Текст книги "Знак белой лилии"

– Нет и еще раз нет!

Официант бросил на него полуиспуганный-полунедоуменный взгляд.

Мирослава же, догадавшись, в чем дело, улыбнулась.

– Я что, не могу угостить девушку кофе за свой счет? – продолжил возмущаться Сотников.

– Чаем, – любезно подсказал ему официант.

– Чего? – набычился Макар Петрович.

– Она пила чай, – невозмутимо проговорил официант.

– Ну, чай, какая разница?!

По лицу официанта было заметно, что он видит существенную разницу между двумя этими напитками. Но пререкаться с клиентом юноша не собирался и благоразумно промолчал.

– Вот, значит, – пропыхтел Макар Петрович и подпер голову поставленными на стол руками.

– Вы платить будете? – все так же бесстрастно поинтересовался юноша.

– Конечно, буду! Еще как буду! – заверил его Сотников.

Официант предъявил счет. Сотников, не глядя, оплатил его, оставив щедрые чаевые.

На этот раз Мирослава решила изменить своим принципам, чтобы не оскорблять мужчину, проявившего свои лучшие чувства.

– Спасибо за проведенное с пользой время, – поблагодарила она Сотникова, когда они оказались на улице.

– Если что, обращайтесь, – довольно прогудел Макар Петрович и направился к внедорожнику, расположившемуся на самом краю стоянки.

– Всенепременно, – проговорила вслед ему Мирослава, подумав про себя, что водители у Андриевского, по-видимому, неплохо зарабатывают, если, конечно, исходить из того, что этот внедорожник принадлежит не фирме, а лично Сотникову. Она склонялась почему-то к последнему.

Оказавшись в салоне своего автомобиля, она набрала номер телефона агентства и, не дав своему помощнику произнести ни единого слова, сказала:

– Морис! Я еду домой! – и отключила связь.

– Наконец-то вы вернулись, – встретил Морис ее на пороге.

Кот терся у ног и пытался заглянуть в глаза. Мирослава наклонилась и погладила его.

– А меня? – Морис широко распахнул свои глаза, которые от яркого солнечного света казались бирюзовыми.

– И тебя поглажу, – ответила она с улыбкой и ласково коснулась тыльной стороной руки его щеки.

– Ладно, я знаю, что вы хотите в душ, – сказал он, – так что идите. У нас сегодня жареная курица и салат из овощей.

– Хорошо. Ты уверен, что не ждешь Шуру? – Она подмигнула ему.

– Я-то, может, и жду, – отшутился он, – но только он, видно, забыл номер нашего телефона.

– И не говори, как мы переживем это?

– Как-нибудь, – вздохнул он притворно горестно.

После ужина Мирослава рассказала Морису о своем посещении дома Кустовых.

– Вы думаете, что Александра Валентиновна не расстроена гибелью сестры?

– Трудно сказать, – ответила Мирослава, – конечно, ей это неприятно, но не думаю, что смерть сестры явилась для нее сильным ударом.

– Она ведь ничего не наследует после Андриевской?

– Думаю, нет. Если, конечно, Елена Валентиновна не упомянула свою сестру в завещании.

– Вы думаете, что завещание Андриевской существует? – усомнился он.

– Обычно состоятельные люди не пускают это дело на самотек.

– Вам не показалось странным, что Александра Кустовая не общается со своими племянниками? – спросил Морис.

– Если уж Елена Андриевская не общалась со своими детьми, то чего же ожидать от ее сестры?

– Мне в голову пришла одна мысль, – проговорил Морис.

– Какая?

– А что, если у Андриевской на самом деле нет завещания, то в таком случае ее дети от первого брака также могут претендовать на наследство.

– Ты прав, – согласилась Мирослава. – Но я думаю, что завещание все-таки существует и дети от первого брака в число наследников не включены.

– Это несправедливо.

Мирослава пожала плечами, а потом сказала:

– Мне бы побывать на месте преступления. Но квартира явно опечатана.

– Вы не спрашивали об этом у Андриевского?

– Нет.

– Можно поехать и пообщаться с соседями Андриевской. Они, скорее всего, были понятыми, и из них можно что-то вытащить.

– Да, я тоже так думаю, но сначала я хочу навестить подругу Андриевской Жанну Ивановну Томилину. В интернете, наверное, что-то есть о ее салоне. Тем более что название у него оригинальное – «Птицелов».

– Я бы не сказал, что оно такое уж оригинальное, – не согласился Морис.

Мирослава усмехнулась.

– Я отыщу все, что можно, о ее салоне, посмотрю и скажу вам.

– Да, пожалуйста.

– Вы все это время провели у Кустовых?

– Нет, я назначила встречу Сотникову.

– Сотникову? – удивился Морис.

Мирослава кивнула.

– Да, я назначила ему свидание в «Старой мельнице».

– И он принял ваше предложение?

– Конечно, – усмехнулась она, – разве от такого предложения можно было отказаться?

– Я бы точно не отказался, – то ли в шутку, то ли всерьез заверил ее он.

– Вот и Макар Петрович не отказался.

– Это я как раз понимаю, – улыбнулся Морис, – не понимаю я, что вы хотели узнать у Сотникова.

– Тут все просто, – ответила Мирослава, – я, конечно, догадывалась, что Андриевский не рассказывает своим служащим о своих домашних делах. Не сомневалась я и в том, что Елена Валентиновна не была частой гостьей на мужниной работе. Чего ей там делать?

– Мало ли, – неопределенно протянул Морис и предположил: – Она могла ревновать мужа.

– К кому? К шоферам?

– К секретарше, например.

– Ей пошел седьмой десяток, – хмыкнула Мирослава.

– Однако…

– Да, Андриевский и на работе не изменил своим вкусам, – с иронией проговорила Мирослава.

– Намекаете на возраст его жены и секретаря?

– Не так чтобы, но слегка.

– Хорошо! Так зачем же вам понадобилась встреча с Сотниковым?

– Я хотела узнать, что за человек Андриевский.

– Узнали?

– Вроде бы да. Если бы он был на работе зверем, то и люди бы относились к нему соответственно. Но служащие любят его. А потому я предполагаю, что и с домашними он вел себя по-человечески.

– Логично. Однако об отношениях между домочадцами лучше всего спросить у домработницы. Как там ее? – Морис пощелкал пальцами.

– Тамара Михайловна Прудникова, экономка. И ты, конечно, прав, но только отчасти.

– Почему отчасти? – спросил он.

– Потому что экономка, если она долго служит в доме, может считать себя частью семьи и умеет держать язык за зубами.

– Я об этом не подумал, – признался Морис.

– А что Сотников думает о жене Андриевского?

– Макар Петрович сказал, что он почти не знал ее. Она казалась ему красивой, хорошо сохранившейся женщиной. Он отметил также ее вежливость и умение не лезть в дела мужа.

– Похоже, Андриевские так и жили, – проговорил Морис задумчиво, – муж не лез в дела жены, а жена не лезла в его дела.

– Скорее всего, – согласилась Мирослава и спросила: – А что тебя в этом не устраивает?

– Все! – вырвалось у Миндаугаса.

Мирослава улыбнулась.

Он же, не обращая внимания на ее ироничную улыбку, продолжил:

– Я не понимаю, зачем жить вместе, если жизнь супругов протекает как бы параллельно жизни партнера, не пересекаясь.

– Мы не знаем, как там было на самом деле, – заметила Мирослава. – Возможно, Андриевского такое положение вещей и не устраивало. Но жена была старше его, и, вероятно, именно она установила с самого начала такой порядок в их семейной жизни.

– Вы думаете, что она его не любила?

– Судя по тому, что она ради него оставила первого мужа и детей, любила.

– Или была охвачена страстью, – сказал Морис.

– Страсть можно утолить, не разрушая первого брака.

– Она, наверное, боялась, что Андриевский не согласится быть ее отдушиной от семейной жизни, и, быстро пресытившись воровскими отношениями, выскользнет из ее рук.

– Как ты сказал? Воровскими? – Она ухмыльнулась. – Почему именно воровскими?

– А как же еще назвать то, что украдено?

– Ворованными, например.

– Есть разница? – спросил он.

– Вообще-то да. И ты забываешь, что Андриевский был свободен.

– Нет, я этого не забываю. Но, когда у них начались отношения, парню было семнадцать лет. Он был несовершеннолетним, и она украла его невинность.

– Морис, солнышко, по-моему, тебя заносит. Не украсть ли и мне у тебя что-нибудь? – Она ему лукаво подмигнула.

Но он только махнул рукой и сказал:

– Сейчас приберусь здесь, – он обвел кухню быстрым взглядом, – и займусь салоном Жанны Томилиной.

– Я помогу тебе прибраться, – сказала она.

Глава 9

Уже совсем стемнело. Мирослава сидела на террасе и смотрела в сад, прислушиваясь к шелесту листвы и декоративной травы на лужайке.

Кот спал здесь же на кресле из ротанга. Время от времени Мирослава брала из вазы спелую ягоду клубники и клала себе в рот.

Если бы ее спросили, довольна ли она своей жизнью, она бы не задумываясь ответила: «Да, и очень».

У каждого свое понятие о счастье. Мирослава в этом вопросе была солидарна с Феликсом Дзержинским, который утверждал, что счастье – это состояние души.

На душе Мирославы царила гармония, насколько это вообще возможно для человеческой души на земле. К тому же она считала, что у нее есть все, что необходимо для счастья, – здоровье, любимая работа, любимый кот, собственный коттедж за городом. Кроме этого, у нее есть родные и друзья.

Если чего-то ей и не хватало, то двоюродного брата Виктора. Она втайне не только от других и от себя очень хотела, чтобы он поскорее закончил все дела в горячих точках, ушел в отставку и поселился рядом, вернее, на соседнем участке, за которым она приглядывала до тех пор, пока брат не вернется домой.

Мать Виктора тетя Зоя, или Зая, как звали ее родные, наотрез отказывалась селиться здесь. Если бы она изъявила такое желание, то родственники общими силами приступили бы к строительству коттеджа. А так на участке пока только сад разрастался.

Мирослава мысленно отмахнулась от легкого облачка грусти и положила в рот очередную ягоду клубники.

И тут ее чуткий слух уловил легкие шаги.

Через пару минут на террасу вышел Морис Миндаугас.

– Я так и знал, что вы не спите, – сказал он.

– А как ты догадался, что я здесь? – спросила она.

– Где же вам еще быть, – улыбнулся он, сел рядом и тоже потянулся за клубникой.

– Ты что, объедать меня сюда пришел? – спросила она сердито.

Рука Мориса от неожиданности дрогнула, и ягода упала на пол. Мирослава весело рассмеялась.

– Ну и шуточки у вас, – проворчал Морис, наклоняясь за ягодой.

Разбуженный кот тоже был недоволен. Он зевнул, продемонстрировав розовый язык и острые зубы, спрыгнул с кресла и ушел в сад.

– Вот что ты натворил, – с веселым укором проговорила Мирослава.

– Я натворил? – удивленно переспросил Морис.

– Ты, ты! – подтвердила она, при этом в ее глазах прыгали озорные искорки.

– Ну, знаете ли, – начал он.

– Открой рот! – потребовала она.

– Зачем?

– Открой!

– Ну, – сказал он и слегка приоткрыл рот.

Она тотчас засунула в него клубнику, проговорив при этом ласково:

– Кушай, солнышко.

Прожевав ягоду, Миндаугас сказал:

– Вот за что я вас люблю…

– За что? – перебила она.

– За то, что с вами не соскучишься!

– Да? – протянула она недоверчиво. – А намедни ты говорил, что любят не за что, а вопреки.

– Так оно и есть! – подтвердил он.

– У тебя бессонница? – спросила она.

– Нет, просто я хотел порадовать вас быстрым выполнением вашего задания.

– А вот это интересно. – Она устремила на него пытливый взгляд.

– Салон «Птицелов» находится в престижном месте в здании на пешеходной улице в полуподвальном помещении.

– Выходит, что салон маленький? – спросила Мирослава.

– Скажем так, он небольшой. Но самое интересное заключается в его оформлении. – Морис замолчал, загадочно улыбаясь.

– И что же там интересного?

– По всему салону развешены клетки для птиц.

– И в них есть птицы? – спросила заинтригованная Мирослава.

– В одних есть. А на других висят таблички – «Может, эта клетка для тебя?».

– Действительно, интересное оформление, – согласилась Мирослава. – Даже жаль, что мы завтра встречаемся с Жанной Ивановной не в ее салоне, – с малой толикой сожаления обронила Мирослава.

– Я не ослышался? Вы завтра встречаетесь с Томилиной?

– Да, я позвонила ей пару часов назад, и она предложила подъехать к ней домой.

– Она не удивилась вашему звонку?

– Может, и удивилась, – ответила Мирослава, – но виду не подала. О том, что Елена Валентиновна убита, она уже знает.

– Откуда? – спросил Морис.

– Ей позвонил Андриевский. Надеюсь, ты не забыл, что она не только давняя подруга его жены, но и крестная его сына.

– Об этом я помню. – Морис хотел еще что-то сказать, но тут на террасу вошел кот, сел возле Мирославы и громко сказал свое мяу.

– Дон хочет, чтобы мы шли спать, – рассмеялась Мирослава. – Договорим завтра. Спокойной ночи. – Она подхватила на руки кота и пошла к себе.

– Спокойной ночи, – тихо обронил Морис и посмотрел в сад, надеясь, что оттуда вот-вот донесется предутренняя песня соловья. Но до первых проблесков зари оставалось еще несколько часов, поэтому он тоже отправился спать.

На следующее утро Мирослава встала рано, несмотря на то что встреча с Томилиной у нее была назначена на одиннадцать часов. Сама детектив предпочла бы более ранний час, но, когда Жанна Ивановна предложила ей приехать к ней домой в одиннадцать, спорить не стала, чтобы не настраивать свидетельницу против себя.

Еще только спускаясь вниз, Морис почувствовал запах жарящейся с луком колбасы.

– Что это вы здесь делаете? – спросил он удивленно, войдя на кухню.

– Не видишь, что ли? – ответила она, не оборачиваясь. – Готовлю основу для яичницы.

Он улыбнулся.

– Теперь вижу. Доброе утро!

– И тебе доброе.

– Чего вы встали в такую рань?

– А ты?

– Вы же знаете, что я жаворонок и всегда встаю рано.

– А я большая кошка, – ответила она и сладко зевнула, – и встаю, когда хочу.

– Оно и видно, – вздохнул Морис.

– Ты уже умылся?

– А вы как думаете?

– О том, что я думаю, я тебе не скажу!

– Тогда давайте так! Я доведу до ума яичницу, – ему не терпелось поскорее отодвинуть ее от плиты, – а вы сходите в парник за укропом и зеленым луком.

– Уговорил, – проговорила она, сонно потягиваясь, и добавила уже более бодрым голосом: – Умеешь ты, Миндаугас, девушку уговорить.

– Если бы, – обронил он себе под нос и принялся доводить яичницу до совершенства.

«Только бы, – думал при этом Морис, – вместо парника она не зарулила в теплицу и не принялась там лакомиться клубникой. В таком случае мне ее тут придется ждать до обеда». Но тут же вспомнил, что Мирославе нужно ехать в город, и успокоился.

Она на самом деле вернулась довольно быстро, принеся по свежему пучку зеленого лука и укропа.

– Все съедим? – Она потрясла пучками в воздухе.

– Укроп весь съедим, а лука половину оставим на обед.

Мирослава разделила пучок лука пополам и отправилась к мойке мыть свежую зелень под струей проточной воды.

Когда Мирослава въехала на одну из узких улиц старого города, солнце поднялось уже довольно высоко и не скупясь раскаляло воздух своими сверкающими лучами.

Благодаря близости Волги ночная прохлада все еще пыталась удерживать свои позиции в густых зарослях сирени, акации и жасмина, возле фонтанов и в тени аллей. Но все остальное городское пространство уже было отдано на откуп июньскому зною.

– А каково людям в Африке! – затормозив на переходе, Мирослава услышала отрывок из разговора высокого худощавого мужчины со своей миниатюрной женой-пампушечкой. Сомнений в том, что они муж и жена, у Мирославы не возникло.

«Видно, бедняжка пожаловалась супругу на удушающий зной, – подумала детектив с иронией, – а он вместо сочувствия принялся читать ей лекцию о страданиях африканского народа. Вот чурбан бесчувственный».

Вскоре, нырнув под арку, Мирослава оказалась в небольшом тенистом дворике.

Выбравшись из салона автомобиля, она подумала: «А здесь очень даже ничего. Уютно и прохладно».

Что неудивительно, судя по толщине и шершавости росших во дворе деревьев, давно преодолевших расстояние от земли до крыш домов и теперь упирающихся вершинами в небо, их никто не пилил со времен Ноя. Мирослава одобряла такой подход к зеленым насаждениям.

Все те, кто уничтожает деревья без крайней на то необходимости, в списке ее врагов занимали ведущую позицию, наравне с убийцами людей и животных.

Дом, в котором жила Жанна Ивановна Томилина, имел всего четыре этажа и три подъезда. Томилина, к которой Мирослава сейчас направлялась, жила в третьем подъезде.

Было без десяти одиннадцать, когда Мирослава набрала цифры на домофоне подъезда.

– Алло, – почти тотчас ответил ей грудной женский голос с легким придыханием.

– Это Мирослава Волгина, здравствуйте! Могу я услышать Жанну Ивановну?

– Здравствуйте! Вы ее уже слышите! Проходите. Я жду вас. – Дверь тихо зажужжала и открылась.

Лифта в подъезде не было, зато на каждой площадке в кадках, горшках и ящиках росли цветы. Особенно их много было на третьем этаже, где жила Томилина. И Мирослава догадалась, что это ее рук дело.

Дверь квартиры Жанны Ивановны открылась сразу же, как только детектив к ней приблизилась и еще не успела дотянуться до звонка.

На пороге стояла красивая женщина, которой на первый взгляд ни за что нельзя было дать больше сорока лет. А ведь, судя по всему, Томилиной примерно столько же, сколько и Андриевской, то есть пятьдесят девять лет плюс-минус несколько месяцев или дней.

У Жанны Ивановны были темно-карие глаза и бархатистые ресницы в полщеки.

«Скорее всего, не свои…» – подумала Мирослава с легкой грустью.

Ей почему-то захотелось, чтобы у этой красивой женщины все было свое! Натуральное. Но помня о том, что она владеет салоном красоты, быть уверенной в этом было невозможно.

«Но уж волосы у нее точно были свои», – между тем упрямо подумала Мирослава.

Блестящие, темно-каштановые, они были уложены в тугой узел на затылке.

«Что там Морис говорил про любовь? – попыталась припомнить Мирослава. – А! Что любят не за что-то! А вопреки! Наверное, и с симпатией то же самое».

По крайней мере, Жанна Ивановна Томилина вызвала у нее симпатию с первого взгляда.

– Что же вы стоите на пороге? – произнесла она своим грудным голосом, от которого мурашки побежали по всему телу. – Проходите в комнату.

– Спасибо! – Мирослава шагнула в прихожую и быстро надела бахилы.

– Как вы, однако, ловко с ними управились, – с толикой одобрения сказала Томилина, – а я для вас такие шикарные тапочки приготовила, – на этот раз в голосе женщины прозвучала смесь сожаления и легкой грусти.

Мирослава невольно улыбнулась.

– Сама знаю, что я смешная, – тихо рассмеялась женщина, – а тапочки вот! – Она быстро вынула из шкафчика тапочки и показала Мирославе.

– Красивые! – искренне проговорила детектив.

Тапочки были бархатными, темно-вишневыми. На этом фоне застыли вышитые бисером голубовато-зеленые бабочки с крыльями, пересыпанными золотистой пыльцой.

– Ручная работа! – гордо заявила Жанна Ивановна, пряча тапочки в шкафчик. – У меня подруга живет в Бухаре. Это она творит такие волшебные вещи своими маленькими ручками! Просто сказка! Тысяча и одна ночь! – не скрывая восторга, хвалила Томилина свою подругу из такого, казалось бы, знакомого и в то же время загадочного Узбекистана.

– Ой, чего же я вас все в прихожей держу! – спохватилась хозяйка квартиры и, бесцеремонно взяв Мирославу за руку, повела ее по коридору, распахнула первую попавшуюся дверь, и они оказались, как догадалась Мирослава, в гостиной.

Комната показалась ей огромной! Квадратная, залитая солнцем. Со старинной горкой, широким диваном и креслами, обитыми светло-коричневой кожей. Посередине стоял круглый стол, окруженный стульями на тонких изогнутых ножках. На столе плюшевая «бабушкина» скатерть, на ней стеклянный кувшин с пятью пионами бордового цвета.

«Жанна, кажется, любит антиквариат или это винтаж».

По крайней мере, люстра, висевшая над головой, несомненно, была из хрусталя. Вот только из горного ли…

– Садитесь, – предложила Томилина.

И Мирослава рискнула опуститься в одно из кресел. Оно оказалось удобным, упругим и в то же время не жестким.

– Я хочу выразить вам свое соболезнование, – проговорила детектив, – и прошу извинить меня за то, что тревожу вас в такое тяжелое для вас время.

Томилина расположилась в точно таком же кресле, вздохнула, посмотрела на детектива и ответила:

– Соболезнование принимается, а извиняться вам не за что. Когда же вам еще опрашивать всех тех, кто знал Лену, как не сейчас. Кто теперь не знает, что преступление лучше всего раскрывать по горячим следам.

– Жанна Ивановна, когда я вам вчера позвонила, вы уже знали о случившемся.

– Да, Эммануил позвонил мне на следующий день после убийства Лены. Потом позвонил еще раз и сообщил, что обратился к частному детективу, предупредил, что вы мне позвоните, и попросил содействовать. Ему сейчас тяжело, бедняге. Об Олеге я вообще не говорю.

– А что с Олегом? – осторожно спросила Мирослава.

– Мальчик в прострации. По-моему, он еще до конца так и не осознал, что его мамы больше нет.

– Так бывает, – ответила Мирослава тихо и сказала: – До вас я встречалась с Кустовыми. Им Эммануил Захарович не звонил…

– В этом нет ничего удивительного, – отозвалась Томилина.

– Вот как?

– Конечно! Александра только называлась сестрой. А так они с Леной практически не общались. Встречаться – точно не встречались.

– Александра Валентиновна сказала мне, что они созванивались с сестрой.

– Может быть, – ответила Жанна Ивановна с легким пренебрежением.

Но детектив решила развить эту тему:

– Кустовой показалось, что, когда они с сестрой разговаривали в последний раз, Елена Валентиновна была чем-то встревожена.

– Александре это только показалось!

– Почему вы так думаете?

– Потому что, если бы у Лены был повод для тревоги, она бы позвонила не ей, а мне, – уверенно отчеканила Жанна Ивановна.

– Может быть, она не хотела распространяться о своей тревоге?

– Если не хотела, то зачем же она ей позвонила?

– Просто поделиться. Некоторым людям бывает легче, если они хотя бы только прокричат о своей проблеме. Помните царя Мидаса?

– Помню. Он пожелал, чтобы все, к чему он прикоснется, превращалось в золото.

– Это тоже, – улыбнулась Мирослава. – Но до этого были ослиные уши, которыми царя в наказание наградил Аполлон.

– И что не так с этими ушами? – спросила Жанна Ивановна.

– Вообще-то все не так. Представляете, каково это иметь такие уши?

– Представляю и сочувствую царю. Мог бы их прятать под колпак.

– Царь носил длинные волосы, но брадобрей все-таки заметил длинные волосатые уши царя. Слуга понимал, что должен хранить свое невольное открытие в тайне. Но эта тайна буквально распирала его изнутри. Тогда он ушел за город, выкопал ямку и прошептал в нее: «У царя Мидаса ослиные уши!» Закопал ямку и бросился бежать прочь. Но его слова услышал-таки росший неподалеку тростник и стал тихо повторять: «У царя Мидаса ослиные уши». Его шептание подхватили другие тростники, и вскоре уже эти едва слышные слова превратились в крик, который донесся до города. Так его жители узнали о тайне царя, и тому пришлось провести остаток жизни, закрывшись во дворце.

– Бедный царь, – пожалела Мидаса Томилина и тут же предложила выход: – Казнил бы пару-тройку подданных, остальные сами заткнулись.

Мирослава невольно усмехнулась:

– Я это к тому, что бывают случаи, когда у человека нет сил молчать, но в то же время он предпочтет прошептать мучающую его тайну в ямку, чем поведать кому-то из близких.

– Под ямкой вы подразумеваете Александру Кустовую, – на этот раз усмехнулась Жанна Ивановна.

– Можно сказать и так – согласилась детектив.

– И чью же тайну хотела излить Лена?

– Думаю, что свою.

– Но у Лены не было тайн! – заупрямилась Томилина. – Никаких ослиных ушей! Я просто уверена, что, если бы у Лены возникли проблемы, хотя откуда им взяться, она бы в первую очередь поделилась ими со мной. Я даже представить себе не могу, о каких проблемах может идти речь!

– Пока я этого не знаю. А узнав, скорее всего, раскрою преступление. Но пока давайте поговорим о другом, – предложила Мирослава.

– Давайте, – с тяжелым вздохом согласилась Томилина.

– Как давно вы были знакомы с Еленой Валентиновной?

– С детства!

– Вы вместе учились?

– Нет, я на год старше Лены. Мы жили в одном дворе, и как-то так получилось, что наша детская привязанность переросла в серьезную дружбу.

– Выходит, вы хорошо знали семью своей подруги?

– Неплохо знала, – согласилась Томилина. – Нормальная была семья, ничем не выделявшаяся среди других таких же семей.

– Елена Валентиновна ладила со своими родителями?

– Вполне, – ответила женщина и добавила: – До поры до времени.

– Что вы хотите этим сказать?

– Ничего особенного. Родители были рады, когда Лена вышла замуж за Славу.

– Вы имеете в виду ее первого мужа?

– Да, Станислава Горчаковского.

– Ваша подруга вышла за него по любви?

– Представьте себе, да! Слава – отличный парень! – заверила она горячо.

– Он вам нравился?

– Он мне и теперь нравится! – отрезала Жанна.

– В смысле? – спросила Мирослава с некоторым удивлением. – Вы что же, поддерживаете с ним отношения?

– А почему бы и нет? – с некоторым вызовом произнесла Томилина.

– Понятно…

– Ничего вам непонятно! Слава мне действительно нравится, но не в том смысле, что вы подумали!

– Елена Валентиновна знала, что вы общаетесь с ее первым мужем?

– Нет, – ответила Томилина, – Лена даже не догадывалась об этом.

– Почему вы скрывали это от нее? – спросила Мирослава.

Про себя она сильно сомневалась, что Андриевская находилась в неведении относительно встреч подруги с первым ее мужем.

– Не хотела нервировать ее. Лена и сама ничего не хотела слышать о своем первом муже.

– Но ведь там остались дети!

– К сожалению, да, – грустно обронила Жанна Ивановна. И призналась: – Я ведь не только Олежкина крестная, но и их тоже. Сейчас они уже взрослые.

– Но тогда они не были взрослыми, – напомнила детектив.

– Конечно, дети не были тогда совершеннолетними, но уже достаточно взрослыми, чтобы выбрать, с кем им остаться жить.

– И они выбрали отца?

– Да, они сразу же встали на сторону отца, а с матерью не хотели не только разговаривать, но вообще видеть ее.

– Наверное, их можно понять, – тихо проговорила Мирослава.

Жанна Ивановна молча кивнула.

– Сейчас, наверное, и Станислав Владимирович в новых отношениях?

– Нет, – покачала головой Томилина, – Слава так и не женился. Занимается внуками и дачей.

– То есть дети создали свои семьи?

– Да. У Таи уже дочери десять лет и сыну два года. У Артемия погодки восьми и семи лет, Лиза и Саша. Но с отцом и сын, и дочь постоянно на связи. Внуки летом с дедом на даче. Я сама езжу к нему время от времени отдохнуть, поесть шашлыков, покупаться в речке.

Мирослава про себя удивилась, как это Жанне удавалось все это время скрывать от подруги свою дружбу с ее первым мужем.

– Насколько я понимаю, ваша подруга была довольно счастлива в первом браке.

– Да, – согласилась Жанна Ивановна, – жили, не тужили. Ничто не предвещало, что Лена захочет уйти из семьи. До появления на горизонте тогда еще совсем мальчишки Андриевского в супружеских отношениях Лены и Славы не было ни единого облачка.

– Что же в таком случае произошло?

– Лена влюбилась!

– Вот так взяла и влюбилась? – усомнилась Мирослава. – Взрослая женщина по уши влюбилась, как вы сами выразились, в мальчишку?

– Именно это и произошло, – вздохнула Жанна Ивановна. – Если бы вы знали, сколько слез Лена выплакала на моем плече, прежде чем решиться на разрыв со Славой!

– Вы пытались ее образумить?

– Ну еще бы я не пыталась! – с искренней затаенной горечью воскликнула Жанна Ивановна.

– И что же?

– Как видите, ничего! Мои слова отскакивали от нее, как от стенки горох! Заладила одно и то же – жить без него не могу!

– Как родители вашей подруги отреагировали на желание дочери уйти из семьи?

– Лена поставила их перед фактом. И они сразу же отвернулись от нее. И тогда еще глупенькую Сашу настропалили против старшей сестры.

– У сестер большая разница в возрасте?

– Да. Двадцать шесть лет.

– Ого! – не сдержалась Мирослава.

– Сами родители называли Сашу поскребышем. Никак не ожидали, что на старости лет обзаведутся еще одним ребенком. Но так получилось, – Жанна Ивановна развела руками.

– А с Горчаковским они продолжали поддерживать отношения?

– Конечно! – горячо вырвалось у Жанны Ивановны. – Зятя они чуть ли не боготворили. И уж точно считали его святым. Внукам помогали.

– Кустовая сказала мне, что она отношений с племянниками не поддерживает.

– Сашка-то? – фыркнула Томилина. – От нее другого и ожидать было нечего!

– Это еще почему?

– Потому что родители ее избаловали! К племянникам она их ревновала. А тут еще жених долгое время на горизонте не вырисовывался.

– Все-таки нарисовался, – тихо сказала Мирослава.

Томилина просто-напросто отмахнулась.

Детектив расшифровала этот жест, как «Лучше бы вообще не появлялся!». Но, как говорится, у каждого свой взгляд на вещи.

Жанна Ивановна между тем сообщила:

– Как только родителей не стало, Сашка и думать о племянниках забыла, вся сосредоточилась на благоустройстве своей личной жизни.

Мирослава про себя подумала, что сестры хоть в чем-то похожи друг на друга.

– Жанна Ивановна, а с Эммануилом Захаровичем вы сразу поладили?

– Изначально я, конечно, была настроена против него, – призналась Томилина, – но потом пригляделась и убедилась в том, что человек он неплохой. Да и не виноват Андриевский ни в чем.

– Если только в том, что увел у мужа жену, а у детей мать, – заметила Мирослава.

– В юности все это кажется такими несущественными мелочами, что им не придают значения. Главное – ведь любовь!

– А вы так не думаете? – спросила детектив.

– Да, я не думаю так, – вздохнула Томилина. – Любовь, как огонь, так может опалить, что сгоревшие крылышки уже больше никогда не вырастут. Остается поблагодарить судьбу за то, что сам цел остался. И дальше жить уже придется без крыльев, – в голосе женщины прозвучала ничем не прикрытая горечь.

«Может быть, и сама Жанна Ивановна когда-то опалила свои крылья», – неожиданно подумала детектив.

Но об этом она решила додумать потом и спросила:

– Андриевский говорил вам об имеющейся у полиции версии?

– Нет, об этом Эммануил не распространялся. Не до этого ему было.

– Это понятно, – сказала Мирослава.

– А что, полиция кого-то задержала? – поинтересовалась Жанна Ивановна.

Мирослава подумала и ответила:

– Да, со слов Андриевского, задержали соседа-алкоголика, который вроде бы то ли приставал, то ли угрожал Елене Валентиновне.

– Ну предположим, с алкоголиком Лена и сама бы прекрасно справилась. Справлялась же она с нынешними старшеклассниками, далеко не ангелами во плоти, да и родители встречаются нередко не вполне адекватные.

– Я подумала примерно так же, как вы, – отозвалась Мирослава и спросила: – А в школе у вашей подруги часто конфликты с учениками случались?

– Редко, – ответила Томилина. – Года два назад у одного из ее учеников были претензии к ней из-за оценок, но потом все разрешилось само собой.

– Как это само собой? – сделала вид, что удивилась, Мирослава.

– Мальчик стал учиться прилежнее, и Лена стала выше оценивать его знания.

– Понятно, – протянула Мирослава и стала прощаться с подругой убитой.