Текст книги "Народные русские сказки"

Народные русские сказки

© Беляева М. С., наследники, иллюстрации, 1996, 2001

© Оформление. АО «Издательство «Детская литература», 2016

* * *

Царь-медведь

Жил себе царь с царицею, детей у них не было. Царь поехал раз на охоту красного зверя да перелётных птиц стрелять. Сделалось жарко, захотелось ему водицы испить, увидал в стороне колодец, подошёл, нагнулся и только хотел испить – царь-медведь и ухватил его за бороду.

– Пусти, – просится царь.

– Дай мне то, чего в доме не знаешь; тогда и пущу.

«Что ж бы я в доме не знал? – думает царь. – Кажись, всё знаю…»

– Я лучше, – говорит, – дам тебе стадо коров.

– Нет, не хочу и двух стад.

– Ну, возьми табун лошадей.

– Не надо и двух табунов; а дай то, чего в доме не знаешь.

Царь согласился, высвободил свою бороду и поехал домой. Входит во дворец, а жена родила ему двойни: Ивана-царевича и Марью-царевну; чего не знал он в доме. Всплеснул царь руками и горько заплакал.

– Чего ты так убиваешься? – спрашивает царица.

– Как мне не плакать? Я отдал своих деток родных царю-медведю.

– Каким случаем?

– Так и так, – сказывает царь.

– Да мы не отдадим их!

– О, никак нельзя! Он вконец разорит всё царство, а их всё-таки возьмёт.

Вот они думали-думали: как быть? Да и придумали: выкопали преглубокую яму, убрали её, разукрасили, словно палаты, навезли туда всяких запасов, чтоб было что и пить и есть; после посадили в ту яму своих детей, а поверх сделали потолок, закидали землёю и заровняли гладко-на́гладко.

В скором времени царь с царицею померли, а детки их растут да растут. Пришёл наконец за ними царь-медведь, смотрит туда-сюда: нет никого! Опустел дворец Ходил он, ходил, весь дом выходил и думает: «Кто же мне про царских детей скажет, куда они девались?» Глядь – долото в стену воткнуто.

– Долото, долото, – спрашивает царь-медведь, – скажи мне: где царские дети?

– Вынеси меня на двор и брось наземь; где я воткнусь, там и рой.

Царь-медведь взял долото, вышел на двор и бросил его наземь; долото закружилось, завертелось и прямо в то место воткнулось, где были спрятаны Иван-царевич и Марья-царевна. Медведь разрыл землю лапами, разломал потолок и говорит:

– А, Иван-царевич, а, Марья-царевна, вы вот где!.. Вздумали от меня прятаться! Отец-то ваш с матерью меня обманули, так я вас за это съем.

– Ах, царь-медведь, не ешь нас, у нашего батюшки осталось много кур и гусей и всякого добра; есть чем полакомиться.

– Ну, так и быть! Садитесь на меня; я вас к себе в услугу возьму.

Они сели, и царь-медведь принёс их под такие крутые да высокие горы, что под самое небо уходят; всюду здесь пусто, никто не живёт.

– Мы есть-пить хотим, – говорят Иван-царевич и Марья-царевна.

– Я побегу, добуду вам и пить и есть, – отвечает медведь, – а вы пока тут побудьте да отдохните.

Побежал медведь за едой, а царевич с царевною стоят и слёзно плачут. Откуда не́ взялся ясный сокол, замахал крыльями и вымолвил таково слово:

– Ах, Иван-царевич и Марья-царевна, какими судьбами вы здесь очутились?

Они рассказали.

– Зачем же взял вас медведь?

– На всякие послу́ги.

– Хотите, я вас унесу? Садитесь ко мне на крылышки.

Они сели; ясный сокол поднялся выше дерева стоячего, ниже облака ходячего и полетел было в далёкие страны. На ту пору царь-медведь прибежал, усмотрел сокола в поднебесье, ударился головой в сырую землю и обжёг ему пламенем крылья. Опалились у сокола крылья, опустил он царевича и царевну наземь.

– А, – говорит медведь, – вы хотели от меня уйти; съем же вас за то – и с косточками!

– Не ешь, царь-медведь; мы будем тебе верно служить.

Медведь простил их и повёз в своё царство – горы всё выше да круче.

Прошло ни много, ни мало времени.

– Ах, – говорит Иван-царевич, – я есть хочу.

– И я! – говорит Марья-царевна.

Царь-медведь побежал за едой, а им строго наказал никуда не сходить с места. Сидят они на травке на муравке да слёзы ронят. Откуда не́ взялся орёл, спустился из-за облак и спрашивает:

– Ах, Иван-царевич и Марья-царевна, какими судьбами очутились вы здесь?

Они рассказали.

– Хотите, я вас унесу?

– Куда тебе! Ясный сокол брался унести, да не смог, и ты не сможешь!

– Сокол – птица малая; я взлечу повыше его; садитесь на мои крылышки.

Царевич с царевною сели; орёл взмахнул крыльями и взвился ещё выше. Медведь прибежал, усмотрел орла в поднебесье, ударился головой о сыру землю и опалил ему крылья. Спустил орёл Ивана-царевича и Марью-царевну наземь.

– А, вы опять вздумали уходить! – сказал медведь. – Вот я же вас съем!

– Не ешь, пожалуйста; нас орёл взманил! Мы будем служить тебе верой и правдою.

Царь-медведь простил их в последний раз, накормил-напоил и повёз дальше…

Прошло ни много, ни мало времени.

– Ах, – говорит Иван-царевич, – я есть хочу.

– И я! – говорит Марья-царевна.

Царь-медведь оставил их, а сам за едой побежал. Сидят они на травке на муравке да плачут. Откуда не взялся бычок, замотал головой и спрашивает:

– Иван-царевич, Марья-царевна! Вы какими судьбами здесь очутились?

Они рассказали.

– Хотите, я вас унесу?

– Куда тебе! Нас уносили птица-сокол да птица-орёл, и то не смогли; ты и подавно не сможешь! – А сами так и разливаются, едва во слезах слово вымолвят.

– Птицы не унесли, а я унесу! Садитесь ко мне на спину.

Они сели, бычок побежал не больно прытко. Медведь усмотрел, что царевич с царевною уходить стали, и бросился за ними в погоню.

– Ах, бычок, – кричат царские дети, – медведь гонится.

– Далеко ли?

– Нет, близко!

Только было медведь подскочил да хотел сцапать, бычок понатужился… и залепил ему оба глаза. Побежал медведь на сине море глаза промывать, а бычок всё вперёд да вперёд! Царь-медведь умылся да опять в погоню.

– Ах, бычок! Медведь гонится.

– Далеко ли?

– Ох, близко!

Медведь подскочил, а бычок опять понатужился… и залепил ему оба глаза. Пока медведь бегал глаза промывать, бычок всё вперёд да вперёд! И в третий раз залепил он глаза медведю; а после того даёт Ивану-царевичу гребешок да утиральник и говорит:

– Коли станет нагонять царь-медведь близко, в первый раз брось гребешок, а в другой – махни утиральником.

Бычок бежит всё дальше и дальше. Оглянулся Иван-царевич, а за ними царь-медведь гонится: вот-вот схватит! Взял он гребешок и бросил позадь себя – вдруг вырос, поднялся такой густой, дремучий лес, что ни птице не пролететь, ни зверю не пролезть, ни пешему не пройти, ни конному не проехать. Уж медведь грыз-грыз, насилу прогрыз себе узенькую дорожку, пробрался сквозь дремучий лес и бросился догонять; а царские дети далёко-далёко! Стал медведь нагонять их. Иван-царевич оглянулся и махнул позадь себя утиральником – вдруг сделалось огненное озеро, такое широкое-широкое! Волна из края в край бьёт. Царь-медведь постоял, постоял на берегу и поворотил домой, а бычок с Иваном-царевичем да с Марьей-царевной прибежал на полянку.

На той на полянке стоял большой славный дом.

– Вот вам дом! – сказал бычок. – Живите – не тужите. А на дворе приготовьте сейчас костёр, зарежьте меня да на том костре и сожгите.

– Ах! – говорят царские дети. – Зачем тебя резать? Лучше живи с нами; мы за тобой будем ухаживать, станем тебя кормить свежею травою, поить ключевой водою.

– Нет, сожгите меня, а пепел посейте на трёх грядках: на одной грядке выскочит конь, на другой собачка, а на третьей вырастет яблонька; на том коню езди ты, Иван-царевич, а с тою собачкой ходи на охоту.

Так всё и сделалось.

Вот как-то вздумал Иван-царевич поехать на охоту; попрощался с сестрицею, сел на коня и поехал в лес; убил гуся, убил утку да поймал живого волчонка и привёз домой. Видит царевич, что охота идёт ему в руку, и опять поехал, настрелял всякой птицы и поймал живого медвежонка. В третий раз собрался Иван-царевич на охоту, а собачку позабыл с собой взять.

Тем временем Марья-царевна пошла бельё мыть. Идёт она, а на другой стороне огненного озера прилетел к берегу шестиглавый змей, перекинулся красавцем, увидал царевну и так сладко говорит:

– Здравствуй, красная девица!

– Здравствуй, добрый молодец!

– Я слышал от старых людей, что в прежнее время этого озера не бывало; если б через него да был перекинут высокий мост – я бы перешёл на ту сторону и женился на тебе.

– Постой! Мост сейчас будет, – отвечала ему Марья-царевна и бросила утиральник.

В ту ж минуту утиральник дугою раскинулся и повис через озеро высоким, красивым мостом.

Змей перешёл по́ мосту, перекинулся в прежний вид, собачку Ивана-царевича запер на замок, а ключ в озеро забросил; после того схватил и унёс царевну.

Приезжает Иван-царевич с охоты – сестры нет, собачка взаперти воет; увидал мост через озеро и говорит:

– Верно, змей унёс мою сестрицу!

Пошёл разыскивать. Шёл-шёл, в чистом поле стоит хатка на курьих лапках, на собачьих пятках.

– Хатка, хатка! Повернись к лесу задом, ко мне передом.

Хатка повернулась; Иван-царевич вошёл, а в хатке лежит баба-яга – костяная нога из угла в угол, нос в потолок врос.

– Фу-фу! – говорит она. – Доселева русского духа не слыхать было, а нынче русский дух во-очью проявляется, в нос бросается! Почто пришёл, Иван-царевич?

– Да если б ты моему горю пособила!

– А какое твоё горе?

Царевич рассказал ей.

– Ну, ступай же домой; у тебя на дворе есть яблонька, сломи с неё три зелёных прутика, сплети вместе и там, где собачка заперта, ударь ими по замку́ – замо́к тотчас разлетится на мелкие части. Тогда смело на змея иди: не устоит супротив тебя.

Иван-царевич воротился домой, освободил собачку – выбежала она злая-злая! Взял ещё с собой волчонка да медвежонка и отправился на змея. Звери бросились на него и разорвали в клочки. А Иван-царевич взял Марью-царевну, и стали они жить-поживать, добра наживать.

Золотая рыбка

На море на океане, на острове на Буяне стояла небольшая ветхая избушка; в той избушке жили старик да старуха. Жили они в великой бедности; старик сделал сеть и стал ходить на́ море да ловить рыбу – тем только и добывал себе дневное пропитание. Раз как-то закинул старик свою сеть, начал тянуть, и показалось ему так тяжело, как доселева никогда не бывало, – еле-еле вытянул. Смотрит, а сеть пуста; всего-навсего одна рыбка попалась, зато рыбка не простая – золотая. Возмолилась ему рыбка человечьим голосом:

– Не бери меня, старичок! Пусти лучше в сине море; я тебе сама пригожусь: что пожелаешь, то и сделаю.

Старик подумал-подумал и говорит:

– Мне ничего от тебя не надобно: ступай гуляй в море!

Бросил золотую рыбку в воду и воротился домой.

Спрашивает его старуха:

– Много ли поймал, старик?

– Да всего-навсего одну золотую рыбку, и ту бросил в море; крепко она возмолилась: отпусти, говорила, в сине море; я тебе в пригоду стану: что пожелаешь, всё сделаю! Пожалел я рыбку, не́ взял с неё выкупу, даром на волю пустил.

– Ах ты, старый чёрт! Попалось тебе в руки большое счастье, а ты и владать не сумел.

Озлилась старуха, ругает старика с утра до вечера, не даёт ему спокоя:

– Хоть бы хлеба у ней выпросил! Ведь скоро сухой корки не будет; что жрать-то станешь?

Не выдержал старик, пошёл к рыбке за хлебом; пришёл на́ море и крикнул громким голосом:

– Рыбка, рыбка! Стань в море хвостом, ко мне головой.

Рыбка приплыла к берегу:

– Что тебе, старик, надо?

– Старуха осерчала, за хлебом прислала.

– Ступай домой, будет у вас хлеба вдоволь. Воротился старик:

– Ну что, старуха, есть хлеб?

– Хлеба-то вдоволь; да вот беда: корыто раскололось, не в чем бельё мыть; ступай к золотой рыбке, попроси, чтоб новое дала.

Пошёл старик на́ море:

– Рыбка, рыбка! Стань в море хвостом, ко мне головой.

Приплыла золотая рыбка:

– Что тебе надо, старик?

– Старуха прислала, новое корыто просит.

– Хорошо, будет у вас и корыто.

Воротился старик, только в дверь, а старуха опять на него накинулась.

– Ступай, – говорит, – к золотой рыбке, попроси, чтоб новую избу построила; в нашей жить нельзя, того и смотри, что развалится!

Пошёл старик на́ море:

– Рыбка, рыбка! Стань в море хвостом, ко мне головой.

Рыбка приплыла, стала к нему головой, в море хвостом и спрашивает:

– Что тебе, старик, надо?

– Построй нам новую избу; старуха ругается, не даёт мне спокою; не хочу, говорит, жить в старой избушке: она, того и смотри, вся развалится!

– Не тужи, старик! Ступай домой да молись Богу, всё будет сделано.

Воротился старик – на его дворе стоит изба новая, дубовая, с вырезными узорами. Выбегает к нему навстречу старуха, пуще прежнего сердится, пуще прежнего ругается:

– Ах ты, старый пёс! Не умеешь ты счастьем пользоваться. Выпросил избу и, чай, думаешь – дело сделал! Нет, ступай-ка опять к золотой рыбке да скажи ей: не хочу я быть крестьянкою, хочу быть воеводихой, чтоб меня добрые люди слушались, при встречах в пояс кланялись.

Пошёл старик на́ море, говорит громким голосом:

– Рыбка, рыбка! Стань в море хвостом, ко мне головой.

Приплыла рыбка, стала в море хвостом, к нему головой:

– Что тебе, старик, надо?

Отвечает старик:

– Не даёт мне старуха спокою, совсем вздурилась: не хочет быть крестьянкою, хочет быть воево-дихой.

– Хорошо, не тужи! Ступай домой да молись Богу, всё будет сделано.

Воротился старик, а вместо избы каменный дом стоит, в три этажа выстроен; по́ двору прислуга бегает, на кухне повара стучат, а старуха в дорогом парчовом платье на высоких креслах сидит да приказы отдаёт.

– Здравствуй, жена! – говорит старик.

– Ах ты, невежа этакой! Как смел обозвать меня, воеводиху, своею женою? Эй, люди! Взять этого мужичонка на конюшню и отодрать плетьми как можно больнее.

Тотчас прибежала прислуга, схватила старика за шиворот и потащила в конюшню; начали конюхи угощать его плетьми, да так угостили, что еле на ноги поднялся. После того старуха поставила старика дворником; велела дать ему метлу, чтоб двор убирал, а кормить и поить его на кухне. Плохое житьё старику: целый день двор убирай, а чуть где нечисто – сейчас на конюшню! «Экая ведьма! – думает старик. – Далось ей счастье, а она как свинья зарылась, уж и за мужа меня не считает!»

Ни много, ни мало прошло времени, придоку-чило старухе быть воеводихой, потребовала к себе старика и приказывает:

– Ступай, старый чёрт, к золотой рыбке, скажи ей: не хочу я быть воеводихой, хочу быть царицею.

Пошёл старик на́ море:

– Рыбка, рыбка! Стань в море хвостом, ко мне головой.

Приплыла золотая рыбка:

– Что тебе, старик, надо?

– Да что, вздурилась моя старуха пуще прежнего: не хочет быть воеводихой, хочет быть царицею.

– Не тужи! Ступай домой да молись Богу, всё будет сделано.

Воротился старик, а вместо прежнего дома высокий дворец стоит под золотою крышею; кругом часовые ходят да ружьями выкидывают; позади большой сад раскинулся, а перед самым дворцом – зелёный луг; на лугу войска собраны. Старуха нарядилась царицею, выступила на балкон с генералами да с боярами и начала делать тем войскам смотр и развод: барабаны бьют, музыка гремит, солдаты «ура» кричат!

Ни много, ни мало прошло времени, придокучи-ло старухе быть царицею, велела разыскать старика и представить пред свои очи светлые. Поднялась суматоха, генералы суетятся, бояре бегают:

– Какой такой старик?

Насилу нашли его на заднем дворе, повели к царице.

– Слушай, старый чёрт! – говорит ему старуха. – Ступай к золотой рыбке да скажи ей: не хочу быть царицею, хочу быть морскою владычицей, чтобы все моря и все рыбы меня слушались.

Старик было отнекиваться; куда тебе! Коли не пойдёшь – голова долой! Скрепя сердце пошёл старик на́ море, пришёл и говорит:

– Рыбка, рыбка! Стань в море хвостом, ко мне головой.

Золотой рыбки нет как нет! Зовёт старик в другой раз – опять нету! Зовёт в третий раз – вдруг море зашумело, взволновалося; то было светлое, чистое, а тут совсем почернело. Приплывает рыбка к берегу:

– Что тебе, старик, надо?

– Старуха ещё пуще вздурилася; уж не хочет быть царицею, хочет быть морскою владычицей, над всеми водами властвовать, над всеми рыбами повелевать.

Ничего не сказала старику золотая рыбка, повернулась и ушла в глубину моря. Старик воротился назад, смотрит – и глазам не верит: дворца как не бывало, а на его месте стоит небольшая ветхая избушка, а в избушке сидит старуха в изодранном сарафане.

Начали они жить по-прежнему, старик опять принялся за рыбную ловлю; только, как часто ни закидывал сетей в море, не удалось больше поймать золотой рыбки.

Морской царь и Василиса Премудрая

Жил-был царь с царицею. Любил он ходить на охоту и стрелять дичь. Вот один раз пошёл царь на охоту и увидел: сидит на дубу молодой орёл; только хотел его застрелить, орёл и просит:

– Не стреляй меня, царь-государь! Возьми лучше к себе: в некое время я тебе пригожусь.

Царь подумал-подумал и говорит:

– Зачем ты мне нужен! – и хочет опять стрелять.

Говорит ему орёл в другой раз:

– Не стреляй меня, царь-государь! Возьми лучше к себе: в некое время я тебе пригожусь.

Царь думал-думал и опять-таки не придумал, на что бы такое пригодился ему орёл, и хочет уж совсем застрелить его. Орёл и в третий раз провещал:

– Не стреляй меня, царь-государь! Возьми лучше к себе да прокорми три года: в некое время я пригожусь тебе!

Царь смиловался, взял орла к себе и кормил его год и два. Орёл так много поедал, что всю скотину приел; не стало у царя ни овцы, ни коровы. Говорит ему орёл:

– Пусти-ка меня на волю!

Царь выпустил его на волю; попробовал орёл свои крылья – нет, не сможет ещё летать! – и просит:

– Ну, царь-государь, кормил ты меня два года; уж как хочешь, а прокорми ещё год; хоть займи, да прокорми: в накладе не будешь!

Царь то и сделал: везде занимал скотину и целый год кормил орла, а после выпустил его на волю вольную. Орёл поднялся высоко-высоко, летал-летал, спустился на землю и говорит:

– Ну, царь-государь, садись теперь на меня; полетим вместе.

Царь сел на птицу.

Вот и полетели они; ни много, ни мало прошло времени, прилетели на край моря синего. Тут орёл скинул с себя царя, и упал он в море – по колени намок; только орёл не дал ему потонуть, подхватил его на крыло и спрашивает:

– Что, царь-государь, небось испужался?

– Испужался, – говорит царь, – думал, что совсем потону!

Опять летели-летели, прилетели к другому морю. Орёл скинул с себя царя как раз посеред моря – ажно царь по пояс намок. Подхватил его орёл на крыло и спрашивает:

– Что, царь-государь, небось испужался?

– Испужался, – говорит он, – да всё думал: авось, бог даст, ты меня вытащишь.

Опять-таки летели-летели и прилетели к третьему морю. Скинул орёл царя в великую глубь – ажно намок он по самую шею. И в третий раз подхватил его орёл на крыло и спрашивает:

– Что, царь-государь, небось испужался?

– Испужался, – говорит царь, – да всё думалось: авось ты меня вытащишь.

– Ну, царь-государь, теперь ты изведал, каков смертный страх! Это тебе за старое, за прошлое: помнишь ли, как сидел я на дубу, а ты хотел меня застрелить; три раза примался стрелять, а я всё просил тебя да на мысли держал: авось не загубишь, авось смилуешься – к себе возьмёшь!

После полетели они за тридевять земель – долго-долго летели. Сказывает орёл:

– Посмотри-ка, царь-государь, что над нами и что под нами?

Посмотрел царь.

– Над нами, – говорит, – небо, под нами земля.

– Посмотри-ка ещё, что по правую сторону и что по левую?

– По правую сторону поле чистое, по левую дом стоит.

– Полетим туда, – сказал орёл, – там живёт моя меньша́я сестра.

Опустились прямо на двор; сестра выступила навстречу, примает своего брата, сажает его за дубовый стол, а на царя и смотреть не хочет; оставила его на дворе, спустила борзых собак и давай травить. Крепко осерчал орёл, выскочил из-за стола, подхватил царя и полетел с ним дальше.

Вот летели они, летели; говорит орёл царю:

– Погляди, что позади нас?

Обернулся царь, посмотрел:

– Позади нас дом красный.

А орёл ему:

– То горит дом меньшой моей сестры – зачем тебя не примала да борзыми собаками травила.

Летели-летели, орёл опять спрашивает:

– Посмотри, царь-государь, что над нами и что под нами?

– Над нами небо, под нами земля.

– Посмотри-ка, что будет по правую сторону и что по левую?

– По правую сторону поле чистое, по левую дом стоит.

– Там живёт моя середняя сестра; полетим к ней в гости.

Опустились на широкий двор; середняя сестра примает своего брата, сажает его за дубовый стол, а царь на дворе остался; выпустила она борзых собак и притравила его. Орёл осерчал, выскочил из-за стола, подхватил царя и улетел с ним ещё дальше.

Летели они, летели; говорит орёл:

– Царь-государь! Посмотри, что позади нас?

Царь обернулся:

– Стоит позади красный дом.

– То горит дом моей середней сестры! – сказал орёл. – Теперь полетим туда, где живут моя мать и старша́я сестра.

Вот прилетели туда; мать и старша́я сестра куда как им обрадовались и примали царя с честью, с ласкою.

– Ну, царь-государь, – сказал орёл, – отдохни у нас, а после дам тебе корабль, расплачусь с тобой за всё, что поел у тебя, и ступай с богом домой.

Дал он царю корабль и два сундучка: один – красный, другой – зелёный – и сказывает:

– Смотри же, не отпирай сундучков, пока домой не приедешь; красный сундучок отопри на заднем дворе, а зелёный сундучок на переднем дворе.

Взял царь сундучки, распростился с орлом и поехал по синему морю; доехал до какого-то острова, там его корабль остановился. Вышел он на́ берег, вспомянул про сундучки, стал придумывать, что бы такое в них было и зачем орёл не велел открывать их; думал-думал, не утерпел – больно узнать ему захотелось. Взял он красный сундучок, поставил наземь и открыл, а оттудова столько разного скота вышло, что глазом не окинешь, – едва на острове поместились.

Как увидел это царь, взгоревался, зачал плакать и приговаривать:

– Что же мне теперь делать? Как опять соберу всё стадо в такой маленький сундучок?

И видит он: вышел из воды человек, подходит к нему и спрашивает:

– Чего ты, царь-государь, так горько плачешь?

– Как же мне не плакать! – отвечает царь. – Как мне будет собрать всё это стадо великое в такой маленький сундучок?

– Пожалуй, я помогу твоему горю, соберу тебе всё стадо, только с уговором: отдай мне – чего дома не знаешь.

Задумался царь: «Чего бы это я дома не знал? Кажись, всё знаю». Подумал и согласился.

– Собери, – говорит, – отдам тебе – чего дома не знаю.

Вот тот человек собрал ему в сундучок всю скотину; царь сел на корабль и поплыл восвояси.

Как приехал домой, тут только уведал, что родился у него сын-царевич; стал он его целовать, миловать, а сам так слезами и разливается.

– Царь-государь, – спрашивает царица, – скажи: о чём горьки слёзы ронишь?

– С радости, – говорит; побоялся-то сказать ей правду, что надо отдавать царевича.

Вышел он после на задний двор, открыл красный сундучок – и полезли оттуда быки да коровы, овцы да бараны, много-много набралось всякого скота, все сараи и варки стали полны. Вышел на передний двор, открыл зелёный сундучок – и появился перед ним большой да славный сад: каких-каких деревьев тут не было! Царь так обрадовался, что и забыл отдавать сына.

Прошло много лет. Раз как-то захотелось царю погулять, подошёл он к реке. На ту пору показался из воды прежний человек и говорит:

– Скоро же ты, царь-государь, забывчив стал! Вспомни, ведь ты должен мне!

Воротился царь домой с тоскою-кручиною и рассказал царице и царевичу всю правду истинную. Погоревали, поплакали все вместе и решили, что делать-то нечего – надо отдавать царевича; отвезли его на взморье и оставили одного.

Огляделся царевич кругом, увидал тропинку и пошёл по ней: авось куда Бог приведёт. Шёл-шёл и очутился в дремучем лесу. Стоит в лесу избушка, в избушке живёт баба-яга. «Дай зайду», – подумал царевич и вошёл в избушку.

– Здравствуй, царевич! – молвила баба-яга. – Дело пытаешь или от дела лытаешь?

– Эх, бабушка! Напой, накорми, да потом расспроси.

Она его напоила-накормила, и царевич рассказал про всё без утайки, куда и зачем идёт. Говорит ему баба-яга:

– Иди, дитятко, на́ море; прилетят туда двенадцать колпиц, обернутся красными девицами и станут купаться; ты подкрадься потихоньку и захвати у старшей девицы сорочку. Как поладишь с нею, ступай к морскому царю, и попадутся тебе навстречу Объедало да Опивало, попадётся ещё Мороз-Трескун – всех возьми с собою: они тебе к добру пригодятся.

Простился царевич с ягою, пошёл на сказанное место на́ море и спрятался за кусты. Тут прилетели двенадцать колпиц, ударились о сырую землю, обернулись красными девицами и стали купаться. Царевич украл у старшей сорочку, сидит за кустом – не воро́хнется. Девицы выкупались и вышли на берег, одиннадцать подхватили свои сорочки, обернулись птицами и полетели домой; оставалась одна старшая, Василиса Премудрая. Стала молить, стала просить добра молодца.

– Отдай, – говорит, – мою сорочку; придёшь к батюшке, водяному царю, – в то времечко я тебе сама пригожусь.

Царевич отдал ей сорочку, она сейчас обернулась колпицею и улетела вслед за подружками. Пустился царевич дальше; повстречались ему на пути три богатыря: Объедало, Опивало да Мороз-Трескун; взял их с собою и пришёл к водяному царю.

Увидал его водяной царь и говорит:

– Здоро́во, дружок! Что так долго ко мне не бывал? Я устал, тебя дожидаючи. Примайся-ка теперь за работу; вот тебе первая задача: построй за одну ночь большой хрустальный мост, чтоб к утру готов был! Не построишь – голова долой!

Идёт царевич от водяного, сам слезами заливается. Василиса Премудрая отворила окошечко в своём терему и спрашивает:

– О чём, царевич, слёзы ронишь?

– Ах, Василиса Премудрая! Как же мне не плакать? Приказал твой батюшка за единую ночь построить хрустальный мост, а я топора не умею в руки взять.

– Ничего! Ложись-ка спать; утро вечера мудренее.

Уложила его спать, а сама вышла на крылечко, гаркнула-свистнула молодецким посвистом. Со всех сторон сбежались плотники-работники: кто место ровняет, кто кирпичи таскает; скоро поставили хрустальный мост, вывели на нём узоры хитрые и разошлись по домам.

Поутру рано будит Василиса Премудрая царевича:

– Вставай, царевич! Мост готов, сейчас батюшка смотреть придёт.

Встал царевич, взял метлу; стоит себе на мосту – где подметёт, где почистит.

Похвалил его водяной царь.

– Спасибо, – говорит, – сослужил мне единую службу, сослужи и другую; вот тебе задача: насади к завтрему зелёный сад – большой да ветвистый, в саду бы птицы певчие распевали, на деревьях бы цветы расцветали, груши-яблоки спелые висели.

Идёт царевич от водяного, сам слезами заливается. Василиса Премудрая отворила окошечко и спрашивает:

– О чём плачешь, царевич?

– Как же мне не плакать? Велел твой батюшка за единую ночь сад насадить.

– Ничего! Ложись спать; утро вечера мудренее.

Уложила его спать, а сама вышла на крылечко, гаркнула-свистнула молодецким посвистом. Со всех сторон сбежались садовники-огородники и насадили зелёный сад, в саду птицы певчие распевают, на деревьях цветы расцветают, груши-яблоки спелые висят.

Поутру рано будит Василиса Премудрая царевича:

– Вставай, царевич! Сад готов, батюшка смотреть идёт.

Царевич сейчас за метлу да в сад: где дорожку подметёт, где веточку поправит. Похвалил его водяной царь:

– Спасибо, царевич! Сослужил ты мне службу верой-правдою; выбирай себе за то невесту из двенадцати моих дочерей. Все они лицо в лицо, волос в волос, платье в платье; угадаешь до трёх раз одну и ту же – будет она твоею женою, не угадаешь – велю тебя казнить.

Узнала про то Василиса Премудрая, улучила время и говорит царевичу:

– В первый раз я платком махну, в другой платье поправлю, в третий над моей головой станет муха летать.

Так-то и угадал царевич Василису Премудрую до трёх раз. Повенчали их и стали пир пировать.

Водяной царь наготовил много всякого кушанья – сотне человек съесть! И велит зятю, чтоб всё было поедено; коли что останется – худо будет.

– Батюшка! – просит царевич. – Есть у нас старичок, дозволь и ему закусить с нами.

– Пускай придёт!

Сейчас явился Объедало; всё приел – ещё мало стало.

Водяной царь наставил всякого питья сорок бочек и велит зятю, чтоб дочиста было выпито.

– Батюшка! – просит опять царевич. – Есть у нас другой старичок, дозволь и ему выпить про твоё здоровье.

– Пускай придёт!

Явился Опивало, зараз опростал все сорок бочек – ещё опохмелиться просит.

Видит водяной царь, что ничто не берёт, приказал истопить для молодых баню чугунную жарко-на́жарко; истопили баню чугунную, двадцать сажо́н дров сожгли, докрасна печь и стены раскалили – за пять вёрст подойти нельзя.

– Батюшка, – говорит царевич, – дозволь наперёд нашему старичку попариться, баню опробовать.

– Пускай попарится!

Пришёл в баню Мороз-Трескун: в один угол дунул, в другой дунул – уж сосульки висят. Вслед за ним и молодые в баню сходили, помылись-попарились и домой воротились.

– Уйдём от батюшки водяного царя, – говорит царевичу Василиса Премудрая, – он на тебя больно сердит, не причинил бы зла какого!

– Уйдём, – говорит царевич.

Сейчас оседлали коней и поскакали в чистое поле.

Ехали-ехали; много прошло времени.

– Слезь-ка, царевич, с коня да припади ухом к сырой земле, – сказала Василиса Премудрая, – не слыхать ли за нами погони?

Царевич припал ухом к сырой земле: ничего не слышно! Василиса Премудрая сошла сама с доброго коня, прилегла к сырой земле и говорит:

– Ах, царевич! Слышу сильную за нами погоню.

Оборотила она коней колодезем, себя – ковшиком, а царевича – старым старичком.

Наехала погоня:

– Эй, старик! Не видал ли добра молодца с красной девицей?

– Видал, родимые! Только давно: они ещё в те́ поры проехали, как я молод был.

Погоня воротилась к водяному царю.

– Нет, – говорит, – ни следов, ни вести, только и видели, что старика возле колодезя, по воде ковшик плавает.

– Что ж вы их не́ брали? – закричал водяной царь и тут же предал гонцов лютой смерти, а за царевичем и Василисой Премудрой послал другую смену.

А тем временем они далеко-далеко уехали.

Услыхала Василиса Премудрая новую погоню; оборотила царевича старым попом, а сама сделалась ветхой церковью: еле стены держатся, кругом мохом обросли.

Наехала погоня:

– Эй, старичок! Не видал ли добра молодца с красной девицей?

– Видел, родимые! Только давным-давно; они ещё в те́ поры проехали, как я молод был, эту церковь строил.

И вторая погоня воротилась к водяному царю:

– Нет, ваше царское величество, ни следов, ни вести; только и видели, что старца-попа да церковь ветхую.

– Что ж вы их не́ брали? – закричал пуще прежнего водяной царь; предал гонцов лютой смерти, а за царевичем и Василисою Премудрою сам поскакал. На этот раз Василиса Премудрая оборотила коней рекою медовою, берегами кисельными, царевича – селезнем, себя – серой утицею. Водяной царь бросился на кисель и сыту́[1]1
  Сыта́ – вода, подслащённая мёдом, или медовый отвар на воде.


[Закрыть], ел-ел, пил-пил – до того, что лопнул! Тут и дух испустил.

Царевич с Василисою Премудрою поехали дальше; стали они подъезжать домой, к отцу, к матери царевича. Василиса Премудрая и говорит: