Текст книги "Зал фей"

Ее фантазии разрушил мистер Тауб, поторопившийся представиться совладельцем торговой компании, регулярно бывающим в Кромберри по делам.

Мисс Хаддон была изумлена. Мистер Тауб показался ей слишком старым для того, чтобы продолжать вести дела. Неужели в его конторе больше некому разъезжать по стране, подвергая опасности свое здоровье? Разумеется, она не сказала вслух ничего подобного, только несколько подобающих любезностей, и девушка оставила собеседников спорить о чае или о чем им там будет угодно.

Как бы там ни было с его деловыми поездками, мистер Тауб не особенно впечатлил Кэтрин, после знакомства с миссис Дримлейн и созерцания братьев Уорренби этот пожилой джентльмен показался ей весьма заурядным. А вот о разговоре со старой дамой девушка собиралась как следует поразмыслить в тишине своей уютной милой комнатки. Да и слова о суровом нраве Бет встревожили ее – не хотелось бы нажить себе врага!

Глава 7

– Подожди меня здесь, мне нужно зайти на почту и попросить мистера Морвейна отправить письма, – мисс Бет Вортекс кивком указала Кэтрин на старинную широкую скамью в центре маленькой площади. – Давай положим тюк на скамью, и ты сможешь немного отдохнуть. Не спорь, я же вижу, что ты не привыкла носить такие тяжести.

Каждый раз, когда Бетси говорила что-то подобное, Кэтрин пыталась расслышать в ее словах зависть, насмешку или упрек, но мисс Вортекс лишь указывала на очевидное, кажется, вовсе не желая задеть Кэти. Во всяком случае, голос ее звучал не более резко, чем обычно. Ровно тем же тоном она говорила с миссис Лофтли, горничными или постояльцами «Охотников и свиньи».

За три дня, прошедшие с момента их знакомства, Кэтрин так и не решила, нравится ей Бетси или же нет. Или, вернее, боялась признаться себе, что Бет ей не нравится. Ведь им придется доверять и помогать друг другу, раз уж обе они занимаются одним делом.

Мисс Вортекс оказалась не такой уж юной девушкой, как представила себе Кэти со слов дяди и тети. Скорее всего, Бет уже исполнилось двадцать пять, но тяжелая работа и пережитые невзгоды могли и прибавить ей год-другой. Высокая и гибкая, черноволосая и темноглазая, футов с двадцати Бет показалась бы незнакомому человеку настоящей красавицей, но вблизи можно было разглядеть и морщинки на лбу и в уголках губ, и загрубевшие от работы руки, и усталый взгляд.

Как позже узнала Кэтрин, Бет никогда никому не жаловалась на несчастную долю, доставшуюся ее семье по вине отца, мистера Вортекса, променявшего место младшего компаньона в адвокатской конторе на колченогий стул у камина в пабе мистера Лофтли. Но на характере девушки подобные перемены в судьбе не могли не сказаться. Возможно, Бетси и в детстве не была хохотушкой и проказницей, а с годами и вовсе приобрела черты желчной старой девы, могущей позволить себе любые суждения, но ни одного, даже самого невинного, удовольствия.

Мисс Вортекс и ее младшая сестра не смогли закончить пансион и вынуждены были искать себе работу после того, как семье пришлось продать приличный дом, чтобы выплатить долги мистера Вортекса. Бет ухаживала за стариками в приюте целых три года, и добросердечная миссис Лофтли сразу подумала о бедняжке, едва только ее прежний работник обвенчался со своей невестой. Сестра Бет, Люси, не такая миловидная, но сохранившая остатки жизнерадостности, устроилась компаньонкой к состоятельной вдове, проживающей в поместье неподалеку от Кромберри.

Если мисс Вортекс и досадовала на особенное положение, которое заняла Кэтрин в гостинице своего дядюшки, она никак этого не выказывала. В первый же час знакомства она дала Кэти куда больше хороших советов, как лучше выполнять работу, нежели миссис Лофтли за полдня. Но при этом Бет явно не стремилась подружиться с племянницей хозяев, и Кэти все еще испытывала робость в присутствии мисс Вортекс.

Сегодня Бет должна была провести три часа в приюте для стариков, и миссис Лофтли попросила ее захватить несколько простыней и наволочек, которые были уже недостаточно хороши для постояльцев «Охотников и свиньи», но могли считаться роскошью в глазах обитателей богадельни.

Нести тяжелый тюк одной было неудобно, и Кэтрин вызвалась проводить мисс Вортекс. Миссис Лофтли предпочитала сама проводить предвечерние часы за конторкой в холле, ведь в это время постояльцы возвращались с прогулок или деловых встреч и непременно останавливались рядом с конторкой на минутку-другую, чтобы поделиться новостями и сообщить о своих планах на будущий день.

Кэти уже совершила две короткие прогулки по Кромберри, не решаясь пока заходить слишком далеко. Она не боялась заблудиться – всегда можно спросить дорогу у прохожих, но холодный ветер и одиночество гнали ее обратно, в маленький мирок, заботливо построенный дядюшкой и тетушкой.

Мисс Вортекс без всякого жеманства приняла предложенную помощь, и обе девушки, вместе удерживая тюк с пожертвованием миссис Лофтли, неторопливо направились по еще незнакомым Кэтрин улицам в сторону приюта. Передышка у почты показалась Кэти весьма своевременной, ее рука уже заныла от напряжения, как будто она водила своей кистью по холсту шесть часов кряду.

Бетси вошла в приземистое старинное здание почты, а Кэтрин принялась ходить вокруг скамьи, чтобы не замерзнуть в ожидании.

На площадь, смеясь и болтая, выбежали несколько скромно одетых девочек, с сожалением посмотрели на занятую скамью и побежали дальше. «Должно быть, это ученицы школы для девочек из бедных семей, мимо которой мы с Бет проходили», – подумала Кэтрин. Она немного посетовала, что не взяла с собой блокнот – маленькая уютная площадь с церковью и почтой могла бы стать основой прелестного городского пейзажа. Кэти уже несколько дней собиралась нарисовать какой-нибудь вид Кромберри и отправить его отцу, но видела еще слишком мало, чтобы сделать выбор в пользу того или иного вида.

Спустя несколько минут из другой улицы на площадь выехал всадник, в котором Кэтрин издалека узнала старшего из братьев Уорренби. Не глядя по сторонам, он спешился у церкви и решительным шагом вошел внутрь, однако пробыл там совсем недолго. Возможно, хотел переговорить с викарием о чем-то, но не застал.

На этот раз Кэтрин постаралась не глазеть так откровенно на джентльмена, но ей было интересно узнать: как он заберется обратно на лошадь? В его годы и при такой комплекции запрыгнуть в седло у него вряд ли получится. Кэти присела на скамью рядом со своим тюком и принялась потуже затягивать шнурок на ботинке, искоса наблюдая за входом в церковь. Мистер Уорренби, к ее немалому сожалению, справился с задачей без особых затруднений. Сбоку от церковных дверей была установлена еще одна скамья, как две капли воды похожая на ту, где сидела Кэтрин, и джентльмен сперва подвел поближе свою лошадь, затем забрался на скамью и с нее уже сел на коня.

Кэти выпрямилась, провожая глазами всадника. Кроме них двоих, на площади никого не было. Начинало темнеть, и горожане, скорее всего, проводили время за чаем и болтовней. Кэтрин и сама обещала выпить сегодня чаю с миссис Дримлейн, но только после того, как вернется, выполнив поручения тетушки. Ей еще предстояло зайти в шляпную лавку и забрать перчатки, заказанные миссис Тафф.

Этой встречи Кэти боялась даже больше, нежели посещения богадельни, от которого не ожидала ничего приятного. Но увидеть миссис Грин, мать бедной убитой девушки, казалось Кэтрин непереносимым испытанием. Как миссис Грин может стоять за прилавком, показывать капризным покупательницам шляпки, раскладывать перчатки и знать, что, сколько бы ни звонил дверной колокольчик, ее собственная дочь уже никогда не войдет в дверь лавки, не отряхнет с пелерины дождевые капли, не протянет к огню замерзшие ладони?

Доктору Хаддону в свой практике приходилось сталкиваться с врачебными неудачами, и он всякий раз надолго уходил в свой кабинет, чтобы в одиночестве попытаться понять, какую неверную карту вытащил он в игре, где два других игрока – болезнь и смерть. И можно ли обмануть этих двоих в следующий раз?

А Кэтрин и ее мать обычно сидели в гостиной и шепотом обсуждали, что можно сделать для близких почившего больного, как облегчить их горе, если уж доктор Хаддон не смог уберечь их от потери.

Как бы ни злилась Кэти на коварство и жестокость того или иного смертельного недуга, она могла понять, что медицина еще не научилась излечивать от всех напастей, ниспосланных человечеству. Могла надеяться и надеялась, что со временем искусство ее отца достигнет небывалых высот, станет более уважаемым и, что уж там, лучше оплачиваемым.

Но сейчас чувства Кэтрин были совсем другими. Молодая девушка погибла не от тяжкой болезни или несчастного случая, падения с лестницы или внезапной лихорадки. Нет, ее лишила жизни чья-то злая рука! Как смириться с этим?

За прошедшую неделю Кэтрин не раз возвращалась к мыслям о мисс Грин и ее несчастной семье. В «Охотниках и свинье» местные новости передавались от одних постояльцев другим, и, хотя со дня убийства прошло уже довольно много времени, в Кромберри за эти два месяца не случилось ничего столь же ужасного и волнующего. Как ни пыталась миссис Лофтли пресекать разговоры о гибели мисс Грин, ее позоре (о нем говорили шепотом) и вине или невиновности Дика Харта, постояльцы не переставали болтать, а Сара – подслушивать их разговоры, чтобы потом пересказать их Кэтрин или Бет.

Кэти не знала, как ей относиться к Дику Харту. Она никогда не видела этого молодого человека и не могла составить свое мнение о нем, а вот миссис Дримлейн была уверена, что Харт не совершал убийства.

За неделю, минувшую с приезда мисс Хаддон в Кромберри, она еще дважды пила чай с миссис Дримлейн. Старушка с удовольствием вспоминала свою молодость, балы и поездки в города, где Кэтрин никогда не бывала, и юной девушке все эти рассказы вовсе не казались скучными, пахнущими пылью старых платьев и стоптанных бальных туфель. О своем сыне и первой невестке миссис Дримлейн больше не говорила, к тайной радости Кэтрин.

С Бетси Вортекс миссис Дримлейн чай не пила и держалась с девушкой довольно холодно, как с удивлением отметила Кэти. Да и Бет не особенно любезничала со старой дамой, а в разговоре с Кэтрин резко высказалась о злобном характере старухи, сумевшей довести невестку до самоубийства.

– Возможно, молодая миссис Дримлейн не была так невинна, как тебе кажется, – осторожно попыталась возразить Кэтрин, всякий раз чувствующая себя неуютно, когда Бетси начинала высказывать свое неодобрение по отношению к тому или другому постояльцу. А делала она это довольно часто. Кэти казалось, что Бет испытывает симпатию и сочувствие только по отношению к старикам из приюта, а все остальные люди вызывали ее раздражение. Кто-то – своим богатством, кто-то – глупостью, а кто-то и вовсе без видимых причин. К счастью для мистера и миссис Лофтли, Бетси не грубила постояльцам, но ее любезности хватало ровно на то, чтобы не вызывать их жалоб.

– Понять не могу, чем тебе так понравилась эта старая ведьма! – Бет фыркнула в ответ на слова Кэти. – Ей скучно, и она решила приручить тебя, как какую-нибудь собачонку, с которой можно поиграть, когда больше нечем заняться!

– Как можешь ты так говорить! – Никто, кроме матери, еще не говорил Кэтрин подобных вещей. – Миссис Дримлейн – добрая и несчастная старая леди! Если она и совершила ошибку, то не нам ее судить. Мы ведь не знаем, какой была ее невестка, та история случилась много лет назад. Да, мне нравится беседовать с миссис Дримлейн, здесь у меня пока нет друзей, а она так приветлива со мной.

– Ну, разумеется, ты разбираешься в наших делах лучше, чем все, кто родился и всю жизнь прожил в Кромберри, – язвительно ответила Бет. – Может быть, ты уже знаешь, кто убил мисс Грин?

Кэтрин невольно сжала кулачки, спрятав их в складках платья. Продолжать спор означало совсем рассориться с Бет, а ей этого не хотелось. Миссис Лофтли не понравится, если ее девушки будут вести себя, как две фурии.

– Если я узнаю, непременно скажу тебе об этом! – отрезала Кэтрин и, стремительно повернувшись, направилась к лестнице. Вместо того чтобы скандалить с Бет, она нарисует эту ведьму в виде облезлой черной кошки, пытающейся подобраться к сове, в образе которой Кэти представляла миссис Дримлейн.

Надо отдать должное Бетси, при следующей встрече с мисс Хаддон она ни одним словом не напомнила о размолвке, как будто не придала ей значения. Кэти уже слышала от горничных, что характер у мисс Вортекс просто ужасный, но она никогда ничего не путает, никуда не опаздывает и ничем иным не создает повод для недовольства ею со стороны мистера и миссис Лофтли.

– Хотя, видит бог, хозяйке еще придется пожалеть, что приняла ее на работу! – однажды сказала Сара, обращаясь к Кэтрин. – Вчера заходил мистер Джон Харт, что-то насчет доставки новых кроватей, так мисс Вортекс даже головы не повернула в его сторону, как будто его и вовсе не было!

– Возможно, она не захотела говорить с ним из-за того, что он – брат Дика Харта. Ты ведь и сама едва не сбежала, когда он заходил сюда в прошлый раз, – Кэти попыталась быть справедливой к мисс Вортекс.

– Так-то оно так, мисс, – нехотя согласилась Сара. – Но ведь он пришел не просто так, поглазеть на постояльцев, а передать записку для вашего дядюшки. Мисс Вортекс могла быть и полюбезнее!

Кэтрин пожала плечами. Мисс Вортекс устраивала ее тетушку, а значит, тут и говорить не о чем. Если Бет выйдет за рамки подобающего поведения, миссис Лофтли ее уволит, и Бетси должна это понимать. Возможно, она и сама не рада своему тяжелому нраву, но ничего не может с этим поделать. Неумение справиться со своими порывами – вот это Кэти хорошо понимала!

И сейчас она могла наблюдать, как Бет, вышедшая из дверей почты, даже не пытается быть вежливой. Мистер Уорренби почти поравнялся с ней, направив своего коня в одну из выходящих с площади улочек, но Бетси словно бы не заметила джентльмена, не попыталась хотя бы слегка кивнуть. Напротив, мисс Вортекс повернула голову в сторону какой-то лавки, расположенной слева от почты, как будто очень заинтересовалась выставленными в окне тарелками и кувшинами.

«Ох-х, Бет, – подумала Кэти. – Если ты ведешь себя так же и со стариками в приюте, представить не могу, каковы же остальные сиделки, если, как говорят, одинокие старички и старушки в тебе души не чают?»

А уже через четверть часа она с удивлением смотрела, как Бетси ласково расспрашивает одетую в старое черное платье старушку о содержании письма, полученного той от сына-моряка.

Приютская экономка, высокая жилистая женщина с выпуклыми желтоватыми глазами, пересчитала присланные миссис Лофтли простыни и коротко попросила Кэтрин передать ее тетушке благодарность за участие в делах приюта. После чего уверенно сообщила мисс Вортекс, что ее юная подруга желает осмотреть богадельню, познакомиться с милыми стариками и в будущем, возможно, принимать участие в делах приюта.

Кэти испуганно охнула, но ее восклицание заглушил утвердительный ответ Бетси, пообещавшей показать мисс Хаддон все, что ей захочется увидеть. Похоже, решительной экономке не осмеливалась возражать даже Бет.

И вот теперь Кэти шла за своим проводником по длинному коридору, слабо освещенному в это предвечернее время. По обе стороны коридора девушки видели в открытые двери стариков и старушек, сидевших или лежавших на кроватях. Лишней мебели в комнатах не было, но стены украшали картинки и вышивки, на подоконниках кое-где стояли горшки с цветами и огородной зеленью. Все выглядело чистым и аккуратным, как и положено богадельне в городе, где попечительский совет не отлынивает от своих обязанностей и не присваивает сборы от пожертвований.

Но атмосфера несчастья, болезней, старости чувствовалась здесь, как в любом другом, самом бедном или самом хорошо обустроенном приюте. Кэтрин старалась дышать пореже, жалость и неловкость – вот то, что она чувствовала, глядя по сторонам. Бетси же указывала ей то на одного, то на другого старика, называя их по именам и двумя-тремя словами описывая жизненные невзгоды, приведшие их сюда.

В одну из дверей Бет зашла и присела на край кровати рядом со старухой в черном, теребящей в руках помятое письмо. Кэти неловко остановилась на пороге, не решаясь зайти в комнату. На другой кровати она увидела очень старую женщину, полулежавшую на подушках. Та приветливо кивнула Бет и уставилась на Кэтрин, щуря слабые слезящиеся глаза.

– Кого ты привела с собой, Эдит? – Полные красные руки старушки теребили выцветший кусок какой-то ткани, возможно, бывшей когда-то частью индийской шали. В него было что-то завернуто, должно быть, связка старых писем. – Это Алисия пришла с тобой? Почему она не зайдет?

Кэти вздрогнула при звуке этого дребезжащего голоса, произнесшего знакомое ей имя. И тут же обернулась, ожидая увидеть за своей спиной Эдит – сиделку или добровольную помощницу из попечительского комитета. Но в коридоре она увидела лишь двух стариков, чинно прохаживающихся неподалеку от висящей на стене лампы.

– Нет, тетушка Мардж, это не Алисия, – кротко ответила Бет. – Алисия не придет сегодня, она очень занята, но просила передать вам пожелание скорейшего выздоровления. Вам уже стало лучше, как я вижу.

– Я уже не так много кашляю, – согласилась старуха, отведя, наконец, взгляд от Кэтрин. – Розамунд на меня не жалуется.

Старушка с письмом закивала.

– Конечно, Мардж, ты совсем не мешаешь мне спать своим кашлем. Доктор Макферсон сказал, что к воскресенью ты уже встанешь на ноги!

– В воскресенье придет Алисия? – Возбужденный тон тетушки Мардж тут же сменился кашлем, и Бетси встала, чтобы налить ей воды из стоявшего на столике у окна кувшина.

– Возможно, если у нее будет свободная минутка, – терпеливо согласилась Бет, подавая больной стакан.

Старая Розамунд сочувственно посмотрела на свою соседку и повернулась к Кэтрин. Ее губы прошептали одно лишь слово: «Бедняжка», но вслух она ничего не сказала.

Кэти поняла, что больше не вынесет. Неловко поклонившись, она выскочила в коридор и прижалась к стене между двумя дверями, боясь заплакать. Старички, встревоженные ее стремительным движением, едва не споткнулись, но смогли выровнять шаг и продолжили ходьбу по коридору, оживленно обсуждая городские новости тридцатилетней давности.

В Стоунфолле не было приюта для стариков, богадельня находилась в соседнем городке, чьи приходы были побогаче и могли позволить себе содержать приют. Кэтрин никогда не бывала там и сейчас ясно чувствовала, что не сможет приходить в такое место и помогать ухаживать за стариками.

Острая жалость, которую она испытывала по отношению к находящимся здесь несчастным, мешалась со страхом. Кэти не знала, как и о чем говорить с ними, где найти в себе силы терпеливо беседовать с такими, как тетушка Мардж, утратившими рассудок от старости или горя. Она испытывала угрызения совести от того, что хочет уклониться от исполнения своего христианского долга, но была твердо намерена никогда больше не переступать порога богадельни.

Бет вышла в коридор спустя несколько минут. Должно быть, выражение лица Кэтрин объяснило ей все без слов, во всяком случае, она сказала почти мягко:

– Думаю, тебе пора идти. Лавка миссис Грин скоро закроется, а тебе еще надо успеть забрать перчатки. Выйдя из приюта, пройдешь до моста через Кром, а там свернешь налево и почти сразу увидишь школу, мимо нее мы уже проходили сегодня. В двадцати ярдах от школы, в конце улицы Королевы Элизабет, и расположена шляпная лавка, рядом с кондитерской и магазином тканей.

Кэти благодарно кивнула и отступила от стены. Ей надо было уйти прямо сейчас, но она не могла не задать мучивший ее вопрос:

– Эта тетушка Мардж… Она звала Алисию. Это?..

– Да, она каждый день ждет, когда придет Алисия. И мы уже не пытаемся убедить потерянный разум, что Алисия никогда здесь не появится, – голос Бет снова зазвучал резче. – Тетушка Мардж – кормилица погибшей миссис Дримлейн.

Кэтрин кивнула.

– Что ж, мне и вправду пора идти, – пробормотала она, желая оказаться как можно дальше от приюта и от Бет с ее обвиняющим взглядом.

– Завтра я приду в обычное время, – коротко ответила Бет и, повернувшись, направилась по коридору к следующей двери, где ее ждали одиночество и надежда.

Глава 8

Поздним вечером Кэтрин сидела в кресле у камина, закутавшись в теплую шаль, присланную ей братом на прошлое Рождество. Она не могла заснуть, и ей даже не хотелось рисовать, но она рада была бы закрасить зеленой или голубой краской весь прошедший день, будь у нее такая возможность.

Впечатления от посещения богадельни и встречи с миссис Грин – слишком много для одного дня семнадцатилетней девушки.

Мало того, по дороге из приюта она встретила мистера Тауба, который вызвался проводить «очаровательную мисс», куда бы она ни направлялась. Вот кого из постояльцев она сама охотнее всего проводила бы домой, так это навязчивого старика с его ухмылками и скользкими комплиментами.

Кэтрин не могла понять, как миссис Дримлейн доставляет удовольствие сидеть и пить чай с мистером Таубом. Все его разговоры сводились к тому, как дорог нынче стал весь белый свет, ничего невозможно купить без того, чтобы попросту не разориться.

Как подозревала Кэти, миссис Дримлейн втайне посмеивалась над мистером Таубом, наверное, болтовня с ним и споры о том, какие времена лучше, прежние или нынешние, забавляли ее. Сама Кэтрин предпочитала не встречаться с мистером Таубом в коридорах и старалась ускользнуть на кухню или куда-нибудь еще, если он останавливался возле ее конторки поболтать перед тем, как направиться по своим делам.

В своей неприязни к мистеру Таубу они были единодушны с Бет. Мисс Вортекс находила его изворотливым хвастуном, который, должно быть, привык обманывать своих компаньонов, пуская им пыль в глаза напыщенными речами.

К радости Кэтрин, мистер Тауб дошел с ней только до лавки миссис Грин и не выразил желания подождать, пока она закончит свои дела и направится обратно в «Охотников и свинью». Уже входя в лавку миссис Грин, Кэти обернулась и увидела, как старик остановился и заговорил с молодой женщиной, вышедшей из дверей школы. Должно быть, это была учительница, и ей наверняка хотелось поскорее оказаться в тепле своего дома, но мистер Тауб без церемоний остановил ее, и Кэтрин, мысленно посочувствовав незнакомке, зашла в шляпную лавку.

За прилавком некрасивая девушка в темном платье убирала в коробки разноцветные перчатки, а неподалеку, за конторкой, женщина в черном что-то записывала в большую книгу.

При виде Кэти обе они оставили свои занятия и посмотрели на посетительницу с удивлением. В такое время покупательницы уже не ходили за перчатками и шляпками, но Кэтрин не походила на горничную, пришедшую с каким-нибудь поручением.

– Чем мы можем быть вам полезны, мисс? – робко спросила девушка, быстро покосившись в сторону хозяйки.

Кэтрин поздоровалась и объяснила, зачем она пришла. Она не знала, на кого ей надо смотреть, на продавщицу или миссис Грин, чью зрелую красоту не портило черное платье.

– Перчатки для миссис Тафф, конечно же! – продавщица обрадованно кивнула и принялась перебирать стоящие на полках за ее спиной коробочки в поиске нужной.

– Так, значит, вы – племянница нашей дорогой миссис Лофтли. – Миссис Грин без особого любопытства рассматривала Кэти. – Как вам нравится Кромберри?

– Я еще почти ничего не видела здесь, мадам, но я уверена, что мне здесь понравится. Этот город больше моего родного городка…

Кэтрин умолкла, заметив, как по приятному лицу миссис Грин рябью пробежала гримаса.

– Надеюсь, вы будете здесь счастливы, мисс, – коротко сказала хозяйка лавки и вернулась к своим записям.

Продавщица нашла нужную коробочку и протянула ее Кэти.

– Вот, мисс. Мы будем рады видеть вас снова, и, прошу вас, передайте миссис Тафф наши лучшие пожелания, – заученно произнесла девушка, в голосе ее Кэтрин почудилась какая-то тоскливая нотка.

По дороге домой Кэти вспоминала слова тетушки Мэриан о том, что многие дамы в Кромберри после случившегося с мисс Грин предпочитают покупать шляпки и перчатки в соседних городках. Как будто боятся, что на перчатках застыли брызги грязи.

Что ж, в этом не было ничего удивительного. Если бы мисс Грин погибла от руки грабителя или даже ревнивого жениха, хоть это и немыслимо, ее семья вызывала бы сочувствие и, пожалуй, некоторое раздражение соседей и знакомых. Ведь в разговоре с родственниками бедняжки всем остальным непременно надо было бы соблюдать подобающий приглушенный тон, делать многозначительные паузы и до слез жалеть несчастных родителей погибшей. А все это вместе рано или поздно заставляет вас чувствовать вину из-за того, что сами-то вы живы и здоровы, да и ваши близкие не намерены отправляться в мир иной в ближайшее время. И эта вина заставляет вас делать визиты к старым друзьям все короче и короче, хоть вы и не можете вовсе от них отказаться. А потом, рано или поздно, траур становится менее строгим, в семье появляются дети, заключаются помолвки, приезжают погостить дядюшки и тетушки… Жизнь мало-помалу становится прежней, и даже пустующее место за столом занимает новоиспеченная невестка или выросший из детской мальчуган.

Но от такой истории, какая случилась с мисс Грин, почти невозможно избавиться. Ее не отстирать, как жирное пятно на вышитой скатерти. Можно попытаться поставить на него тарелку или вазу в надежде, что никто из слуг или гостей не переставит посуду и не явит миру это пятно, но тревога и стыд будут терзать вас до самого конца обеда. А потом снова, всякий раз, когда вы будете видеть на столе эту самую скатерть, которую вы или ваша дочь так долго вышивали, что выбросить ее никогда не поднимется рука.

Так и о худшем, что может произойти с молодой девушкой, никогда не перестанут сплетничать знакомые и незнакомые, во всяком случае, на памяти двух-трех поколений позор несчастной семьи не забудется, репутация не сможет замаскировать пятно ни удачной помолвкой другой дочери (что само по себе уже чудо!), ни ослепительной карьерой младшего сына, ни внезапно обрушившимся нежданным наследством.

В Стоунфолле Кэтрин никогда не слышала ни о чем подобном, по крайней мере, с девушками из приличного общества такого не случалось, а о падших горничных говорить не подобало. Ну, а если подобное и случалось прежде, это было слишком давно, чтобы старые дамы вроде покойной миссис Фолбрайт помнили о происшедшем и продолжали вести пересуды.

– Сейчас-то они, должно быть, обсуждают, какое пятно оставила на репутации доктора Хаддона одна из дочек, – с горьким чувством самоуничижения пробормотала Кэтрин. – Для отца, пожалуй, было бы лучше, если б я ждала ребенка от Чарли Баттенхейма! По крайней мере, никто не усомнился бы в его врачебных умениях. Пусть даже матушка бы выгнала меня из дома метлой! Она уже поступала подобным образом прежде, но тогда ей удалось сохранить семейную тайну, а история с миссис Фолбрайт не из тех, что можно скрыть в таком городке, как Стоунфолл!

Кэтрин расплакалась. Целую неделю она не позволяла себе думать о причине, заставившей ее мать выставить дочь за порог. Но сегодня, измученная переживаниями долгого дня, она сдалась. Даже не осознавая, что ее переживания связаны с совершенно незнакомыми ей людьми, Кэти разбередила и собственные раны…

Перед глазами девушки явственно возникает лукавая ухмылка Бартоломью.

– Да ты ведь знаешь, что Чарли никогда нас не послушает! – уговаривает он подругу по детским играм совершить еще одну, уже не детскую, шалость. – Он такой скучный, этот твой Чарли!

– И вовсе он не мой! – Кэтрин краснеет и невольно бросает взгляд в сторону Фрэнклина Филмора.

Фрэнк – какой-то там кузен Бартоломью, тремя или четырьмя годами старше. Прежде он никогда не появлялся в Стоунфолле, так как не приходился родней миссис Фолбрайт. А еще он провел много времени за границей, обучаясь – подумать только – живописи!

Уже одно это могло сделать его героем девичьих мечтаний Кэтрин. А Фрэнклин к тому же был симпатичным и веселым юношей, почти таким же беззаботным и остроумным, как Бартоломью. Состояние старого мистера Филмора позволяло его сыну заниматься чем ему будет угодно, и Фрэнк выбрал живопись, а мог бы выбрать поэзию, музыку или медицину, стоило ему только захотеть.

Кэтрин, сама подвижная и жизнерадостная, представляла себе художников несколько по-другому. Они казались ей едва ли не небожителями, с романтическим огнем в глазах и склонностью замереть во время разговора, чтобы получше закрепить в памяти падающий осенний лист, подрагивающую на цветке бабочку или особенный поворот головы хорошенькой девушки.

Как оказалось, художник может быть и другим, таким, какова она сама. А значит, и Кэтрин, несколько лет страдающая от того, что упорно не видит в глазах своего отражения этого особенного огня, может стать настоящим художником!

Она ни за что не осмелилась бы показать мистеру Филмору свои рисунки, но Бартоломью, желавший похвалиться перед кузеном достоинствами стоунфоллского общества, сделал это за нее. Кэтрин краснела, бледнела и даже пыталась отобрать у Бартоломью папку до того, как он раскроет ее, но Фрэнку стоило лишь ободряюще улыбнуться, как она сдалась и спрятала руки за спиной, борясь с желанием выбежать из комнаты.

Фрэнклин открыл папку с неизбежной снисходительной усмешкой. Должно быть, за свою жизнь он повидал немало альбомов, в которых прелестные барышни рисовали своих овечек, античные развалины и все то, что полагается девушкам их возраста и положения.

Но при первом же взгляде на уверенные линии и ироничный взгляд на своих персонажей, которыми, несомненно, обладала провинциальная художница, темные брови Фрэнка поползли вверх, к нарочито непослушной пряди волос, спадающей на широкий лоб мыслителя, которым юноша не собирался становиться.

– Это просто поразительно! – сказал он через несколько долгих минут, пока Кэтрин и Бартоломью едва ли не с одинаковым волнением ждали вердикта. – Барти, на твоем месте я бы никогда больше не заговорил с мисс Хаддон! Она изобразила тебя в виде кота, ворующего пирожки у твоей бабушки, но, даже не будь на этом рисунке миссис Фолбрайт, я узнал бы тебя тотчас же! Эта глумливая ухмылка и взгляд контрабандиста переданы удивительно точно!

Бартоломью, кажется, не пришел в восторг от лестного мнения кузена о своих достоинствах, но остался доволен тем, как высоко оценил Фрэнк талант его подруги. Мистер Филмор был первым человеком в жизни Кэти, про которого с уверенностью можно было бы сказать, что он имеет право судить о мастерстве художника. И его мнение чудесным бальзамом пролилось по венам Кэтрин, поддерживая и укрепляя в ней желание рисовать еще и еще.