Текст книги "Горечь и сладость любви"

– Так мы идём? – спросил Данилов, глядя на Веру.

– Да, да, – как можно беззаботнее отозвалась та, – ещё один щелчок мышкой и я в полном вашем распоряжении.

«Если бы так на самом деле было», – подумал про себя Данилов, но вслух ничего не сказал. Он догадывался, что Вера если и думала над его предложением, то дать ответ пока не готова. Он успокаивал себя этим пока и надеялся, что время играет на его стороне.

Глава 5

Они спустились вниз и зашли в маленькое кафе, находящееся в том же здании, где располагалась их фирма. Сели за столик, где садились чаще всего, если он был, конечно, не занят. А занят он бывал очень редко.

Данилов по простоте души даже и не догадывался, что в этом заслуга относящегося к нему с симпатией официанта, парень просто не давал занять его другим посетителям.

Вера подозревала, в чём дело, но не спешила информировать об этом шефа. Её забавляло, что проницательный и редко допускающий в делах бизнеса ошибки Данилов в обыденной жизни мог вести себя как доверчивый ребёнок, которого легко ввести в заблуждение взрослому человеку.

К счастью, в быту никому не приходило в голову подшучивать над ним или оттачивать на нём искусство устраивать злые каверзы. Так что обожавшим его сотрудникам можно было не опасаться за безопасность шефа.

– Как всегда? – спросил Веру Данилов, когда к их столику подошёл официант.

Она машинально кивнула, а потом вдруг окликнула уже собравшегося отойти от их столика парня:

– Можно мне сегодня жареную на гриле форель?

– Да, конечно, – несколько удивлённо протянул тот в ответ и вопросительно посмотрел на Данилова.

Тот согласно кивнул, официант что-то быстро черкнул в своём блокнотике и испарился, чтобы через несколько минут вернуться назад и аккуратно расставить на столе заказанные ими блюда.

– Я что-то по рыбе соскучилась, – проговорила, отвечая на взгляд Данилова Вера.

– А я думал, что ты её на море про запас наелась, – попробовал пошутить он.

Но шутка, наверное, не удалась, так как Вера в ответ кисло улыбнулась.

Молчание затягивалось, и, когда они перешли к десерту, Андрей спросил:

– Как ты провела выходные?

– К родителям на дачу ездила.

– На два дня?

– Нет. Вернулась уже в субботу, – призналась девушка.

– И просидела одна в четырёх стенах?

– Нет, в субботу я с Клавой встречалась.

– С Клавой? – наморщил он лоб.

– Ну да, я же тебе рассказывала, Клава – моя лучшая подруга.

– Да, помню, та, что учительница.

– Младших классов, – вздохнула Вера.

– Ты чего? – спросил Андрей.

– Так, – отмахнулась девушка, – Клавку жалко.

– Почему? – искренне удивился он.

– Потому что она за уроками и тетрадями света вольного не видит!

– Если твоей подруге не нравится её работа, то почему же она не уйдёт из школы?

– В том-то и дело, что она ей нравится.

– Тогда, наверное, она не нуждается в жалости.

– Это точно, – невольно улыбнулась Вера, – Клавка в жалости не нуждается. Ты знаешь, что она мне ответила, когда я сказала ей, что она гробит лучшие годы своей жизни за копеечную зарплату?

– И что же? – искренне заинтересовался Андрей.

– Что ей кажется время от времени, что это не ей государство должно выплачивать зарплату за её каторжный труд, а она, Клава, должна приплачивать за то, что ей разрешают возиться с её мелюзгой! – Вера рассмеялась.

Андрей улыбнулся и сказал:

– Наверное, твоя подруга очень любит детей?

– Очень, – подтвердила его предположение Вера.

– Почему же не родит своих?

– Легко сказать, родит, – пожала плечами Вера. – От кого? Мужа у неё нет.

– Вообще-то если хочется, то можно и одной родить.

– Разреши тебе напомнить, – съязвила Вера, – что люди не могут размножаться, как улитки, оплодотворяя сами себя.

– Извини, я не это имел в виду, – густо покраснел Андрей. – Но, если женщина хочет, она рожает ребёнка для себя.

– Ага, – кивнула Вера, – для себя, но я, например, не хочу рожать без мужа. Я считаю, что у моих детей должен быть отец.

– У твоих будет! – неожиданно пылко заверил её он. А про себя подумал, что, если бы его мать рассуждала так, как рассуждает Вера, его бы не было на свете. Конечно, в том, что он рос без отца, нет ничего хорошего. Однако это лучше, чем, если бы его, Андрея, вообще не было. Поэтому он был благодарен своей матери за принятое ею решение родить ребёнка для себя. Вышло же так, что подарок мать сделала ему. Она подарила своему сыну жизнь. А ведь жизнь – это такой подарок, который ни в одном магазине не купишь и ни в какую лотерею не выиграешь. Сознавая это, Андрей и своему неизвестному отцу был в какой-то степени благодарен. Почему в какой-то степени? Потому что биологический отец был в какой-то мере фигурой легко заменимой. А вот мама – это совсем другое дело.

Вера спохватилась, что их разговор соскользнул на скользкую тему, демонстративно посмотрела на часы и проговорила:

– Ой, мы, кажется, с обеда опаздываем.

– Никуда мы не опаздываем, – ответил Данилов, махнул рукой официанту и расплатился по счёту, как всегда, оставив щедрые чаевые.

На душе у Андрея заскребли кошки. Ему показалось, что Вера изменилась за то время, что они не виделись. Ответа на вопрос, в чём и как она изменилась, у него не было. Изменилась и всё тут. И он отчётливо осознал, что ответа на своё предложение он от неё не получит ни сегодня, ни завтра. Что же делать? Надоедать ей и просто мозолить глаза глупо и недостойно мужчины. Поэтому Данилов решил на время самоустраниться. Пусть взвешивает все свои «за» и «против», он ни мешать ей, ни торопить её не будет. После того как решение было принято, Данилов, как ни странно, почувствовал облегчение.

А Вера, еле дождавшись конца рабочего дня, наскоро простилась с коллегами и помчалась домой, прихватив подаренную картину.

Говорят, что от наслаждения внизу живота трепещут бабочки, а у Веры от предвкушения вечернего свидания с Эдом вокруг головы, точно подвижный нимб, кружились хороводом ласточки.

И пусть они были никому не видны, кроме неё, она явственно ощущала касание их крыльев кожей лба, щёк, губами и даже веками. Они были рядом с ней, эти ласточки. И ей казалось, что зависело только от неё, улетят они в тёплые края или останутся здесь навсегда.

Придя домой, Вера первым делом сняла со стены несколько лет висевшую там картину Алексея Саврасова «Грачи прилетели». «Бр-р, март, – подумала она, – лежит снег, холодно». На освободившееся место она повесила картину Эдуарда Прилунина «Ласточки». Воздух на полотне был пропитан медовым свечением осеннего солнца. И Вере стало тепло, несмотря на то что сюжет был осенним.

Постояв несколько минут перед картиной, она не спеша направилась к своему гардеробу, на ходу прикидывая в уме, что же ей надеть. Скорее всего, Эд пригласит её в дорогое кафе. Она надеялась на то, что в вечерний клуб он её не потянет, а разгуливать в парке уже и темно, и прохладно. «Чай, не лето красное», – услышала она как наяву голос своей матери и улыбнулась. «А вот надену-ка я своё красное платье», – озорно подумала она. Надела, покрутилась перед зеркалом и так и сяк. Осталась довольна. Сверху примерила чёрную бархатную накидку. Решила, что получилось гармонично. Тёмные туфли лодочки на среднем каблуке и лёгкий плащ.

Когда Вера подошла к месту встречи, Эд уже ждал её.

– Вы пешком? – спросил он её.

– Да, я живу здесь рядом, – отозвалась Вера.

– А я на машине, – он кивнул на стоянку возле парка, – пойдёмте?

– Да, конечно.

Они дошли до стоянки, и художник жестом указал на светлую «Ладу Приору».

– Не «Мерседес», конечно, – улыбнулся он шутливо, – но всё-таки железный конь.

– Нормальная машина, – отозвалась Вера.

– Тогда прошу садиться, – он открыл перед ней дверцу, и Вера грациозно скользнула в салон, села на место рядом с водителем.

– Куда поедем?

– Я, право, не знаю, – улыбнулась она с лёгким кокетством.

– В таком случае разрешите пригласить вас в «Надежду»?

– В «Надежду»? – переспросила Вера.

– Да, вполне приличное кафе, – пустился в объяснения художник. – Я понимаю, что такую шикарную девушку нужно приглашать в ресторан. – Он оценивающе посмотрел на Веру и поспешно добавил: – Но я надеюсь, что у нас всё ещё впереди.

– Я тоже на это надеюсь, – улыбнулась Вера, – так что, шеф, трогай!

– Слушаюсь и повинуюсь, – подхватил он её игривый тон.

«Хорошо, что не пригласил в «Маленькую Веру», – подумала она про себя. Был в их городе ночной клуб с таким названием и со стриптизом.

Они один раз с Клавой, будучи ещё студентками, месяца три копили деньги, а потом, смеха ради, спустили их в этом клубе. Оторвались по полной! Если бы только об этом тогда узнали их матери. У обоих бы волосы дыбом встали. Хорошо ещё, что девушкам хватило одного раза для утоления любопытства. Стриптизёры же их не особо вдохновили.

– Смотри, вон тому лосю лучше всего на заводе вкалывать, – жарко шептала на ухо подруге Клава.

– Ага, – отвечала Вера, – или на тракторе пахать.

– А погляди, вон тот, у которого ноги чуть ли не колесом! Ему бы лошадей объезжать!

– Ага, или в кавалерии служить.

Девушки покатывались со смеху до тех пор, пока на них не стали шикать другие посетительницы, наверное, истинные ценительницы мужской красоты. Домой подруги пришли под утро развесёлые. Но больше в тот клуб они ни разу не ходили.

В кафе «Надежда» Вера была два раза. Один раз с компанией родственников, когда отмечали юбилей двоюродной бабушки, а второй раз с коллегами по работе на 8 Марта.

Кафе это было приличным, можно сказать, степенным. И теперь Вера гадала, почему художник пригласил её именно в него. Может быть, потому что оно было не слишком дорогим? В этом случае она вполне поняла бы его. Откуда у художника деньги на дорогие рестораны.

Но Прилунин пригласил Веру в «Надежду» вовсе не из-за стеснённости в средствах. Деньги у него сейчас как раз были. Просто он считал Веру приличной девушкой из интеллигентной семьи и не хотел шокировать, приглашая в более раскованные ночные заведения. Вдруг она не так поймёт его или, того хуже, испытает шок и сбежит с первого же свидания.

Когда Вера сняла в гардеробе плащ, глаза Эда слегка округлились. Вероятно, он не ожидал, что она выберет на первое свидание такой смелый наряд.

– Вы выглядите роковой женщиной, – шепнул он ей, почти касаясь губами её макушки.

Вера ничего не ответила, спрятав улыбку в краешке рта. То, что художник на данный момент не был бедным, Вера поняла, когда он, придвинув к ней меню, предложил ей сделать заказ. Девушка постаралась выбрать не особо дорогие блюда.

Он снисходительно выслушал её, и спросил:

– А как вы относитесь к крабам?

– Хорошо отношусь! – вырвалось у неё.

– Тогда в чём же дело? – покровительственно улыбнулся он.

– Просто они дорогие, – лёгкий румянец окрасил Верины щёки.

– О! Вы заботитесь о моём кошельке, – его улыбка стала ещё шире. Ему на самом деле было приятно, что Вера, как он и предполагал, оказалась не хищницей и не стервой. – Можно я выберу блюда на свой вкус? – спросил он мягко.

– Пожалуйста, – пожала плечами Вера.

– Вы любите речную форель? – спросил он.

– Люблю, – кивнула Вера.

– А щучью икру?

– Я всякую люблю.

Он довольно рассмеялся и продолжил отмечать деликатесы, уже не спрашивая Вериного мнения.

– Может быть, хватит? – спросила она. – Мы ведь не бегемоты, чтобы столько съесть.

– Не волнуйтесь, – он легко накрыл её руку своей, – я всего заказал понемногу. Осталось выбрать десерт. Как вы относитесь к миндальным пирожным?

– Нормально, если горький миндаль не заменён в них цианистым калием, – ляпнула она.

Эдуард сделал вид, что оценил её шутку, и тихо рассмеялся:

– Можете не беспокоиться по этому поводу. В этом заведении ещё ни разу не было никакого криминала. Так что уж говорить об отравлениях цианидом.

– Уговорили, – усмехнулась Вера, – пусть на десерт будут миндальные пирожные.

В зале звучала приятная тихая музыка. Они ели, обменивались взглядами и улыбками.

Потом музыка стала живее, и Эдуард предложил:

– Может быть, потанцуем?

Она кивнула, и он поспешил помочь ей встать из-за стола. Вера мысленно поблагодарила музыкантов за то, что музыка хоть и перестала быть медленной, но и не стала быстрой. Ей вовсе не хотелось растрясти все уложенные с такой тщательностью в её животе лакомства. Давно она так не пировала. Хотя Андрей и приглашал её в дорогие рестораны, но там она не съедала зараз столько вкусностей. И дело не в том, что Данилов был скупым, нет, он просто не был гурманом, для Веры он заказывал то, что она сама выбирала. И оба были довольны. Зато Андрей легко тратил деньги на театры, филармонию, концерты, выбирая самые удобные, а значит, и самые дорогие места в зрительном зале.

Руки Эдуарда приятно сжимали её талию. Вернее, не совсем талию, одна рука мужчины лежала чуть выше линии талии, а другая легко соскользнула вниз, впрочем, не особо нарушая приличия. Вера сделала вид, что ничего не замечает. А вообще-то ей нравилось расположение его рук на её теле.

Пряный аромат его туалетной воды ей тоже нравился, он волновал Верино воображение и слегка опьянял, да, именно опьянял, а не пьянил, как некоторые сильные парфюмерные запахи, особенно если они исходили от мужчин, которые буквально купались в туалетной воде, выливая на себя добрых полфлакона. Вернее, недобрых. И почему это некоторым представителям мужского пола не приходит в голову, что сильный запах, исходящий от них, может травмировать нежное женское обоняние?

– Вера, а вы воспитывались в полной семье? – неожиданно спросил её Эдуард, когда они вернулись за столик.

– Да, – ответила она несколько растерянно и подумала про себя: «Неужели и у этого нет отца». – А вы? – спросила она вслух.

– Меня воспитывал дед, – признался он.

– Дед?

Он кивнул.

– А что же сучилось с вашими родителями?

– Да ничего с ними не случилось, – отмахнулся он, – мои родители живы и здоровы.

– Слава богу! – вырвалось у Веры. – Почему же тогда они вас бросили? – проснулось в ней женское любопытство.

– Вообще-то они не бросали меня, – улыбнулся художник, – просто они геологи, и их практически никогда не было дома.

– Тогда понятно, – с явным облегчением протянула Вера.

«И всё-таки я не ошибся, она добрая девушка», – подумал Эд довольно.

– Хотите, я расскажу вам о своём детстве? – спросил он.

– Хочу, – ответила Вера. Она действительно хотела. Ей было интересно о нём всё-всё.

Обретя в лице Веры искренне заинтересованную в нём слушательницу, Эдуард заливался соловьём.

А Вера слушала, кивала, задавала редкие короткие, чаще всего наводящие вопросы и снова слушала и кивала. Когда он замолчал, часы на импровизированной башне за стойкой бара пробили двенадцать.

– Ой, уже так много времени! – Вера сделала попытку подняться.

– Ну что вы! – удержал он её за руку. – Прямо как Золушка!

– Почему Золушка? – удивилась Вера.

– Просто мне показалось, – рассмеялся он, – что вы боитесь, как бы ваша карета не превратилась в тыкву.

– У меня и нет никакой кареты, – рассмеялась слегка опьяневшая Вера. Она выпила всего два бокала шампанского, но игривые пузырьки ударили ей в голову.

Эдуард не пил, так как был за рулём.

– Вот именно, – подхватил он, – кареты у вас нет! Зато кучер есть! Это я! – он ударил себя в грудь. – И я обещаю вам, что ни при каких условиях не превращусь в крысу.

Вера звонко рассмеялась и тут же прикрыла рот ладошкой. А потом проговорила, блестя глазами:

– А вдруг моё платье превратится в лохмотья?

– Такая красивая женщина, как вы, в любых лохмотьях будет смотреться, как в королевском платье.

– Спасибо, – улыбнулась Вера и смущённо потупилась.

Прошло ещё полчаса, и девушка всё же настояла на том, чтобы Прилунин отвёз её домой.

Колёса автомобиля неслышно скользили по дороге притихшего ночного города. Эдуард краем глаза рассматривал отражавшееся в зеркале лицо Веры. Ему показалось, что девушка чем-то неуловимо похожа на эту тихую тёплую осеннюю ночь. Ему хотелось остановиться возле парка, вывести Веру из машины и долго и страстно целоваться с ней под скупыми лучами убывающей луны. Но он понимал, что не место и не время. Обольстить Веру с наскока не получится. Впрочем, если подумать, то и ему самому это неинтересно. Эдуарду хотелось, чтобы история их любви была не только красивой, но и долгой.

– Куда дальше? – тихо спросил он, когда они миновали парк.

– Прямо, – ответила она, – потом налево и под арку.

Ехать пришлось не более трёх минут.

– Мой подъезд в середине, – прошелестел её тихий голос.

И он затормозил возле бровки. Имей он такую возможность, он довёз бы её до самой двери.

Невольно ему вспомнился один из рассказов О’ Генри, в котором приехавший из провинции американец поднялся по ступеням лестницы в подъезде прямо до двери своего приятеля. Эд улыбнулся.

– Вот я и дома, – сказала Вера, – спасибо вам за чудесный вечер, – она осторожно коснулась его руки, – и за то, что доставили прямо до дома, тоже спасибо. – Она открыла дверцу автомобиля, не дожидаясь, пока он поможет ей, и сама выбралась из салона.

Через мгновение он стоял рядом с ней.

– Я тоже вам искренне признателен за то, что вы скрасили мой холостяцкий вечер.

Вера невольно улыбнулась, он говорил таким тоном и с таким выражением лица, точно был английским джентльменом начала прошлого или даже конца позапрошлого века и лет ему было много.

– Я пойду, – сказала девушка.

– Подождите, ещё одну минуточку, – проговорил он просительно.

Она повернула к нему своё лицо. Ветер качал ветви растущего около подъезда тополя и тени от ветвей то набегали на Верин лик, то отступали, уступая место робкому лунному свету. Лик, именно лик! Так назвал его про себя Эдуард.

– Вера! Если бы вы знали, какая вы! – выдохнул он вдохновенно.

– Какая? – тихо спросила она.

– Необыкновенная! Неповторимая! Я бы сказал, неземная! Таинственная! Но в то же время вы такая уютная, тёплая, родная!

– Правда? – недоверчиво спросила она.

Он кивнул и облизал пересохшие губы. Ему не хотелось расставаться с ней, но и напрашиваться к ней в гости в этот поздний час было бы неверным ходом. Он чувствовал это чутьём художника и интуицией влюблённого мужчины. Она должна привыкнуть к тому, что он есть в её жизни.

– А вы знаете, – неожиданно сказала Вера, – я уже повесила вашу картину на стену.

«Когда успела», – промелькнуло в его голове, и он спросил:

– Правда?

– Да, как только вернулась с работы, – сорвался с её губ ответ на его непроизнесённый вслух вопрос. – У меня там висела другая картина, – призналась она, смутившись, – но я подумала, что на этом месте должны висеть ваши «Ласточки».

– И чьё же место я занял? – нервно хихикнул Эдуард.

– Там были «Грачи» Саврасова.

«Не Сафронов, но тоже ничего», – подумал он самодовольно и поздравил себя с первым успехом.

– Значит, теперь частица меня всегда будет с вами, – сказал он.

– Да, – кивнула Вера.

Он осторожно взял её руки в свои и прижался губами сначала к указательному пальцу её правой руки, потом медленно переместил губы на безымянный, а затем покрыл каждый палец цепочкой бережных скользящих поцелуев. И лишь после этого перешёл к её левой руке.

Он почувствовал, что девушка затаила дыхание. Его же собственное дыхание стало горячим и наполненным страстью.

Вера, в свою очередь, еле держалась на ногах, внезапный трепет охватил всё её существо, и горячие волны медленно нарастали и поднимались откуда-то изнутри. Бесконечное блаженство переполнило её душу и тело. Ей казалось, что ещё немного, и она рухнет наземь. Но как раз в этот решающий момент Эдуард отнял свои губы от её рук, а потом и вовсе выпустил Верины руки из своих.

– Простите, – прошептал он едва слышно.

– Я пойду, – пролепетала, в свою очередь, Вера.

Он сделал шаг в её сторону, намереваясь довести девушку до подъезда. Но она покачала головой:

– Не надо, я сама.

Когда дверь подъезда закрылась за Верой, Эдуард вернулся к своему автомобилю, забрался в салон и, не торопясь, тронул машину с места.

Он не догадывался о том, что Вера наблюдает за ним с площадки второго этажа. И только когда машина художника скрылась из виду, она побежала вверх по ступеням к двери своей квартиры.

Глава 6

Не разуваясь, Вера прошла в комнату и первым делом позвонила Клаве.

– Алло, – раздался сонный голос подруги.

– Клавка, ты дрыхнешь? – рассмеялась Вера в трубку счастливым гортанным смехом.

– Верка, ты, что ли? – пробормотала всё ещё не проснувшаяся до конца Клавдия.

– Я…

– У тебя лунатизм появился? Хотя вроде сегодня не полнолуние.

– Дурочка, – снова засмеялась Вера, – я влюбилась!

– В Андрея? – Клава, кажется, окончательно проснулась.

– Нет!

– А в кого же? – недоумённо спросила Клава.

– Клавка! Ты так говоришь, словно на свете существует только один Адам.

– Какой Адам? – не поняла подруга, потом в её голове, наверное, промелькнули какие-то смутные догадки, и она спросила: – Ты познакомилась с мужчиной, которого зовут Адам?

– Нет! – не сдерживаясь, рассмеялась Вера. – Его зовут Эд!

– Как-как? – не поняла подруга.

– Эдуард. Но он представляется Эдом.

– Артист, значит, – с нескрываемым разочарованием вздохнула Клава.

– Почему артист? – на этот раз озадачилась Вера.

– Потому что артисты придумывают себе всякие псевдонимы, напускают на себя таинственность.

– Нет, он не артист! И не имеет никакого отношения ни к кино, ни к театру.

– Спасибо, – громко зевнула Клава.

– За что?

– За то, что успокоила меня.

– Клава! Подожди! Не засыпай! Я сегодня получила в подарок картину.

– Красивую?

– Очень!

– А какой сегодня праздник?

– Не знаю, по-моему, никакого. А зачем тебе?

– Ты же сказала, что тебе подарили картину. День рождения и именины в этом году у тебя уже прошли. Значит, какой-то другой праздник.

– Клава! Разве подарки дарят только на праздники?

– Не знаю, наверное, кому как. Но мне лично только на день рождения и на Восьмое марта.

– Не ври! Я тебе на Новый год кофеварку подарила.

– Ага, – хмыкнула Клава, – и сама же ею пользуешься.

– Это потому, что тебе самой лень её включать.

– Точно! Верка! Имей совесть, давай спать, мне завтра на работу.

– И тебе неинтересно, кто подарил мне картину?

– Я и так уже догадалась, что тебе подарил её этот самый Эд.

– Правильно! – похвалила подругу Вера. – Но ты не догадалась о самом главном.

– О чём же?

– О том, что он сам её написал.

– Понятно. Он ещё и картины пишет.

– Именно! Это его профессия! Он художник!

– А как его фамилия?

– Прилунин.

– Никогда не слышала о таком художнике, – проговорила, немного подумав, Клава.

– Я тоже до сегодняшнего дня ничего о нём не слышала, – призналась Вера.

– Так ты с ним только сегодня познакомилась? – удивилась Клава.

– Вернее, вчера, – тихо сказала Вера, – утром, перед началом рабочего дня.

– И где же ты могла с ним познакомиться в такую рань?

– В парке.

– В парке?! – ахнула Клавдия.

– Клавка! Я же каждое утро по пути на работу прохожу через парк! Я тебе сто раз об этом говорила!

– Не надо так вопить в трубку, – прозвучал жалобный голос подруги, – я прекрасно помню, что ты через парк ходишь на работу. Но что в парке в это время делал художник? А, догадалась! Рисовал пейзажи.

– Вовсе нет! – снова засмеялась Вера. – Он там продавал картины. У художников в этом парке есть небольшой пятачок, где они устраивают выставки-продажи своих картин.

– А он что, там недавно появился? – спросила Клава.

– Кто? Пятачок?

– Да нет! Твой художник.

– Я не знаю, – растерялась Вера, она только сейчас поняла, что до вчерашнего утра не замечала Прилунина, как, впрочем, и других художников, стоящих в парке.

– Понятно, – хмыкнула Клава, – как это на тебя похоже! Ходила столько времени мимо художников, не обращая на них ни малейшего внимания, и вдруг на тебе! Разглядела одного из них и сразу влюбилась!

– Наверное, всё было немного не так, – задумчиво отозвалась Вера.

– А как?

– Я шла на работу в расстроенных чувствах, потому что понятия не имела, как мне быть с Андреем, с его предложением руки и сердца, и сама не заметила, как на что-то налетела. Я бы непременно упала, если бы меня не подхватил кто-то под локоть. Это оказался Эд. А потом я увидела его картину с улетающими в тёплые края ласточками. И вот в эту картину я влюбилась с первого взгляда!

– И он тебе её подарил?

Вера задумалась, потом сказала:

– Сначала я захотела её купить. А Эд сказал, что она не продаётся. Я огорчилась и стала упорствовать. Тут-то он…

– Подловил тебя на живца, – сказала Клавдия так тихо, что Вера еле расслышала.

И всё-таки она услышала и обиделась:

– Что ты такое говоришь! Зачем ему меня ловить! Я что, дочь олигарха или депутата. Мы с ним до этого даже не встречались никогда!

– Это ты с ним до этого никогда не встречалась, – скептически фыркнула подруга. – А он с тобой мог встречаться каждый день.

– Как это?

– Просто обратил внимание на проходящую каждый день мимо симпатичную девушку.

– И что?

– Ничего. Решил познакомиться.

– Ты хочешь сказать, что я ему понравилась? – спросила Вера.

– Наверное, раз он подарил тебе картину.

Веру такое разъяснение подруги устраивало, и она снова повеселела.

– Вечером он повёз меня в «Надежду».

– Вполне приличное заведение, – одобрила Клава.

– Я тоже так думаю.

– А потом?

– Что потом? – не поняла Вера.

– Он довёз тебя до дома на такси или просто сунул деньги таксисту.

– Ни то, ни другое, – довольно пропела Вера, – он довёз меня до дома на своей машине.

– А если бы вас остановили пэпээсники.

– Ну и что? – не поняла Вера.

– За рулём пьяный.

– Ах, ты об этом, – отмахнулась Вера от необоснованных подозрений подруги, – Эдик не пил.

– Непьющий художник, что-то новенькое, – хмыкнула Клава.

– Клавка, чего ты придираешься?

– Не знаю, – призналась подруга, – наверное, потому что очень хочу спать.

– Я понимаю, что я бессовестная, – покаянно призналась Вера, – но, Клавочка, мне же, кроме тебя, не с кем поделиться. А меня буквально распирает!

– Ладно уж, – снисходительно разрешила Клава, – выкладывай всё, что у тебя ещё осталось. А то ещё лопнешь, и мне придётся зашивать.

– Я уже, можно сказать, всё выложила, – с некоторой долей сожаления призналась Вера.

– Нет, ещё не всё.

– Разве?

– Ты не рассказала, как вы расстались!

– Обычно. Он проводил меня до подъезда, я поднялась домой и стала звонить тебе.

– И даже не посмотрела, как он отъехал.

– На его отъезд я полюбовалась из окна подъезда, – хихикнула Вера, – а поднявшись в квартиру, сразу стала звонить тебе.

– Надеюсь, ты сначала сняла обувь? – поддела её подруга.

– Ой, нет! – спохватилась Вера. – Пойду…

– Сиди! Чего уж теперь беспокоиться. Всё равно придётся пол подтирать.

– Твоя правда, – вздохнула Вера.

– Лучше скажи, твой художник не пытался напроситься к тебе на чашечку кофе?

– Представь себе, нет! – и напомнила: – Мы же с ним только сегодня познакомились, в смысле вчера.

– Говорят, сейчас в моде секс на первом свидании, – с притворной завистью процедила Клавдия.

– Нам ли, старым кошёлкам, о таком мечтать, – рассмеялась Вера.

– И не говори. Хотя мы с тобой не такие уж старые. Я на днях у Генки Терёхина книжку отняла, так там бабусе семьдесят два года, и она почти каждый день меняет любовников и такие кренделя в постели выделывает, мама не горюй!

– А сколько лет твоему Генке?

– Восемь.

– Где же он такую книжку взял? – удивилась Вера.

– У сводной сестры утянул.

– И ты ещё не вернула её Генкиным родителям?

– Нет, – призналась Клава, – зачиталась.

– Тогда не отдавай пока, – попросила Вера, – может, я тоже почитаю.

– У тебя теперь на это времени не будет.

– Почему же это?

– Ты уже забыла о художнике? – озорно спросила окончательно проснувшаяся Клава.

– Я о нём не забыла, но не будет же он и дневать, и ночевать у меня.

– Как знать. Может, ты у него.

– Клавка! Ну тебя!

– Тогда можно я пойду досыпать?

– Иди, – со вздохом разрешила Вера и хотела уже положить трубку, как услышала:

– Но вы хотя бы поцеловались?

– Нет, мы обменялись телефонами.

– Тогда бай-бай.

– Бай-бай.

Вера не стала рассказывать подруге, как Эд нежно и в то же время страстно целовал на прощание один за другим пальцы её рук. И это, по её мнению, был самый настоящий секс!

Вера вернулась в прихожую, сняла туфли и плащ. Только сейчас она почувствовала, как устали её ноги, хотя вроде бы она и не так много двигалась за сегодняшний вечер. Она подумала, что неплохо было бы забраться в горячую ванну с несколькими капельками эфирного масла эвкалипта, но поняла, что у неё нет на это сил. Вместо этого она протёрла пол, приняла душ, заварила себе чашку крепкого чая и опустилась на диван прямо перед картиной Эда.

Вере показалось, что ласточки обрадовались её приходу и весело засвистели. Длинные узкие крылья и раздвоенные хвосты замелькали перед её глазами. Вера поставила опустевшую чашку из-под чая на стол и смежила веки. Настоящих живых ласточек Вера видела только за городом. Они лепили свои гнёзда на склоне возле речки недалеко от дачи Вериных родителей. На самой вершине склона было что-то вроде каменного выступа, который укрывал гнёзда птиц от непогоды. Её мама, глядя на прилетевших ласточек, всегда говорила, что если ласточки прилетели, то холода уже не вернутся, и принималась смело засаживать грядки всевозможными овощами. Вера из уроков зоологии помнила о ласточках только то, что они прилетают одними из самых последних в череде перелётных птиц. Учительница объясняла, что птицы так поступают, чтобы не умереть с голоду, так как питаются насекомыми, которые просыпаются в основной своей массе ближе к середине мая.

В городе же жили стрижи. Они прилетали в мае и примерно до середины августа быстрыми стрелами мелькали за окном её съёмной квартиры. Вера подумала и вспомнила, что и за окнами родительской квартиры стрижи проносились с громким писком в это же время года. Она попыталась вспомнить, жили ли там стрижи во времена её детства. Но память отказывалась выдавать ей подсказку. «Надо будет потом спросить у Клавы, – подумала Вера, – Клаве всё известно, как Большой советской энциклопедии, не зря же она учителем работает». Вера была уверена, что профессия обязывает учителей знать ответы на все вопросы. Конечно, она понимала, что они тоже люди. Но упорно отказывала им в возможности незнания ответа хоть на один естественный вопрос из множества детских «зачем?», «как?» и «почему?».

Убаюканная своими мыслями и отрывками видений, Вера не заметила, как заснула, сидя на диване. Во сне она свалилась на бок и даже подложила себе под голову маленькую подушечку, которую мама называла думкой. «Можно подумать, что на этих думках думают, а не спят», – промелькнуло в голове Веры сквозь дремоту.

Проснувшись утром на диване и не услышав звонка будильника, девушка переполошилась – проспала?! Так и есть, проспала!

Ей показалось, что за окном уже рассвело, она отогнула штору и убедилась в том, что ещё только начинало светать.