Текст книги "Трепетание предсердий"

В его просьбе о ее номере телефона не было ничего необычного – Артем собирался справиться о здоровье Ирины. То есть, конечно, по своим каналам мог бы узнать и так, без посредничества в лице Ларисы. Но ох как хотелось продолжить знакомство с красивой девушкой. А предлог «травмированная подруга» посчитал более чем невинным. Никаких длительных прелюдий в виде ежедневных телефонных разговоров им не потребовалось. Лариса спросила, где он живет, первая пришла в гости с тортиком – еще раз поблагодарить за помощь.

А вскоре осталась на ночь.

Два года с той первой ночи они жили вместе. Два года и два месяца.

И вот уже неделю, как не живут.

Ирину, травмированную подругу, он вряд ли узнал бы, встреть ее потом в обычной жизни. Да он и не встречал – Лариса к нему домой гостей не приглашала, с подругами гуляла редко, и то лишь на «девичниках», менс фри, как она говорила. Он не препятствовал и не протестовал. Считал унизительным что-то расспрашивать, выяснять, следить. Захочет – расскажет, не захочет – тоже расскажет, но половину наврет. Так есть ли смысл в расспросах?

– Нет, она не была моей пациенткой, – ответил Артем. – Давай ты не будешь больше задавать подобных вопросов.

Это была не просьба, а, скорее, приказ, и Шура поняла. Замолчала.

Зачем ей знать про Ларису, зло подумал Артем. Он никого не посвящал в личную жизнь, никому не отчитывался. Во-первых, некому, во-вторых, незачем.

Когда подъехали к дому, он припарковался на свое место, даже не спросив, до какого подъезда довести Шуру. Дойдет, не маленькая.

Она вышла и никуда не шла. Сказала «До свидания» и стояла возле его машины. Ждала чего-то.

– Ты в какой подъезд? – не выдержал он.

И тут же оборвал себя мысленно: какая тебе, Дурищев, разница, в какой ей подъезд?

Он снова перешел на «ты», непроизвольно, но спохватился и решил, в неформальной обстановке можно, а если она снова станет возбухать, то он ответит… Еще не решил, что, но что-нибудь да ответит. Но в этот раз Шура не стала возбухать, она молчала и смотрела на него так пристально, словно обладала телепатией и передавала какую-то мысль, а он никак не мог уловить, какую.

Он ждал, а она все не уходила. Тогда Артем внезапно для себя сказал:

– Пошли, посмотрю коленку.

Она отрицательно замотала головой.

– Пошли, говорю. Что, опять на потехе соседям на руках тебя тащить?

– Все нормально с ногой, не волнуйтесь.

– Я должен убедиться.

Шура снова замотала головой, но тут ее взгляд зацепился за что-то в глубине двора. Лицо на одно мгновение стало напряженное, тревожное. Она торопливо сказала:

– Пойдемте.

И первая, сгорбившись и чуть прихрамывая, быстро пошла к подъезду.

Он оглянулся. Что она там увидела? Парнишка выгуливает собаку, парочка, обнявшись, неторопливо бредет через двор, пенсионер с палочкой несет авоську с продуктами, спортсмен в лыжной шапочке с помпоном трусцой возвращается с пробежки. И еще…

И еще в третий подъезд соседнего дома заходит человек в стеганом пальто с капюшоном.

Артем готов был поспорить – точно в таком же пальто, как на давешнем видео.

Он рванул было в ту сторону, но дверь за человеком уже закрылась, и бежать оказалось глупо. Да и Шура ждала, стояла возле подъезда, опустив голову, словно разглядывала носки своих покоцанных ботинок. Две соседки прилипли к окнам. Артем кивнул им, улыбнулся. Кушайте, дамы дорогие. Пищу для сплетен я вам подкинул.

– Заходим, – Артем сунул руку в карман, достал ключи и – что там еще? ах, визитка вчерашней горластой дамы – и распахнул дверь.

Он положил ключи на тумбочку, туда же – визитку. Подумал и на всякий случай накинул цепочку.

– Все-таки можно я посмотрю коленку?

Они расположились в комнате – Артем на диване, Шура – в кресле. Он сварил кофе, приготовил бутерброды, достал печенье, конфеты.

– Тогда халат давайте обратно.

Он принес халат. Шура не торопилась идти переодеваться. Поглощала бутерброды. Неспешно, но методично. Из шести, сооруженных Артемом, съела уже четыре и принялась за пятый.

Так и подмывало спросить – ты не обедала? Но ведь подумает, будто ему жалко этих несчастных бутербродов.

А ему было жалко Шуру. Вот интересно, если ее переодеть в платье, сделать прическу, добавить немного макияжа, обуть в приличные туфли… Как она будет выглядеть? Наверное, симпатичная девчонка получится.

Коленка оказалась припухлой и горячей. Болезненной при пальпации – Шура непроизвольно пискнула, когда он исследовал ткани. Воспаление не прошло.

– Ты почему к травматологам не обратилась? Или к хирургам? Если стесняешься, могла бы в приемник спуститься. Зоя Николаевна, заведующая, – наш доверенный врач, она всегда и всем оказывает первую помощь.

– Некогда было.

– А сидеть трындеть с компьютерщиками есть когда?

– Я не трындела. Я за картриджем зашла, вы же знаете.

Он знал только то, что она сказала. Ладно, за картриджем, так за картриджем. Медсестры и в самом деле имели обыкновение гонять по мелким поручениям новеньких и практиканток.

– Хорошие ребята, кстати. Веселые, приветливые.

Так и слышалось – «не то, что вы».

– Они оба женатые, – злорадно сказал Артем.

– Рада за них.

Вот я тебе сейчас так вмажу, так вмажу, будешь со старшими препираться.

Он достал из холодильника мазь, открыл тюбик.

– Фу, что это?

В голосе Шуры не было раздражение. Скорее, неимоверное удивление.

– А это, Шура, самое целебное снадобье на свете. И сейчас я буду тебя им лечить.

Мазь Вишневского, признанная устаревшей и не очень эффективной (непонятно, правда, по сравнению с чем) всегда имелась в аптечке Артема. Мама ценила и любила это изобретение прошлого века, а Артем всегда следовал ее советам и наставлениям.

– Гадость какая. У вас ничего поприличнее нету?

– Это очень приличное средство. Очень. Сама убедишься. Завтра спасибо скажешь.

– Если отмоюсь.

Артему казалось странным, отчего многие люди не переносят запаха мази Вишневского. Деготь, который придавал ей неповторимый аромат, благоухал, по его мнению, даже лучше «Шанели номер пять».

– Впитывай, – сказал Артем, закончив перевязку, – а я пока позвоню. Ладно?

Шура пожала плечами – ладно, мол, и устроилась на диване с книжкой. Артем недавно купил пару новых фантастических романов Матвея Куклина, любимого писателя.

Артем зашел в спальню и прикрыл дверь. Не хотелось, чтобы его подчиненная слышала разговор со скандальной посетительницей.

На визитке значилось: «Ирина Климовна Котова, маникюрный салон “Ногти плюс”, директор». Адрес, телефон.

Директор маникюрного салона? Что ж, госпожа директор, прошу прощения, но вынужден побеспокоить вас по неотложному делу.

Она не удивилась его звонку. После того, как Артем представился, уставшим голосом сказала:

– Думала, вы позвоните раньше.

– Раньше? – не понял он. – Извините, только недавно домой вернулся.

– Раньше – это вчера. Я бы сама позвонила, но номера не знаю.

Она хотела ему позвонить? Зачем?

– Вы что-то хотите мне сказать? – осторожно спросил он.

– Да. Хочу принести извинения и запоздалые благодарности.

Он пробормотал что-то типа: не стоит, не стоит, это наша работа.

– Очень даже стоит. Я ведь не сразу вас узнала, уже потом, выйдя из больницы, вспомнила, где мы встречались. Мне следовало найти вас гораздо раньше. Вы, можно сказать, спасли меня тогда, на горе.

– На горе?

– Ага. Тоже не узнали, да? Я Ирина. Лыжница, которая налетела на дерево и сломала ногу. Вы так вовремя подоспели. Так хорошо упаковали раздробленную конечность. Ели бы не вы, я бы, наверное, сейчас с клюшечкой передвигалась.

Невероятно. Ужель та самая подруга? Подруга Ларисы, «виновница» их романа.

Он искренне порадовался, что у Ирины с ногой все в порядке. Она рассказала, как, где и кто ее оперировал, как прошла реабилитация, и что она вновь встала на лыжи этой зимой, чему безумно рада.

Артем слушал и никак не мог сопоставить спокойный голос с крикливой скандальной бабенкой, устроившей хай в его кабинете.

Кажется, она это поняла. Сказала:

– Простите меня, пожалуйста. Не смогла вчера совладать с нервами.

– Ничего. Всякое бывает.

И это правда. Его коллеги, да и он сам нередко подвергались нападкам не совсем адекватных пациентов и их родственников. На врачей писали жалобы, угрожали, стучали кулаками по столу, устраивали скандалы. И со всеми надо было разговаривать вежливо, всем отвечать корректно и стараться уладить ситуацию. Особенно, если была вероятность, что больница «прозвучит».

– Мы ведь с Толиком вместе больше года… Я очень за него переживаю, боюсь, вдруг что-то случиться. Как я тогда одна? Как?

В голосе слышался надрыв и сдерживаемые слезы. Эге, да она сейчас того…

– Не переживайте, пожалуйста, – Артем постарался добавить в интонацию «бархат», говорили, подобные интонации действуют успокаивающе. – Мы делаем все возможное. Думаю, ваш супруг скоро пойдет на поправку.

– Ну… он не супруг пока… Мы только собирались. Уже назначена дата свадьбы. Хотели пожениться весной, в мае. Как вы относитесь к предрассудкам? А то многие говорят, если в мае свадьба, то всю жизнь будете маяться.

– Я вообще к предрассудками плохо отношусь, – улыбнулся Артем. – Предрассудки и медицина не совместимы абсолютно… Ирина… не знаю вашего отчества…

– Что вы, что вы, для вас просто Ирина.

– Хорошо. Ирина, вы к Анатолию Алексеевичу, – ух, он даже отчество вспомнил, – приходили ежедневно? Вечером или утром?

– А что? – в ее голосе мгновенно пропали и слезы, и надрыв. – Вы почему спрашиваете?

– Для анамнеза надо, – не найдя ничего лучше, вывернулся Артем. – Как по-вашему, он в последнее время шел на поправку?

– Вам виднее, – в голосе Ирины послышались металлические нотки. – Это же вы его лечили.

– Вот я и хочу получше узнать динамику. Чтобы понять, какие препараты назначать, какие процедуры проводить.

– А, это другое дело, – она оживилась. – Я приходила в основном вечером, часов в шесть. До семи была у Толи, потом шла домой. Ну, так-то он получше в последние дни выглядел. Кашлял поменьше. Я ему говорю, не кашляй на меня, а он все равно кашляет, представляете? Да и вообще отделение у вас – сплошной рассадник. Чихают, кашляют, как тут не заболеть? Вы-то сами не болеете?

– Чеснок ем, – улыбнулся Артем.

– Это правильно. А вот Толя чеснок не любит. Так его, может, кто-то заразил? Ну, из больных? Может такое быть?

– Вряд ли. Мы подозреваем, он мог выйти на улицу, – Артем понимал, что несет чушь, но не говорить же дамочке про водку. – Надышался морозным воздухом, получился рецидив.

– Да вы что? Нет, он не мог. Толя очень следил за здоровьем.

– А вас он провожать не выходил? Скажем, до вестибюля?

– Нет-нет, – так поспешно сказала Ирина, что стало ясно: выходил. – Нет, он даже из палаты не выходил… Хотя, погодите, из палаты выходил. До конца коридора меня довел.

– Это в семь часов было? Или позже?

– Да что вы? Какое позже? У вас ровно с семь проход закрывают. Подумаешь, на две минуты задержалась, так они еле выпустили!

– То есть, вы ушли в семь ноль две, Анатолий вас не провожал, и больше к нему никто не приходил?

– Да откуда я знаю, приходил или нет.

– Но он не говорил, что кого-то ждет?

– Ничего он не говорил. И не ждал никого. А что? Почему такие вопросы? Вы все-таки в чем-то меня подозреваете?

– Нет, нет.

Голос Ирины стал ломким, нервным. Артем поспешно попрощался и дал отбой.

Значит, она не знает, кто к нему приходил примерно в половине восьмого. Или знает, но не желает сообщать. Нет, наверное, не знает.

Странно, что Лариса никогда не рассказывала про Ирину. Подруги все-таки. Впрочем, он не очень хорошо знал ее подруг, придерживался принципа: захочет – расскажет.

Артем вышел из спальни.

Почти та же картина, что вчера – Шура сладко спит на диване, обнимая книжку. Артем укрыл ее пледом, подоткнул с боков, как всегда делала мама.

И услышал какой-то странный звук. Не то щелчки, не то постукивание.

Он вышел в коридор. Входная дверь была сейчас закрыта только на цепочку, отчего покачивалась из-за сквозняка и издавала те самые странные звуки.

Неужели снова приходила Лариса? Все поняла, не стала звонить ни в дверь, ни на его телефон. Ах, да, телефон его был занят. А входного звонка он мог и не услышать.

Уставший и полуголодный, Артем вернулся в спальню и, переодевшись в трико и футболку, прилег на кровать. И сразу же уснул крепким здоровым сном без сновидений.

6.

Praesente

aegroto

(

consilium

)⁶

К нему подошла мама, накрыла одеялом и подоткнула с боков. Наклонилась и расцеловала в обе щеки.

– Ну, мам, – то ли сказал, то ли подумал он.

И это означало: я уже большой мальчик, что за нежности такие?

Мама приятно пахла мазью Вишневского и едва уловимо – какими-то духами, он не знал, какими, но очень нежными, то ли ландышем, то ли сиренью.

– До свидания, – прошептала она на ухо.

– Угум, – пробормотал он. – Через две недели, да?

Она не ответила и тихо вышла.

Они с папой тогда уехали в Лоо на своей машине. Должны были вернуться через две недели. Веселые, загорелые, счастливые. Артем оканчивал четвертый курс и остался дома, хотя очень хотел поехать с ними.

Иногда искренне жалеет, что не поехал.

Тренькнул мобильник – пришло сообщение. Ну что там еще, кому не спится?

Он протянул руку к тумбочке, пошлепал ладонью в поисках телефона. Конечно, смахнул его вниз.

В первые же дни совместного проживания Лариса настояла на приобретении прикроватных ковриков. Артем был ей за это благодарен – коврик не раз спасал жизнь его телефону.

«А разбился бы, я бы тебя поменял», – со злорадством подумал Артем. Пока телефон не давал поводов к замене и вызывал нарекания разве что не очень крутыми наворотами.

Пришлось, кряхтя, зажигать ночник и подниматься.

С удивлением обнаружил, что укрыт пледом. И подоткнут с боков.

Кольнуло сердце: мама?!

Он окончательно проснулся. Ох, как хочется, чтобы это была мама. Но нет. Его, прикорнувшего, казалось, на часок, и проспавшего почти до утра, укрыла Шура.

А что же она сама?

Артем прошел в комнату. Диван оказался пуст. Значит, ушла, как и вчера, потихоньку. И дверь захлопнула. Он выглянул в коридор. Посмотрел в ванной, на кухне.

И остолбенел.

На столе его ждал завтрак. Почти царский завтрак! Блинчики, тоненькие блинчики горкой возвышались посередине стола, рядом – тарелка с молочной овсяной кашей, а на плите под крышкой «доходил» пышный омлет с колбасой, недоеденной накануне.

Девчонка соорудила еду практически из ничего.

Оставшись один неделю назад, он перестал готовить. То есть, он и не начинал. И покупкой продуктов, и приготовлением завтраков-ужинов занималась Лариса. Целиком и полностью. Чтобы он оценил отличие домашней пищи от больничной.

– У вас на ужин одна тушеная на воде капуста и вареный минтай, – говорила она осуждающе. – Это ж не только есть невозможно. Это ж в вашей больнице все палаты и ординаторские прованивают минтаем да капустой, хоть святых выноси. Больные выздоравливают не благодаря, а вопреки, ты не находишь?

Он был бессилен изменить больничный рацион, поэтому не находил, но не отвечал ни да, ни нет. Пресловутые минтай и капуста действительно частенько подавались к ужину, прованивали все отделение и даже весь корпус (больничный блок питания давно не функционировал, и пациентов «кормили аутсорсингом»). Но Артему запахи еды не досаждали. На дежурстве он прихватывал, если оставались, и рыбу, и капусту. В чем никогда не признавался Ларисе. И утешался тем, что простая немудреная еда полезна.

Впрочем, Лариса тоже придерживалась правильного питания. Овощи и фрукты в основном заморские и ни в коем случае не тепличные. Никакого фастфуда, никаких окорочков, только свежее нежирное филе и красная рыба. Жареному – нет. Копченому – нет. Шашлыки – смерть желудку.

Но блинчики! Сколько лет Артем не пробовал блинов, да еще таких тоненьких, ароматных, промазанных сливочным маслом!

Эх, вот бы еще пирогов, какие умела печь только мама!

Так. Это что ж выходит, Шура ушла совсем недавно? Артем выглянул в окно. Темно и никого не видно. Он знал, что вряд ли она стоит под окном, но все-таки надеялся увидеть странную фигуру в болотного цвета пуховике и коричневой шапке, надвинутой на самые глаза.

А джинсы? Он даже не обратил внимания на ее джинсы. Те же самые, балахонистые? Нет, те порвались на колене, носить их уже нельзя. Значит, другие? Дурищев, Дурищев, иногда ты совсем не видишь, что происходит под носом. Ковыряешься во внутренностях, а внешности совсем тебя не волнуют.

Говоря так, Лариса была не совсем права. Его очень интересовали внешности. Точнее, одна внешность. Ларисина.

А Шура совсем на нее не похожа. Пацанка в одежде с чужого плеча. Не пойми что на голове. Без макияжа, маникюра.

Почему же он про нее думает?

На диване лежал халат – Шура не повесила его в ванной, то ли забыла, то ли торопилась. Артем взял его, чтобы отнести на место. Халат источал аромат, забивающий другие – запах дегтя. Тем не менее, Артем отчетливо уловил нотки парфюма. Именно того, что приснился ему вместе с мамой. То ли ландыш, то ли сирень. Парфюм был незнакомый, но, кажется, дорогой.

Шура пользуется элитными духами?

В косметическом бутике, наверное, побрызгалась, прежде чем успели турнуть.

Артем впервые со дня ухода Ларисы чувствовал вкус еды. И не только вкус. Он ощутил удовольствие и от блинчиков, и от каши, и от омлета. Простая, сытная, приятная еда! Вредные жареные блины нежно ласкали вкусовые рецепторы. Пушистый омлет сравним с каким-нибудь королевским суфле. А каша! Как ей удалось из овсянки сварганить почти что гурьевскую? Как?

Остатки пиршества Артем убрал в холодильник. Собрался на работу. Подумал и захватил еду с собой – сегодня ночное дежурство, и блины, и омлет пригодятся, даже вкупе с минтаем и капустой, тушеной на воде.

На лестничной клетке торчал аки бессменный часовой сосед Пал Сергеич.

Он выходил курить каждые полчаса. Артем долго поражался, как немолодой организм выдерживает такую травлю никотином, пока не понял – поэтому и выдерживает, что насквозь отравлен. Какие у Пал Сергеича легкие, страшно даже представить, наверняка все черно-коричневые, в лохмотьях. Выплюнуть каку еще не поздно; был бы стимул, а организм справится. Заняться гимнастикой, в том числе и дыхательной, пройти курс реабилитации, подключить хобби для отвлечения внимания, и через какое-то время тяга исчезнет.

Но в случае Пал Сергеича уговоры и даже угроза здоровью вряд ли сработают. Он выходил на лестницу не столько покурить, сколько пообщаться. Телевизора у него не было, газет он не выписывал и не покупал, интернетом тем более не увлекался. «Хроника, факты, комментарии» в его изложении состояли из дворовых, уличных и городских сплетен. Впрочем, плюс от торчания в подъезде был, и немалый – его вряд ли могли облюбовать для своих темных делишек маньяк, насильник или воришка. Пал Сергеич заболтал бы их до сердечного криза. Их криза, не своего.

– Добренького утречка труженикам российский медицины! – поздоровался Пал Сергеич, выпустив клуб дыма чуть не в лицо Артему. – Как спалось?

– Хорошо, спасибо.

– Ну, еще бы не хорошо.

Сосед заговорщически подмигнул и глумливо улыбнулся.

– М? – не понял Артем.

– Сестренка, смотрю, к тебе зачастила. А?

Второй раз – и уже зачастила.

– Завидуете? – не выдержал Артем.

– Конечно, – с готовностью согласился сосед. – Одна не успела свинитить, как на вахту… а, нет, у вас говорят «на дежурство»… другая заступила. Эх, где мои семнадцать лет! Одно непонятно – чего сестренка сегодня так рано умелась?

Артем не ответил. Боялся, следующим вопросом будет «может, ты ее плохо удовлетворил?»

Но сосед сказал другое. Артем открывал подъездную дверь, когда вслед ему донеслось:

– Ты дома все хорошо проверил? Все на месте у тебя? Деньги, ценности, бумаги?

Одним природа ума вообще не дает, у других к старости отнимает, зло подумал Артем.

И в очередной раз решил прокрадываться к квартире и обратно, когда на площадке никого не будет.

Надо не забыть зайти в отдел кадров ознакомиться с документами Шуры. И последняя реплика Пал Сергеича здесь совершенно ни при чем!

Только в машине он вспомнил про сообщение. Достал мобильник.

Сообщений оказалось два, пришедших почти одновременно. «Простите, что по-английски. Кушайте овсянку, она полезная». Он непроизвольно улыбнулся. Смешная девчонка. На душе приятно потеплело, словно весеннее солнышко вдруг пробилось сквозь непроглядные тучи и согрело смерзшийся за зиму мир.

Номер он запомнил под двойным именем «Шура-Клава».

И лишь потом подумал – а мой-то откуда ей известен?

Второе сообщение содержало лишь один символ. Печальный смайлик. Сам по себе этот смайлик уже был оксюмороном – улыбка, которая вовсе не улыбка, а печалька.

Пришло оно с того же незнакомого номера.

Солнышко тут же спряталось, вернулась зима, задул Борей, ледяной ветер с моря.

Что еще? Опять что-то?

Артем догадывался, что именно. Но ох как не хотелось верить.

И впервые за семь лет работы на ниве здравоохранения появилось дикое желание взять отгул, отпуск, отсидеться или отлежаться в норе.

А вот фиг тебе, Дурищев, хлебай полной ложкой что должно, подумал он и запустил мотор.

Отдел кадров находился на первом этаже, недалеко от вертушки, которая, как ни странно, утром работала.

– Тестовый режим закончился? – спросил Артем у охранника.

Тот не ответил. То ли не понял, то ли не счел нужным отвечать кому попало.

Дверь к кадровикам была открыта. За конторкой сидела сама начальница ОК Нина Федоровна. Бывшая девочка на побегушках без высшего образования – кажется, со средним сельскохозяйственным, то ли зоотехник, то ли счетовод – она непостижимым образом выросла из оператора в руководителя пусть маленького, но все же подразделения. Артем никогда не задумывался, как это произошло, и задумываться не хотел.

В крупных кудрях, с тремя рядами здоровенных поросяче-розовых бус, в кофточке с невероятными рюшами и оборками, Нина Федоровна, пусть и стройная, но далеко не молодая, усердно косила под нимфетку.

– Добрый день, Нина Федоровна, – как можно более непринужденно и радушно произнес Артем.

Она что-то процедила сквозь зубы и едва заметно кивнула.

– У меня тут новая медсестра образовалась, – продолжил он, не замечая неприветливость собеседницы. – Нельзя ли взглянуть на ее документы?

– Какие документы? – холодно отозвалась начальница.

– Диплом, копию паспорта, трудовую…

– Вы что, когда брали, не смотрели, кого берете, что ли? – перебила она.

– Брал не я, брала Майя Михайловна…

– Вот у Майи Михайловны и спрашивайте. Или у медсестры своей.

Она встала и, больше не обращая внимания на Артема, прошла в свой кабинет.

Нина Федоровна была редкой хамкой. Хорошо относилась лишь к высшему эшелону – главному, начмедам, профбоссу. Еще – к начальникам отделений, где оказывали хорошие лечебные и диагностические услуги. От терапевтического отделения она не хотела ничего в принципе, поэтому искать для Артема нужные документы не собиралась.

А, может, для такого отношения были другие причины?

Не об этих ли причинах говорил печальный смайлик?

– Черт. Черт, черт, черт!

Он стукнул по «водоразделу» конторки, потому что, кажется, догадался.

Нина Федоровна гневно обернулась, но Артем уже бежал на третий этаж гигантскими прыжками через две ступеньки.

Восьми часов еще не было, до начала работы оставалось десять минут. В реанимации наверняка кто-то есть, но Артем, не колеблясь, набрал на замке код.

Щелчок. Холодная тишина. И только в комнате персонала возня.

Тихо сказал, чтобы обозначить присутствие:

– Здравствуйте.

Из комнаты вышел Лев Лаврентьевич. Молча кивнул, вроде как поздоровался.

– Летальный? – спросил Артем через силу. – Крестьянинов?

Снова кивок.

– Черт, – вырвалось у Артема.

Тяжелый согласный вздох Ветрова. И нехотя:

– Сегодня без восьми четыре остановка дыхания, прекращение деятельности мозга. Реанимационные мероприятия результата не принесли. Сейчас документы в морг готовим.

Без восьми четыре. Пресловутый час быка, время перед рассветом, когда властвуют демоны зла и смерти. Вот и Крестьянинова они забрали…

Теперь нам всем поотрывают головы, мы «прозвучим», а Артема, наверное, снимут с должности и уволят.

Да, и еще эти анонимки. Наверняка будет третья. И четвертая…

Ну, что ж поделаешь.

Лев Лаврентьевич в доказательство своих слов взял со стола недописанный посмертный эпикриз, слегка потряс – вот, мол, почти готово.

У Артема сложилось ощущение, что Ветров больше не сердится на него. Ни в голосе, ни в движениях не ощущалось напряженности.

– От меня что-то требуется? Эпикриз переводной в порядке? – спросил он на всякий случай.

– В порядке. Ничего.

Из комнаты персонала вышла симпатичная медсестра. Сказала:

– Так я пойду, Лев Лаврентьевич, если не нужна больше. Смена закончилась.

– Да, да, – рассеянно сказал Ветров. – Идите, Маша.

Кажется, Маша работает в оперблоке. Значит, берет ночные дежурства.

Артем проводил ее взглядом и обратился к Ветрову:

– А если без вскрытия оформить?

Глаза Льва Леонидовича сузились:

– Как это – без вскрытия? С какой стати без вскрытия?

– Ну ведь понятно все. Отравление алкоголем…

– С чего это вам понятно? – Ветров повысил голос. – Отравление, но я не уверен, что алкоголем. Вы, кстати, бутылку нашли?

– Бутылку… Бутылку нет, – пробормотал растерявшийся Артем.

– Вот и ищите. А мы на вскрытие отправим. Родственники у него есть? В истории записан чей-то телефон, но он не отвечает.

– Родственники есть. Я позвоню.

О смерти близких сообщать всегда трудно, но, если представить, каково приходится им, тем, кто получает страшное известие… К этому привыкнуть невозможно. Никак. Никогда. Но это, увы, часть работы врача. И ее тоже надлежит выполнять, не думая о «прозвучим».

Оперативка прошла как в тумане. Главный, узнав о смерти Крестьянинова, быстренько «заболел», смылся на больничный и, кажется, вообще уехал из города. За него остался Апухтин. И это немного утешило Артема. Он очень надеялся, что анонимки не будут обнародованы. По крайней мере, пока не разберется, что произошло на самом деле.

Майя Михайловна сидела чернее тучи. Малышка Софочка изо всех сил сочувствовала, делала несчастные глаза и едва не плакала. Алла Борисовна сохраняла невозмутимый вид с выражением лица «се ля ви» и «все там будем».

Артем дослушал доклады врачей, выдал рекомендации по лечению и удаленным консультациям. И пошел к себе в кабинет. Ждать реакции начальства.

Рэм Кириллович не вызывал, это могло означать что угодно. И Артем перед восхождением на голгофу решил завершить неприятное дело. То есть, позвонить Ирине.

Едва он достал мобильник, в кабинет заглянула Шура.

Один взгляд на девчонку – и настроение чуть повысилось. Все в том же балахонистом помятом наряде и криво сидящем колпаке она смотрела настороженно, но глаза улыбались.

Он поманил ее пальцем. Сказал тихо:

– Спасибо за завтрак. Все было обалденно.

Интересно, нет ли в кабинете камер? Услышат, что подумают?

– Не за что, – просто ответила она, подойдя к столу. – Зовите, еще приготовлю, мне не трудно.

Он взял ее руку и начал вызванивать Ирину. Ему сейчас очень нужна поддержка. Пусть даже в лице Шуриной ладони. В лице ладони, да. Он даже чуть улыбнулся, представив лицо ее мягкой, теплой ладошки.

– А я хотела вам звонить! – возбужденный голос Ирины подействовал на Артема как ушат холодной воды.

Она знает? Уже? Ни скорбных, ни горестных интонаций в голосе не было. Что это? Истерика?

– Да, да, – пробормотал Артем. – Извините, я, наверное, вас разбудил…

– Нет, нет. Не разбудили, – все так же бодро продолжила Котова. – У меня появилась идея.

Так, только бы не медиумы и экстрасенсы, могущие вернуть душу из потустороннего мира.

– Если Анатолий очнется… то есть, выйдет из комы, можете ли вы нам разрешить расписаться прямо у вас?

Он даже не понял, о чем она. Переспросил тупо:

– Расписаться?

– Ну конечно. Мы ведь все равно собирались. С ЗАГСом я договорюсь, вы об этом не беспокойтесь. Для него сделают исключение. Конечно, получится не совсем так, как мы планировали… Без торжеств, без фрака, без живой музыки. Или музыку вы разрешите в виде исключения?

Он слушал и холодел все больше.

Ирина собирается выйти замуж за Крестьянинова любой ценой. Хоть в реанимации. Наверное, и за находящегося в коме вышла бы. В виде исключения.

Теперь он совершенно не понимал, как сообщить ей жуткую новость.

– Боюсь, вам придется отказаться от этой мысли.

Артем зажмурился и сжал руку Шуры.

– Да? – разочарованно проговорила Ирина. – Ну вы все-таки подумайте. Я в долгу не останусь, не сомневайтесь.

– Ирина, – сказал он совсем тихо. – Ваше бракосочетание с Анатолием невозможно в принципе. Дело в том, что сегодня ночью он…

Договорить ему не дали. Она поняла и закричала что-то неразборчивое, сначала сетовала на горькую судьбу, потом, кажется, снова стала угрожать. Он решил испить чашу до конца и принять на себя ее первую, самую горькую истерику. Услышать еще раз все, что она думает про него и про всех врачей, не сумевших, не уберегших, не спасших…

Вслушиваясь в поток стенаний, он с удивлением понял, что угрозы адресуются вовсе не ему – какой-то неизвестной женщине.

– Теперь она все захапает! – уже тише, но с частыми рыданиями причитала она. – Мы же с ним вместе все делали, а она явится и все, все отнимет! По ветру пустит!

– Ирина, успокойтесь, подождите, я очень хорошо вас понимаю и разделяю ваше горе, – на самом деле он ничего не понимал и не разделял. – Кто – она? Его жена? Разве Анатолий женат?

– С первой женой он давно расстался, – уже намного спокойнее сказала Ирина. – Про остальных родственников он почти не говорил. Я думала, никого и нет, а тут она…

Артем снова попытался было выяснить, кто она, но Котова словно не услышала. Спросила:

– Когда надо забрать тело? Сегодня?

– Извините, Ирина, сегодня не получится. Тело… то есть, Анатолия отправляем в морг на вскрытие…

– Какое вскрытие? Зачем вскрытие?

Теперь в ее голосе слышался испуг.

– Чтобы выяснить точную причину смерти.

– Да чего там выяснять? Неправильное лечение, вот и все! Сами виноваты, а теперь причину искать вздумали! Угробили здорового мужика! Угробили!

Убеждать, мол, всему виной водка, которую Крестьянинову пить категорически противопоказано? Вряд ли это убедит Ирину.

– Давайте дождемся вскрытия, – мягко предложил он. – Патологоанатомы точно установят, лечение тому виной или что-то другое.

– Они установят то, что выгодно вам!

Артем хотел попытаться сгладить, скруглить острые углы, торчавшие из Ирининого голоса и впивающиеся ему в ухо, но услышал короткие гудки.

И только тут осознал, насколько сильно сжимает руку Шуры.

Дверь кабинета открылась. На пороге возникла подтянутая фигура Аллы Борисовны. Она собиралась что сказать, но осеклась на полуслове, многозначительно оглядела Артема и Шуру и медленно, словно делая внушение, промолвила: