Текст книги "Трепетание предсердий"

1. Casus extraordinarius ¹

Иногда Артему снилась мама, укоризненно спрашивающая, почему он пошел не в хирурги или стоматологи. Стоматолог хорошо зарабатывает. Хирург – это солидно. А терапевт что? Ни рыба, ни мясо. Всего понемножку, ничего конкретного. Все по верхам, по верхам. Артем краснел, опускал очи долу и не отвечал, то есть, вел себя как в младших классах, когда умудрялся схлопотать тройку. Двоек он не получал вовсе, пятерку родители принимали как должное, на четверку смотрели укоризненно. За тройку ругали. Закончив выволочку, мама всегда находила для проступка сына оправдание. «Я понимаю, задание было очень сложным…» или «Я сама виновата, нельзя было разрешать так много смотреть телевизор…» И все в таком духе.

Вот и во сне она завершала монолог чем-нибудь вроде «Хорошо хоть не сантехник», «Зато на паперти с протянутой рукой стоять не будешь», «Без работы не останешься», «В поликлинику не сослали, и ладно».

Сегодня оправдательного вердикта не последовало. Мама смотрела молча, словно ждала чего-то. Артем не понял, чего. И проснулся.

Машинально потянулся влево, похлопал по кровати, не открывая глаз.

Проснулся окончательно.

Лариса ушла неделю назад, а он все никак не мог привыкнуть просыпаться в одиночестве.

– Сам виноват, нельзя было так много работать, – сказал Артем вслух. И уловил в голосе мамины интонации.

Лариса терпеть не могла его ночные дежурства («У всех врачей есть запасные жены»), рассказы о работе («Такое ощущение, что я для тебя на девятом месте после начмеда и семи твоих палат»), звонки от коллег и бесконечные с ними разговоры («Я когда-нибудь замочу твой телефон в сортире»). Артем понимал, рано или поздно зреющий абсцесс ее недовольства прорвется. Что, собственно, и произошло. Лариса ушла молча, не прощаясь. Утром в воскресенье Артем вернулся с дежурства, прилег на диване в зале. В спальню заходить не стал, чтобы не будить Ларису. Задремал. И почти сразу же подскочил – что-то не так. Чего-то не хватает.

Не хватало Ларисиных вещей и самой Ларисы.

– Ты неисправим, Дурищев, – сказала она за два дня до ухода, по обыкновению коверкая его фамилию. – Когда-нибудь я тебя брошу.

– Когда-нибудь мы все друг друга бросим, – отшутился он.

Думал, она пугает, шутит. Не верил.

Зря не верил.

Где-то он слышал такое выражение: женщины шутят всерьез. А Лариса была лучшей представительницей женского пола. Или одной из лучших.

Чтобы быть с ней вечерами, Артем продал абонемент в спортзал, купил гантели и эспандер. Но и на них времени почти не хватало.

«Вот сейчас и займусь», – решил Артем, прыжком соскочил с кровати и вытащил гантели из-под кровати. А пыли-то, пыли. Стыдно, доктор. Ай как стыдно. Врачу, исцелися сам.

Все, пошел исцеляться.

Открыл форточку, глотнул свежего мартовского, еще стылого, но уже весеннее-сырого арбузного воздуха. Оглядел пустой колодец двора.

Пустой, да не совсем.

Странное создание стояло внизу и глядело на него, Артема.

Надвинутая до бровей вязаная шапка грязно-коричневого цвета, болотный пуховик размера на два-три больше и мешковатые джинсы. То ли мальчик, то ли девочка. Унисекс, одном словом. Существо вне гендера.

Небось еще и бисексуал, почему-то с раздражением подумал Артем.

Создание заметило взгляд Артема, но уходить не спешило. Пялилось еще с минуту или две, пока Артем не погрозил пальцем и не сказал вслух «Ай-яй-яй!» Неизвестно, услышало ли оно. Тем не менее, сунуло руки в карманы бесформенного пуховика и неспешно удалилось. Артем предположил, оно зайдет в один из подъездов, ан нет – вообще ушло из двора. Что, приходило специально потаращиться на Артема?

Дорогой доктор, мысленно сказал Артем, не слишком ли много вы о себе мните?

Слишком, со вздохом ответил он и принялся наконец делать гимнастику.

Доделать ее не дали. Завибрировал телефон. Сердце на пару секунд дало сбой – они с Ларисой в шутку называли такое состояние «трепетанием предсердий» – но тревога оказалось ложной. Не она. Не Лариса.

Звонила постовая медсестра.

– Встал уже, Артемушка?

– Встал уже, Марфа Лукинична.

Ей единственной позволялась фамильярность – впрочем, только вне службы. Марфа Лукинична была старейшей медсестрой отделения, работала в нем с основания больницы.

И очень хорошо знала маму.

– Как самочувствие?

– Спасибо, не жалуюсь.

Странный вопрос о самочувствии. Ничто не говорило о его плохом состоянии, недомогании или дурном настроении. Ничто из этого не могло быть известно Марфе Лукиничне. Значит…

Значит, проблемы с той стороны.

– Не тяните, Марфа Лукнична. Что случилось?

– Да ты не волнуйся, Артемушка. Пока ничего плохого. Ну разве что этот твой… вип из триста восьмой палаты в реанимацию попал.

– Что?!

Ничего плохого. Интересно, а ЭТО какое тогда? Хорошее, что ли?

– Все нормально, откачают, – успокоила медсестра. – Полежит пару дней в коме и отойдет.

Отойдет. Ха. Смотря куда отойдет.

Вип из триста восьмой был замом мэра. Ему предоставили соответствующие условия. Палата со всеми удобствами, холодильником, телевизором.

– Подробностей не знаю, врать не стану, – ответила медсестра, чувствуя, что Артем онемел от новости. – Придешь, сам узнаешь.

Тогда зачем надо было звонить?

С одной стороны он, конечно, расстроен. Вип – Крестьянинов А.А., то ли Анатолий Алексеевич, то ли наоборот, Алексей Анатольевич, Артем постоянно путался – благополучно выздоравливал, шел на поправку, последние пять дней сохранялась стойкая положительная динамика. Бактериальная пневмония, напасть второй половины зимы, сдавала позиция. Без летальности в масштабах заболеваемости, конечно, обойти не удавалось, но… но в случае в Крестьяниновым она совершенно исключалась.

С другой стороны, у Артема было время подумать, почему А.А. оказался в реанимации. Отек легких? Но с чего бы? Еще в пятницу вип был весел, оживлен, шутил, правда, как-то странно, с уклоном в эротику и даже порнографию. Уж не девочку ли себе затребовал?

Артем машинально приготовил завтрак, без аппетита съел бутерброды и выпил две чашки кофе. Да, вредно. Но с утра почему бы и нет? Вот после обеда – ни-ни. Вечером тем более.

Если нельзя, но очень хочется, то, сами понимаете.

Артем уже нацеплял колеса, как они с мамой шутили про обувь, когда телефон проиграл начало похоронного марша. Пришло сообщение. Ларису каждый раз передергивало: «Что за покойницкий репертуар у тебя, Дурищев? Напоминание, мол, у каждого врача есть свое кладбище?» Он в оправдание шутил «мементо море» или «такова се ля ви». Но рингтон менять не собирался.

Номер, с которого пришло сообщение, незнаком. По хорошему, удалить, не читая. Моментально в море, и каюк. Если бы Артем не работал в больнице, так бы и сделал. Но одна непрочитанная эсэмэска, один непринятый звонок могут стоить кому-то жизни.

«Ну, как тебе новость?» И подмигивающий смайлик.

Он опешил.

Что за шутки?

Развлекается кто-то из отделения? Из реанимации?

И что, собственно, сие означает? Отправитель рад внезапному ухудшению состояния больного?

Бред какой-то.

У випа наверняка есть противники. Радуется кто-то из них? При чем тогда здесь он?

Объяснение может быть лишь одно. Злорадство направлено против него, Артема. Но в это верить не хотелось.

Надо узнать, что там и как, а потом паниковать.

Хорошо бы машину поменять, в очередной раз подумал Артем, садясь за руль. Старенькая «Дэу» по меркам Краснобельска, конечно, считалась иномаркой, но все равно хотелось что-то поновей. Лучше, конечно, внедорожник. Чтобы в горы зимой ездить. На горнолыжку. До некоторых отдаленных трасс на его машине никак не добраться. А очень хочется. А если очень хочется и нельзя, то… нет, в данном случае все равно нельзя. Даже кредит брать он не решался. Не потянет с хорошей, но не очень большой зарплатой.

Уже на подъезде к стоянке Артем заметил знакомую фигуру. Не узнать ЭТО было невозможно. Та же самая вязаная шапка цвета спелой мыши, тот же болотный пуховик с бабушкиного плеча, те же мешковатые штаны – не иначе, из секонд-хенда. В стационар ложиться, что ли, явилось? Тогда почему не через приемник? А, наверное, анализы сдавать.

И снова, как утром, он поймал на себе взгляд ЭТОГО нечто. Закрыл машину, щелкнул кнопкой сигнализации и направился прямиком к нечту. Чтобы прояснить некоторые моменты.

ОНО успело смыться. Вот только что стояло здесь и пялилось. А теперь нету нигде.

Артем обежал корпус под недоуменными взглядами коллег. ОНО провалилось сквозь землю. Пропало. Исчезло. Испарилось.

Пока бегал, наступил в несколько мелких луж, затянутых ледком, промочил ботинки. Тьфу, пропасть. Не так жаль ботинки, как мокрые ноги. Не станет же он сейчас, перед оперативкой, снимать носки и развешивать на батарее. Так и придется сидеть в сырых.

Быстро вбежав в вестибюль, проскочил неработающую «вертушку» – ее установили совсем недавно, магнитные пропуска уже раздали, но еще не использовали – Артем влетел на третий этаж, прыгая через три ступени.

Сидеть в сырых носках на оперативке не пришлось. То есть, в сырых – да. А вот оперативку то ли отменили, то ли перенесли. В ординаторской собрались все, кроме заведующей и старшей.

Все – это Артем плюс Алла Борисовна Жукова и Софья Никитична Милодарова, два других отделенческих терапевта. Две медсестры, дежурившие ночью, Марина Круглова да Марфа Лукинична.

– Слышали, Артем Петрович? – сквозь зубы процедила Алла Борисовна, чей стол стоял рядом. – Ваш вип в реанимацию угодил.

– Как же так? – Артем удивленно вскинул бровь, вроде только услыхал. – Он же был почти здоров. Я его завтра на выписку собрался готовить.

– Вот и выпишется. Да только не туда.

Алла Борисовна поправила жгуче-черную прическу-каре и склонилась над какой-то историей. Артем не понимал Жукову. Врач со стажем, сильный диагност, интересная женщина (где-то даже вамп), она вела себя порой как базарная бабка. Доводила до слез пациентов, грубила родственникам. Делать ей замечания, а тем более читать нотации никто не решался – ее привел главный. Ему в свою очередь ее порекомендовали. Кто – неизвестно. Но мохнатая рука оказалась весьма мохнатой. На жалобы в адрес врача составлялись дежурные отписки типа «факты проверены, частично соответствуют действительности, приняты меры». Ее даже стимулирующих выплат не лишали ни разу.

Жукова была старше лет на восемь-девять, тем не менее, иногда запросто флиртовала, как с ровесником, и, как казалось Артему, не прочь была завести интрижку.

– Что случилось, не знаете?

– Не знаю. Сегодня же САМА дежурила. Придет, доложит.

Но САМА, то есть Майя Михайловна Ветрова, заведующая четвертой терапией, все не приходила. Время двигалось к полдевятому, пора было готовиться к общему обходу. Все уже решили, что никакой оперативки не будет, но тут Майя Михайловна вошла в ординаторскую.

На заведующей, всегда невозмутимой и спокойной, в меру строгой, в меру справедливой, сейчас не было лица.

Она сухо поздоровалась и ровным голосом сообщила, что по решению руководства больницы с сего дня более не заведует терапевтическим отделением номер четыре. Старшая медсестра освобождена от обязанностей и переведена участковой медсестрой в поликлинику. Начмед, зам. по терапии, освобождена от обязанностей и уволена.

Стал слышен перестук капели по подоконнику.

Напряженная тишина длилась несколько мгновений. Все, видимо, думали, как сии кадровые перестановки скажутся лично на них. Снимут ли еще кого-то (Артем ловил на себе косые взгляды и внутренне ежился). Последуют ли иные санкции в виде лишения премии.

Все молчали еще и потому, что жалость, которую надо бы выразить, в данной ситуации казалась неуместна. Хотя да, расставаться с Майей Михайловной не хотелось никому. Неизвестно, кого сунут на ее место. Могут ведь и из минздрава прислать. Впрочем, должность заведующей была хоть и в меру денежная, но очень, очень канительная.

– И… куда вы теперь?

Тишину решила нарушить Софья Никитична, милая, тихая, относительно молодая врач. Ее, невысокую и худенькую, с негромким голосом нередко принимали за медсестру, обращались на «ты», но она не обижалась, одинаково приветливо улыбаясь и персоналу, и пациентам.

– Я теперь к вам, – Майя Михайловна раздвинула губы в неестественной улыбке. – Освобождаю кабинет, переезжаю в ординаторскую. Буду простым терапевтом.

Трудно сказать, хорошо это или плохо. Все присутствующие заулыбались, мол, замечательно, что не уходите; пройдет месяц-другой, а там, глядишь, и начальство сменит гнев на милость.

– Как вы, наверное, слышали, – продолжила бывшая заведующая, – сегодня ночью в реанимацию переведен Крестьянинов из триста восьмой. С дисульфирамоподобной реакцией. В настоящий момент находится в коме, прогноз не очень хороший.

И снова, во второй раз за утро, Майе Михайловне удалось неприятно поразить сотрудников. Дисульфирамоподобная реакция! Иными словами – реакция организма на соединение антибиотиков и алкоголя.

Кто? Кто принес ему спиртное?

Да кто угодно. Из рук вон плохо обстоит дело с передачей продуктов. Тащат все, и разрешенное, и запретное, и не очень; никто не проверяет, чем питаются пациенты, что находится в проносимых мешках и тумбочках. Максимум – постовые медсестры проверяют холодильники, вытаскивают и выбрасывают испорченные продукты.

Ну, а спиртное… Вип-пациентов тем более никто особо проверять не станет. Ни одна сестра, ни один врач не рискнет устраивать шмон в триста восьмой. Уволят без права работать в системе здравоохранения.

– История у вас? – обратилась Алла Борисовна к Артему. – Крестьянинов подписывал согласие с запретом на курение и распитие спиртных напитков?

– Не задавайте глупых вопросов, – устало произнесла Майя Михайловна; вспомнила, что уже не заведующая и добавила: – Извините. История в реанимации. Конечно, он ничего не подписывал. Поэтому вся вина на нас. На мне в первую очередь. Ведь это я, как дежурный врач, должна была бросить всех остальных пациентов и всех поступающих экстренно по скорой, сидеть в триста восьмой и держать нашего випа за руку.

– Никто вас не обвиняет, – начала Марфа Лукинична, но осеклась.

Конечно, обвиняет, раз сняли с должности. Хорошо, совсем не выгнали.

Все в больнице, наверное, знали, что Майя Михайловна много лет назад перенесла трепанацию черепа. И устроиться на новое место с таким анамнезом ей будет довольно непросто.

– А нового заведующего уже назначили?

И снова самый неудобный вопрос решилась задать Софья, Софьюшка, как называли ее за глаза. Она даже глупости выдавала так наивно-естественно, что сотрудники лишь умилялись и прощали, снисходительно улыбаясь.

Но на этот раз Майя Михайловна помрачнела еще больше.

– Главный должен решить. Как решит, поставит в известность, – произнесла она ледяным голосом.

М-да, подумал Артем, не завидую я новому заведующему, кто бы он ни был.

– Свято место пусто не бывает, – обронила Алла Борисовна, когда они поднялись, чтобы идти на обход.

У нее как-то странно блестели глаза. Артем грешным делом подумал: может, после вчерашнего? Но вдруг его осенило. Конечно! Конечно, Алла Жукова уверена, что свято место достанется именно ей.

Он начал прикидывать, какие перспективы есть у него при ее руководстве, и есть ли вообще, поэтому шел по коридору глубоко задумавшись. И едва не пропустил ЭТО.

ЭТО вновь маячило в поле его зрения. Только уже переодетое в больничный балахон. Что самое удивительное – в балахон рабочий. Зеленые штаны, зеленая курточка и колпак. Все такое же бесформенное, как давешние пуховик и джинсы.

И снова было непонятно, девочка это или мальчик.

– Эй! – закричал Артем и махнул рукой. – Эй, погоди!

Зачем ему нужно ЭТО, он сообразил не сразу. А, ну да, конечно. Спросить, почему ОНО торчало возле его дома, а главное – почему пырилось в окно. Что делало возле больницы и что забыло в отделении.

В случайности он не верил.

Увы. ОНО опять ускользнуло. И он даже не понял, куда. Бежать за ним снова? Ну уж увольте. Утром он промочил ноги, носки до сих пор влажные. Что случится, вздумай он играть в догонялки сейчас, даже думать не хотел. Или упадет и сломает себе что-нибудь, или его тоже уволят – до кучи.

Я тебя достану, пригрозил Артем. Я тебя обязательно найду и достану. Помяни мое слово.

Он собирался зайти в сестринскую и процедурную, чтобы выспросить – что за чучело ходит по коридору, кто пустил и почему. Но тут из кабинета заведующей выглянула Майя Михайловна, собиравшая вещи, и крикнула:

– Артем Петрович, вас к главному вызывают!

– Когда? – спросил Артем упавшим голосом.

– Сейчас.

– Но у нас обход.

Более глупого аргумента найти невозможно. Если вызывает главный, надо все бросать. Хирург должен оставить оперируемого больного, эндоскопист немедленно вытащить из пищевода исследуемого эндоскоп (или уговорить его полежать так полчаса-час), лабораторный диагност наплевать на мочу и кровь. И топать к начальству.

Все это он прочел во взгляде Майи Михайловны, чертыхнулся, оставил истории болезни на посту и направил стопы в приемную.

Потом не выдержал, вернулся и спросил у сидевшей на посту Марфы Лукиничны:

– Вы здесь не видели такого… такую… такого… маленького, в общем. Маленького, балахонистого.

Марфа Лукинична посмотрела на Артема с жалостью:

– Петрович, я все понимаю, такие пертурбации. Немудрено, что балахоны мерещатся.

Да не мерещатся мне, хотел возмутиться Артем. Но спорить не стал. Вполне возможно, и мерещатся.

2. Post mortem medic

i

na ²

Из кабинета главного Артем вышел Артемом Петровичем даже для пожилой Лукиничны.

Вот только радости никакой не испытывал. Напротив – испытывал еще большее потрясение и уныние. Ох, не зря мама во сне не сказала последнюю фразу.

Наверное, произнеси она «Зато тебя поставят заведующим», он бы не поверил и проснулся бы в холодном поту, потрясенный до спинного мозга. А вот поди ж ты.

Как теперь смотреть в глаза Майе Михайловне? Кресло заведующей, можно сказать, еще помнит не только тепло, но и контуры ее тела. Что подумает Алла Борисовна, которая спит и видит себя командующей парадом?

Да и вообще. Руководить женским коллективом – задачка еще та. Нелегкая, скажем прямо, задачка. Он с одной Ларисой и то управиться не смог.

При мысли о Ларисе настроение упало еще ниже.

Как оказалось, опасался он напрасно. На общем обходе с ролью заведующего справился хорошо, не считая трех неправильно произнесенных фамилий и одного отчества. Докторицы поздравили искренне, но в их улыбках Артему почудилось легкое недоумение студенток, застуканных со шпаргалками. Софьюшка улыбалась во все свои тридцать два, Алла Борисовна смотрела более призывно, чем обычно. Даже Майя Михайловна пожелала успехов, хотя и довольно сдержанно.

Зато можно будет поменять машину, подумал Артем, помогая Ветровой перетаскивать оставшиеся вещи и на их место водружая свои.

Временно исполнять обязанности старшей медсестры отделения поручили Марине Кругловой. Мать-одиночка тридцати с хвостиком лет, Марина была старательна, чистоплотна и шустра, как электровеник. Впрочем, главное для старшей – правильно распределять обязанности, следить за порядком и чистотой в отделении. Ну, и выполнять разовые поручения начальства. Кое-где, Артем знал точно, старшие медсестры содержатся в должности девочек на побегушках у заведующих. Принеси-унеси, помой посуду, приготовь обед, сбегай в магазин. Не нравится? Давай до свидания.

Нет, у них никогда такого не было. И не будет. Лучшее, что может сделать заведующий – держать уважительную дистанцию между собой и подчиненными, как докторицами, так и медсестрами. Пожалуй, руководить последними он будет лишь через Марину. Да, работа у сестричек не сахар. Должности санитарок давно упразднили, на их место привели аутсорсинг – клининговую компанию со странными швабрами-мопами, которые не столько мыли, сколько грязь размазывали. Менеджеры по клинингу (читай: уборщицы) пару раз в день мопом махнут, и домой. Вечером же и тем более ночью поддержание чистоты целиком ложилось на плечи дежурных медсестер. Кроме того, они ворочали тяжелых больных, поднимали вновь поступивших из приемника в отделение, отправляли на каталках в реанимацию и обратно… В общем, за те же деньги из медсестер фактически выжимали все соки.

Странно, что не уволили тех, кто дежурил ночью, Марину и Марфу Лукиничну. Главный решил наказать руководящий состав, мол, плохо организована работа, раз такое допускаете. Нет, в отделении не было бардака, никто не обязан всю ночь дежурить возле почти здорового бугая, которому приспичило накачаться спиртягой. Артем полагал, что директива «разобраться» поступила сверху, из администрации города или из минздрава. Главный разобрался в привычной манере: двоих понизил в должности, а неугодную начмедшу, которая тоже имела мохнатую, но недостаточно мохнатую лапу, ничего не делала, в основном красила ногти и выбирала наряды в интернет магазинах, снял не просто с удовольствием, но и внутренне торжествуя, что наконец-то нашел повод.

Одно не давало покоя – почему смещение и назначение произошли так быстро, почти молниеносно. И администрация города, и минздрав в восемь часов утра еще спят и видят десятый сон. Хорошо, если к десяти на работу приходят.

Кто-то перебдел? Доложил главному, а тот рад стараться, сделал упреждающий маневр и, чтобы отрапортовать в случае чего о принятых мерах, снял предполагаемых виновников?

Остается вопрос. Кто этот перебдун, когда доложил и зачем?

Тот же, кто и ему, Артему, послал смс-ку?

М-да. Получается, как в известной комедии, кто шляпку спер, тот и тетку пришил.

Артем, занятый этими мыслями, перетащил в кабинет заведующего часть своих немногочисленных вещей, вышел в коридор и направился к посту узнать о поступивших и поступающих. И вдруг остановился, как вкопанный.

Прямо перед ним возникло ОНО. И смотрело на Артема круглыми немигающими глазами.

– Стоять, – тихо, но грозно произнес Артем.

Стараясь не дышать, чтобы не спугнуть это чудо в перьях (точнее, в балахоне), сделал два больших шага и ухватил за шиворот.

ОНО и не думало вырываться. Лишь глаза ЕГО еще больше округлились, и место спокойного созерцания заняло искреннее недоумение.

Новоиспеченный заведующий ощутил дискомфорт. Посмотрел на себя со стороны. Как он выглядит в жадных до сенсаций глазах пациентов? Вон три бабушки в пестрых халатах и платочках возле процедурки сидят, косятся на него, шушукаются.

Тьфу ты пропасть. Как ты ведешь-то себя, Артем Петрович.

– Не вздумай удирать, – еле слышно шепнул Артем и выпустил начавший трещать воротник.

– Драсьте. Ага.

Голос был хрипловатый, такой мог принадлежать и мальчику, и девочке. Ироничная интонация слегка царапнула. Мол, поздоровайся сначала, дядя, а потом за воротник хватай.

– Доброе утро, – процедил Артем сквозь зубы, кивком показал: следуй за мной.

И направился в кабинет, не оглядываясь.

ОНО вошло следом. Встало возле двери и замерло.

– Проходи, садись.

ОНО мотнуло головой. Не пройду, мол, и не сяду.

– Ну как знаешь.

Не силой же тащить, в конце концов. Не хочет, как хочет.

– Что ты делаешь в отделении?

ОНО пожало плечами:

– То же, что и вы.

– Заведуешь? – Артем вернул иронию.

– Почему заведую? Работаю.

– Неужели? – к иронии добавилась снисходительная улыбка. – И давно?

– Недавно. Со вчера.

– У нас вчера с позавчера шла веселая игра, – пробормотал Артем себе под нос.

– Спокойная.

– Что?

– Спокойная. Вы сказали – веселая, а надо было спокойная.

Ишь ты, поди ж ты, что ты говоришь-то. Никогда бы не подумал, что молодежь знает классику.

– У меня отец такие песни слушал.

ОНО не оправдывалось. Просто констатировало факт. Артему это понравилось.

– А ты?

– Ну, и я тоже. Приходилось.

– Значит, работаешь со вчера. Зовут-то как?

– Шура.

Шура. Наверное, все-таки мальчик.

– А кем?

– Медсестрой.

Мальчик – и медсестрой? Ну да, ну да. Факт, что нет такой должности – «медбрат», а есть только «медсестра», и мальчики, значит, тоже медсестрами работают, всегда удивлял. Хотя, удивляться нечему. У врачей все наоборот. Есть должности «врач» и «фельдшер», а «врачихи» и «фельдшерицы» нет.

– Постовой, палатной, процедурной?

– Палатной.

– Вот как. За палатами уже закрепили?

– Нет еще.

– Ну, хорошо. Скажу сегодня Марине Игоревне, чтобы закрепила… Ты в курсе, что у нас начальство поменялось, да? Тебя кто принимал?

– Майя Михайловна принимала. Ну да, в курсе. Все отделение в курсе, а я хуже, что ли?

Хуже, чуть не брякнул Артем, в зеркало бы хоть посмотрелся. Балахон явно ношеный, с чужого плеча. Пугало пугалом.

– Ты, Александр, возможно, и не хуже, это со временем выяснится. А пока сменил бы форму. Может, что-то другое найдется? Нет, так попроси у кого-нибудь.

– Александра.

– Что – Александра?

– Зовут меня Александра. Можно просто Шура.

Мама дорогая.

Так ОНО все-таки девочка.

– Александра, это хорошо. – Артем зачем-то взял ручку, повертел, положил на стол. – Ты можешь найти другой… наряд? Или нет?

– Могу. А зачем?

Наверное, Майя Михайловна прочитала бы лекцию о недопустимости появления на рабочем месте в подобном виде. Могла не допустить, заставить переодеться. Да и старшая всегда следила, чтобы девочки прилично выглядели. Он, Артем, все это знал, но сам почему-то не смог ясно сформулировать, отчего балахонистый костюм так его раздражает.

Ладно, с этим после разберемся.

Он решил резко сменить тему:

– Что ты, Александра, делала рано утром под моими окнами?

Артем думал смутить ее этим вопросом. Ничуть не бывало. Александра (или просто Шура) смотрела на него ясным, незамутненным взором. Спокойно ответила:

– Ничего не делала. Я не знаю, где ваши окна.

Как хорошо врет-то, а.

Артем восхитился. Он всегда восхищался людьми, которые врали, как дышали. Сам не умел, распознавать ложь не научился, но если точно знал, что человек виртуозно врет, неизменно завидовал. Правда, относился к таким людям с предельной осторожностью.

– Ты знаешь, где мои окна, – ласково-убедительно сказал Артем. – На улице Турищевой, дом сорок восемь. Что ты делала там сегодня утром? И зачем бегала от меня?

– Я не бегала, – снова очень спокойно сказала Шура. – Зачем мне от вас бегать?

Вот именно, зачем.

– А на улице Турищевой моя подруга живет. Я у нее была. Вы там меня увидели и подумали невесть что.

Артем восхитился еще раз. Какова нахалка, а? Пригляделся повнимательнее. Нет, ну ни капли лжи в глазах.

Может, и правда он все себе придумал. Ночевала у подруги, вышла на улицу, случайно посмотрела наверх, а он уж вообразил невесть что. Тьфу на тебя, Дурищев, прозвучал в голове голос Ларисы, нельзя быть таким мнительным.

– Вы к Турищевой, которой улица, какое-то отношение имеете? Или она в честь гимнастки названа?

Вопрос застал врасплох. Артем снова зачем-то повертел ручку.

Он не любил отвечать на подобные вопросы, потому что за ними обязательно последуют другие, на которые тоже нужно ответить, а ему весь этот опросник доставлял невыразимый дискомфорт.

Он возмутился. Чего ради он вообще будет отвечать на вопросы этой Шуры? Хотел уже отбрить любопытную девчонку и отправить на рабочее место, как раздался телефонный звонок.

Теперь у него было целых три аппарата, не считая мобильника, конечно. Черный – внутренний, синий – городской, на котором даже работала девятка (межгород на местном сленге) и белый – селектор для быстрой связи с начальством: главным, начмедами, секретарем и замом по контрольно-экспертной работе, сокращенно КЭР.

Звонил как раз селектор. Светилась кнопка зама по КЭР, Рэма Кирилловича Апухтина.

– Здравствуйте, Рэм Кириллович, – произнес Артем, нажав на кнопку.

– Здравствуйте, Артем Петрович, – сухо произнес Апухтин. – Поздравляю с назначением. Растете, это хорошо.

– Спасибо. Да, вот так неожиданно…

Голос Апухтина не излучал восторг от нового статуса Артема. Да и с чего бы? Не было бы счастья, да несчастье помогло – не очень радостный повод для продвижения по карьерной лестнице. Тут еще некстати вспомнилось «на чужом несчастье своего счастья не построишь»… Хотя, нет, это же совсем о другом. О личном.

– Самые важные вещи, как правило, всегда случаются неожиданно. Зайдите ко мне через полчасика, лады?

– Хорошо.

Апухтин отключился.

Шура все еще была в кабинете. Стояла с отсутствующим видом.

Точнее, как бы с отсутствующим. Артем успел заметить ее жадный взгляд, который она быстренько притушила, едва он закончил разговор.

– Иди работай.

Вышло грубовато. Шуре это не понравилось. Лицо ее закаменело, она повернулась, почти вышла из кабинета и уже на пороге вполголоса сказала:

– Мы с вами на брудершафт не пили.

Тьфу, пропасть.

И верно, дорогой товарищ новоиспеченный заведующий. Что ж так начинаете-то.

Хоть бы спросил подчиненную, согласна ли, чтобы ее на ты называли. Вдруг она подпольная дочь министра. Поссорилась с папочкой, решила доказать, чего стоит и пошла в младший медперсонал.

Да какая разница, дочь, не дочь. Но все равно не мешает узнать, откуда она такая чумурудная к нам явилась. Непременно спросить у Майи Михайловны.

Ладно, с этим разберемся. А теперь надо, наконец, узнать о самочувствии випа.

Артем позвонил по местному телефону в реанимацию.

Ну, конечно. На том конце трубу снял Лев Лаврентьевич Ветров, муж бывшей заведующей. Анестезиолог-реаниматолог высшей квалификационной категории, огромный по размерам и спокойный как мамонт. А чего ему особо нервничать, не без цинизма подумал Артем. Его подопечные лежат спокойно, не бузят, не жалуются, не ругаются, по палате не бегают.

Грамотный врач, приветливый человек, Лев Лаврентьевич переживает снятие Майи Михайловны наверняка не меньше, а то и больше супруги. Что ни говори, а они были почти идеальной парой. Хотя, почему «почти»? Идеальной, конечно.

– Доброе утро, – быстро проговорил Артем. – Как Крестьянинов? Есть что-то обнадеживающее?

– Нет ничего, – пробурчал Лев Лаврентьевич тоном «поздновато же вы спохватились». – В том же состоянии. Никакой динамики, ни положительной, ни отрицательной.

– А шансы?

– Ничего сказать не могу, простите. Все надлежащие процедуры выполняем. Кстати, готовьтесь к визиту.

Артем не успел спросить, к чьему визиту готовиться. Во-первых, в трубке раздались короткие гудки, словно ее спешно кинули на рычаг, а, во-вторых, в дверь влетела разгневанная дама.

Дальше он слушал ее монолог, точнее, выплеск эмоций, еще точнее – угрозы и оскорбления на повышенных тонах, временами переходящие в неразборчивый визг. Она найдет управу на врачей-вредителей, а именно: уволит, посадит, взорвет, придушит вот этими руками, не смотрите, что они слабые, и вообще всем мало не покажется. Артем почти не глядел на нее, упершись взглядом в стол, терпеливо дожидаясь, когда заряд гнева иссякнет, посетительница сдуется, потопает напоследок ногами и уйдет.

Странно, почему не сразу к главному, подумал он отрешенно. Или по очереди ко всем? В реанимацию, к заведующему, начмеду, заму по КЭР, главному… По дороге пнуть еще несколько работников – пар до конца выпустить. Чтобы на пути не стояли, в больнице не работали и ее своим видом не раздражали.