Текст книги "Дерево-до-небес (сборник)"

Удалец портной

Расскажу я вам сказку про одного портного. Был портной беден как церковная мышь. Впрочем, пожалуй, мышь церковная победнее. У портного-то была хотя бы иголка, да тупые ножницы, да жена беззубая, да еще дети, ох и много детей, больше чем дырочек в сите. Ели не каждый день, даже мамалыгу лишь по воскресеньям варили, и то не всякое воскресенье. И все же в какое-то воскресенье случилось, что малая крошка от мамалыги на столе осталась. Сразу мухи налетели роем, еще бы миг – и мамалыги как не бывало.

Не растерялся портной, к тому же и рассердился на мух – зачем его объедают! – ударил ладонью по столу, двадцать мух сразу прихлопнул, лежат все вверх лапками.

«Эге, а сила-то у меня, оказывается, богатырская, – удивился себе самому портной. – Вот уж не думал, право! Ну, коли так, ура мне, ура! Пойду по свету удачи искать».

Вырезал он дощечку тонкую, написал на ней большущими буквами:

РАЗ УДАРИЛ – ДВАДЦАТЕРЫХ НЕТУ!

Повесил дощечку на шею и пошел из дому прочь. Дети плакали, молили отца не покидать их, жена рыдала, упрашивала, но портной слушать никого не стал, заупрямился: теперь его хоть веревкой вяжи, дома не останется. Крепко поверил портной в удаль свою молодецкую.

– Не пропаду, – говорит, – на чужбине, как-нибудь извернусь.

Пошел наш портной по свету бродить; шел да шел, и попался ему по пути густой лес. А он уж и притомился изрядно, решил отдохнуть, прилег возле родника. Только прилег – подходит к роднику чёрт за водой с бурдюком преогромным из буйволиной шкуры. Увидел чёрт портного, надпись на груди прочитал.

«Гм-гм, экий силач, – думает чёрт. – Хорошо бы его заманить к нам в услужение». Подошел чёрт поближе, здоровается эдак вежливо:

– Дай Бог помощь, земляк, будьте здоровы.

– Дай Бог, – отвечает портной коротко.

– Неужто и вправду вы сильный такой, что «раз ударил – двадцатерых нету»?

– Угу.

– Может, пойдете ко мне в услужение?

– Чего ж не пойти, коли хорошо заплатите.

Тут же и сговорились. Три года портной будет у чёрта служить, возы таскать да дрова приносить, ничего другого не делать, а через три года получит за это мешок золота.

Протянул удалец портной чёрту руку:

– Вот моя рука – не свинячья нога, чёрт-землячок!

Ударили они по рукам и отправились к чёрту домой. А детей у чёрта было столько же, сколько у портного, даже на парочку больше.

Только пришли они, чертенята припали к воде и всю до капельки выпили. Выпростали буйволиный бурдюк, портному дают: ступай, мол, к роднику по воду.

Тащит портной бурдюк к роднику, из последних силенок тащит, а сам думает, голову ломает: как же быть теперь, с водой-то он этот бурдюк нипочем не подымет, даже с места не сдвинет! Стоит портной, думу думает, а чертям надоело ждать, послали одного посмотреть, что он делает, почему воду не несет. Испугался портной, со страху схватил большую дубину и – лишь бы делать что-то – стал ею землю ковырять у родника. Увидел это чёрт, спрашивает:

– Что ты делаешь, удалец портной?

– Подумал я, зачем мне каждый день к роднику ходить, – отвечает портной, – я уж разом весь родник вырою да к дому перенесу, колодец устрою.

– Ой, не делай этого, – взмолился чёрт, – моя матушка ведь слепая, упадет в колодец, не ровён час! Лучше уж я за тебя стану воду таскать.

– Ну, коли так, будь по-твоему, – согласился портной, дозволил чёрту за себя воду таскать.

На другой день послали портного по дрова, наказали три сажени принести сразу. Это ему-то, которому и три охапки дров за один раз не поднять! Так и эдак ломает голову портной, а ничего путного измыслить не может. Глядел он, глядел на дрова, которые без числа наготовили черти в лесу, и от нечего делать стал бревна саженные подряд одно к другому подвязывать. Опять не дождались его черти, послали одного поглядеть. Прискакал чёрт в лес, а портной как раз бревно с бревном связывает.

– Что ты делаешь? – спрашивает чёрт.

– Я-то? Что я вам, каждый день стану в лес таскаться? Вот свяжу все, что есть тут, да за один раз и отволоку!

Испугался чёрт – больно уж сердито портной отвечал ему – и стал просить:

– Портной, миленький, оставь все как есть, не то мы сразу дрова сожжем, а на зиму ничего не останется. Лучше уж я таскать за тебя стану каждый день понемногу.

Взялся тут чёрт за верхние ветки бука огромного и стал книзу пригибать, чтобы верхушку к комлю подвязать. Совсем было подтянул, вдруг кричит:

– Ой, ой, подойди, земляк! Подержи эту ветку: у меня пояс на штанах лопнул!

Не мог от этого портной отказаться, схватился за притянутую к земле верхушку бука. Да только в ту самую минуту, как чёрт ее выпустил, дерево выпрямилось и так портного подбросило, что он по другую сторону леса упал, да на куст.

Грохнулся портной, в глазах потемнело, а из-под куста заяц выскакивает. Испугался ушастый, со всех ног улепетывает, а портной за ним бежит, и как-то так вышло, что прямо на чёрта и выбежали. Удалец портной не растерялся, на все корки зайца ругает:

– Ах ты, тварь, хитрюга эдакая! Ведь я, чтоб поймать тебя, через лес перепрыгнул, а ты, хитрец, все равно увернулся.

Так и клял зайца всю дорогу.

Дома черти сошлись в кружок, пошептались, решили портного еще раз испытать: если и тут его верх будет, заплатят ему что следует и пускай идет восвояси.

На другой день выбрали черти самого сильного и послали портного с ним в поле силу испытать. Чёрт взял с собою кнут да палицу. Вышли на поле, чёрт говорит:

– Ну, удалец портной, покажи свою силу. Погляжу я, так ли щелкнешь кнутом, как я!

– Лучше бы ты не давал этот кнут мне в руки, – сказал портной, – потому как я уж щелкну так щелкну, как бы глаза у тебя от того не выскочили.

– Ну и пусть выскочат, – не отступался чёрт.

– Ладно, только сперва ты щелкни, – сказал портной.

Взял тут чёрт кнут, размахнулся и так щелкнул им, что портной с перепугу через голову перевернулся, едва на ноги поднялся. Но все ж говорит:

– Н-да, братец чёрт, удар-то был так себе. А теперь закрой-ка глаза, не хочу ведь я, чтоб ты их лишился.

Подумал-подумал чёрт, вроде дело нешуточное, и закрыл глаза. Удальцу портному ничего больше и не требовалось, подхватил он палицу и так шарахнул чёрта по голове, что десять ушатов воды на него вылили, пока чёрт в чувство пришел.

– Ну, – говорит портной, когда чёрта поставили кое-как на ноги, – кто из нас крепче кнутом щелкнул, а, братец чёрт?

– Ты, ты, – отвечает чёрт, зубами от боли скрипит. – Хватит уж, пойдем-ка домой.

Рассказал дома чёрт про новый подвиг портного, перепугались черти до смерти, тотчас мешок приволокли, доверху набили золотом.

– Бери, – говорят портному, – только оставь нас в покое, больше глаз сюда не кажи.

– Ну, нет! – рассердился портной. – Ишь какие, со двора прогонять! А коль хотите, чтобы ушел я до срока, сами мешок ко мне отнесите. Не то здесь буду жить, пока три года не минет.

Испугались черти, ведь им это хуже ладана. Послали самого сильного мешок с золотом оттащить, лишь бы от портного избавиться. Удалец портной зашагал налегке, чёрта с мешком обогнал.

Пришел домой, приказал жене в сарае половы мешок набрать и, как чёрт появится, выйти с мешком во двор и на глазах у него мешок на чердак закинуть, а мужу сказать: «Гляньте-ка, муженек, и я не сидела сложа руки, покуда вас не было, в мешке-то чистое золото».

Женщина все исполнила в точности. Увидел чёрт, что и жена у портного силы необыкновенной – вон как легко мешок с золотом на чердак закинула! – заспешил со страху, свой мешок туда же забросил и, давай бог ноги, побежал, словно за ним гнались. Даже оглянуться не смел, пока не добежал до леса.

Тут навстречу ему волк выходит, спрашивает:

– Куда это так торопишься, братец чёрт?

– Ох-ох, и не спрашивай, братец волк! Неужто не слыхал ты про удальца портного?

И рассказал он волку про все портновские подвиги.

Долго хохотал волк, да так, что по лесу гул-звон пошел. А когда вволю нахохотался, стал чёрта уговаривать вместе к портному идти и мешок с золотом отобрать: какой же силач тот портной, квелый он, в чем душа держится.

И верилось чёрту, и не верилось, но согласился он – худо ли мешок золота получить назад! Только условие поставил: ярмо изготовить и обоим в него головы сунуть – боялся, что волк, как до дела дойдет, сбежит, его одного оставит.

Волк говорит:

– Так и быть, мне-то что.

Сделали они ярмо, головы в него сунули, клинышек вставили и отправились на портнов двор. А во дворе детишки портного играли; увидели, что чёрт с волком идет, головы в ярме, думают: видно, чёрт волка привел, чтоб было кого в тележку запрячь, – да как закричат:

– Гляньте, гляньте, папенька наш и волка у чертей заработал!

А один малец добавляет:

– И чёрта возьмем, не отпустим, и чёрта возьмем, не отпустим!

Услышал чёрт, и такой тут страх его обуял, что припустился он бежать со всех ног – и ярмо тянет, и волка. Волк хрипит:

– Не беги, дуралей! Не бойся, чёрт полоумный!

А чёрт ничего не слышит, бежит как оглашенный. Так и тащил за собою волка, пока тот головой промеж двух деревьев не встрял. Тут из ярма клинышек выпал, оно и распалось. А чёрт дальше помчался. Может, и сегодня еще бежит.

Удалец портной навсегда от чёрта избавился и от волка тоже, зажил он счастливо со всеми детьми-домочадцами. Золота ведь заработал с избытком.

Глупый Ишток

Жил на свете бедный человек, и было у него три сына. Ничего не нажил бедный человек, кроме быка одного; помер – только быка и оставил сыновьям в наследство. Да лучше б вовсе не оставил ничего, потому как сыновья извелись, головы себе ломая, как им быть, как быка на три части делить. Младший сын, Ишток – его все Глупым Иштоком звали за глупость, – предложил братьям быка забить, а мясо продать и разделить деньги поровну. Но разве же старшие братья будут согласны, если дурак что предложит! Да только и сами они ничего придумать не могут, а кормить быка не хотят, каждый на другого кивает: поди ты ему корма задай – бык-то не только мой, но и твой! Совсем отощала бедная животина, одни ребра торчат.

Наконец сговорились на том, что все трое построят быку по хлеву: в чей хлев бык по своей воле зайдет, тому и владеть им. Засучили рукава, строить принялись. Два старших брата, каждый ума палата, каменные хоромы соорудили, в каких и герцогу пожить не зазорно, а Ишток, глупая голова, наломал веток зеленых и сплел из них сараюшку. Старшие братья смеются, над меньшим потешаются:

– Дурень ты, дурень, сперва найди такого быка-дурака, вроде себя самого, тогда и жди, чтоб к тебе он пошел!

Ну, слово не дело… Когда все трое управились, быка во двор выпустили. Дни стояли как раз погожие, теплые. Хлестнул бык хвостом, пробежал по двору и вдруг – что уж там взбрело ему в голову – забежал в сараюшку Иштока.

Так и случилось, что бык глупому брату достался.

Старшие братья злятся, а младший, ни слова не говоря, повесил котомку себе на шею и погнал быка в город продавать. Шел он, шел, березу увидел. А тут ветер поднялся, качает березу, стонет она, потрескивает. Остановился Ишток, задумался: что говорит береза? И надумал, глупая башка, что береза спрашивает:

– Крр… крр… дорого ль отдашь?

– Тебе отдам за сто форинтов, – отвечает Ишток березе.

– Крр… крр… согласна, – говорит береза.

Привязал Ишток быка к березе, стоит, денег ждет. А береза, конечно, денег ему не дает.

– Эй, кума, выкладывай денежки! – кричит ей Ишток.

Но береза скрипит, кряхтит под ветром, и слышится Иштоку:

– Крр… крр… завтра отдам!

«Что ж, можно и завтра», – подумал Глупый Ишток и вернулся домой.

Братья его спрашивают:

– Ну, дурак, за сколько быка продал?

– За сто форинтов.

– И кто ж купил у тебя?

– Да береза одна.

Повалились братья со смеху, по земле катаются, за животы держатся, но Глупый Ишток обижаться не стал. Назавтра пошел он к березе, а от быка одни кости остались да веревка: в ту же ночь его волки съели. Стал он опять у березы деньги просить, а она ему:

– Крр… крр… завтра отдам!

Завтра так завтра. Ушел Ишток домой. На другой день тот же ответ:

– Крр… крр… завтра отдам!

Так три недели прошло. Тут уж и дурня зло взяло: подхватил он топор, подошел к березе и говорит:

– Отдай деньги, не то срублю тебя!

– Крр… крр… завтра отдам!

– Ах, ты вот как?! Ну погоди же!

Размахнулся топором и всадил его березе в бок – так и застонала, бедная. Потянул Глупый Ишток топор назад, а из насечки золото посыпалось. Нападало его столько, что Ишток котомку под завязку набил.

– Значит, хорошо я делал, что не спешил, – вон сколько процентов набежало!

Пошел он домой, взял ведро, из какого лошадей поят, высыпал туда золото, ситом накрыл, поставил под навес. Братья диву дались: откуда дурак столько золота взял? Но еще больше тому дивились, что полоумный их братец к золоту и не прикасается, на одной мамалыге живет, как и прежде.

– А ведь он, дурак, и не знает, что с деньгами делать! – сказал старший брат среднему.

И сговорились они золото выкрасть: уж им-то объяснять не надо, на что деньги нужны!

Выбрали они золото из ведра, а в ведро пшеницы гнилой наложили доверху. Заглянул однажды Ишток в ведро, видит – было золото, да сплыло! Но глупый парень горевать не стал, обвязал ведро сверху скатёркою и пошел «пшеничное снадобье» продавать. Пришел в деревню, кричит:

– Покупайте «пшеничное снадобье»! Покупайте!

Деревенские его спрашивают:

– Эй, парень, а что же оно такое?

– Снадобье очень хорошее, – говорит им Ишток, – от него и полумертвый на ноги встанет, едва испробует.

Эх, сколько народу тут набежало! Каждый хочет чудесного снадобья хоть малость купить. Открыл глупый парень ведро, а оттуда как шибануло в нос! Осмеяли люди дурака и разбежались все кто куда.

Под вечер пришел Ишток в город, постучался в богатый дом, попросился на ночлег. Впустили его, а ведро он в сарае поставил. Свиньи запах гнилой пшеницы учуяли, в сарай забрались да и сожрали все без остатка. Увидел утром парень, что ведро пустое, шум поднял.

– Я, – говорит, – казначей короля, сейчас же к королю пойду, расскажу, как золото его драгоценное украли в этом доме.

Испугался знатный вельможа и, чтоб задобрить слугу королевского, столько денег дал, что парень едва унес их.

Вернулся он домой, денег приволок больше прежнего, братья надивиться не могут.

– Где ж ты этакое богатство раздобыл?

– Да вот, «снадобье» то «пшеничное» распродал, – ответил Ишток.

Братья дальше слушать не стали, каждый набрал гнилой пшеницы в ведро, и заспешили они в деревню соседнюю. Идут по улице, кричат во все горло:

– Кому «пшеничного снадобья»? Кому «пшеничного снадобья»?

Сбежался народ, надавали тумаков братьям, едва унесли ноги. Подались было в другую деревню, но и оттуда вырвались битые.

Братья и прежде-то на дурака брата косились, а теперь и вовсе в ярость пришли. Сговорились они его погубить, пошли к старосте и насказали, будто младший брат с чертями якшается: как ни уйдет из дому, всякий раз гору денег приносит, а теперь родную деревню напрочь истребить задумал. Староста им поверил, вся деревня поверила тоже: уж, верно, без чертей не обошлось, коли Ишток такие чудеса откалывает. И порешили на сходе посадить Иштока в бочку, днище забить и бросить бочку в воду возле запруды. Сказано – сделано: посадили дурака в бочку, днище забили и поставили бочку у церкви. Дело-то в воскресенье было, вот и подумали люди: «После службы отнесем бочку на гать и в воду бросим». С тем все в церковь пошли.

А Ишток в бочке сидит да кричит:

– Зря стараетесь, меня вам не уломать! Сказал, не буду губернатором – и не буду! Ни за что не соглашусь!

Проезжал тут как раз барин большой, карета четверней запряжена. Слышит барин, кто-то из бочки кричит. Остановил лошадей, из кареты вылез, к бочке подошел, спрашивает:

– Что это вы кричите, земляк?

– А то, что в губернаторы не пойду, хоть повесьте!

– Не надо шум подымать, земляк, вылезайте лучше из бочки скорее, одеждою обменяемся, а я вместо вас в бочку сяду. Лошади, карета – все теперь ваше!

Так все и сделалось, как барин пожелал. Вылез Ишток из бочки, барин вместо него влез. Сел Ишток в карету и укатил, а барин дождался, когда народ из церкви пойдет, и ну кричать во все горло:

– Люди, я передумал! Согласен губернатором быть!

«Будешь, будешь, как среди рыб очутишься!» – ухмыляются люди, но помалкивают.

Подняли бочку, отнесли на гать и бросили в воду.

Думал честной народ, что Иштоку конец пришел, будет знать, как с чертями водиться. С легким сердцем повернули назад, в деревню. Глядь – навстречу Ишток в карете катит, четверней управляет, кнутом лихо щелкает. Заохали люди, заахали.

– Где ж ты карету такую нашел? – спрашивают.

– Как это где? Под гатью, – отвечает Ишток заносчиво. – Там их видимо-невидимо, на всю деревню хватило бы. Не верите, сами поглядите, гляделки откройте пошире!

Народ валом за ним повалил, а Ишток вдоль берега катит, карета его в воде отражается, видят люди на дне лошадей и карету, совсем ума лишились от жадности.

– Глядите, глядите, и впрямь там упряжки не хуже! – галдят. – А ну-ка, попытаем счастья!

И попрыгали в реку все, как один, да еще каждый другого норовил оттолкнуть. Все попрыгали, и звонарь, и пастор, одна пасторша наверху осталась, куда уж ей-то с клюкой! А прочие так ко дну и пошли, на воде только шляпа пастора плавает: поля-то у ней широкие – вот и не утонула. Видит пасторша шляпу мужнину, клюкой ее в воду заталкивает, уговаривает:

– Глубже ныряйте, глубже, муженек дорогой, выбирайте все самое лучшее!

Так и сгинули все; за дармовым добром погнались – ни один не вернулся.

А Глупый Ишток деревней той завладел и жил с тех пор горя не зная.

Коль не верите, ступайте проверьте.

Королевич Мирко

Было ли где, не было, за семьюдесятью семью странами-государствами и еще на вершок подале жил-поживал белый король, и было у того короля три красавца сына. Все три молоденькие, статные и пригожие, да только отец им не радовался, словно бы их и не было. Целые дни напролет в королевской опочивальне просиживал у семьдесят седьмого оконца дворца своего – глаз не спуская, глядел на восток, словно бы ждал кого-то оттуда. А кого ждал и ждал ли, про то ни одна живая душа знать не знала, только видели домочадцы: один глаз короля беспрерывно плачет, а другой глаз смеется.

Королевичи часто между собой судили-рядили: отчего это батюшка король сторонится всех, главное же – отчего один его глаз плачет, а другой смеется?

– А давайте спросим его, – старший сказал.

– Давайте спросим! – поддержал и младший.

Сказано – сделано: вошел старший в отцовы покои, поздоровался почтительно, как доброму сыну положено. Король повернулся к нему от окна – он, как всегда, на восток смотрел, – спрашивает сердито:

– Чего тебе? Зачем меня беспокоишь?

– Не гневайтесь на меня, дорогой государь-батюшка, – отвечает сын, – я только спросить вашу милость хотел: отчего вы всегда у оконца сидите и почему один глаз ваш плачет, а другой смеется?

Вот когда король и впрямь разозлился! Схватил булаву и метнул ее в сына, да так, что не успей королевич голову отклонить, тут же и помер бы.

Без памяти выбежал он во двор, где его братья ждали.

– Ну, что сказал тебе батюшка наш? – спрашивают младшие братья.

– А вы ступайте сами к нему, тогда и узнаете.

Отправился к отцу средний брат; минуты не прошло – уже во двор выбежал, точь-в-точь как и старший.

– Что он сказал, что сказал тебе? – спрашивает младший королевич, Мирко.

– А ты сам поди к нему, братец Мирко, от него и узнаешь.

– Что ж, пойду, – сказал Мирко и побежал к королю.

Не успел он и рта открыть, отец булавой в него запустил; если б не отвел сын голову, помер бы в одночасье. Да только не побежал Мирко от гнева отцовского, как старшие братья. Вырвал он булаву из стены (булава, чтоб вы знали, в стену так и вонзилась), подал ее отцу.

– Вот ваша булава, король-батюшка. Коли смерти моей желаете, вот вам и моя голова.

Понравился королю смелый ответ.

– Молодец, сын, – сказал он Мирко, – вижу, тени своей не боишься. Расскажу тебе, отчего один мой глаз всегда плачет, а другой смеется. Я, сынок, днем и ночью горюю о том, что ни один из моих сыновей в короли не годится и что, если помру, распадется прекрасное мое королевство, – оттого один мой глаз плачет. А другой мой глаз оттого смеется всегда, улыбается, что жду я друга своего закадычного, – он, чтоб ты знал, храбрейший витязь, а живет он на Шелковом лугу и твердо мне обещал, что, как только всех своих врагов перебьет, приедет ко мне, чтобы вместе нам старость коротать.

– А он еще не всех своих врагов перебил, государь-батюшка? – спросил Мирко.

– Нет, сынок. Он ведь один там воюет; сто врагов перебьет, им на смену приходит тысяча.

– Не печальтесь, дорогой отец, – сказал Мирко. – Другой жизни не бывать, смертыньки не миновать, поеду я на Шелковый луг, без вашего друга домой не вернусь.

Старшие братья стояли печальные, не сомневались они, что бедного Мирко в живых нет, иначе давно бы уже во двор выбежал. То-то подивились они, когда отворились дворцовые двери и вышел не торопясь Мирко, целый и невредимый. Рассказал он старшим братьям, что от отца услышал.

– Вот что, братья, – сказал самый старший, – первым-то на такое дело мне ехать подобает.

Пошел он опять во дворец.

– Ваше величество, король-батюшка, рассказал нам Мирко, что другу вашему, храброму витязю, помощь нужна. Я из сыновей ваших старший, дозвольте мне ехать на Шелковый луг.

– Что ж, сынок, поезжай с Богом, – ответил ему король. – Попытай счастья.

Простился старшой с отцом, с братьями, оседлал скакуна самого красивого и в тот же день ускакал. Вернулся он через год – только до Медного моста добрался. Конь его по мосту ехать не захотел. Старший сын оторвал тогда от моста планку медную и домой повез в доказательство, что хоть до Медного моста все ж доехал. Иначе отец ему не поверил бы.

– Эх, сынок, – сказал ему король, – когда был я таким молодцом, как ты, мне, чтобы к Медному мосту слетать и вернуться, не года – одного часа хватило бы. Никогда не найти тебе моего друга, храброго витязя, живи ты хоть до конца света и еще два денька в придачу.

Тут и средний сын объявил отцу, что поедет счастья попытать.

– Ну что ж, попытай, – сказал отец.

Оседлал средний сын коня, а год спустя вернулся и он. От Серебряного моста планку серебряную привез. Показал ее королю, но тот лишь рукой махнул.

– Вижу, где ты был, можешь ничего не рассказывать, – проговорил он тоскливо. – В твои годы мне на эту дорогу и двух часов хватало. Ложись, сынок, отдыхать, не привезешь ты мне друга моего, витязя храброго.

– Ну, теперь уж мой черед настал, – сказал Мирко и пошел к отцу.

Король, как и прежде, сидел у окна, только на этот раз у него оба глаза плакали.

– Не плачьте, король-батюшка, не горюйте, ваше величество! Отпустите меня в дорогу. Жизни не пожалею, привезу вам вашего друга!

Стал король сына отговаривать: не езди, дома останься, оттуда живым не вернешься… Но Мирко умолил, упросил старого короля, не сумел отец ему отказать.

Обрадовался Мирко! Со всех ног побежал на конюшню, чтобы самого красивого коня выбрать. Кони в отцовской конюшне были как на подбор, но Мирко почему-то ни один по душе не пришелся. Стоит королевич печальный, вдруг, откуда ни возьмись, древняя старуха идет. Спрашивает его:

– Ты, видно, на Шелковый луг собрался, а, Мирко-королевич?

– Угадала, добрая женщина.

– Ну, если так, не ищи себе здесь лошадку. Ступай к отцу, попроси у него рог костяной и труби в него что хватит силы. Услышит рог королевский табун – кони там все золотистой масти, – вернется домой, но ты на этих коней не смотри, жди, когда приковыляет за табуном неказистый жеребенок, тот, что всякий раз, как в ворота входит, хвостом по столбу бьет, так что весь дворец содрогается.

Поблагодарил Мирко за совет, вернулся к отцу.

– Дайте мне, король-батюшка, рог костяной, я затем и вернулся.

– Это кто ж тебе присоветовал? – спросил король.

Мирко помялся, помялся – говорить ли? – а потом решил: нечего ему в прятки играть, скажет всю правду, и дело с концом.

– Старушка одна, дорогой отец, седая совсем.

– Ладно, сынок, ступай в седьмое подземелье. Увидишь слуховое окошко. Рог костяной там замурован. Можешь взять его, только будет ли польза? Очень уж давно он без дела лежит.

Спустился Мирко в седьмое подземелье, киркой слуховое окошко размуровал. Костяной рог на месте. Схватил его Мирко, выбрался во двор и затрубил изо всей силы.

Поднялись тут во дворце и в саду шум и гром, треск и звон, лес загудел и поле – примчался вихрем золотистый табун. У каждого красавца коня колокольчик на шее, оттого и звон стоял как на праздник. От коней глаз не отвести, так и играют, танцуют, всхрапывают, на дыбы становятся – кажется, вот сейчас в небо улетят. Только Мирко на них не смотрит, жеребенка неказистого ожидает. Наконец и он показался, далеко от табуна отстал. Но старушка верно сказала: только жеребенок вошел в ворота, махнул по столбу хвостом – весь дворец содрогнулся. Подождал Мирко, пока коней в конюшни завели, привязали, вошел и сам следом, подошел прямо к жеребенку, стал его гладить.

Чудо-жеребенок тут же заговорил:

– Знаю я, почему ласкаешь меня, королевич Мирко. Хочешь, чтобы я тебя на Шелковый луг отвез, так ведь? Что ж, я готов, да только раньше придется тебе потрудиться.

– Ты только прикажи, – сказал Мирко, – все выполню, чего б ни пожелал ты.

– Накорми меня сперва досыта, путь-то нам долгий предстоит.

– Что же дать тебе, мой конек дорогой? Овса? Сена? Зеленой травы?

– Ни овса, ни сена, ни зеленой травы, молодой хозяин, а дай ты мне мешок ячменя.

Принес Мирко мешок ячменя. Не успел моргнуть – даже зернышка не осталось, все жеребенок уплел.

– Теперь принеси мне мешок гречки.

Мирко и гречку ему принес, а жеребенок и это съел вмиг, будто слизнул.

– Ну, лошадка моя милая, надобно ли еще чего?

– Надобно, молодой хозяин. Дай-ка мне корыто жару алого из костра.

Удивился королевич Мирко, но волю жеребенка исполнил – принес полное корыто жару алого. Жеребенок разом все уголья съел, словно то был зеленый овес. И вот – чудо так чудо! – фыркнул вдруг громко, встряхнулся и обернулся из неказистого жеребенка кривоногого в красавца коня, каких Мирко в жизни не видывал.

– А теперь, молодой мой хозяин, беги во дворец, – сказал чудо-конь, – попроси у отца тот самый меч да тот карабин, с какими он пятьдесят лет назад на войну ходил; потом еще седло попроси и сбрую всю, ту, что на мне была пятьдесят лет назад.

Вихрем полетел Мирко к королю.

– Ваше величество, король-батюшка, дайте мне ваш меч, карабин, да седло, да сбрую.

– Какие, сынок? У меня ведь всего этого по тысяче, сам уж не разберусь, что да где.

Объяснил Мирко, что ему нужно.

– Эх, сынок, немного же будет тебе пользы что от меча, что от карабина. Заржавели они давно. И седло, и сбруя в негодность пришли, может, и вовсе пропали… разве что валяются во дворе под навесом.

Мирко на все согласен – заржавели так заржавели, – лишь бы волшебному коню угодить. Сорвал он меч с гвоздя, карабин, бросился под навес во двор. Вот радость-то: и седло отыскал, и сбрую. Только к ним и притронуться страшно – вековою пылью покрыты! Не беда, главное, что нашлись. Побежал Мирко в конюшню.

– Гляди, конек дорогой, все принес я, что ты наказывал.

Дунул конь на меч, карабин, на седло, на сбрую – вмиг ржа пропала, пыль-грязь вековая слетела; засияли меч, карабин, сбруя, седло, ремешки позолоченные засверкали, драгоценными каменьями заискрились.

– Вот, молодой хозяин, такое снаряженье королевичу будет под стать.

Оседлал Мирко волшебного коня, уздечку надел, потом меч себе подвязал, карабин, жемчугом дорогим изукрашенный, за пояс заткнул и собрался уж сесть в седло.

– Но-но, молодой господин, не спеши, погоди немного! Сперва из города меня под уздцы выведи, а уж там в седло садись.

Мирко взял коня под уздцы, вывел из города, вскочил в седло.

– Ну, молодой хозяин, как нести тебя – как ветер мчит или как мысль летит?

– Так, милый конь, как тебе нравится, лишь бы на Шелковый луг попасть.

– Если так, то закрой глаза да держись покрепче.

Мирко закрыл глаза, а волшебный конь сразу в небо взвился и полетел быстро, как мысль летит, даже еще быстрее. Воздух струями завивался, то холодом обдавало Мирко, то солнцем палило. Волшебный конь летел и летел, через леса и поля, горы и равнины, через быстрые реки. Мирко о том лишь догадывался – глаз ни за что не открыл бы. И вдруг остановился волшебный конь, громко цокнул копытами.

– Открой-ка глаза, молодой хозяин!

Мирко открыл глаза.

– Как ты думаешь, где мы?

– Вроде бы у Медного моста.

– Так и есть. До этого места твой старший брат доехал. Отсюда и планку медную взял. А теперь закрой глаза.

Мирко закрыл глаза, и опять полетел волшебный конь, только еще быстрее. Уж Мирко старался держаться что было силы, не то его сдуло бы ветром. Немного времени прошло, волшебный конь опять остановился на миг.

– Открой глаза, молодой хозяин!

– Открыл, конь мой милый.

– Что теперь видишь, молодой хозяин?

– Серебряный мост, милый конь мой.

– Погляди, вон там планки одной не хватает: ее средний твой брат домой захватил. Он отсюда назад повернул. А теперь зажмурься, да крепко-крепко.

Эх, быстро они до сих пор летели, но разве ж сравнить с этим полетом! Такой вихрь был навстречу, словно там, впереди, небо обрушилось либо землетрясение началось.

– Не удержаться мне, милый конь, сейчас упаду! – испугался не на шутку Мирко.

– Держись, держись крепче, молодой хозяин, еще только один ураган проскочу!

И проскочил, пронесся стрелой, тут же и наземь спустился, копыта цокнули.

– Открой глаза, молодой хозяин!

– Открыл, конь любимый.

– Что ты видишь, молодой хозяин?

– Вижу золотой мост и с обоих концов по два льва.

– Тогда закрой-ка глаза, да скорее!

Мирко и зажмуриться толком не успел, а волшебный конь уже опять на землю опустился.

– Открой глаза, молодой хозяин! Что теперь видишь?

– Вижу громадную стеклянную гору, крутую, как стена, а вершина неба касается.

– Закрой глаза, молодой хозяин, потому как надо нам на эту гору взобраться.

– Ой, конь мой милый, такого и тебе не осилить!

– Ты только глаза закрой и больше ни о чем не тревожься.

Секунды не прошло, а конь уже спрашивает:

– Что теперь видишь, молодой хозяин?

– Вижу под собой что-то черное, с большое блюдо величиной.

– Это земля наша. А еще что видишь?

– Вижу тропинку стеклянную, бесконечную, а по обе стороны от нее пустота зияет.

– По этой тропинке мы и поскачем.

– Ох, милый конь, не удержишься ты, сорвешься, и погибнем мы лютой смертью.

– Не бойся, молодой мой хозяин, не сносились еще те подковы, какие отец твой пятьдесят лет назад алмазными гвоздями подковал. Ты только держись покрепче!

Застучали-зацокали подковы алмазными гвоздиками по стеклянной тропинке, хотя и нечасто: волшебный конь и здесь больше летел, чем скакал, как только было где разлететься. Не забывайте: гора-то вершиной неба касалась!