Текст книги "За первого встречного?"

Натали де Рамон
За первого встречного?

Посвящается моему отцу Жану-Жозефу и моей крестной Аньес

Глава 1,
в которой я люблю книжные магазины

Я люблю книжные магазины. Это у меня от дедушки. Мой дедушка говорил: «Если бы я не был маркизом и не держал лошадей, я завел бы книжный магазин. Свеженькие книжки из типографии – они как маленькие жеребята. Пугливо и доверчиво идут они в руки первого встречного, мечтая обрести в нем друга и покровителя». Я почувствовала на себе пристальный взгляд и, взяв с полки какой-то том, осторожно обернулась.

У противоположного стеллажа стоял не очень высокий темноволосый парень и смотрел на меня как на божество. Одно время я частенько сталкивалась с ним то в кафе, то в читальном зале. «Книги из библиотеки похожи на бродячих собак, которые давно потеряли надежду, – считал дедушка. – Они виновато поджимают хвост, когда ты обнаруживаешь вырванные страницы…» Наши взгляды встретились, и, представляете, парень густо покраснел! Я увидела его виноватую улыбку, а затем он торопливо отвернулся, неловко задев своим широким плечом стеллажи, и принялся старательно изучать корешки книг.

Я тоже занялась своей полкой, раздумывая, может быть, мне самой заговорить с ним? Я снова повернула голову, но парня уже не было, А в руках я, оказывается, держала папин труд «Европа у портного». Да, кстати, меня зовут Клео де Коссе-Бриссак, и, соответственно, известный кутюрье и знаток костюма Леон де Коссе-Бриссак и ла Тремуй – это мой папа. Лучше я вам это скажу сразу, какой смысл темнить, что я настоящая французская маркиза, но учусь в Оксфорде и окончательно перебралась к бабушке в Англию после того, как у папы безнадежно съехала крыша. Ну не надо, я знаю, что говорить так про родителей – моветон, только посудите сами.

Три года назад моя мама погибла в авиакатастрофе. Не стоит извиняться, вы же не обязаны это знать, а я не обязана высказывать вам свои чувства по этому поводу. Скажу только, что мама совершенно не собиралась меня бросать, просто самолет упал в океан. А вот дедушка мог бы обо мне подумать и позаботиться о своем здоровье. Потому что, после того как он случайно налетел лбом на створку полуоткрытой двери и у него в голове сдвинулся осколок, засевший там со времен, когда дедушка воевал в эскадрилье «Нормандия-Неман», он вполне бы мог полежать в больнице, все-таки врачи хоть что-то да соображают, а не тащиться с нами на машине в Аскот. Дескать, Клео будет интересно посмотреть на королевские скачки и британские традиции. Из-за этих традиций меня не хотели пускать на ипподром в брюках. Ладно, в машине нашлось платье, правда, я предпочитаю брюки, потому что у меня рост сто семьдесят три и в длинной юбке я похожа на утопленницу. Я ношу только мини. Конечно, я выглядела полной идиоткой с голыми коленками и в шляпке с цветочками, все таращились на нас с папой, а пресса – старательнее всех.

Я-то думала, что папаш начнет, как обычно, позировать пергд камерами, он же это любит страшно. Вы наверняка видели во всяких журналах, как он обнимается с шоферами и с конюхами, дескать, такой я маркиз демократичный, вот я розы подстригаю, вот вкалываю на винограднике голый по пояс. Как же, работает он на винограднике, это чтобы все знали, какая у него фигура. Хотя, честно говоря, фигура у моего папы что надо, и танцует он просто невероятно, и машину водит, и на лошади…

Ладно, я не собираюсь рекламировать стати родного отца, я рассказываю про то, как я поняла, что он тронулся. Потому что вместо того, чтобы выгибать дугой брови и демонстрировать белоснежность зубов, папаш стал отмахиваться от фотографов и загораживать меня спиной. Ну и получил: на следующий день во всех газетах красовались наши несуразные снимки с комментариями, что я – новая пассия маркиза-кутюрье. И потом, вместо того чтобы дать нормальное интервью и поделиться творческими планами, папаш ночью, только что не по крыше, вывел нас с дедом из отеля, и мы зачем-то сбежали из Аскота. А в тоннеле под Ла-Маншем репортеры гнались за нами как за принцессой Дианой.

И тогда папаш не только окончательно уверовал в свое величие, но и проникся ко мне несказанными родительскими чувствами, а до этого его мало интересовал сам факт моего наличия. Если вы спросите его: «Мсье, скажите, сколько лет Клео?» Кстати, он любит, чтобы к нему обращались именно «мсье», это все игры в простоту и демократичность, а на самом деле он сноб каких поискать. Так вот, он сначала будет долго рассказывать вам, как их с мамой познакомили в трехлетнем возрасте и она разревелась из-за того, что он уселся на ее горшок, а потом туманно заметит, что Клео уже взрослая. Хотя, это только если он вообще вспомнит, кто такая Клео.

Думаете, мы с мамой часто его видели? Как же! Он торчал в своем драгоценном Доме «Маркиз Леон» в особняке Кастель Беранже на улице Ларонтин. Название его Дома моды тоже подчеркивает исключительно демократические устремления моего папаш. Нет, в Париже он именно работал: докторский диссер, семь книг по истории костюма, множество дефиле, одежда к фильмам. И все это болтовня про его любовниц.

Мы с мамой никогда не верили в это. Любовницу все-таки нужно любить, а папа способен любить только самого себя да отчасти свой высокопортняжный бизнес – как средство еще более возвышенной любви к себе. Даже если он и приезжал к нам в Монтрей-Белле «поработать на природе», то это превращалось в кошмар. Сначала три дня катаний на лошадях, пикников, барбекю и малоспортивных игр в окружении толп прихлебателей и журналистов, а потом он запирался в каком-нибудь кабинете, и все должны были ходить на цыпочках: ах, мсье маркиз работают! А мсье маркиз через полчаса уже приказывал тащить столы, кульман, ноутбуки, бумаги, книги, etc. в другой кабинет или в гостиную, потому что, видите ли, солнце смеет падать не туда или под окном нагло поет птица, не имеющая прав на то, чтобы мешать творить Леону Великолепному, и де, и ле, и еще десяток имен, которые в состоянии запомнить только наш дворецкий Белиньи. Папаш делает вид, будто ему не нравится обилие имен и титулов, а на самом деле откровенно кайфует. А я? Хорошо еще, что меня не вызывают к доске, пятнадцать минут перечисляя фамилии…

Так вот, после поездки в Аскот папаш не отпускал меня ни на шаг, ревнуя, похоже, даже к душу и к унитазу. А по вечерам заставлял сидеть рядом с собой у камина и внимать его излияниям родительских чувств, все более сумбурным по мере

Того, как он надирался. А надираться он стал регулярно после того, как, вернувшись из Аскота, через несколько дней умер дедушка. И я до глубокой ночи слушала: «Ты моя единственная, ты моя дочечка, никого родней тебя у меня нет… Вот сидят папуся с дочусей, со своей сиротиночкой…» Часам к трем он отключался, Белиньи накрывал его пледом, а я шла в свою комнату и от злости не могла уснуть до утра.

А однажды он обнаружил на моем столе листок со стихами примерно такого качества:

Мой ангел с дивным водопадом

Волос на милой голове,

К себе ты взгляд мой приковала,

Давно блуждавшийся вовне…

И совершенно озверел: кто посмел позариться на его дочку? Я не стала говорить, что эти стихи написаны для моей приятельницы, а меня она попросила сочинить своему воздыхателю достойный ответ. Я просто позвонила бабушке в Англию и объявила, что больше не могу находиться рядом с этим алкоголиком. Бабушка сказала моему папуле пару ласковых, после разговора с ней он даже не пил часа три… К ночи, понятно, опять набрался и рыдал, обхватив мои колени, какой он несчастный: никто его не любит, все его бросили, в том числе и я, потому как не хочу скрасить его одинокую старость…

Утром перед отъездом я все-таки зашла к нему проститься, не зверь же я какой, а папаш пропал. Ага, пропал, и все тут. Он, что, думал, что я никуда не поеду, а начну его разыскивать с собаками, если даже Белиньи очень спокойно отнесся к исчезновению мсье? В первый раз, что ли, папенька скрывается в неизвестном направлении (читай «в Париж»), а потом пресса трубит о гениальности новой коллекции кутюрье-маркиза… Мама никогда не паниковала по этому поводу: взрослый человек, сам пропал – сам найдется.

Я держала в руках его книгу, переизданную в который раз, и думала: я не видела отца с осени, но раз его «Европа у портного» оказалась в моих руках, значит, вот-вот объявится и он сам. Я уже вовсе не сердилась на него, честно говоря, я даже, похоже, соскучилась. Нет, вы не подумайте, что мне захотелось снова ночи напролет слушать его пьяные бредни. Нет, мне хотелось, чтобы, как в детстве, папа высоко-высоко раскачал качели, а потом, когда у меня начала кружиться голова, я спрыгнула бы ему на руки, и он бы понес меня домой, тихонько рассказывая историю про рыцаря Ланселота и королеву Гениевру… А мама возилась бы с очередным «королевским» одеялом из лоскутков парчи, атласа и бархата, а дедушка громко включил бы свою любимую «Летучую мышь», которая так раздражала меня раньше, а сейчас мне ужасно захотелось услышать безмятежное сопрано: «Ах, мсье маркиз! Та-ра-рам, там, там…»

Купив папину «Европу у портного» и диск с «Летучей мышью», я вышла из магазина и невольно обратила внимание на очень красивую и нарядную брюнетку. Она была одета в изумительный ультрамариновый костюм, из-под лацканов которого рвался на волю туго накрахмаленный, похожий на крылья широкий белоснежный воротник, а кисти рук утопали в раструбах таких же широких манжет. Блестящие черные волосы подняты заколками с хрусталиками стразов, а изумрудные глаза мастерски подкрашены. Я всегда хотела иметь черные волнистые волосы, как у папы, а вместо этого мне достались банальные соломенные, прямые и непослушные.

Вдруг эта красавица помахала рукой и с голливудской улыбкой пошла мне навстречу.

– Бонжур, маркиза де… – начала она.

– Добрый день, Жаннет, раньше мы были на «ты».

– Ах, милая Клео, – начала рассыпаться в любезностях папина референтка, – ты же была тогда совсем девочка, а сейчас потрясаюше красивая девушка!

Да-да, если уж кто и красив, так это она. Она красива как сказочная фея. Рядом с ней семь лет назад, когда она пришла на работу в папин «Маркиз Леон», я сразу почувствовала себя гадким утенком. А с каким почтением и трепетом она относилась к моему отцу! Теперь я представляю, что должен чувствовать мужчина, когда на него самоотверженно работает скромнейшая и деликатнейшая девушка идеальной красоты. Маме она тоже понравилась. С появлением Жаннет Рюш мама перестала разрываться между Монтрей-Белле и Парижем и занялась ремонтом нашего замка. Мама говорила, что моему папе очень повезло с референтом, трудно даже представить более серьезную и ответственную секретаршу. Когда Жаннет рядом с папой на переговорах и деловых приемах, значит, можно не беспокоиться, что папа напьется или из-за своего безудержного характера сорвет сделку, наговорив потенциальному клиенту вздора по поводу его ограниченности или некомпетентности.

Мы направились в ближайшую кондитерскую, чтобы отметить нашу встречу, и по дороге Жаннет рассказала, что она решила завершить наконец свое образование в Оксфорде: накопления позволят ей получить степень магистра.

По летнему времени столики кондитерской стояли прямо на улице, как у нас во Франции. Мы заказали кофе с пирожными.

– Но как же ты, Жаннет, собираешься учиться, неужели ты уйдешь из «Маркиза Леона»? – спросила я и вдруг снова почувствовала, что опять кто-то пристально на меня смотрит.

Глава 2,
в которой Паоло обрадовался

Это она! – обрадовался Паоло, заметив в книжном магазине «сеньориту Соломинку». Надо же, он целый год не был в Оксфорде, и в первый же день встретил ее. Может быть, решиться, подойти и спросить, например, что-нибудь про книги… А вдруг она не захочет разговаривать? Это же не Италия, где все болтают с первым встречным… Но все-таки как же хочется коснуться рукой ее светлых волос, зарыться в них лицом, почувствовать их запах! Наверное, они пахнут мамиными любимыми фиалками, нет, лучше – спелыми яблоками.

Сколько раз за этот год вдали от Оксфорда Паоло мечтал увидеть ее хотя бы издали. Нет, если по-честному, он мечтал увезти ее на прекрасный остров и больше не расставаться никогда до самой смерти…

И вдруг она обернулась и посмотрела на него! Ласково посмотрела, или это ему показалось? Паоло набрал воздуху, чтобы произнести: «Добрый день», – но остро почувствовал, что краснеет. Из-за этой дурацкой особенности однокурсники прозвали его мистер Красная Морда. Паоло стало очень стыдно, и он поспешно отвернулся, чуть не свалив стеллаж, а потом неслышно пробрался к дверям и вышел на улицу.

Может, зря? Вернуться, заговорить? А потом что? Соломинка явно из тех девушек, на которых нужно жениться, не тратя ни дня, ни часу. А у него на руках больной отец и резко постаревшая за последнее время мать. Когда год назад фирма отца разорилась и он потерял работу, дальнейшая учеба Паоло была ох под каким большим вопросом, ведь в престижных заведениях Оксфорда нельзя одновременно учиться и работать, да и для работы иностранцу нужно специальное разрешение. Год назад Паоло было нечем заплатить даже за следующий семестр, а он еще смел мечтать о Соломинке! А сейчас, когда хозяин Паоло обещал оплатить последний год его обучения с тем, чтобы Паоло снова вернулся к нему секретарем, но уже со степенью магистра, сейчас вправе ли Паоло мечтать о ней?

Он медленно пошел по улице, улыбаясь своим мыслям: она согласится, и в газетах напечатают: «Такого-то числа в такой-то церкви состоится венчание сеньора Паоло…»

– Все мечтаешь, Пол? – Гарри неожиданно хлопнул его по плечу. – А ничего я тут железки покачал.

Хоть бы ты подольше покачал, подумал Паоло в сердцах, хоть еще часок без тебя побыть! На кой черт хозяин приставил ко мне этого «гвардейца»?! «Мой дорогой, Пол, я так ценю своего секретаря, я не могу никуда отпускать вас, не обеспечив надежной охраной». От кого он охраняет меня? Он что, будет теперь торчать рядом со мной в аудиториях и в библиотеках? Спать в одной комнате? Зачем студенту телохранитель? Ну ладно, охранник, так ты и охраняй, зачем же ты лезешь со своими мудрыми наставлениями и ведешь себя как дуэнья?

Паоло поехал в Оксфорд, чтобы оформить документы для последнего года своей учебы, а хозяин попросил завезти лондонскому профессору Шмерлотту письмо от его дочери, так ведь этот Гарри поперся с ним к профессору и не дал сказать ни слова, а буквально силком выволок Паоло из профессорского дома. И почему понадобилось передавать письмо в руки, неужели нельзя было послать его по почте?

– Так говоришь, твои документы будут готовы через неделю? – спросил Гарри.

Ничего я не говорил, подумал Паоло, как будто ты сам не слышал, что нам сказали в ректорате.

– Да, – буркнул он.

– Неделя! – Гарри потер руки. – Здесь потусуемся или махнем в Лондон?

И тут Паоло увидел, как Соломинка с какой-то приятельницей располагаются в кондитерской.

– Давай-ка выпьем кофе, – предложил он и направился к ближайшему от девушек столику. Она была совсем рядом!

Гарри поморщился.

– Лучше пивка! С меня в зале семь потов сошло, я бы мяса поел. Слышь, Пол, а ничего девочки! – прошептал он и показал глазами в сторону Соломинки и ее подруги. – Ты какую хочешь? С формами или тощую?

Больше всего на свете Паоло хотелось, чтобы Гарри заткнулся, поэтому он так и сказал:

– Заткнись, Гарри. Я кофе хочу.

Глава 3,
в которой я обернулась

Я обернулась. Парень из магазина сидел за соседним столиком в компании длинноволосого гиганта, который кокетливо ухмыльнулся мне и помахал рукой. А мой магазинный знакомец опять покраснел и отвел глаза.

– Я ушла из «М.Л.», – произнесла Жаннет.

– Что?

– Я ушла из «М.Л.», – повторила она. – Я всегда очень высоко ценила твою мать, Клео, твои родители казались мне идеальной парой…

Я опешила. Одно не вязалось с другим. Официант принес заказ, и я промолчала.

– Мне тяжело говорить тебе об этом, Клео, твой отец вернулся с какой-то случайной провинциальной теткой, вместе с которой развлекался в Шенонсо.

Значит, книга не подвела, подумала я, он вернулся.

– Он дома?

– Наверное. – Жаннет закурила.

– Ты уже видела его? Он спрашивал про меня?

– Видела. – Она горько усмехнулась. – Но больше не могу видеть ни его в таком состоянии, ни эту проходимку рядом с ним. Прости, я не должна была огорчать тебя, – Жаннет достала из сумочки носовой платок, – но я слишком любила твою мать. Она была для меня идеалом.

– А мой папа?

– Он гений, – всхлипнула Жаннет, – но он совершенно беспомощен… Он собирается на ней жениться.

Я и не предполагала, что сдержанная и деловитая Жаннет способна переживать настолько сильно. Я сказала, что всегда искренне любовалась ее красотой, деловыми качествами и умением себя держать. Последнее подействовало. Жаннет проглотила слезы, и мы молча занялись нашим кофе и пирожными.

Выходит, что папаш все это время был в Шенонсо с какой-то теткой, а теперь хочет на ней жениться. Тут я опять почувствовала на себе взгляд и резко обернулась. Лицо парня пылало, он опустил глаза, а его приятель на этот раз даже не оторвался от чашки. Надо же: краснеющий парень – чудо природы! И что это я не переживаю по поводу отцовской женитьбы, а гораздо больше интересуюсь чудесами природы? Даже неловко перед Жаннет… Вдруг в моей сумке зазвонил телефон. Конечно, папа.

– Клео! Дочечка! Как я рад слышать твой голос! Я соскучился! Приезжай! Я сейчас в Монтрей-Белле, мне нужно рассказать тебе так много…

– О своих матримониальных планах по поводу тетеньки из Шенонсо? – не дрогнув, произнесла я.

– Маркиз? – У Жаннет округлились глаза, я кивнула.

– Откуда ты знаешь? – растерялся папа. – Мы поженились только вчера…

Они уже поженились! Мог хотя бы поставить меня в известность. Впрочем, что я значила для него всегда…

– Клео! Ты меня слышишь? – заволновался папин голос. – Почему ты молчишь?

– Пожалуй, я тоже выйду за первого встречного.

– Девочка моя, зачем ты так? Катрин тебе понравится.

Значит, мою новую «маман» зовут Катрин. Мило. Я видела, как Жаннет, затаив дыхание, пытается угадать наш разговор.

– Клео, ну не надо дуться. Приезжай, я очень соскучился. У тебя ведь каникулы…

– У меня другие планы. – Соскучился он! – Я завтра уезжаю. – Господи, куда же я уезжаю? – На Мальту. Мы всегда проводили там лето с мамой! – И, отключившись, я заблокировала телефон, отец же наверняка станет перезванивать.

– Жаннет, ты была на Мальте?

– Нет. – Она растерянно пожала плечами.

– У меня каникулы, ты ушла с работы, поехали вместе.

– Клео! Это столь неожиданно, я еще не сняла в Оксфорде гостиницу…

– И не надо. Переночуешь у меня. Утром соберемся – и в аэропорт. С мамой мы обычно останавливались в «Голубом Окне» на острове Гоцо. Тебе понравится.

– Чего ты ее уговариваешь? – раздалось у меня за спиной.

От неожиданности я даже вздрогнула. Длинноволосый здоровяк плотоядно прищурился.

– Лучше меня на Мальту возьми. Уж точно понравится!

Я не успела ничего ответить, потому что «чудо природы» из красного сделался пунцовым и, срываясь на фальцет, крикнул:

– Не смей, Гарри! Ты не в Бронксе!

Жаннет потянула меня за рукав.

– Пойдем, отсюда. – И торопливо положила на стол деньги.

Глава 4,
в которой Катрин открыла глаза

Катрин открыла глаза и счастливо улыбнулась. Рядом спал Леон. Как же он красив, подумала она, даже эта проседь только подчеркивает изысканность его лица: широкий лоб, картинный изгиб бровей, точеный нос с элегантной горбинкой, небольшой решительный рот…

До чего же восхитительно поцеловали Катрин вчера его уверенные, но такие ласковые губы, когда священник замковой капеллы объявил их мужем и женой! Какое глупое слово «муж»! Разве оно способно выразить то, чем на самом деле является для нее Леон? И неужели теперь каждый день она будет просыпаться с ним рядом? И так будет всегда «в горе и в радости, пока смерть не разлучит вас»? Нет, нас ждут только радости, думала она. Разве возможно какое-то горе, когда рядом Леон?

Она боялась пошевелиться, чтобы не разбудить Леона, но ей так хотелось запустить пальцы в его волосы и поцеловать его губы! Но эти самые губы тронула улыбка, открылся один глаз, потом другой, и Леон громко прошептал:

– Доброе утро маркиза де Коссе-Бриссак и ла Тремуй! – Звонко поцеловал жену и удивленно сообщил:

– Как же я хочу есть!

Он протянул руку к переговорному устройству, и оно зарапортовало голосом дворецкого:

– С пробуждением, мсье маркиз де Коссе-Бриссак и ла Тремуй, виконт д'Аркур, барон де Лонгевиль, граф Ла Мейре и сеньор де Мелен! Как изволили почивать?

Леон терпеливо выслушал придворного, поблагодарил и попросил принести «чего-нибудь поесть, мадам маркиза очень голодна».

– А теперь под дождик! – Леон встал, набросил халат и пару раз с силой взмахнул руками, от чего халат упал. – Спорт, – сказал он, наклонившись за халатом, но возле кровати зазвонил телефон. – Кто это еще в такую рань? – Леон снял трубку. – Да! А, доброе утро, Вернье, что это вам не спится? Неужели одиннадцатый час? Нет-нет, увольте, никаких интервью в замке, имею я право на личную жизнь? Через денек-другой, приеду в Париж. Эскизы? Да, конечно, кое-что уже набросал. – Леон подмигнул Катрин. – А «Гранд Опера» перечислила нам предоплату? И мы сняли уже мерки со всей труппы? Отлично, молодчина, Вернье. Держите меня в курсе. Пока. «Под таким же дождем мы стояли в июле…» – запел Леон, направляясь в ванную, – «и как ласковый душ он хлестал по ногам…» Присоединяйтесь, мадам маркиза!

Катрин отрицательно покачала головой и с улыбкой подумала: до чего же он хорош!

В дверь осторожно поскреблись. Катрин сказала:

– Войдите! – и горничная, вкатив тележку, сделала неумелый реверанс.

– Доброе утро, мадам маркиза! Ваш завтрак…

– Спасибо, можете идти, – смущенно произнесла Катрин.

Ну какая я маркиза? – подумала она. Я всего лишь сорокалетняя училка физики из муниципальной школы. Маркиза! Нет, я действительно маркиза и живу в самом настоящем замке. Катрин восторженно обвела взглядом спальню размером со школьный класс, в которой огромная двуспальная кровать выглядела детским креслицем. Катрин встала, надела пеньюар и налила себе кофе.

Боже, какое чудо, она никогда не пила ничего подобного! Она еще раз наполнила тончайшую чашечку и уже медленно, наслаждаясь ароматом, маленькими глоточками начала запивать бисквит. В ванной в полный голос распевал Леон. Господи! Катрин откинулась в кресле. Неужели теперь она может ни о чем не думать, а просто жить? И ничего больше от нее не требуется? Никаких пустых воскресений, никаких ночных взрывов музыки у соседей, никаких уроков, планов и контрольных, никаких долгов до получки? А всего-то нужно любить Леона… Но как же его не любить? Это невозможно, немыслимо!

– Моя королева уже пьет кофе? – Леон наклонился и поцеловал Катрин, она прикоснулась к его влажным волосам, почувствовала их аромат и невольно задохнулась от нахлынувшей волны любви. Ей захотелось сказать: «Я люблю тебя», – но это прозвучало бы по-киношному банально, и она просто сильнее прижалась к нему, обхватив за шею руками.

– Леон, – она с трудом оторвалась от его губ, – Леон, какой замечательный кофе…

– Правда? Значит, я опять угодил своей королеве! – он выпил из чашки Катрин. – Налей мне сока! – И жадно набросился на буженину. – Так, а что пишут? – Свободной от еды рукой Леон развернул одну из прибывших вместе с завтраком газет. – Похоже, я с прошлого года не держал в руках никакой прессы! Бог мой! Ты только послушай, Катрин! «Ведущие музеи Англии, Португалии, Франции и Америки соперничают между собой в попытке приобрести остатки каравеллы Колумба, найденные в индейском храме в лесах Амазонки Ричардом Вонахью, „Шлиманом наших дней“, который в январе обнаружил неизвестный индейский город, почти поглощенный джунглями». Ты только взгляни на фото!

– «Носовое украшение колумбовой каравеллы „Нинья“, – прочитала Катрин. – Чем она тебе не нравится? По-моему, красивая!

– Нет, Катрин, но это же чушь! Как это португальская фигура пятнадцатого века может быть одета по английской моде конца восемнадцатого века! Так, подробности, связанные с находкой… Ага! «Подлинность останков каравеллы вызвала сомнения британского академика Шмерлотта, но сейчас он занял нейтральную позицию». Корифей Шмерлотт? Нейтральную позицию? Да невооруженным глазом видно! Платье, прическа! Я сейчас же позвоню ему!

Леон бросился в кабинет, и Катрин с изумлением услышала, как он по телефону бойко заговорил с кем-то по-английски.

– Я не понимаю Шмерлотта, – сказал Леон, вернувшись в спальню, – старик не хочет ничего знать про эту «Нинью», потому что его дочка в круизе по Средиземноморью и он переживает за нее. Как одно может быть связано с другим? Неужели ему все равно, что этот Вонахью морочит своей «Ниньей» весь мир? А куда смотрят остальные светила? Нет, я не потерплю такое! Я сейчас же поеду в Париж, дам всем газетам интервью, выступлю по телевидению! Я обязан разоблачить этого шарлатана!

Опять полдня тащиться в Париж? Мы же собирались вдвоем провести несколько дней в Монтрей-Белле, слегка обиженно подумала Катрин, какие еще разоблачения, зачем?

– А тебе совсем неинтересно, что сейчас происходит с твоей дочерью?

– Она учится в Оксфорде, что с ней может случиться?

– Что угодно. Кстати, сколько ей лет?

– Она совсем взрослая, моя маленькая пампушка… – Леон мечтательно улыбнулся.

– Неужели такая же маленькая, как я, да еще полненькая?

– Нет, она высоченная, чуть пониже меня. Настоящая модель с обложки. Вот такие белокурые волосы, – Леон провел рукой по бедру. – Моя маленькая королева! А характер! Я сейчас покажу тебе снимки. – Он опять направился в кабинет, но телефон в спальне зазвонил снова. – Мой Бог! Кто еще? – Леон снял трубку. – А! Гутен таг, герр Транзит!

Теперь он говорил по-немецки, еще больше изумив Катрин, которая, к своему стыду, не знала никаких иностранных языков вовсе.

– Я пойду в ванную, – шепнула она Леону.