Текст книги "Великие русские сказки. Рисунки Л. Владимирского"

Великие русские сказки. Рисунки Л. Владимирского

Деревянный орёл
Пересказ Н. Колпаковой

В некотором царстве, в некотором государстве жил-был царь. И было у царя множество слуг. Да не простых прислужников, а разных мастеров: и столяров, и гончаров, и портных. Любил царь, чтобы и платье у него лучше, чем у других, было сшито, и посуда хитрее расписана, и дворец резьбою украшен.

Мастеров в царском дворце видимо-невидимо было. Все они по утрам собирались к царскому выходу и ждали, кому какое дело царь на сегодня назначит.

И вот случилось раз, что столкнулись у царского порога золотых дел мастер и столяр. Столкнулись и заспорили – кто из них своё ремесло лучше знает и чья работа труднее.

Золотых дел мастер и говорит:

– Твоё мастерство невелико, ты над деревом сидишь, деревянные вещи режешь. То ли дело моя работа: я всё из чистого золота делаю – любо-дорого поглядеть.

А столяр и отвечает:

– Не хитро дорогую вещь сделать, коли золото само в цене. Ты вот из простого дерева сделай такую штучку, чтобы все кругом диву дались. Вот тогда я поверю, что ты мастер.

Спорили они, спорили, чуть до драки не дошло, да в это время царь входит. Услыхал он этот разговор, усмехнулся и приказал:

– Сделайте вы мне оба по диковинке: один – из золота, другой – из дерева. Погляжу на них и решу, кто из вас лучший мастер.

С царём не поспоришь, коли жизнь дорога. Пошли мастера из дворца каждый к себе, оба крепкую думу думают, как бы друг друга перегнать в мастерстве.

Дал им царь неделю сроку.

Через неделю приходят оба мастера во дворец, становятся в ряд с другими, ждут царского выхода. И у каждого по свёртку в руках.

Вышел царь и говорит:

– Ну, молодцы, показывайте ваше искусство, – а сам в бороду усмехается.

Приказал он позвать в палату и царицу, и молодого сына-царевича.

– Пусть и они на вашу работу поглядят.

Сели царь с царицей на лавку, а царевич рядом встал. Вышел вперёд золотых дел мастер:

– Прикажи, царь-батюшка, большой чан воды принести.

Принесли большой чан, воды налили.

Развязал мастер свой узелок, вынул оттуда золотую утку и пустил её на воду. Поплыла утка, словно живая: головой вертит, крякает, носиком пёрышки обчищает.

Открыл царь рот от удивления, а царица кричит:

– Да это живая утка, а не золотая! Он, видно, живую утку золотом покрыл!

Обиделся мастер:

– Какая же она живая? Прикажите мне её разобрать по частям и опять на винтики собрать.

Вынул он утку из чана, сначала ей крылышки отвинтил, потом голову, а после и всю на кусочки разобрал. Разложил на столе, да и давай снова свинчивать.

Свинтил, пустил на воду. И поплыла утка лучше прежнего.

Захлопали все придворные в ладоши:

– Ну и мастер! Ну и чудо сделал! Век такого не видывали!

Обернулся царь к столяру:

– Теперь ты своё искусство показывай.

Поклонился столяр:

– Прикажи, ваше царское величество, окошко в этой горнице отворить.

Отворили окошко. Развернул столяр свой свёрток, вынимает из него орла деревянного. Да так этот орёл хорошо сделан был, что от живого не отличить. А столяр и говорит:

– Утка-то золотая только по воде плавает, а мой орёл в облака подымается.

Сел столяр на орла и повернул винтик. Поднял его орёл и мигом вылетел по воздуху из царской палаты. Кинулись все к окнам, смотрят, рты разинули, а столяр над царским двором в воздухе разные круги делает. Влево повернёт винтик – орёл книзу летит, вправо повернёт – подымается. У царя от удивления корона на затылок съехала, глядит он в окошко, оторваться не может. А все кругом словно замерли. Такого мастерства никто не видывал.

Покружил столяр по воздуху и обратно в палату влетел. Поставил орла в сторонку и к царю подходит:

– Ну как, царь-батюшка, доволен ли ты моим искусством?

– Слов не нахожу, так доволен, – царь отвечает. – Да как же ты этак умудрился? Да как же ты ему этот винтик пристроил?

Начал столяр царю объяснять, а в это время царица как ахнет, как закричит:

– Куда ты? Куда? Ах, ловите, остановите!

Обернулись все на её голос – и видят: пока царь столяра расспрашивал, царевич молодой вскочил на орла, повернул винтик – и вылетел из окна на двор.

– Вернись скорей! Куда ты? Убьёшься! – кричат ему царь с царицей.

А царевич махнул рукой, да и полетел через забор серебряный, которым дворец огорожен был. Повернул он винтик вправо – поднялся орёл за облака и скрылся из глаз.

Царица без памяти лежит, а царь на столяра гневается.

– Это, – говорит, – ты нарочно такую штуку придумал, чтобы нашего сына единственного сгубить. Эй, стражники! Схватить его и бросить в темницу. А если через две недели царевич не вернётся, вздёрнуть столяра на виселицу.

Схватили стражники столяра и кинули в тёмное подземелье.

А царевич на деревянном орле всё дальше и дальше летит.

Любо царевичу. Просторно, вольно кругом. В ушах ветер свистит, кудри развеваются, под ногами облака проносятся, и сам царевич – словно птица крылатая. Куда хочет, туда в небе и поворачивает.

К вечеру прилетел он в неведомое царство, опустился на край города. Видит – стоит избушка маленькая.

Постучал царевич в дверь. Выглянула старушка.

– Пусти, бабушка, переночевать. Я тут чужой человек, никого не знаю, остановиться не у кого.

– Отчего не пустить, сынок. Входи, места много. Я одна живу.

Развинтил царевич орла, связал в свёрток, входит к старушке в избушку.

Стала старушка его ужином кормить, а царевич расспрашивает: что за город, да кто в нём живёт, да какие в городе диковинки.

Вот и говорит старушка:

– Есть у нас, сынок, одно чудо в государстве. Стоит посреди города царский дворец, а подле дворца – высокая башня. Заперта та башня тридцатью замками, и охраняют её ворота тридцать сторожей. Никого в ту башню не пускают. А живёт там царская дочь. Как родилась она, так её с нянькой в той башне и заперли, чтобы никто не видел. Боятся царь с царицей, что полюбит царевна кого-нибудь и придётся её замуж на чужую сторону отдавать. А им с ней расставаться жалко: она у них единственная. Вот и живёт девушка в башне, словно в темнице.

– А что, и верно хороша царевна? – спрашивает царевич.

– Не знаю, сынок, сама не видала, а люди сказывали – такой красоты во всём свете не сыщется.

Захотелось царевичу в запретную башню пробраться. Лёг он спать, а сам всё раздумывает, как бы ему царевну увидеть.

На другой день, как стемнело, сел он на своего деревянного орла, взвился в облака и полетел к башне с той стороны, где окошко в тереме было.

Подлетел и стучит в стекло.

Удивилась царевна. Видит – молодец красоты неописанной.

– Кто ты, добрый молодец? – спрашивает.

– Отвори окно. Сейчас всё тебе расскажу.

Открыла девушка окно, влетел деревянный орёл в комнату. Слез с него царевич, поздоровался, рассказал девушке, кто он таков и как попал сюда.

Сидят они, друг на друга глядят – наглядеться не могут.

Спрашивает царевич, согласна ли она его женой стать.

– Я-то согласна, – говорит царевна, – да боюсь, батюшка с матушкой не отпустят.

А злая нянька, которая царевну сторожила, всё выследила. Побежала она во дворец и донесла, что так, мол, и так, к царевне кто-то прилетал, а теперь этот молодец в доме старушки скрывается.

Прибежала тут стража, схватила царевича и потащила во дворец. А там царь на троне сидит, гневается, дубинкой о пол стучит.

– Как ты, такой-сякой, разбойник, осмелился мой царский запрет нарушить? Завтра казнить тебя прикажу!

Повели царевича в темницу, бросили одного и крепкими замками заперли.

Наутро весь народ на площадь согнали. Объявлено было, что казнить станут дерзкого молодца, который в башню к царевне проник.

Вот уж и палач пришёл, и виселицу поставили, и сам царь с царицей на казнь глядеть приехали.

Вывели царевича на площадь. А он обернулся к царю и говорит:

– Ваше величество, разрешите мне последнюю просьбу высказать.

Нахмурился царь, а отказать нельзя.

– Ну, говори.

– Прикажите гонцу сбегать в дом, к старушке, где я жил, свёрток мой принести.

Не мог отказать царь, послал гонца. Принесли свёрток.

А царевича в это время уже к виселице подвели, на лесенку поставили. Подал ему гонец свёрток.

Развернул его царевич, вскочил на деревянного орла – да и был таков. Взвился он над виселицей, над царём, над всей толпой.

Ахнул царь:

– Лови его! Держи! Улетит!

А царевич направил орла к башне, полетел к знакомому окошку, царевну подхватил и перед собой на орла посадил.

– Ну, – говорит, – теперь нам с тобой никакая погоня не страшна.

И помчал их орёл в государство царевича. А там бедный столяр в подземелье сидит, глаз с неба не сводит – не летит ли царевич обратно? Завтра две недели кончаются, висеть столяру на верёвке, коли царский сын не воротится.

И вдруг видит – летит по небу орёл деревянный, а на нём царевич, да не один, а с девушкой-красавицей.

Опустился орёл посреди царского двора. Снял царевич с него невесту, к отцу с матерью повёл. Рассказал им, где он пропадал две недели. Те от радости тревогу свою ему простили, а столяра из подземелья выпустили.

Великий пир царь устроил. Три месяца свадьбу праздновали.

Никита Кожемяка
Пересказ Н. Колпаковой

У светлого Днепра на широких холмах стоял древний Киев-город, всех русских городов краше, всех русских городов богаче.

Век за веком жили в нём русские люди. Работали, землю пахали, холсты ткали, в праздники хороводы водили да брагу варили. А девушки-киевлянки как навьют, бывало, венков из цветов полевых да как пойдут в этих венках с песнями к светлому Днепру в весенний день – у каждого глаза разбегутся: и старый и малый на их красу любуются. А про молодцев – богатырей киевских – далеко по свету слава бежала: не боятся, мол, они ни ворога злого, ни зверя рыскучего, ни гада ползучего. Нет на свете их стрел быстрее, их мечей острее.

Жили киевляне, поживали, горя не знали. А горе-то и налетело чёрною тучею.

Повадился летать в город страшный змей. Тело у змея в чешуе зелёной, хвост извивается, а на шее сразу три головы сидят. Глаза пламенем жгут, пасти огнём пышут, а на лапах – когти железные. Как налетит змей на город – всё небо чёрными крыльями закрывает, свету дневного не видно. Летит змей, шипит:

– Не стоять городу Киеву над Днепром-рекой. Всех огнём спалю, всех в пыль стопчу. А коли, хотите в живых остаться, так умейте меня, змея, принять да угостить. Буду я к вам раз в месяц прилетать, на гору опускаться, по красной девушке поедать.

Заплакали люди киевские, затосковали. Жалко им своих дочерей змею на съедение отдавать. А не дать – напустит змей на Киев огонь-пламень, сгорит и город, и весь народ с ним.

И стали жители каждый месяц выводить за город на гору по девушке. Привяжут её там цепями к дубу старому, оставят и уйдут. А змей прилетит ночью и съест её.

Так он всех девушек киевских поел. Осталась одна царская дочка.

Заплакали, завопили во дворце. Нарядили царевну-красавицу в золотые уборы, в шелка да в парчу и повели к старому дубу.

Привели, цепями привязали, поклонились ей в землю да обратно в город с плачем пошли. А с царевной только беленький её голубок любимый остался: никуда он не захотел от дуба улетать.

Стоит царевна у дуба. Страшно ей – над горой ветер гудит, филин стонет. Сердце замирает у девушки. И вдруг слышит она – крылья шумят.

– Ой, смерть моя летит! – плачет царевна. А змей к дубу подлетел, на девушку глядит, глаз оторвать не может.

– Не пугайся, красавица, – шипит, – не съем я тебя. Уж больно ты хороша. Возьму тебя с собой, в пещеру унесу. Будешь у меня жить за хозяйку, а я на тебя любоваться стану.

Подхватил он царевну на крылья и унёс. А голубок за ним следом летит.

Принёс змей царевну в дремучие леса, в глухую чащу, в своё змеиное логово. Наломал в лесу брёвен и вход завалил.

– Вот, – говорит, – тут ты и жить станешь.

Оставил змей царевну в логове, а сам за добычей улетел. И недоглядел змей, что голубок белый тут же в тёмном углу спрятался.

Только он улетел, а голубок к царевне. Воркует, в глаза ей заглядывает.

И стала царевна у змея жить. Днём в логове одна с голубком сидит, а вечером змей прилетает, пищу себе приносит, отдыхает в углу на своём ложе змеином да на царевну всеми своими очами огненными любуется.

Вот как-то раз днём улетел змей, а царевна и говорит голубку:

– Лети-ка ты домой, в родной город, отнеси письмо батюшке с матушкой. Пусть узнают они о моей жизни. Не придумают ли они, как меня отсюда выручить.

Написала царевна письмо и привязала голубку под крыло. Пробрался голубок сквозь брёвна наваленные, выбрался в лес и полетел к Киеву.

Долго ли, коротко ли летел – прилетел прямо к царскому окну. Царь с царицей себя не помнят от радости, что царевна жива. Кормят голубка, ласкают, а после собрали всех своих советников и спрашивают:

– Рассудите, – как бы нам царевну от змея вызволить? И говорят им советники:

– Надо царевне письмо написать – пусть она у змея допытается, кого он на свете боится. Не может быть, чтобы на него никакой погибели на свете не было.

Написали царь с царицей такое письмо, привязали голубку под крыло, и полетел голубок обратно в лес. Прочла царевна родительское письмо, стала вечера дожидаться.

Вечером летит змей домой. Брёвна раскидал, в логово вполз, отдыхать улёгся. А царевна и говорит:

– Ох, змеюшка-змей, и силён ты, и страшен. А верно ли, что никого на свете сильнее тебя нет, и никого ты не боишься?

Лежит змей, хвост в кольцо свивает, посмеивается:

– Так и быть, скажу тебе правду: есть в Киеве один богатырь. Зовут его Никита. Живёт он в Кожевенной слободе, кожи мнёт да дубит, ему и прозвище дали – Никита Кожемяка. Ни один человек с ним силой не сравняется. Только он один на свете сильнее меня. Его одного я боюсь.

Сказал так змей, свернулся клубком и захрапел. А царевна села потихоньку родителям письмо писать:

«Боится змей одного Никиту Кожемяку. Присылайте его сюда мне на выручку».

Привязала письмо голубю под крылышко, и полетел голубь к Киеву.

Прочли во дворце письмо царевнино. Посылает царь слуг в Кожевенную слободу.

– Найдите Никиту Кожемяку. Скажите – царь зовёт. Приходят слуги к Никите. А Никита – мужик огромный, широкий, бородища лопатой – в то время кожи мял.

– Пойдём, Никита, во дворец, царь зовёт, – говорят ему.

– Не пойду. Недосуг мне, – отвечает Никита. Перекинул через плечо двенадцать кож бычьих разом, да и понёс к реке. Бегут за ним слуги царские:

– Пойдём, Никитушка!

– Сказал – не пойду. Недосуг мне.

Что тут станешь делать? Возвращаются слуги обратно, рассказывают царю, как было дело. Пошёл царь в слободу.

– Никитушка! Выручи! Ты один змея одолеть можешь. Спаси царевну.

А Никита и отвечает:

– Да где же мне, царь, на такое дело идти! Мне змея не одолеть.

Как ни просил царь, как ни молил – не соглашается Никита. Так ни с чем царь и во дворец вернулся. Всю ночь с советниками думу думал: как бы Никиту упросить. И надумал: собрал он пять тысяч девочек-сиротиночек, да и послал их к Никите.

Приходят сиротиночки в Кожевенную слободу, нашли Никитин дом, встали на коленки и плачут:

– Дяденька Никита, пожалей нас! Вот ещё год-другой пройдёт, подрастём мы, всех нас по очереди змей поедать станет. Пойди ты к нему, злодею, оторви у него поганые головы.

Жалко стало Никите сиротинок.

– Ладно, не плачьте. Пойду, попробую.

И стал Никита Кожемяка на битву снаряжаться. Взял он триста пудов пеньки, насмолил смолой, да и обвертелся весь: такой броней окутался, что ни мечом не просечь, ни змеиным зубом не прокусить. И пошёл на змея.

Приходит он к логову, а змей только что домой вернулся.

– Выходи, змей, – Никита Кожемяка пришёл. Хочу с тобой силой помериться.

Чует змей беду неминучую. Стал он зубы точить, Да только Никита дожидаться не захотел: как стукнет он по брёвнам у входа, так по всему лесу гул пошёл. Распались брёвна, выполз змей из логова.

Зашипели его три пасти, повалил на Никиту дым, опалил его огонь. Да богатырь не испугался, стал он своей палицей змея то справа, то слева потчевать, то его по голове хватит, то по хвосту ударит, шипит змей от боли и ярости, а видит, что никак ему богатыря не одолеть. Хотел он Никиту пополам перекусить, да зубы змеиные в смоле завязли, не вытащить. Свалился змей на землю.

– Ох, Никита, и силён же ты! Много сильнее меня. Не губи меня, давай с тобой по-хорошему уговоримся: на свете места нам двоим хватит. Разделим мы с тобой землю пополам, Ты будешь в одной половине жить, а я в другой. И мешать друг другу не станем.

– Ладно, – говорит Никита, – давай. Только надо будет между нами границу поглубже проложить.

Взял он соху в триста пудов, запряг в неё змея.

– Ну, тащи, прокладывай борозду.

И потащил змей соху. Тащит её от Киева до моря Каспийского, да опять к Киеву и обратно. Пыхтит змей, умаялся, а Никита знай, покрикивает:

– Тащи, тащи, а то межа плохо видна будет. Прорыл змей борозду глубокую-преглубокую.

– Ладно, разделили землю, – говорит Никита. – Теперь давай море делить. А то ещё скажешь, что мы по твоей воде плаваем.

Потащил змей соху в море – думал, что и воду можно бороздой разделить. А море-то глубокое, дна не достать. Захлебнулся змей и утонул. Пристукнул его Никита своей палицей, чтобы не ожил, и на берег вытащил.

– Не хочу, – говорит, – море синее, чистое твоим телом поганить.

Разложил он костёр громадный, сжёг змея на огне, а ветры буйные подхватили пепел и разнесли на все четыре стороны, чтобы и памяти о змее не осталось.

Идёт Никита обратно к Киеву. Народ навстречу ему бежит – радуются все, пляшут, песни поют. Царь с царицей дочку за руку ведут, несут Никите дары драгоценные – золото, меха, одежды парчовые, жемчуг скатный. А Никита и брать ничего не хочет.

– Куда мне, – говорит, – добро ваше? Не ради награды я со змеем бился, а людей пожалел. Мне моя работа всех ваших даров милее. Пустите меня обратно в слободу Кожевенную.

И вернулся Никита к себе домой, в свою слободу Кожевенную. Опять живёт, кожи мнёт, в светлом Днепре вымачивает.

А слава про Никиту далеко пошла. И сложил про него народ эту сказку – всем добрым людям на размышленье.

Морозко
Пересказ Л. Елисеевой

Жили-были старик со старухой. У них была дочь. Старуха-то умерла, старик и вздумал жениться. Взял бабу с дочерью же.

Невзлюбила баба старикову дочь и велела:

– Старик, увези её в лес! Мне её не надо!

Старику жаль было дочь, да что сделаешь со злой бабой!

– Садись, – говорит, – милая дочь, в сани.

Дело-то было зимой. Ехали-ехали они по большой дороге, нашли маленькую дорожку в лес. Старик и высадил дочку из саней.

– Поди, – говорит, – по дорожке к избушке.

Она и побежала. До избушки добежала, вошла в неё и стала жить. В лесу хворосту набрала, печь протопила, на печи и спать легла. Поутру пошла девочка в лес, хворосту ещё набрать, и слышит:

 
Скачет Морозко
По ельничкам,
По березничкам,
По частым боркам,
По взгорочкам
Да по пригорочкам.
 

Увидел Морозко в лесу девочку – удивился, спрашивает её:

– Тепло ли тебе, красна девица? Что ты делаешь зимой в лесу?

Обрадовалась приветливому слову девочка и ласково ответила:

– Тепло, Морозушко, тепло, батюшка! В лесу я хворост собираю – печь в избушке топлю. Одна я в ней живу.

– Что случилось-приключилось? Али провинилась?

– Батюшка новую матушку в дом привёл – я ей чужая, вот она и велела батюшке меня в лес увезти.

Пожалел Морозко сиротку: приметил и латаную шубёнку, и платочек старенький. Принёс он ей и хлеба и добра всякого. А на другое утро:

 
Скачет Морозко
По ельничкам,
По березничкам,
По частым боркам,
По взгорочкам
Да по пригорочкам.
 

Остановился у избушки, спрашивает:

– Тепло ли тебе, красна девица? Как живёшь-можешь?

Вышла девочка на крыльцо и ласково отвечает:

– Тепло, Морозушко! Тепло и сытно, батюшка! Благодарствую.

Принёс Морозко ещё шуб, нарядов и добра всякого.

Вот и на третье утро:

 
Скачет Морозко
По ельничкам,
По березничкам,
По частым боркам,
По взгорочкам
Да по пригорочкам.
 

Остановился снова у избушки, спрашивает:

– Тепло ли тебе, красна девица? Как спала-ночевала?

Вышла девочка на крыльцо, в пояс поклонилась:

– Тепло, Морозушко! Тепло, батюшка! Спасибо за заботу. Век тебя помнить буду!

Принёс тут ей Морозко и злата, и серебра, и всякого добра.

Стала она жить богато. А злая баба посылает старика:

– Поезжай-ка, старик, привези дочь, наверно, уже замёрзла!

Старик и поехал искать дочь. Ехал, ехал по большой дороге, нашёл дорожку в лес, свернул да и поехал по ней. Вот ехал-ехал, до избушки и доехал. Поставил лошадку, привязал к крылечку и зашёл в избушку. Вот дочь-то обрадовалась:

– Ой, батюшка родимый приехал!

Напоила, накормила его.

– Милая дочь, – говорит старик, – я за тобой приехал. Складывай добро своё, поедем домой!

– Поезжай-ка, приведи лошадок: добра у меня много!

Вот старик съездил, привёл лошадок, сложили всё, поехали…

Подъезжают к дому, собака лает:

Тяф-тяф-тяф! Хозяин дочь везёт —

Золото да серебро в сундуках бренчит!

Злая баба выбежала с ухватом, ну бить собаку.

– Лай, – говорит, – кости в лукошке стучат да бренчат!

А собака своё:

Тяф-тяф-тяф! Хозяин дочь везёт —

Золото да серебро в сундуках бренчит!

Вот старик привёз дочь. Баба рада, что много добра падчерица привезла, и говорит старику:

– Вези-ка мою дочь в лес на то же место, не разбогатеет ли она?

Нанесла старуха в сани подушек, обрядила дочку потеплее. Повёз старик бабину дочку. Доехал до избушки. Тепло ещё в ней было. А к утру выстыла избушка, стало в ней холодно.

Вот поутру:

 
Скачет Морозко
По ельничкам,
По березничкам,
По частым боркам,
По взгорочкам
Да по пригорочкам.
 

Подошёл к избушке, спрашивает:

– Тепло ли тебе, красна девица?

Ждёт ответа ласкового, а вместо знакомого голоска:

– У! Морозко проклятый! Какое тепло? Заморозил меня! Стариковой дочке подарков надарил, а меня морозишь? Подарки давай!

Отошёл Морозко от избушки, головой покачал и маленько добавил ещё морозу. На другой день:

 
Скачет Морозко
По ельничкам,
По березничкам,
По частым боркам,
По взгорочкам
Да по пригорочкам.
 

– Тепло ли тебе, красна девица? – спрашивает Морозко. Да и зашёл в избушку.

А печка-то не топлена. Бабина дочка зазябла. Кричит:

– У! Заморозил меня, проклятый! Эка стужа! Подарки давай!

Осердился Морозко и прибавил ещё мороза. А на третье утро:

 
Скачет Морозко
По ельничкам,
По березничкам,
По частым боркам,
По взгорочкам
Да по пригорочкам.
 

– Тепло ли тебе, красна девица? – спросил Морозко.

– У! Проклятый! Совсем заморозил!

Морозко ещё прибавил морозу и заморозил её совсем.

Баба посылает опять старика:

– Поезжай, – говорит, – вези дочь-то со всем её добром!

Старик запряг лошадок и поехал. Ехал-ехал, доехал до дорожки, свернул в лес. Вот подъехал к избушке, привязал лошадок к крылечку. Зашёл в избушку, а падчерица-то мертва. Отнёс он её в сани и повёз домой. Подъезжает к дому, а собака лает:

Тяф-тяф-тяф! Хозяин дочь везёт —

Косточки в лукошке стучат да бренчат!

Выбежала баба, ну ухватом бить собаку-то:

– Лай, – говорит, – золото в сундуках стучит да бренчит!

Вот приехал старик.

– На, – говорит, – дочь-то!

Заплакала, заголосила злая баба да бросилась прочь из дома! С тех пор никто её не видел.

Остался старик со своей дочерью, да и теперь живут.