Текст книги "Не только на Рождество"

Глава 4

Мне не сразу удается собраться с мыслями и последовать за ним. К тому времени, как я выхожу на улицу, его «Вольво» уже сдает назад, выезжая со двора. Я смотрю, как он трогается, даже не помахав рукой, и понимаю, что с Крупным Рогатым Кэлом ловить нечего. Скорее всего, он женат. Или гей. Или то и другое. И, более того, он не тот, кого Джейн Остин назвала бы дружелюбным. Кому нужен мужчина, не утруждающий себя даже элементарной вежливостью вроде прощального взмаха рукой? Я слышу шаги и, оборачиваясь, вижу Джез, которая выходит из-за угла с маленьким серым пуделем на руках.

– Извини, я хотела представить тебя ему, пока он был здесь, – говорит она, кивая вслед удаляющейся машине.

– Мы познакомились.

– Ты попросила его осмотреть тебя?

– Хм. Что-то вроде того.

– И что он сказал?

– Все в порядке.

– Отлично. Тогда поможешь мне по хозяйству, – говорит Джез.

– Конечно, – отвечаю я скрепя сердце. Разве меня отправили сюда не для поправки здоровья? – Кто это? – спрашиваю я, кивая на пуделя.

– Это Себастьян. Но я зову его Слэб[18]18
  Slab (англ.) – густой, вязкий.


[Закрыть].

Я вопросительно поглядываю на нее, и Джез пожимает плечами.

– Ну, он практически не двигается. – Она очень осторожно, как фарфоровую статуэтку, опускает пуделя на землю, и я вижу, что собака от старости еле держится на лапах. Конечности искривлены, а один глаз почти полностью затянут пленкой катаракты. Пудель с тревогой смотрит на Джез здоровым глазом, как будто подсказывая, что, заставляя его стоять, она требует от него слишком многого. Его лапы начинают подрагивать.

– Ох. Он выглядит слишком дряхлым для таких нагрузок.

– Да. Зажился песик. Уже шестнадцать с лишним годков. Верно, Слэб?

– Не гуманнее ли… просто избавить его от страданий?

– О, в нем еще есть жизнь. К тому же Слэбу нравится здесь. Мы его ужасно балуем. И, если честно, он у нас что-то вроде дойной коровы.

– Надолго его сюда определили?

– Ну, вроде как навсегда. Хозяева привезли его к нам год назад на пару недель, но с тех пор продлевают срок содержания. Не думаю, что они планируют забрать его обратно. – Джез пожимает плечами.

– Это бессердечно.

– Бессердечно, это если бы они так щедро не платили по счетам. – Джез усмехается.

– Кто называет собаку Себастьяном?

– Аристократы.

– Неужели? А чем плох Ровер? Или Спайк?

– Это освященная веками традиция: аристократы называют своих детей в честь собак, а собак – в честь детей.

– Да это просто неуважение, – говорю я. – К собакам.

– Ага, – говорит Джез, подхватывая пуделя. – Но зато имена детей легче запомнить. – Она уносит Слэба в один из небольших «люксов», укладывает его на лежанку и закрывает дверь. – Ладно, – говорит она, поворачиваясь ко мне. – Готова взяться за работу?

– Что за работа?

– Не волнуйся. Ничего слишком напряженного.

То, как она произносит «ничего слишком напряженного», меня как раз и напрягает.

Вычесывание блох и в самом деле не требует особых усилий. И даже доставляет что-то вроде удовлетворения. За приличную плату «Собачий уют» предлагает органическую противоблошиную обработку, которая заключается в том, что Джез вместо напалма использует традиционные домашние средства и старомодную технику: вручную вычесывая мерзких крошечных тварей гребнем с длинными зубьями. Как раз в то утро пожилая клиентка привезла на каникулы двухлетнего померанского шпица, больше похожего на гигантский комок свалявшейся шерсти.

– С блохами хитрость в том, – говорит Джез, – что они удивительно умные. Они словно чувствуют приближение гребня и бросаются врассыпную. Так что нужно расчесывать во всех труднодоступных местах, потому что именно там они прячутся. Эти букашки на редкость проворны. Если бы люди обладали прыгучестью блох, кто-то твоего размера мог бы преодолеть высоту того сарая. – Она показывает на постройку позади нас.

– Стало быть, мы должны проявить уважение. – Я многозначительно киваю.

– Вот именно, – говорит Джез, вручая мне гребень и собаку. – Они достойные противники.

Я сажусь на табурет, пристраивая померанца на коленях. Собака испуганно смотрит на меня розоватыми глазками. Несмотря на внушительный объем шерсти, само тело шпица не крупнее небольшого грейпфрута и куда менее плотное. На самом деле это идеальный вес для метания, и Шан наверняка сказала бы, что такую собаку только и швырять, как мячик. И шпиц настолько послушный, что я начинаю задаваться вопросом, не накачивает ли его хозяйка, хотя транквилизаторы вряд ли можно отнести к органике. Более очевидным представляется другое объяснение: собаке нравится груминг, и это подозрение очень скоро подтверждается, когда померанец едва не дрожит от удовольствия.

– Слушай, а как этого зовут? – кричу я Джез. Она высовывает голову из двери сарая.

– Гермиона.

– Логично.

– Но я зову ее Халк.

На вычесывание шпица уходит почти два часа, после чего Джез осматривает собаку и дает добро. Я опускаю собаку на землю, и она элегантно удаляется, как будто гигиенические процедуры – это все, что ей требовалось. Я встаю и со стоном потираю поясницу. Похоже, груминг собак оборачивается куда более серьезной нагрузкой для мышц, чем сидение с утра до ночи перед монитором компьютера. Тут я вижу, как Джез вытаскивает из багажника «Лендровера» огромный мешок сухого собачьего корма.

– Тебе помочь? – предлагаю я без особого энтузиазма.

– Нет, спасибо, я справлюсь. – Джез, крякая, закидывает мешок на плечо и исчезает в сарае, а я следую за ней. Понимаю, что это неразумно, но последние несколько часов я снова и снова прокручиваю в голове разговор с Крупным Рогатым Кэлом.

– А с чего вдруг ветеринар оказался здесь? – как можно более небрежно спрашиваю я. Джез занята тем, что высыпает сухой корм из мешка в огромный мусорный бак.

– У Слэба запор. Такое нередко случается со старыми собаками. Это довольно болезненно, если не принять меры.

Я киваю, не испытывая никакого желания вдаваться в подробности.

– Ты давно его знаешь?

Джез отвлекается и ставит мешок на пол, удивленно вскидывая бровь.

– Кого, Слэба?

Я краснею.

– Крупного Рогатого Кэла.

– Крупного Рогатого Кэла? Ты что, назвала его так в лицо?

– Нет! – горячо возражаю я и тут же признаюсь: – Ну, вроде того.

Джез хохочет, потом снова поднимает мешок, возвращаясь к прерванному занятию.

– Держу пари, ему это понравилось, – говорит она.

– А что с ним? Он был немного… – Я делаю паузу.

– Ворчлив? – с усмешкой спрашивает Джез.

– Я бы сказала, высокомерен.

Она опустошает мешок и бросает его на пол.

– Я знаю Кэла всю жизнь. На самом деле он не так плох, когда узнаешь его поближе. Иногда его манеры слегка обескураживают. По крайней мере, людей. Я не думаю, что животные это замечают, – добавляет она с усмешкой.

– Отлично.

– В последнее время он немного застрял в рутине. Думаю, ему трудно из нее выбраться.

Товарищи по несчастью. По крайней мере, у нас есть кое-что общее.

– И как давно это у него?

Она задумывается.

– С год или около того? Может, дольше.

Я хмурюсь.

– Это не рутина, – говорю я. – Больше похоже на… тупик. – Джез пожимает плечами.

– Ну, ты же знаешь ветеринаров. Большинство из них отдает предпочтение животным, а не людям.

– Неужели? – Значит, он ненавидит двуногих?

– О, я бы так не сказала. – Джез тащит контейнер обратно в угол.

Я с надеждой смотрю на нее.

– Он помешан на птицах.

Замечательно. Пернатый и Крупный Рогатый Кэл определенно не имеет шансов на успех. Кому вообще нужны работяги-медики? Особенно со сложной предысторией. В любом случае, пока не время начинать охоту. Моему одиночеству всего лишь несколько недель. Мне еще следует находиться в фазе голодания после разрыва отношений: никаких свиданий, никакого флирта, решительно никаких случайных связей с незнакомцами в барах или собачьих питомниках. Облегченная версия любви – максимум, что я могу позволить себе в предстоящие праздники.

– Ну, ты как, готова к следующему заданию? – спрашивает Джез.

– Конечно, – отвечаю я. Что может быть хуже, чем убивать паразитов голыми руками? Она хватает странного вида инструмент с черенком лопаты и парой металлических челюстей в основании.

– Что это? – с подозрением спрашиваю я.

– Совок для уборки собачьих какашек.

– Серьезно?

Джез улыбается и протягивает его мне.

– Полный гламур.

Глава 5

Ах, сельский край! Здесь наверняка есть чем заняться, и я могла бы найти себе тысячу дел по душе. Но почему-то дальше собак мое воображение не заходит. Я уверена, что в Девоне представлены все виды развлечений, и в свое время они обязательно мне откроются. А пока меня будет врачевать свежий воздух.

Так что, если не светит ничего другого, буду коротать дни, наслаждаясь живительным дыханием.

До тех пор, пока я не против того, чтобы дышать одним воздухом с собаками.

На сегодня в гостинице Джез шесть постояльцев, хотя в ближайшие дни ей придется расстаться с тремя из них. Рождество – традиционно мертвый сезон для собачьих гостиниц, объясняет она за обедом. В это время хозяева обычно проникаются особой любовью к своим домашним животным: хотят быть рядом с ними в каникулы, даже если потом с радостью сбагривают их на целый год в интернат. Исключение составляют те, у кого имеются загородные дома в далеких уголках вроде Антигуа или Кейптауна: номера в собачьей гостинице они бронируют ежегодно и привозят своих питомцев полностью упакованными, с подарочными рождественскими чулками, любовно собранными владельцами. Джез должна раздать их рождественским утром и, в отдельных случаях, снять на видео момент, когда собака разворачивает подарки.

– Серьезно? – удивляюсь я. – Даже у меня не бывает рождественского чулка. Я даже забыла, когда получала его. – Мне было лет двенадцать, когда мама заявила привычным, не терпящим возражений, тоном, что, поскольку рождественский дед – пережиток прошлого, чулки тоже пора отправить на свалку. Мама всегда открыто возмущалась тем, сколько дополнительной работы требует Рождество, и зачастую называла его «Фестивалем матери».

– Слэб может поделиться с тобой, – ухмыляется Джез.

– Похоже, я родилась не в той семье, – размышляю я вслух.

– Или не того биологического вида, – уточняет Джез.

На следующее утро я просыпаюсь, чувствуя себя вполне прилично. Подойдя к зеркалу, я с радостью вижу, что правая щека больше не выглядит опухшей, хотя на виске разливается довольно зловещий желтый синяк. Теперь я скорее похожа на жертву домашнего насилия, а не теракта. Прошлым вечером Джез откопала для меня кое-какую одежду: выцветший джинсовый комбинезон, несколько футболок и старый шерстяной кардиган, когда-то, вероятно, красивого оттенка бургундского, но теперь напоминающего остатки вина на дне бокала.

Когда я спускаюсь к завтраку, Джез, уже в пальто, натягивает сапоги. Она одобрительно оглядывает мой прикид.

– Тебе идет стиль фермерский шик.

– Кто бы мог подумать? – отвечаю я, направляясь в кухню за кофе. – А куда ты собралась?

– Не я, а мы. Неси кофе в машину. – Она протягивает мне пальто. – У нас свидание.

Я хмурюсь.

– С кем?

– С давним другом. Который сгорает от желания познакомиться с тобой.

– Ладно. – Я накидываю пальто. – Но хочу, чтобы ты знала, я не занимаюсь сексом втроем.

Я предположила, что мне предстоит знакомство с кем-то из школьных друзей Джез, но, когда спустя десять минут мы заходим в почтовое отделение, нас встречает миниатюрная, похожая на птичку, женщина с медово-смуглой кожей и белоснежными волосами, собранными на макушке в замысловатый пучок.

– Джеральдина, это моя кузина Чарли, – объявляет Джез. – Чарли, это Джеральдина, выдающийся почтмейстер.

– Просто Джерри, – улыбается женщина. – Здесь никто, кроме Джезебел, не называет меня Джеральдиной. – Она вытирает ладони о фартук кремового цвета с выцветшими певчими птицами, и протягивает мне руку. Пожатие у нее на удивление крепкое; я обращаю внимание на выпирающие костяшки ее пальцев, похожие на отшлифованные грецкие орехи.

– Очень рада познакомиться, – говорит Джерри.

– Чарли у меня в гостях. Приехала из Лондона, – объясняет Джез.

Джерри наклоняет голову и оценивающе смотрит на меня.

– Ага. Зов деревни. Мы все рано или поздно его слышим.

В самом деле? Я бросаю многозначительный взгляд на Джез, и она пожимает плечами, как бы предостерегая: Не углубляйся.

– Ты останешься на шествие? – спрашивает Джерри.

Я снова поворачиваюсь к Джез, удивленно вскидывая брови.

– Хм… Что за шествие? – В моем воображении тотчас возникает длинная процессия из зубастых блондинок в однотипных тиарах и одинаковых купальниках.[19]19
  Одно из значений слова pageant – «конкурс красоты».


[Закрыть]

– Рождественское представление, – поясняет Джерри.

Ах, вот оно что. Блондинки мгновенно превращаются в ряды плачущих Богородиц.

– Боюсь, что нет, – извиняющимся тоном отвечаю я.

И в то же самое мгновение Джез произносит:

– Непременно!

Возникает неловкая пауза, пока мы с Джез обмениваемся взглядами, но ее прорезает голос Джерри.

– В Кросс Боттомли проходит самое чудесное рождественское шествие, – обращается она ко мне. – Тебе понравится. Всем нравится. Это самое яркое событие года.

Я одариваю ее ледяной улыбкой. Рождество! Неизбежное, незыблемое, непобедимое.

– Она ни за что на свете не пропустит этого, – уверенно говорит Джез.

– Конечно, нет. – Джерри взмахивает рукой, как будто вопрос решен. – Постой-ка. Я чуть не забыла, зачем ты пришла. – Она отворачивается к стеллажам и роется в деревянных ящичках. – Ага. Нашла. – Она вытаскивает маленькую бандероль и вручает ее Джез. Та хмурится, рассматривая сверток. Посылка размером с чайную коробку завернута в простую крафт-бумагу.

– Что это? – Джез недоуменно крутит в руках сверток.

– Почему бы не открыть и не посмотреть? – предлагает Джерри.

Джез колеблется.

– Штемпель Финляндии, – говорит она. Я различаю в ее голосе что-то похожее на дрожь.

– Так и есть, – бормочет Джерри.

Джез поднимает на нее взгляд, и старшая подруга вскидывает бровь. Такое ощущение, словно они говорят на неизвестном мне языке. Джез медленно разворачивает бумагу, осторожно берясь за края, словно ожидая, что посылка взбунтуется. Наконец бумага соскальзывает, обнажая простую белую картонную коробку. Джез снимает крышку, и мы втроем вытягиваем шеи, заглядывая внутрь. Там, в гнездышке из ваты, утопает крошечная вещица, похожая на изделие из выбеленной кости.

– О боже, – шепчет Джез.

– Что это? – спрашиваю я.

– Если это то, что я думаю, тогда это настоящее чудо, черт возьми, – еле слышно произносит Джез. Она аккуратно вынимает предмет из коробки и держит его на весу. Мне не сразу удается понять, что это такое.

– Это что… миниатюрные сани? – озадаченно спрашиваю я. Джез кивает, сияя.

Перед нами искусно вырезанная модель саней из старого дерева и материала, смахивающего на отбеленную слоновую кость. Полозья, напоминающие длинные тонкие бивни, изящно загнуты вверх и увенчаны круглыми наконечниками. Узкие планки сиденья замысловато соединены с полозьями светло-коричневыми жилами, а между стойками подвешено крошечное украшение в форме клевера из слоновой кости.

– Я давно ищу такую вещицу, – говорит Джез. – Почти три года ушло на то, чтобы ее отыскать!

– Стоило так долго ждать, – восхищенно произносит Джерри, окидывая сани оценивающим взглядом. – Сколько же им лет?

– Похоже, это девятнадцатый век. – Джез переворачивает сани и разглядывает их снизу.

– Откуда они? – спрашиваю я.

– Наверное, из Гренландии. Инуиты[20]20
  Коренной народ группы «эскимосов», населяющий территории от восточного края Чукотки до Гренландии. Всего – менее 90 тыс. человек (на 2000 г.).


[Закрыть] вырезали их и раздавали в качестве подарков на Рождество.

– Но… кто тебе это прислал?

Джез мнется в нерешительности.

– Я не совсем уверена, – медленно произносит она, что предполагает прямо противоположное.

Она вынимает остатки ваты и рассматривает дно коробки, после чего осторожно возвращает сани на место. Она уже собирается закрыть коробку, когда замечает небольшой квадрат бумаги, прикрепленный к внутренней стороне крышки.

– Стойте-ка. Там что-то приклеено. – Джез отрывает листок и разворачивает его, пробегая глазами текст.

– Что там? – спрашивает Джерри.

Джез глубоко вздыхает.

– Это приглашение, – отвечает она, не отрывая глаз от бумаги.

– От кого? – интересуюсь я.

Джез бросает взгляд на Джерри.

– От Санта-Клауса, – улыбается Джерри.

* * *

Через пять минут мы с Джез снова в «Лендровере», мчимся по дороге, а я по-прежнему пребываю в неведении. Белая картонная коробка лежит на сиденье между нами, словно взрывное устройство, и, мягко говоря, Джез ведет машину еще более неаккуратно, чем обычно. Она нервно сжимает руль и стискивает зубы, а по ее лицу то и дело пробегает судорога. На крутом повороте она резко сбрасывает скорость, и автомобиль тяжело кренится на сторону. Я в панике хватаюсь за приборную панель и ловлю себя на мысли, что если мы вот-вот погибнем из-за содержимого этой чертовой коробки, у меня есть право знать, почему.

– Боюсь, я все еще не понимаю. Кого именно ты собираешься навестить?

Джез колеблется.

– Подругу, – наконец признается она. По тому, как она произносит слово «подруга», я примерно догадываюсь, в чем дело.

– Что за подруга? – осторожно спрашиваю я.

– Это сложно.

– Не сложнее, чем алгоритмы. Попробуй объяснить.

– Дело в том, что мы никогда… – начинает Джез, но у нее срывается голос. – Не встречались лично. Мы только… – Джез снова делает паузу, краснея. Она как будто разговаривает сама с собой.

– Только что? Господи, Джез! Не тупи!

Джез украдкой бросает на меня быстрый взгляд и тут же переводит его на дорогу.

– Мы только общались через «Вайбер».

– Через «Вайбер»?

– Да, мы разговариваем каждый день. Иногда два раза в день. Или даже три, – признается она слегка застенчиво.

– И где твоя… подруга живет?

– В Северной Финляндии. В общем, в Лапландии. Она кандидат наук, занимается антропологией в Институте арктических исследований.

Лапландия? Арктические исследования? Черт возьми, не ошиблась ли я насчет Джез?

– Как вы познакомились? – спрашиваю я.

– На сайте по собачьим упряжкам.

Меня распирает от смеха.

– Ты серьезно?

– Это не так странно, как звучит. Элоиза – тоже энтузиастка этого дела. И мы начали переписываться. Так, слово за слово…

– И к чему пришли?

Джез пожимает плечами.

– Сама понимаешь… к чему.

– А конкретнее? И как давно это продолжается?

– Довольно давно. – Джез смущенно поглядывает на меня. – Почти два года, – признается она.

– У тебя телефонный роман уже два года? – Я не могу скрыть изумления.

– Это не так уж долго.

– И вы никогда не встречались?

Джез колеблется.

– Ну, мы обе были заняты. И все складывалось так хорошо. Мы боялись… все испортить.

Встречей? Но, впрочем, кто я такая, чтобы судить других? Я жила бок о бок с бойфрендом, и мне довольно легко удалось все испортить.

– «Вайбер». – Я слегка хмурюсь. – Это же… просто разговоры? Или вы… еще чем-то занимаетесь?

Джез смеется.

– Не твое дело. – Она снова переключает передачу и, заезжая во двор «Собачьего уюта», паркует машину. Глуша мотор, она лукаво поглядывает на меня. – Прелесть «Вайбера» в том, что он на редкость универсален.

– Я даже знать ничего об этом не хочу.

– Не будь ханжой!

– Я не ханжа. – В моем голосе прорывается обида.

Это я-то ханжа? Ну, может быть. Немножко.

– Так ты… действительно не против, если я поеду? – спрашивает она.

– В Лапландию? Почему я должна возражать?

– Потому что это значит остаться одной на несколько дней. Вообще-то на несколько недель. А я обещала твоей маме присмотреть за тобой.

– Джез! Мне не пять лет! За мной не нужно присматривать. Что бы ни говорила моя мать! В любом случае, я здесь всего на пару дней. Как только получу добро от страховой компании, сразу вернусь в Лондон.

Джез улыбается.

– Спасибо, кузина. Ты – лучшая.

– А что ты будешь делать с собаками?

– Найму кого-нибудь. Здесь многим нужна работа.

Слава богу! Я была в ужасе от того, что она попросит меня помочь, но, при всей моей любви к Джез, не имела никакого желания провести Рождество с четвероногими. В конце концов, у меня свидание с Одри.

Мы могли бы даже вступить в связь через «Вайбер».

Глава 6

Виртуальный роман! Вот о чем я думаю, лежа ночью в постели. Такого я не могла себе представить даже в самых смелых фантазиях. Может, я и впрямь ханжа. Ирония в том, что, при всем моем нежном отношении к Джез, втайне я всегда считала ее деревенщиной. Это я — столичная штучка, занятая в ультрасовременной индустрии. А Джез – неотесанная любительница животных, с трудом зарабатывающая на жизнь в деревне. Но теперь я одинока, а у Джез развивается захватывающий роман в духе двадцать первого века с исследовательницей, работающей за Полярным кругом. Все это выглядит довольно гламурно и сбивает с толку. И, должна признаться, слегка будоражит.

Но это не для меня, думаю я, со вздохом переворачиваясь на другой бок. Я достигла совершеннолетия в эпоху интернет-знакомств и еще много лет назад решила, что онлайн-чаты – не моя стихия. В последние годы мои одинокие подруги в Лондоне поголовно стали одержимы сайтами знакомств Tinder и Grindr, но сама идея пролистывать аккаунты направо и налево, отстреливая неугодных, как Святой Габриэль[21]21
  Небесный покровитель стрелков.


[Закрыть], кажется мне воплощением дурных манер. Впервые встречаясь с кем-то в реальной жизни, вы вынуждены из вежливости вступать в светскую беседу. Вы улыбаетесь, киваете и, возможно, мысленно списываете кандидата со счетов, но не прогоняете его одним движением пальца. В общем, я нахожу все эти поиски в Сети верхом расчетливости. Не говоря уже о натертых мозолях. Возможно, я – трус из двадцать первого века, но мое внутреннее я не приемлет такого. Впрочем, это не мешает мне завидовать Джез.

На следующее утро, когда я спускаюсь вниз, Джез уже вовсю хлопочет, собираясь в дорогу и отдавая распоряжения насчет собак. У нее куча дел, поэтому я предлагаю свою помощь в занятиях со Слэбом, Халк и Пегги на собачьей площадке. В кладовке я нахожу старый теннисный мячик, но очень скоро понимаю, что напрасно трудилась. Слэб явно не в состоянии ни увидеть, ни учуять мяч, а уж тем более принести его в зубах. А когда я бросаю мяч Пегги, биглиха с громким хрюканьем просто заваливается на живот, как будто с нее довольно того, что она видела мой бросок. Наконец я поворачиваюсь к Халк, протягивая мяч.

– Что скажешь? – спрашиваю я. Собака осторожно подходит к мячу, обнюхивает его и чихает. Я бросаю его на несколько метров, и шпиц смотрит на меня как на умалишенную.

Когда мы возвращаемся с площадки, Пегги направляется прямиком на диван и занимает привычное место, всем своим видом давая понять, что сделала огромное одолжение, сопровождая меня на прогулке. Я наполняю чайник, когда слышу стук в дверь кухни. Оборачиваясь, я вижу Крупного Рогатого Кэла в коричневой клетчатой рубашке и встречаю взгляд его безумно голубых глаз. Я подхожу к двери и открываю ее. Словно назло мне, он еще привлекательнее, чем я его запомнила. Кэл кивает в сторону моего виска.

– Как боевой шрам?

Я тянусь рукой к уху.

– Думаю, все в порядке. Впрочем, не уверена. Но я определенно вас слышу. Это уже кое-что.

– Пожалуй, мне стоит взглянуть. Как вашему лечащему врачу. – Он смотрит на меня, как будто ожидая разрешения.

Серьезно?

– Хм. Ладно. – Я подхожу чуть ближе и поворачиваюсь к нему боком, поднимая руку, чтобы убрать волосы. Кэл наклоняется ко мне, приближаясь почти вплотную. Осторожно подхватывая внешний край моей ушной раковины, он оттягивает ее вперед и внимательно всматривается.

Так ли уж это необходимо?

Некоторое время он молчит, но я чувствую, как от его дыхания встают дыбом волоски на затылке.

– Ну и как? – спрашиваю я.

– Все хорошо, – бормочет он. – Но я не специалист. Как ни странно, собачьи уши сильно отличаются от ушей человека, – замечает он и слегка тянет мое ухо вперед. – Во-первых, они мягче, – продолжает он. – И более гибкие. Не говоря уже о том, что покрыты шерстью. Кроме того, слух у собак гораздо острее, чем у нас.

– Так вы хотите сказать, что мои уши не выдерживают сравнения? Полный отстой?

– Ну да.

– Я не против собачьих ушей. Думаю, меня бы устроили… уши бассет-хаунда.

Он отстраняется и смотрит на меня с удивлением.

– Бассет-хаунда?

– Зачем иметь маленькие ушки, как у чихуахуа, если можно обзавестись роскошными длинными, толстыми и висячими? – Он косо смотрит на меня. Очевидно, принимает меня за сумасшедшую.

– Ваше ухо в полном порядке, – говорит он.

– Никаких рубцов не останется?

– Думаю, нет.

– Спасибо, доктор.

– Ветеринаров здесь не называют докторами. Мы в деревне не гонимся за модными титулами.

– Ладно. А как мне вас называть? – Крупный Рогатый Кэл, наверное? Он колеблется, словно читает мои мысли.

– Просто Кэл.

– Хорошо. Кэл.

– Что ж, вижу, ты не сбежала обратно в великую метрополию, – говорит он.

– Нет. Я все еще здесь. Еще не вкусила всех прелестей, которые может предложить сельский Девон, – беззаботно отвечаю я.

– И что же это за прелести? – Он прислоняется к косяку двери и вопросительно поднимает бровь, вынуждая меня перечислять.

– О, а то ты не знаешь. Взбитые сливки, скрампи[22]22
  Крепкий сухой сидр; популярен в юго-западной Англии.


[Закрыть]… – Я задумываюсь, отчаянно пытаясь вспомнить, чем еще славится Девон.

– Красные Рубины?[23]23
  Древняя порода крупного рогатого скота из графства Девон, имеет ярко-красный цвет.


[Закрыть] – предлагает он.

– И это тоже, – киваю я. Хотя понятия не имею, едят красные рубины или носят их, но против цвета не возражаю.

– Только не в сыром виде, – советует он.

– Я люблю во фритюре, – несколько опрометчиво заявляю я. Крупный Рогатый Кэл самодовольно улыбается, словно вопрошая: Неужели? Я чувствую, как кровь приливает к лицу, и тотчас сожалею о своем комментарии. Кэл заглядывает мне через плечо.

– Кстати, а где Джез?

– На улице.

– Я обещал завезти ей это. – Он протягивает мне небольшой коричневый пакет. – Только пусть держит в холодильнике.

Я заглядываю в пакет, полагая, что там продукты. Но внутри дюжина крошечных белых пластмассовых формочек в виде конусов. Я поднимаю на него недоуменный взгляд.

– Суппозитории, – поясняет он.

– Ага. – Вид у меня, должно быть, слегка озадаченный.

– Они для собак.

– Я так и думала.

– Ну, конечно. Итак, как долго ты здесь пробудешь?

– Пока не знаю. Несколько дней?

Он кивает.

– Может, еще увидимся.

Я смотрю, как Крупный Рогатый Кэл садится в машину и отъезжает, снова даже не махнув на прощание. Манеры у него никуда не годятся, думаю я. И будет лучше, если я больше никогда его не увижу.

* * *

– Это была машина Кэла? – спрашивает Джез, заходя в кухню через несколько минут.

– Да. – Я протягиваю ей пакет. – Вот, оставил тебе. Велел держать их в холодильнике.

Джез заглядывает в пакет и кивает.

– Кстати, что такое красные рубины? – спрашиваю я.

Джез поднимает глаза.

– С чего вдруг ты интересуешься?

– Он предупредил меня, чтобы я не ела их сырыми.

– Красные рубины – это коровы, Чарли.

Я ухмыляюсь.

– Ну да, конечно.

После обеда я устраиваюсь на кухонном диване с томиком Агаты Кристи, сопротивляясь искушению посмотреть на телефоне сериал «Лучший повар Америки». К своему ужасу, я обнаруживаю, что у Джез нет телевизора, хотя в кабинете стоит довольно продвинутый компьютер. Но я обещала маме, что буду избегать ЖК-мониторов хотя бы в течение нескольких дней, поэтому приходится по старинке искать утешения в печатном слове. После двух глав я проваливаюсь в дрему (кто знал, что чтение бумажных книг настолько утомительно?) и, когда просыпаюсь, слышу, как Джез спорит с кем-то по телефону в кабинете. В ее голосе появляется все больше умоляющих ноток и настойчивости. В конце концов она швыряет трубку и через мгновение появляется в дверях, растерянная и как будто робеющая.

– Ты только что бросила трубку?

Джез проводит рукой по волосам.

– Не знаю. Может быть. – Она со вздохом плюхается в кресло.

– Что случилось?

– У меня на примете было пять человек, которым я хотела поручить присматривать за питомником. Но ни один из них не соглашается! Получается, что у всех на планете уже есть планы на каникулы. Где же эта молодежь, нуждающаяся в деньгах? Куда она подевалась, когда мне так нужны помощники?

Ой-ой-ой. Громкая сирена завывает на задворках моего мозга.

– Господи! Тут же нет ничего сложного! Справится и пятилетний ребенок, – бормочет Джез себе под нос. Она вдруг поднимает на меня взгляд и хмурится. – Сколько, ты говорила, поживешь здесь?

Я пристально смотрю на нее.

– Не так уж долго.

– Но меня не будет всего двенадцать дней.

– Джез, мне надо работать. Ты не забыла?

– Но это же праздники! У всех отпуск!

– Только не у меня. – Строго говоря, это ложь: мне предоставлена неделя отпуска на период между Рождеством и Новым годом. И я твердо намерена провести это время в своей квартире, свернувшись калачиком на диване в компании с Одри Хепберн, Грегори Пеком и Роком Хадсоном. Эгоистично? Что ж, считайте меня эгоисткой.

– Скажи своему боссу, что тебя мучают головные боли!

– Ему плевать. К тому же врушка из меня та еще, – заявляю я на голубом глазу. Одним словом, отвратительная, эгоистичная врушка. Неужели она не может найти кого-то другого?

– А что, если врач выпишет тебе больничный?

– Ты с ума сошла? Посмотри на меня. Я в полном порядке. Ни один доктор в здравом уме не даст мне больничный! Потому что я не больна. – Надеюсь, звучит убедительно.

Джез хмурится.

– Кое-кто в большом долгу передо мной, и он мог бы дать тебе справку, – медленно говорит она. Я недоверчиво поглядываю на нее.

– Джез, никто не окажет тебе такую услугу.

Она улыбается.

– Ты будешь удивлена.

– Ни в коем случае! – Крупный Рогатый Кэл напоминает разъяренного быка. Я всерьез опасаюсь, что у него из ушей вот-вот хлынет пар. Все происходит следующим утром, когда мы стоим в смотровом кабинете его маленькой операционной. Чтобы получить туда доступ, нам пришлось припугнуть администратора: толстуху средних лет в красно-зеленых сережках в форме рождественских венков, явно самодельных. Может, так развлекаются в деревне?

Кэл крепко держит в руках полосатую кошку, которую готовят к операции. У кошки уже выбрит живот, и напоказ выставлен жутковатый мешок сморщенной бледно-розовой кожи. Неудивительно, что котяра выглядит смертельно униженной. Я не большая поклонница кошек, но не могу не бросить на нее сочувственного взгляда.

Никому из нас не нравится ходить бритыми, дорогая.

– Ну же, Кэл, ты мне должен, – умоляет Джез.

– Не так много, – говорит Кэл. – К тому же это не сработает.

– Почему нет? Ты же врач, не так ли? Ты выписываешь справки, верно? Что, тебе трудно написать письмо кому-то, кто находится за тридевять земель, и кого ты никогда в жизни не увидишь?

Кэл отворачивается и засовывает кошку в небольшую клетку в углу кабинета, после чего подходит к раковине, чтобы вымыть руки, агрессивно натирая их антибактериальным мылом, которое выдавливает из диспенсера, прибитого к стене. В очередной раз я невольно обращаю внимание на его невероятно мускулистые предплечья. С каких это пор у меня этот пунктик? Он тщательно вытирает руки и снова обращается к нам.

– Послушай, дело в том, что это мошенничество и нарушение врачебной этики. Слышала про клятву Гиппократа? Так вот когда-то я давал клятву ветеринарного врача.