин,
    Пришел он, Костя, на широкой двор,
    Василей тут ево опробовал:
    Стал ево бити червленым вязом,
⁷⁰ В половине было налито
    Тяжела свинцу чебурацкова,
    Весом тот вяз был во двенадцать пуд;
    А бьет он Костью по буйной голове,
    Стоит тут Костя не шевел(ь)нится,
    И на буйной голове кудри не тряхнутся.
    Говорил Василей сын Буслаевич:
    «Гой еси ты, Костя Новоторженин,
    А и будь ты мне назва́ной брат
    И паче мне брата родимова!».
⁸⁰ А и мало время позамешкавши,
    Пришли два брата боярченка,
    Лука и Мосей, дети боярские,
    Пришли ко Ваське на широкой двор.
    Молоды Василей сын Буслаевич
    Тем молодцам стал радошен и веселешонек.
    Пришли тут мужики Залешена,
    И не смел Василей показатися к ним,
    Еще тут пришло семь брато́в Сбродо́вичи,
    Собиралися-соходилися
⁹⁰ Тридцать молодцов без единова,
    Он сам, Василей, тридцатой || стал.
    Какой зайдет – убьют ево,
    Убьют ево, за ворота бросят.
    Послышел Васинька Буслаевич
    У мужиков новгородскиех
    Канун варен, пива яшныя, -
    Пошел Василей со дружинею,
    Пришел во братшину в Никол(ь)шину:
    «Не малу мы тебе сып платим:
¹⁰⁰ За всякова брата по пяти рублев!».
    А за себе Василей дает пятьдесят рублев,
    А и тот-та староста церковной
    Принимал их во братшину в Никол(ь)шину,
    А и зачали оне тут канун варен пить,
    А и те-та пива ячныя.
    Молоды Василей сын Буслаевич
    Бросился на царев кабак
    Со своею дружиною хорабраю,
    Напилися оне тут зелена вина
¹¹⁰ И пришли во братшину в Никол(ь)шину.
    А и будет день ко вечеру,
    От малова до старова
    Начали уж ребята боротися,
    А в ином кругу в кулаки битися;
    От тое борьбы от ребячия,
    От тово бою от кулачнова
    Началася драка великая.
    Молоды Василей стал драку разнимать,
    А иной дурак зашел с носка,
¹²⁰ Ево по уху оплел,
    А и тут Василей закричал громким голосом:
    «Гой еси ты, Костя Новоторженин
    И Лука, Моисей, дети боярския,
    Уже Ваську меня бьют!».
    Поскокали удалы добры молодцы,
    Скоро оне улицу очистели,
    Прибили уже много до́ смерти,
    Вдвое-втрое перековеркали,
    Руки, ноги переламали, -
¹³⁰ Кричат-ревут мужики посадския.
    Говорит тут Василей Буслаевич:
    «Гой еси вы, мужики новогородския,
    Бьюсь с вами о велик заклад:
    Напущаюсь я на весь Нов-город битися-дратися
    Со всею дружиною хоробраю —
    Тако вы мене с дружиною побьете Новым-городом,
    Буду вам платить дани-выходы по смерть свою,
    На всякой год по́ три тысячи;
    А буде же я вас побью и вы мне покоритися,
¹⁴⁰ То вам платить мне такову же дань!».
    И в том-та договору руки оне подписали.
    Началась у них драка-бой великая,
    А и мужики новгородския
    И все купцы богатыя,
    Все оне вместе сходилися,
    На млада Васютку напущалися,
    И дерутся оне день до вечера.
    Молоды Василей сын Буслаевич
    Со своею дружиною хороброю
¹⁵⁰ Прибили оне во Наве́-граде́,
    Прибили уже много до́ смерте.
    А и мужики новгородские догадалися,
    Пошли оне с дорогими подарки
    К матерой вдове Амелфе Тимофевне:
    «Матера вдова Амелфа Тимофевна!
    Прими || у нас дороги подарочки,
    Уйми свое чадо милоя
    Василья Буславича!».
    Матера вдова Амелфа Тимофевна
¹⁶⁰ Принимала у них дороги подарочки,
    Посылала девушку-чернавушку
    По тово Василья Буслаева.
    Прибежала девушка-чернавушка,
    Сохватала Ваську во белы́ руки́,
    Потащила к матушке родимыя.
    Притащила Ваську на широкой двор,
    А и та старуха неразмышлена
    Посадила в погребы глубокия
    Молода Василья Буслаева,
¹⁷⁰ Затворяла дверьми железными,
    Запирала замки булатными.
    А ево дружина хоробрая
    Со темя́ мужики новгородскими
    Дерутся-бьются день до вечера.
    А и та-та девушка-чернавушка
    На Вольх-реку ходила по воду,
    А [в]змолятся ей тут добры молодцы:
    «Гой еси ты, девушка-чернавушка!
    Не подай нас у дела у ратнова,
¹⁸⁰ У тово часу смертнова!».
    И тут девушка-чернавушка
    Бросала она ведро кленовоя,
    Брала коромысла кипарисова,
    Коромыслом тем стала она помахивати
    По тем мужикам новогородскием,
    Прибила уж много до́ смерте.
    И тут девка запыша́лася,
    Побежала ко Василью Буслаеву,
    Срывала замки булатныя,
¹⁹⁰ Отворяла двери железные:
    «А и спишь ли, Василей, или так лежишь?
    Твою дружину хоробраю
    Мужики новогородския
    Всех прибили-переранили,
    Булавами буйны головы пробиваны».
    Ото сна Василей пробужается,
    Он выскочил на широкой двор,
    Не попала палица железная,
    Что попала ему ось тележная,
²⁰⁰ Побежал Василей по Нову-городу,
    По тем по широким улицам.
    Стоит тут старец-пилигримишша,
    На могучих плечах держит колокол,
    А весом тот колокол во триста пуд,
    Кричит тот старец-пилигримишша:
    «А стой ты, Васька, не попорхивай,
    Молоды глуздырь, не полетывай!
    Из Волхова воды не выпити,
    Во Нове́-граде людей не выбити;
²¹⁰ Есть молодцов сопротив тебе,
    Стоим мы, молодцы, не хвастаем!».
    Говорил Василей таково слово:
    «А и гой еси, старец-пилигримишша,
    А и бился я о велик заклад
    Со мужики новгородскими,
    Апричь почес(т)нова мона́стыря,
    Опричь тебе, старца-пилигримишша,
    Во задор войду – тебе убью!».
    Ударил он старца во колокол
²²⁰ А и той-та осью тележную, -
    Начается старец, не шевелнится,
    Заглянул он, Василей, старца под колоколом —
    А и во лбе глаз уж веку нету.
    Пошел Василей по Волх-реке,
    А идет Василей по Волх-реке,
    По тои Волховой по улице,
    Завидели добрыя молодцы,
    А ево дружина хоробра
    Молода Василья || Буслаева:
²³⁰ У ясных соколов крылья отросли,
    У их-та, молодцов, думушки прибыло.
    Молоды Василей Буслаевич
    Пришел-та молодцам на выручку.
    Со темя́ мужики новогородскими
    Он дерется-бьется день до вечера,
    А уж мужики покорилися,
    Покорилися и помирилися,
    Понесли оне записи крепкия
    К матерой вдове Амелфе Тимофевне,
²⁴⁰ Насыпали чашу чистова се́ребра,
    А другую чашу краснова зо́лота,
    Пришли ко двору дворянскому,
    Бьют челом-поклоняются:
    «А сударыня матушка!
    Принимай ты дороги подарочки,
    А уйми свое чадо милая,
    Молода Василья со дружиною!
    А и рады мы платить
    На всякой год по три тысячи,
²⁵⁰ На всякой год будем тебе носить
    С хлебников по хлебику,
    С калачников по калачику,
    С молодиц повенешное,
    С девиц повалешное,
    Со всех людей со ремесленых,
    Опричь попов и дьяконов».
    Втапоры матера вдова Амелфа Тимофевна
    Посылала девушка-чернавушка
    Привести Василья со дружиною.
²⁶⁰ Пошла та девушка-чернавушка,
    Бежавши-та девка запыша́лася,
    Нельзя пройти девки по улице:
    Что полтеи́ по улице валяются
    Тех мужиков новогородскиех.
    Прибежала девушка-чернавушка,
    Сохватала Василья за белы руки,
    А стала ему россказавати:
    «Мужики пришли новогородския,
    Принесли оне дороги подарочки,
²⁷⁰ И принесли записи заручныя
    Ко твоей сударыне матушке,
    К матерой вдове Амелфе Тимофевне».
    Повела девка Василья со дружиною
    На тот на широкий двор,
    Привела-та их к зелену вину,
    А сели оне, молодцы, во единой круг,
    Выпили ведь по чарочке зелена вина
    Со тово урасу молодецкова
    От мужиков новгородских.
²⁸⁰ Скричат тут робята зычным голосом:
    «У мота и у пьяницы,
    У млада Васютки Буславича,
    Не упита, не уедено,
    В кра́сне хо́рошо не ухо́жено,
    А цветнова платья не уно́шено,
    А увечье на век зале́зено!».
    И повел их Василей обедати
    К матерой вдове Амелфе Тимофеевне.
    Втапоры мужики новогородския
²⁹⁰ Приносили Василью подарочки
    Вдруг сто тысячей,
    И затем у них мирова́ пошла́,
    А и мужики новогородския
    Покорилися и сами поклонилися.
 

О женитьбе князя Владимера

 
    В стольном в городе во Киеве,
    Что у ласкова сударь-князя Владимера
    А и было пированье-почестной пир,
    Было столованье-почестной стол.
    Много на пиру было князей и бояр
    И русских могучих богатырей.
    А и будет день в половина дня,
    Княженецкой стол во полу́столе,
    Владимер-князь распотешился,
¹⁰ По светлой гридне похаживает,
    Черныя кудри росчосавает,
    Говорил он, сударь ласковой Владимер-князь,
    Таково слово:
    «Гой еси вы, князи и бо́яра
    И могучие богатыри!
    Все вы в Киеве переженены,
    Только я, Владимер-князь, холост хожу,
    А и холост я хожу, неженат гуляю,
    А кто мне-ка знает сопротивницу,
²⁰ Сопротивницу знает, красну де́вицу:
    Как бы та была девица станом статна́,
    Станом бы статна и умом свершна́,
    Ее белое лицо как бы белой снег,
    И ягодицы как бы маков цвет,
    А и черныя брови как соболи,
    А и ясныя очи как бы у сокола».
    А и тут большей за меньшева хоронится,
    От меньшова ему, князю, ответу нету.
    Из тово было стола княженецкова,
³⁰ Из той скамьи богатырския
    Выступается Иван Гостиной сын,
    Скочил он на место богатырское,
    Скричал он, Иван, зычным голосом:
    «Гой еси ты, сударь ласковой Владимер-князь,
    Благослови пред собой слово молвити,
    И единое слово безопальное,
    А и без тое па́лы великия.
    Я ли, Иван, в Золотой орде бывал
    У грознова короля Етмануила Етмануиловича
⁴⁰ И видел во дому ево дву дочерей:
    Первая дочь – Настасья королевишна,
    А другая – Афросинья королевишна;
    Сидит Афросинья в высоком терему,
    За тридесять замками булатными,
    А и буйныя ветры не вихнут на ее,
    А красное со(л)нцо не печет лицо;
    А и то-та, сударь, девушка станом статна́,
    Станом статна и умом свершна́;
    Белое лицо как бы белой снег;
⁵⁰ А и ягодицы как маков цвет;
    Черныя брови как бы соболи;
    Ясныя очи как у сокола,
    Посылай ты, сударь, Дуная свататься!».
    Владимер-князь стольной киевской
    Приказал наливать чару зелена вина в полтора ведра,
    Подносить Ивану Гостиному
    За те ево слова хорошия,
    Что сказал ему обрушницу.
    Призывает он, Владимер-князь,
⁶⁰ Дуная Иваныча в спальну к себе
    И стал ему на словах говорить:
    «Гой еси ты, Дунай сын Иванович!
    Послужи ты мне службу заочную:
    Съезди, Дунай, || в Золоту орду
    Ко грозному королю Етмануилу Етмануиловичу
    О добром деле – о сватонье
    На ево любимой на дочери,
    На чес(т)ной Афросинье королевишне,
    Бери ты моей золотой казны,
⁷⁰ Бери три́ ста́ жеребцов
    И могучих богатырей».
    Подносит Дунаю чару зелена вина в полтара ведра,
    Турей рог меду сладкова в полтретья́ ведра.
    Выпивает он, Дунай, чару тоя зелена́ вина́
    И турей рог меду сладкова.
    Разгоралася утроба богатырская,
    И могучия плечи росходилися
    Как у молода Дуная Ивановича,
    Говорит он, Дунай, таково слово:
⁸⁰ «А и ласково со(л)нцо, ты Владимер-князь!
    Не нада мне твоя золота казна,
    Не нада три ста́ жеребцов
    И не нада могучия бога́тыри,
    А и только пожалуй одново мне молодца,
    Как бы молода Екима Ивановича,
    Которой служит Алешки Поповичу».
    Владимер-князь стольной киевской
    Тотчас сам он Екима руками привел:
    «Вот-де те, Дунаю, будет паробочок!».
⁹⁰ А скоро Дунай снарежается,
    Скоря́ тово богатыри пое(зд)ку чинят
    Из стольнова города Киева
    В дальну орду Золоту землю.
    И поехали удалы добры моладцы,
    А и едут неделю спо́ряду
    И едут неделю уже другую,
    И будут оне в Золотой орде
    У грознова короля Етмануила Етмануиловича;
    Середи двора королевского
¹⁰⁰ Скакали молодцы с добрых коней,
    Привезали добрых коней к дубову́ столбу,
    Походили во полату белокаменну.
    Говорит тут Дунай таково слово:
    «Гой еси, король в Золотой орде!
    У тебе ли во полатах белокаменных
    Нету Спасова образа,
    Некому у те помолитися.
    А и не за что тебе поклонится».
    Говорит тут король Золотой орды,
¹¹⁰ А и сам он, король, усмехается:
    «Гой еси, Дунай сын Иванович!
    Али ты ко мне приехал
    По-старому служить и по-прежнему?».
    Отвечает ему Дунай сын Иванович:
    «Гой еси ты, король в Золотой орде!
    А и я к тебе приехал
    Не по-старому служить и не по-прежнему,
    Я приехал о деле о добром к тебе,
    О добром-то деле – о сватонье:
¹²⁰ На твоей, сударь, любимой-то на дочере,
    На чес(т)ной Афросинье королевичне,
    Владимер-князь хочет женитися».
    А и тут королю за беду стало,
    А рвет на главе кудри черныя
    И бросает о кирпищет пол,
    А при том говорит таковое слово:
    «Гой еси ты, Дунай сын Иванович,
    Кабы прежде у меня не служил верою и правдою,
    То б велел посадить во погребы глубокия
¹³⁰ И уморил бы смертью голодною
    За те твои слова за бездельныя».
    Тут Дунаю за беду стало,
    Разгоралась || ево сер(д)ца богатырское,
    Вынимал он свою сабельку вострую,
    Говорил таково слово:
    «Гой еси, король Золотой орды!
    Кабы у тя во дому не бывал,
    Хлеба-соли не едал,
    Ссек бы по плеч буйну голову!».
¹⁴⁰ Тут король неладом заревел зычным голосом,
    Псы борзы заходили на цепях,
    А и хочет Дуная живьем стравить
    Теми кобелями меделянскими.
    Скричит тут Дунай сын Иванович:
    «Гой еси, Еким сын Иванович,
    Что ты стал да чево гледишь?
    Псы борзы заходили на цепях,
    Хочет нас с тобой король живьем стравить!».
    Бросился Еким сын Иванович,
¹⁵⁰ Он бросился на широкой двор,
    А и те мурзы-улановья
    Не допустят Екима до добра коня,
    До своей ево палицы тяжкия,
    А и тяжкия палицы, медныя литы,
    Оне были в три тысячи пуд;
    Не попала ему палица железная,
    Что попала ему ось-та тележная,
    А и зачел Еким помахивати,
    Прибил он силы семь тысячей мурзы-улановья,
¹⁶⁰ Пять сот он прибил меделянских кобелей,
    Закричал тут король зычным голосом:
    «Гой еси, Дунай Иванович!
    Уйми ты своего слугу вернова,
    Оставь мне силы хоть на семены,
    А бери ты мою дочь любимую,
    Афросинью королевишну».
    А и молоды Дунай сын Иванович
    Унимал своего слугу вернова,
    Пришел ко высокому терему,
¹⁷⁰ Где сидит Афросинья в высоком терему,
    За тридесять замками булатными.
    Буйны ветры не вихнут на ее,
    Красное со(л)нцо лица не печет,
    Двери у полат были железныя,
    А крюки-пробои по бу(л)ату злачены.
    Говорил тут Дунай таково слово:
    «Хоть нога изломить, а двери выставить!».
    Пнет во двери железныя,
    Приломал он крюки булатныя,
¹⁸⁰ Все тут полаты зашаталися,
    Бросится девица, испужалася,
    Будто угорелая вся,
    Хочет Дуная во уста цаловать.
    Проговорит Дунай сын Иванович:
    «Гой еси, Афросинья королевишна!
    А и ряженой кус, да не суженому есть!
    Не целую я тебя во саха́рныя уста,
    А и бог тебе, красну девицу, милует:
    Дастанешьса ты князю Владимеру».
¹⁹⁰ Взял ее за руку за правую,
    Повел из полат на широкой двор,
    А и хочут садиться на добрых на коней,
    Спохватился король в Золотой орде,
    Сам говорил таково слово:
    «Гой еси ты, Дунай Иванович,
    Пожалуй подожди мурзы-улановья!».
    И отправляет король своих мурзы-улановья
    Везти за Дунаем золоту казну.
    И те мурзы– || улановья
²⁰⁰ Тридцать телег ординских насыпали
    Златом и серебром и скатным земчугом,
    А сверх того каменьи самоцветными.
    Скоро Дунай снарежается,
    И поехали оне ко городу ко Киеву.
    А и едут неделю уже спо́ряду,
    А и едут уже другую,
    И тут же везут золоту казну.
    А наехал Дунай бродучей след,
    Не доехавши до Киева за сто верст,
²¹⁰ Сам он Екиму тут стал наказывать:
    «Гой еси, Еким сын Иванович,
    Вези ты Афросинью королевишну
    Ко стольному городу ко Киеву,
    Ко ласкову князю Владимеру
    Честно-хвально и радостно,
    Было бы нам чем похвалитися
    Великому князю во Киеве».
    А сам он, Дунай, поехал по тому следу,
    По свежему, бродучему.
²²⁰ А и едет уж сутки другие,
    В четвертые сутки след дошел
    На тех на лугах на потешныех,
    Куда ездил ласковой Владимер-князь
    Завсегда за охотою.
    Стоит на лугах тут бел шатер,
    Во том шатру опочив держит красна девица,
    А и та ли Настасья королевишна.
    Молоды Дунай он догадлив был,
    Вымал из налушна тугой лук,
²³⁰ Из колчана вынул калену стрелу,
    А и вытянул лук за ухо,
    Калену стрелу, котора стрела семи четвертей.
    Хлес(т)нет он, Дунай, по сыру дубу,
    А спела ведь титивка у туга лука,
    А дрогнет матушка-сыра земля
    От тово удару богатырскова,
    Угодила стрела в сыр крековистой дуб,
    Изломала ево в черенья ножевыя,
    Бросилася девица из бела шатра, будто угорелая.
²⁴⁰ А и молоды Дунай он догадлив был,
    Скочил он, Дунай, со добра коня,
    Воткнет копье во сыру землю,
    Привязал он коня за востро копье,
    И горазд он со девицею дратися,
    Ударил он девицу по щеке,
    А пнул он девицу под гузна, -
    Женской пол от тово пухол живет,
    Сшиб он девицу с резвых ног,
    Он выдернул чингалишша булатное,
²⁵⁰ А и хочет взрезать груди белые.
    Втапоры девица возмолилася:
    «Гой еси ты, удалой доброй молодец!
    Не коли ты меня, девицу, до́ смерти,
    Я у батюшка-сударя отпрошалася:
    Кто мене побьет во чистом поле,
    За тово мне, девице, замуж идти».
    А и тута Дунай сын Иванович
    Тому ее слову обрадовался.
    Думает себе разумом своим:
²⁶⁰ «Служил я, Дунай, во семи ордах,
    В семи ордах семи королям,
    А не мог || себе выжить красныя девицы,
    Ноне я нашел во чистом поле
    Обрушницу-сопротивницу».
    Тут оне обручалися,
    Круг ракитова куста венчалися.
    А скоро ей приказ отдал собиратися
    И обрал у девицы сбрую всю:
    Куяк и панцырь с кольчугою,
²⁷⁰ Приказал он девице нарежатися
    В простую епанечку белую.
    И поехали ко городу ко Киеву.
    Только Владимер стольной киевской
    Втапоры едет от злата венца,
    И приехал князь на свой княженецкой двор,
    И во светлы гридни убиралися,
    За убраныя столы сажалися.
    А и молоды Дунай сын Иванович
    Приехал ко церкви соборныя,
²⁸⁰ Ко тем попам и ко дьяконам,
    Приходил он во церкву соборную,
    Просит чес(т)ныя милости
    У тово архерея соборнова —
    Обвенчать на той красной девице.
    Рады были тому попы соборныя,
    В те годы присяги не ведали,
    Обвенчали Дуная Ивановича.
    Венчальнова дал Дунай пять сот рублев
    И поехал ко князю Владимеру;
²⁹⁰ И будет у князя на широком дворе,
    И скочили со добрых коней с молодой женой,
    И говорил таково слово:
    «Доложитесь князю Владимеру
    Не о том, что идти во светлы гридни, -
    О том, что не в чем идти княгине молодой:
    Платья женскова только одна и есть епанечка белая»,
    А втапоры Владимер-князь он догадлив был,
    Знает он, ково послать:
    Послал он Чурила Пленковича
³⁰⁰ Выдавать платьица женское цветное.
    И выдавали оне тут соян хрущето́й камки
    На тое княгиню новобрачную,
    На Настасью-королевичну,
    А цена тому сояну сто тысячей.
    И снарядили оне княгиню новобрачную,
    Повели их во полаты княженецкия,
    Во те гридни светлыя,
    Сажали за столы убраныя,
    За ества сахарныя и за питье медяные.
³¹⁰ Сели уже две сестры за одним столом,
    А и молоды Дунай сын Иванович
    Женил он князя Владимера
    Да и сам тут же женился,
    В том же столе столовати стал.
    А жили оне время немалое.
    У князя Владимера, у солнышка Сеславьевича,
    Была пирушка веселая,
    Тут пьяной Дунай расхвастался:
    «Что нет против меня во Киеве такова стрельца
³²⁰ Из туга лука по приметам стрелять!».
    Что взговорит молода княгиня Апраксевна:
    «Что гой еси ты, любимой мой зятюшка,
    Молоды || Дунай сын Иванович!
    Что нету-де во Киеве такова стрельца,
    Как любезной сестрице моей Настастьи-королевичне».
    Тут Дунаю за беду стало,
    Бросали оне же́ребья,
    Кому прежде из туга лука стрелять,
    И досталось стрелять ево молодой жене Настасьи-королевичне,
³³⁰ А Дунаю досталось на главе золото кольцо держать,
    Отмерели место, на целу версту тысячну,
    Держит Дунай на главе золото кольцо,
    Вытягала Настасья колену́ стрелу,
    Спела-де титивка у туга лука,
    Сшибла с головы золото кольцо,
    Тою стрелкою каленою.
    Князи и бояра тут металися,
    Усмотрили калену стрелу,
    Что на тех-та перушках лежит то золото кольцо.
³⁴⁰ Втапоры Дунай становил на примету свою молоду жену,
    Стала княгиня Апраксевна его уговаривати:
    «Ай ты гой еси, любимой мой зятюшка,
    Молоды Дунай сын Иванович!
    Та ведь шутачка пошучена».
    Да говорила же ево и молода жена:
    «Оставим-де стрелять до другова дня,
    Ес(ть) – де в утробе у меня могуч богатырь.
    Первой-де стрелкой не дострелишь,
    А другою-де перестрелишь,
³⁵⁰ А третью-де стрелкою в меня угодишь».
    Втапоры князи и бояра
    И все сильны-могучи богатыри
    Ево, молода Дуная, уговаривали.
    Втапоры Дунай озадорелся
    И стрелял в примету на целу версту в золото кольцо,
    Становил стоять молоду жену.
    И втапоры ево молода жена
    Стала ему кланятися и перед ним убиватися:
    «Гой еси ты, мой любезной ладушка,
³⁶⁰ Молоды Дунай сын Иванович!
    Аставь шутку на три дни,
    Хошь не для меня, но для своего сына нерожденнаго;
    Завтро рожу тебе богатыря,
    Что не будет ему сопротивника».
    Тому-то Дунай не поверовал,
    Становил свою молоду жену Настастью-королевишну
    На мету с золотым кольцом,
    И велели держать кольцо на буйной главе.
    Стрелял Дунай за целу версту из туга лука,
³⁷⁰ А и первой стрелой он не дострелил,
    Другой стрелой перестрелил,
    А третьею стрелою в ее угодил.
    Прибежавши Дунай к молодой жене,
    Выдергивал чингалишша булатное,
    Скоро [в]спорол ей груди белыя, -
    Выскочил из утробы удал молодец,
    Он сам говорит таково слово:
    «Гой еси, сударь мой батюшка!
    Как бы дал мне сроку на три часа,
³⁸⁰ А и я бы на свете был
    Попрыжея и полутчея в семь семериц тебя».
    А и тут || молоды Дунай сын Иванович запечалился,
    Ткнул себя чингалишшем во белы груди,
    Сгареча он бросился во быстру реку.
    Потому быстра река Дунай словет,
    Своим ус(т)ьем впала в сине море.
    А и то старина, то и деянье.