Текст книги "Лгунья"

Глава 11

На следующей неделе я переезжаю к Картерам. Ханна проводит меня на «мою половину», как она это называет. Самый конец первого этажа и полдюжины ступенек вниз. Комнатка крохотная и захламленная, по сравнению с ней моя комната у Эйприл кажется Тадж-Махалом. У меня мелькает мысль, есть ли у домработниц свой профсоюз.

Моя форма висит в шкафчике. Я беспокоилась, что меня заставят надевать какое-нибудь черное псевдофранцузское платье с белым фартуком, но испытываю удовлетворение, обнаружив двубортное светло-синее платье с двумя рядами белых пуговиц до самого низа спереди; с белыми манжетами и воротничком. Должно быть, Ханна специально заказала новое, поскольку не может быть и речи о том, чтобы мы с Дианой носили один размер. Я также нахожу несколько фартуков, все белые. Рядом с моей комнатой ванная и маленький тренажерный зал, оснащенный беговой дорожкой, велотренажером и гантелями.

– Вот здесь я живу, – острит Ханна. – Харви установил все это специально для меня. Как вы полагаете, мне следует обидеться? – Она хихикает, затем хлопает себя по бедрам и добавляет: – Все еще стараюсь избавиться от послеродового жира. Порой мне кажется, что это никогда не случится.

Во мне по крайней мере на двадцать фунтов[13]13
  1 фунт = 0,4 кг.


[Закрыть] больше, чем в ней, но это неважно.

– Вы выглядите превосходно, вам нечего бояться. – «Кроме меня, разумеется».

– Спасибо, – Ханна улыбается.

Последние два помещения – прачечная и так называемая «хозяйственная комната». В ней тележка с половыми тряпками, чистящими средствами и щетками для вытирания пыли, которую я должна буду катать по дому, выполняя свою работу.

– Всё в порядке? – спрашивает Ханна, когда мы поднимаемся обратно наверх.

– Всё потрясающе, – отвечаю я. Она смеется. Мы обе смеемся.

Затем Ханна проводит меня по дому. Я издаю все подобающие звуки (ах, ох), хотя в глубине души несколько потрясена показной роскошью. Одна только гостиная – я имею в виду главную гостиную, потому что гостиных несколько, – по площади больше всей квартиры Эйприл. Высоченные окна от пола до потолка, ведущие на отдельную террасу, выходят прямо на Центральный парк. Белые стены, обшитые деревом, увешаны произведениями искусства. Даже потолок – это что-то. Нарисованное небо – голубое, белое и бледно-золотое. От него захватывает дух. Как сказка. За исключением спален, здесь на стенах очень мало свободного места, не занятого какими-нибудь ценными произведениями искусства.

– Во всем доме эта комната у меня самая любимая, – говорит Ханна, когда мы доходим до кухни. Я в этом очень сомневаюсь, но пусть будет так. – Я обожаю этот вид на деревья. – Она останавливается перед высоким окном. – Если встать вот здесь, можно подумать, что находишься где-нибудь за городом.

– Вот только еще придется заткнуть уши, – замечаю я, и Ханна смеется, громким искренним смехом.

Далее – детская. Это идеальное помещение для младенца, в розовой со светло-серым цветовой гамме. Ханна сообщает, что художник, расписавший потолок в главной гостиной, также нарисовал эту фреску. Фреска изображает девочку, гуляющую по полю с цветами, держа в руке зонтик из бабочек. Мия гукает в своей колыбели, и Ханна берет ее на руки. Малышка в хлопчатобумажной распашонке забавно дрыгает ножками. Ханна подносит ее к носу и обнюхивает ей животик, что кажется мне жутко забавным и вызывает громкий смех.

– Разве она не самая прекрасная девочка из всех, кто когда-либо жил на свете? – сюсюкает Ханна, как будто я рассмеялась чисто от радости видеть Мию. – Было время, когда она плакала всю ночь. Слава богу, мы это прошли. Да, кстати… – она показывает мне белую коробочку, похожую на дешевый пластмассовый радиоприемник; такой не жалко взять с собой в душ. – Это радионяня. У нас их две, но ваша отличается, потому что я не смогла найти видеомонитор, который доставал бы до вашей комнаты.

– Такой есть у меня в комнате? – с нарастающей паникой спрашиваю я. В голове возникает образ того, как я среди ночи несусь вверх по лестнице к Мии. Затем – снова. И снова. И вот уже рассвет.

– Это только на тот случай, если меня нет дома, – Ханна виновато улыбается. – Когда я дома, вы можете его выключить или убавить звук. В общем, он ваш. Только звук.

Я все еще внутренне киплю, когда она говорит:

– Вот, хотите ее покормить? – И, к моему ужасу, вручает мне Мию. – Садитесь. Я сейчас принесу бутылочку.

Ханна уходит, оставляя нас с Мией вдвоем в кресле. Я еще никогда не держала на руках младенца. Малышка не плачет, что уже хорошо. Поднимаю ее, покачиваю на руках, привыкая к весу, прикидываю, как ее держать, как укладывать в колыбель, чтобы не показать себя полным профаном в этом деле. Тут возвращается Ханна. Она протягивает мне бутылочку. Я бормочу что-то насчет правильной температуры и засовываю соску Мие в рот.

– Вижу, вам уже приходилось этим заниматься. – Не могу определить, язвит она или нет, но мне очень хочется, чтобы на меня перестали пялиться.

– Очаровательная комната.

– Спасибо. Я настояла на том, чтобы ее переделали.

– Как она выглядела прежде?

– Так, дайте-ка вспомнить… На стенах темно-синие с золотом обои и огромная фотография лежащей обнаженной женщины, сделанная со спины; напротив – кровать под малиновым бархатным балдахином и громадная хрустальная люстра.

– И почему вы решили поменять это?

Ханна ломается.

– Можно я оставлю вас на минутку? Мне нужно позвонить.

– Конечно.

Теперь остаемся только мы с Мией. Смотрим друг другу в глаза. Ее глаза гораздо более доверчивые, чем мои. Я поражена тем, какие у нее длинные ресницы, какая тонкая кожа на веках, практически прозрачная, и какая она вся ну просто идеальная. Кожа у нее как фарфор, но только теплее. У меня вдруг мелькает мысль, что маленькие дети подобны чистой доске – они еще не испытывали разочарования; они считают мир счастливым местом, в котором обещания сдерживаются, а сбор вторсырья действительно имеет смысл. Интересно, что станет первым ее разочарованием?.. Очевидно, мать.

Малышка улыбается мне, широко, искренне, излучая счастье, словно говорит: «О, это ты, это просто замечательно», и между нами словно проскакивает электрический разряд, от нее ко мне. У меня перед глазами все расплывается. Когда вернувшаяся Ханна забирает девочку, я непроизвольно обнимаю ее крепче, и миссис Картер приходится приложить силу.

Наконец Ханна представляет меня мистеру Картеру. Мы в его кабинете, просторном помещении с большим столом из красного дерева посредине, книжным шкафом вдоль всей стены и страницами средневековых рукописей в рамках напротив. Это так впечатляет, что я едва не делаю реверанс.

Харви Картер ниже ростом, чем я ожидала. Он крепко пожимает мне руку и говорит, что рад видеть меня у себя дома. Сообщает, что работает в юридической фирме и очень занят.

– Вы почти не будете меня видеть, – говорит он.

Его контора где-то в центре, и Харви часто задерживается допоздна. Время от времени он на несколько дней отлучается в свой лондонский офис. Ханна с гордостью добавляет, что ее муж – один из основателей фирмы, и Харви игриво отмахивается от нее.

Он производит впечатление хорошего человека: у него большое, открытое, дружелюбное лицо, и когда он смотрит на жену, оно сияет. Представляю себе, какое лицо у него будет, когда он поймет, что его использовали, – когда Ханна за закуской из черной икры объявит, что ничего не получилось и она уходит; когда он получит требование на десятки миллионов долларов от ее очень дорогого, очень пронырливого адвоката, специалиста по разводам; когда он случайно наткнется на обложку глянцевого журнала и увидит свою бывшую жену, загорающую на борту яхты, где ей сосет пальцы на ногах какой-нибудь загорелый жеребец, и осознает, что это он заплатил за все, в том числе и за жеребца.

Я чувствую поднимающуюся в нем волну ярости и мысленно телеграфирую, что все будет в порядке, что до этого дело не дойдет. Потому что у меня есть совесть. Я расправлюсь с Ханной до того, как она успеет ему навредить. Потому что, хотя мы и будем снимать домашнее видео, Харви и я, я их ни за что не использую. Они нужны мне исключительно в качестве рычага, только и всего. Я человек не злой и ни за что не сделаю больно невиновному. Это я также мысленно телеграфирую Харви, стоя перед ним, – скромная, милая и краснеющая от застенчивости. Подозреваю, это как раз то, что ему нравится.

Глава 12

Сегодня мое первое утро на работе, и будильник срабатывает в шесть тридцать. Я отключаю его и снова засыпаю, поскольку Ханна сказала, что сегодня они сами приготовят себе завтрак, и какая разница, если я встану в семь часов, в восемь или в девять? Но затем она стучит мне в дверь.

– Луиза, всё в порядке?

И мне приходится сказать, что у меня не сработал будильник.

– Больше такое не произойдет, – говорю я, все еще не очнувшаяся от сна.

* * *

В этом доме телефоны практически в каждой комнате. Эта система также работает для внутренних переговоров – вот как Ханна связывается со мной, если я ей нужна. В мое первое рабочее утро звонит телефон, и я снимаю трубку, полагая, что должна сделать именно это, и уже готова выпалить: «Особняк Картеров!», как вдруг слышу в трубке голос Ханны:

– Привет, папа.

Мое сердце выписывает пируэт. Ее отец. Тот отвратительный человек, чье мерзкое красное лицо являлось мне в кошмарных снах с тех самых пор, как я его впервые увидела. Это он должен был умереть вместо моего отца. Я часто думаю об этом, как думаю и о том, чтобы его убить.

– Он отказал, – говорит Ханна. – Извини.

Ее отец молчит, но я слышу, как он сопит носом, медленно, шумно, словно настраивается на драку.

– Извини, – повторяет Ханна.

– Значит, ты не хочешь помочь своему родному отцу, так?

– Дело не в этом. Деньги не мои.

– Вы, богачи, все одинаковые, правда? Чем больше у вас денег, тем неохотнее вы с ними расстаетесь… Никогда не думал, что ты станешь такой. Мы с матерью воспитывали тебя не так.

– Папа, ну же! Хватит! Ты знаешь, что, если б могла, я бы тебе дала. Просто деньги не мои.

– Как это деньги не твои, если ты его жена?! Не знаю, как там у вас, но у нас, у супругов, общее абсолютно все. Мы заботимся друг о друге. Все деньги, какие у меня только есть, принадлежат и твоей матери. Она это прекрасно знает – она их достаточно тратит.

Ее отец кашляет; это продолжается какое-то время.

– Общие, Ханна, – наконец продолжает он. – У нас общее счастье, и мы откровенны друг с другом. Только так работает брак.

– Пап, скажи, зачем тебе нужны эти пятьдесят тысяч? Надеюсь, ты больше не играешь? И не ходишь на бега? Поскольку я сомневаюсь, что ты честно признался мне, зачем тебе нужны деньги.

Он молчит, и его молчание тянется так долго, что я начинаю думать, не положил ли он трубку. Но затем говорит:

– Раз уж речь зашла о честности…

– Что?

– Харви на свадьбе сказал кое-что любопытное. У меня это не выходит из головы; быть может, ты мне поможешь… Он сказал: «Я жду не дождусь возможности показать Ханне Нью-Йорк. Не могу поверить, что она здесь никогда прежде не бывала». И я тогда подумал, какая это странная фраза…

– Ты ему ничего не сказал, ведь правда? – поспешно говорит Ханна.

– Что для тебя это родео не первое? Нет, – он презрительно фыркает. – Я рассудил, у тебя есть причины лгать своему мужу.

– Пап, мне нужно идти. Мия плачет.

– Конечно, иди, моя милая. И больше не звони, если только у тебя не будет для нас каких-нибудь хороших известий, договорились? Впрочем, ты сама не захочешь. Теперь, когда у тебя столько денег, ты без труда найдешь, чем заняться. Просто не звони сюда, хорошо? Неблагодарная ведьма… не могу поверить, что ты готова разбить сердце своей матери. Опять. Долбаная…

Ханна бросает трубку, и я делаю то же самое, только значительно аккуратнее. Не могу поверить в то, что Ханна не рассказывала мужу о своем прошлом. Возможно, я смогу его просветить. Потому что эта семейка нисколько не изменилась. Это по-прежнему шайка мошенников.

* * *

Обычно Харви уезжает на работу около восьми утра, а перед этим минут двадцать проводит в своем домашнем кабинете. На второй день работы я прихожу туда пораньше и делаю вид, будто смахиваю пыль специальной щеткой из перьев. Я не понимаю смысл этих приспособлений, поскольку они по сути дела просто перемещают пыль из одного места в другое, на расстояние несколько дюймов[14]14
  1 дюйм = 2,54 см.


[Закрыть], однако смотрятся красиво. На одной полке стоят коробки всевозможных форм и размеров; одни деревянные, другие обтянуты тканью, некоторые фарфоровые. Открываю одну наугад. Внутри лежат какие-то старые кисточки для рисования и странные медные мундштуки, покрытые патиной.

– Вижу, вы нашли мою каллиграфическую коллекцию…

– О, мистер Картер, приношу свои извинения; я думала, что вы уже ушли.

Харви подходит ко мне, и я усиленно краснею. Он берет одну маленькую трубочку, открывает ее, вытаскивая пробку, и высыпает содержимое на руку.

– Это старинные перья. Арабские. Видите, какой острый кончик? Только так можно добиться нужной толщины линии. – Харви оборачивается и указывает подбородком на рукопись на стене, покрытую странными письменами, затем осторожно убирает перья. – Можно сказать, каллиграфия – мое хобби, хотя этими перьями я, разумеется, не пользуюсь. – Он открывает продолговатую деревянную шкатулку, в которой баночки с чернилами, перья и перьевые ручки, аккуратно уложенные в углубления в темно-красной подушечке.

– Очень красивые, – говорю я. Харви кивает. – Здесь есть ваши работы? – указываю на рукописи в рамках.

– Нет, конечно, – он усмехается. – Я только стремлюсь к этому. Быть может, когда-нибудь…

Харви убирает коробочки и берет со стола пачку бумаги. Я все еще смущена тем, что меня застали с поличным, но испытываю облегчение от того, что он, похоже, ничего не имеет против. Затем прихожу к выводу, что можно выжать из ситуации максимум.

– Не буду вам мешать, мистер Картер. Я могу закончить позже.

Харви возвращается к своим бумагам, а я разворачиваюсь, быстро расстегиваю вторую пуговицу блузки, чтобы в нужном месте появилась брешь. Затем сдуваю пылинку с макушки бронзового ангела, показывая, что горжусь своей работой. После чего прохожу мимо Харви и «случайно» прикасаюсь сиськами к его руке. Он поднимает на меня взгляд и хмурится. Я приношу свои извинения, однако мои глаза не отрываются от его глаз.

Поймите меня правильно. Я не жду, что Харви Картер влюбится в меня, но намекаю на бесплатное предложение. Маленький подарок хозяину дома. И обычно никаких сложностей не возникает. Я помню это по тем временам, когда училась в старших классах средней школы, муниципальной средней школы, и жила со своей троюродной сестрой Эмили. Ее жуткие дети всегда получали великолепные оценки по всем предметам в своей частной, независимой школе, где изучали такие вещи, как уход за домашними растениями и составление букетов. Хорошо помню, как отправилась смотреть на свою племянницу Сэшу, исполнявшую какой-то идиотский современный танец с цветами в волосах, в то время как ее брат Тодд отвратительно пиликал на скрипке в занюханном школьном оркестре, после чего все взрослые сошлись на том, что они гении. Ночью накануне следующего выступления я кусачками для ногтей перекусила на скрипке Тодда все струны. Никто не заподозрил меня; все решили, что это какой-то другой ребенок, завидующий таланту Тодда. Как будто у этих детей вообще был какой-нибудь талант!

В общем, я это все к тому, что мои оценки были неважными – сирота, муниципальная школа, что тут удивительного, – и однажды Эмили объявила мне комендантский час до тех пор, пока положение не исправится.

Мне было пятнадцать лет, и единственным предметом, который мне нравился и который у меня получался, были литературные сочинения. Предмет этот вел наш учитель английского языка и литературы мистер Клегг, который как-то раз застал меня после уроков плачущей в коридоре школы, отвел в пустой класс, закрыл дверь и спросил, в чем дело. Я сквозь всхлипывания рассказала, что терпеть не могу свою сестру Эмили. Я влюбилась в книги Шарлотты Бронте и сказала ему, что моя жизнь похожа на жизнь Джейн Эйр, только гораздо хуже. Мистер Клегг много кивал и постоянно облизывал губы. У него были очень полные губы, сливового цвета. Затем он попросил меня расстегнуть блузку, чтобы посмотреть на мою грудь. Потрясенная, я отказалась. Но тогда он сказал, какая я красивая и что он постоянно думает обо мне, поэтому я сделала так, как он просил. Я была немного влюблена в мистера Клегга и, вернувшись домой, была полна решимости похудеть к нашей свадьбе и выбирала имена для наших детей. Мистер Клегг уже был женат, и у него были дети, но я решила, что он жутко несчастлив и виновата во всем миссис Клегг, а со мной мистер Клегг будет всегда-всегда счастлив. Сейчас, вспоминая об этом, я вздрагиваю. Конечно, это были фантазии наивной девочки. Впрочем, наивной я оставалась недолго. Я обнаружила, что если любишь кого-нибудь, этот человек может не отвечать тебе взаимностью, но если ты будешь делать то, что он скажет, какое-то время ты будешь ему нравиться. И он будет ставить тебе хорошие оценки! Ура!

Но возвращаемся к Харви Картеру. Он поспешно улыбается мне, как улыбаются те, кто хочет просто уйти, но не хочет показаться грубым, собирает свои вещи и уходит. Обычно я в таких делах не ошибаюсь и гадаю, не потеряла ли свое чутье. Это меня очень беспокоит, поскольку мне необходимо, чтобы Харви Картер сыграл свою роль. Я с такой силой кусаю себе пальцы, что оставляю на них следы своих зубов.

Глава 13

Прошло всего три дня, а я уже люто возненавидела свою работу. Харви работает допоздна, и мне с тех пор больше не удавалось остаться с ним наедине. Даже на десять минут.

Очевидно, что на самом деле уборкой я не занимаюсь. Просто трясу тут и там щеткой и называю это работой. То же самое с пылесосом. Просто таскаю его по дому. Возможно, демонстративно вытираю пот со лба, когда Ханна проходит мимо. Но все-таки я по-прежнему испытываю странное чувство, когда вижу себя в зеркале, с тряпкой в одной руке и банкой датской мастики для мебели – в другой. От этого мне хочется совершить какой-нибудь безумный поступок – например съесть содержимое банки, после чего облевать комод в стиле Людовика XV и посмотреть, будет ли он после этого блестеть. Но потом напоминаю себе, зачем я здесь, и мне сразу же становится лучше.

Сегодня я должна проверить ванную Ханны, под предлогом того, что мне нужно там убраться. Я люблю ее ванную; она просторная и светлая. Марокканский стиль. Бело-синие плитка и лампы. Из входной арки видна роскошная ванна, стоящая у окна. Я представила себе, как лежу в этой ванной, в пене до самого подбородка, и поворачиваю кран пальцами ноги с дорогим педикюром. Я нашла в шкафчике в ванной золпидем и алпразолам. Обычно я угощаюсь и тем и другим, но не сейчас. Правда, алпразоламом все-таки воспользовалась. Видит бог, он мне нужен.

Мне нужно тщательно скрывать свой обман. Я знаю, что Ханна не умеет готовить. Я тоже не умею, но Луиза Мартин умеет – в противном случае ее не взяли бы на работу. К счастью, Картеры сами готовят себе завтрак, а Харви не возвращается на обед, поэтому Ханна обычно обходится сэндвичами. На ужин я покупаю что-нибудь вроде пачки итальянских спагетти и банки деликатесного соуса или замороженной телятины в коробке, которую можно разогреть в микроволновке. Раскладываю на кухонном столе ингредиенты, словно это вовсе не полуфабрикаты, – на всякий случай. Один раз даже роняю на пол оливку и рассыпаю на плите специи.

Вчера я открыла банку томатной пасты и обнаружила сверху тонкий серый ободок плесени. Вообще-то я из тех, кто в такой ситуации выбрасывает всю банку. Однако на этот раз я аккуратно собрала плесень деревянной ложкой и добавила к готовому соусу, мирно разогревавшемуся на плите.

Иногда Ханна заглядывала на кухню, просто чтобы поболтать, поэтому вчера я сказала ей, что терпеть не могу, когда у меня стоят над душой на кухне. Я высказала это самым милым тоном:

– Просто у меня такая особенность. К счастью, миссис Ван Кемп ничего не имела против.

– О, никаких проблем, не буду вам мешать.

Если бы… У Ханны нет подруг, кроме одной женщины по имени Эрин, которую уже давным-давно знает Харви. Она лишь на несколько лет моложе Ханны, поэтому «Харви решил, что мы с ней подружимся, как это бывает с людьми, у которых дети одного возраста», – как она мне это описала.

– И я не уверена, но, по-моему, Эрин хочет моего мужа, – шепотом добавила Ханна.

– Неужели?

– Просто мне так кажется, – она пожала плечами. – Эрин буквально порхает вокруг него. Как бабочка. Хотя она довольно красивая.

– Вас это беспокоит?

«Ну пожалуйста, скажи, что беспокоит».

– То, что ей нравится Харви? Нет. С какой стати? Харви мог бы получить ее. Однако он выбрал меня, значит… – Она игриво улыбнулась.

Не знаю, зачем Ханна говорит мне это. Может быть, потому, что у нее нет подруг и ей одиноко. Она следует за мной по всему дому, словно щенок. Сегодня утром я пылесосила лестницу, поскольку испугалась, как бы Ханна не заметила, что я ничего не делаю, а также чтобы заткнуть ее, потому что когда она не спит – а спит она ужасно много, – то говорит без умолку. У меня редко получается с кем-нибудь поговорить, разве что с Эйприл, но даже с ней мы не треплемся часами, поэтому к обществу миссис Картер нужно привыкнуть.

* * *

Я притворяюсь, будто подметаю террасу. Вид отсюда открывается живописный. Терраса проходит вдоль всего здания. Она большая, пол каменный, а вместо ограждения вдоль края – невысокая кирпичная стенка с зелеными растениями в горшках. Если б я жила в этом доме, то проводила бы здесь все свое время.

В стеклянных дверях появляется Ханна.

– Ха, вот вы где… Я готовлю кофе, не хотите присоединиться? Мия спит, слава богу!

Я следую за ней на кухню, полагая, что она попросит меня приготовить кофе, но нет. Ханна предлагает мне сесть, ставит передо мной тарелку с шоколадными кексами и кладет капсулу в кофеварку. Когда перед нами появляются две кружки с дымящимся кофе, она садится напротив, ставит босые ноги на перекладину и откусывает кусочек кекса.

– Как вы познакомились с мистером Картером? – спрашиваю я, сдерживая желание отправить кекс в рот целиком.

Ханна улыбается.

– Я работала в цветочном магазине в Торонто. Раньше я там жила. Харви приехал в город по делам и зашел в магазин купить цветы.

– И это всё?

Она смеется.

– Был конец дня, и я уже закрывалась, как вдруг появился он. И произнес те самые слова, которые я уже столько раз слышала за много лет: «Пожалуйста, не закрывайте! Мне нужно купить цветы! Это очень важно!» Неизменно вся важность объясняется тем, что человек только что вспомнил про годовщину свадьбы и решил купить цветы. Прямо сейчас.

– Разумно, – соглашаюсь я, беря еще один кекс.

– Я сказала, что не могу, что цветы уже в холодильнике. Предложила ему пойти в супермаркет, там есть цветы. Он был очень настойчив. Хотел что-нибудь необычное. Сказал, что у его коллеги выдался ужасный день и нужно ее чем-нибудь «оживить». По крайней мере это было что-то необычное, и я спросила у него, в чем дело, а он сказал, что у нее сбежала кошка. У меня была кошка. Я любила ее, поэтому сдалась и вынесла букет из орхидей и лилий. Тот ему очень понравился, и он не знал, как выразить свою благодарность. Затем пришел на следующий день и купил цветок в квартиру, в которой остановился. Объяснил, что приехал в Торонто ненадолго, по делам, и квартиру, которую он снял, нужно чем-нибудь оживить.

– Как коллегу с кошкой, – замечаю я.

– Я сказала то же самое! Спросила, как был принят букет, и он сказал: «Замечательно! Моей коллеге стало значительно лучше, и я надеюсь, что то же самое будет и с моей квартирой». Это показалось мне забавным. Потом он пришел в третий раз и спросил, какие у меня самые любимые цветы. У меня нет какого-то одного самого любимого цветка; все они хороши, каждый по-своему. Но я решила ему подыграть. Мне нравятся фиалки, но они быстро увядают. Мне очень нравится душистый горошек, но на продажу у меня его не было. А вот тюльпаны – это нечто особенное. Недооцененный цветок, который бывает самых разных видов. Многие не любят ставить тюльпаны в вазы, потому что у них опадают лепестки. Принято считать, что цветы умирают, однако это неправда. Просто так они устроены, что это позволяет составлять очень красивые букеты каскадами, если среза́ть стебли разных размеров.

Ханна прерывается, чтобы отпить глоток кофе, а я пытаюсь понять, почему мы говорим о цветах и доберемся ли когда-нибудь до сути, если суть вообще существует.

– Я показала ему сорт «Пылающее сердце». Желтый с красным, с большими разводами. Харви купил две дюжины, а затем, когда я составила букет, торжественно преподнес его мне. «Вы не сходите куда-нибудь со мной? – предложил он. – Посидим, выпьем…» Меня только что бросил мой приятель, не очень-то приятный тип. Его звали Барнаби, и к тому времени как я выяснила, что он мне изменяет, это продолжалось уже несколько месяцев. Это показывает, что я «не самый яркий инструмент в сарае», как сказал бы мой отец. – Она закатывает глаза. – Вот как Харви вошел в мою жизнь – размахивая букетом тюльпанов «Пылающее сердце». В тот вечер он повел меня в «Ритц-Карлтон» на коктейли, а затем в «Джекобс» ужинать. Сказать по правде, до того в подобных заведениях никогда не бывала. Мои кавалеры были скорее из серии: «Давай выпьем пива в местном спортивном баре, сегодня кёрлинг».

Я смеюсь.

– Вы не возражаете, если я закурю? – вдруг выпаливает Ханна.

– Здесь? Сейчас?

– Это все кофе. После него мой организм жаждет никотина. Если вам это неприятно, я не буду. Вообще-то мне нельзя курить. Харви считает, что я бросила. А я правда бросила, – поспешно добавляет она. – Я не выкурила ни одной сигареты после того, как узнала, что беременна. Но в последнее время снова стала покуривать. Если Харви узнает, он меня убьет.

– Мне все равно. Это ваш дом.

Ханна встает, достает с полки кулинарную книгу и вытаскивает из-за нее пачку «Мальборо», зажигалку и пепельницу. Открывает окно и снова садится.

– Обещаете, что ничего не скажете? – спрашивает она, уже взяв сигарету в рот.

– Мой рот на замке.

– Спасибо. Вот так уже лучше, – говорит она, выпуская тонкую струйку дыма. – Я не привыкла к таким мужчинам, как Харви. Которые открывают передо мной дверь и подают пальто.

– Я этого терпеть не могу, – говорю я. – По-моему, так только хуже.

Ханна улыбается.

– И что произошло дальше? Если вы жили там, а он – здесь?

– Я не ждала, что наш маленький роман выйдет за рамки его деловой поездки. Но Харви задержался. А уезжая, пообещал вернуться. Если честно, я ему не поверила. Но он и вправду вернулся. Потом всякий раз, когда он уезжал, я думала: «Так, ну вот, это конец», – но он неизменно возвращался снова. Мы провели много восхитительных ночей в моей крошечной квартире. Харви веселил меня, был обаятельным, интересным и заботливым. Затем он предложил мне выйти за него замуж. Что я могу сказать? К тому времени я уже была влюблена. По уши. И беременна Мией. – Ханна улыбается, но в уголках ее глаз я замечаю что-то печальное. Она гасит сигарету.

Разумеется, она была беременна. Я легко могу себе представить, как она изобразила из себя все, что хотел получить Харви, притворившись одновременно милой и соблазнительной. Она с готовностью заявила бы ему, что никогда в жизни не получала такого наслаждения от секса. Затем каким-то образом, вопреки всем законам физики и анатомии, она забеременела, случайно, и Харви, как истинный джентльмен… в общем, как говорится, «а остальное – это уже история».

– Когда я познакомилась с Харви, мне было тридцать. Вроде бы не такой уж и большой возраст, но все-таки я считала, что к этому времени моя жизнь шла по накатанной колее. Я уже начинала задумываться, суждено ли мне когда-либо завести семью. Я никак не могла встретить подходящего мужчину. Не то чтобы я ждала сказочного принца, но думала, как хорошо было бы встретить человека надежного, со стабильной работой, который не считает необходимым постоянно врать. Так что, хотя я, может быть, и ждала, что стрелка компаса моей жизни качнется на несколько градусов в ту или иную сторону, такого я определенно не ожидала. Не ожидала встретить Харви.

– Наверное, у вас была отличная свадьба…

– Я почти ничего не помню, – Ханна улыбается. – Даже когда рассматриваю фотографии. В церкви нам пришлось отказаться от традиции – справа гости жениха, слева гости невесты, – поскольку я пригласила лишь самых близких людей. У Харви в списке было за две сотни человек, хотя, по-моему, по крайней мере половина из них были знакомые его матери. «Харви, дорогой, этих людей мы просто обязаны пригласить, – говорила Патси. – Иначе они никогда нам этого не простят».

Я удивлена резкостью ее тона, когда она говорит о своей свекрови.

– Я так понимаю, вы с ней не очень-то ладите?

Ханна закуривает новую сигарету.

– Она меня терпеть не может. Я как-то раз обмолвилась Харви об этом, в самом начале, а он сказал, что я слишком обидчива. «Моя мать много кого не любит», – сказал он. Не знаю, почему Харви решил, что мне от этого станет легче, если учесть то, что Патси просто обожает его первую жену.

– А что, была первая жена? – невинным тоном спрашиваю я.

– Серена. Я с ней никогда не встречалась. После развода она перебралась в Лондон. Но мать Харви очень долго не могла простить ему то, что он с ней развелся. «Такая очаровательная женщина, очень красивая. У нее есть чувство стиля», – так отзывалась она о Серене на нашей свадьбе.

– Бестактно.

– Это одна из причин, почему Патси меня не любит. Понимаете, Харви бросил Серену ради меня.

Я изумленно поднимаю брови.

– Когда Харви познакомился с вами, он был еще женат?

Ханна морщится, но быстро берет себя в руки.

– Я не знала, что он женат. Когда я об этом узнала, они уже находились в процессе развода. Но много времени это не заняло. Развод получился дружеским.

Ну да, как же!

– В общем, мои родители, конечно, приехали на свадьбу. На всех фотографиях они бесконечно счастливы, что само по себе уже чудо. Мать в зеленом шелковом платье и, как это ни странно, белых перчатках. Отец с красным лицом в светло-сером костюме, том самом, который он надевает только по особым случаям. Помню, я подумала, что пиджак опасно натянулся на талии, совсем как мое платье! – Ханна фыркает. – И все же это было замечательно. Родители не переставали повторять мне, как они горды. Как будто я добилась чего-то значительного…

Конечно, они были горды. Наконец-то их дочь поймала крупную рыбу. Затем я вспоминаю разговор Ханны со своим отцом и гадаю, что он чувствует сейчас.

Ханна опорожняет пепельницу в мусорное ведро и говорит, что собирается прилечь. Наверное, обилие лжи отняло у нее все силы. Я говорю ей, чтобы она ни о чем не беспокоилась: я покормлю Мию, когда та проснется.