Текст книги "Месть легких денег"

Глава 7

В коттеджный посёлок Наполеонов прибыл около семи вечера. Солнце только начало клониться к закату. Приятно шуршали ещё не успевшие опасть листья фруктовых деревьев.

Детективы явно не ожидали, что Наполеонов приедет так рано. После того как он посигналил, ворота разъехались автоматически. Автомобиль следователя въехал на подъездную дорожку, но встречать его никто не спешил.

– Ладно, я не гордый, – пробурчал Наполеонов и сам поставил свою «Ладу Калину» в гараж, после чего отправился в дом.

Дверь была открыта, поэтому, переобувшись, следователь сразу же двинулся на кухню, хотя Мирослава этого и не одобряла. Сначала предписывалось тщательно вымыть руки.

«Это всегда успеется, – решил Наполеонов, – а сейчас хоть одним глазком взгляну, чего они там готовят».

Шура втянул носом воздух. Пахнет вкусно.

– Ты чего так рано? – спросила Мирослава, едва он переступил порог кухни.

Миндаугас и вовсе стоял задом, что-то высматривая в духовке.

– Вы что, не рады, что ли? – сделал вид, что обиделся, Шура.

– Ну почему же, – возразила подруга детства, – мы счастливы! – И спросила у своего помощника: – Правда, Морис?

– Естественно, – не спеша ответил тот, закрыл духовку и наконец повернулся.

– Что там у тебя? – спросил Шура.

– Пирог.

– С мясом?

– Нет, грушевый.

– У-у-у, – протянул Наполеонов тоном обиженного пса.

– Не укай, – строго сказала Мирослава, – мясо будет тебе в виде жареной утки с яблоками.

– Целая? – проглотил слюну Наполеонов.

– Что целая? – лениво переспросила Мирослава явно с одной-единственной целью – поддразнить обожающего поесть друга детства.

– Утка! – воскликнул он нетерпеливо.

– А ты что, собираешься съесть её целиком? – недоверчиво спросил Морис.

Мирослава усмехнулась:

– Ты всё ещё сомневаешься в возможностях нашего друга?

Морис ничего не ответил, а Шура пробурчал:

– Вам, так уж и быть, я немного оставлю.

– Спасибо, благодетель, – фыркнула Мирослава и скомандовала: – Марш в ванную!

– Иду-иду, только скажи, с чем будет салат?!

– Салат итальянский с филе индейки. Но вообще-то мы хотели оставить его на утро.

– На утро так на утро, – уныло согласился Наполеонов и проговорил, переводя умоляющий взгляд с Мирославы на Мориса: – Но можно я хотя бы одну ложечку съем, только чтобы попробовать?

Детективы расхохотались. И Наполеонов решил, что, судя по их доброму смеху, ему не будет отказано в его, как он считал, наискромнейшей просьбе.

Всю утку Наполеонову, конечно же, осилить не удалось. Да и место для салата в животе надо было оставить.

Большой пушистый кот Дон сидел на подоконнике, умываясь после ужина, состоящего из порции отварной индейки, время от времени поглядывал на Наполеонова то ли с удивлением, то ли с жалостью.

А Шура тем временем перешёл к пирогу. Первый кусок он съел молча, после второго решил похвалить Мориса:

– Пирог у тебя сегодня удался как никогда.

– Вообще-то, Морису всегда всё удаётся, – заметила Мирослава.

– Ну да, ну да, – согласился Шура.

По опыту он знал, что спорить с подругой детства себе дороже. К тому же на этот раз она была права, вне всяких сомнений. Морис был отменным кулинаром. Да и всё другое спорилось у него в руках. И голова была что надо.

«Повезло Славке», – привычно подумал он и решил блеснуть своей эрудицией.

– У меня был один приятель, – начал он издалека, – родом с Витебщины.

– Из Белоруссии? – уточнил Морис.

– Точно! Вот такой парень, – Наполеонов поднял большой палец, – и башковитый, и добрый. Так вот, он мне рассказывал, что у них нельзя срубать грушу, потому как местные жители уверены: под грушей отдыхает Богоматерь, когда спускается с небес на землю.

– Всё может быть, – согласился Морис.

А Мирослава добавила:

– Сербы вообще говорят: «Грушенька – моя церковка».

– Хорошее дерево, – кивнул Наполеонов.

– А по мне, так все деревья хорошие, – проговорила Волгина, – не то что люди…

– Тут не поспоришь.

– Шура, – спросила Мирослава, – а ты что, все текущие дела закрыл?

– С чего ты взяла?

– Приехал ты сегодня рано.

– Я действительно практически все текущие дела отправил в суд. Но сейчас тоже расследую убийство.

– Кого же убили?

– Не поверишь, процентщицу!

– Почему же не поверю. Ростовщичество – опасное занятие, – проговорила Мирослава.

– Угу, только все банки этим занимаются, – хмыкнул Наполеонов.

– Им государство делать это не запрещает.

– Точно! Так и выдавали бы свои кредиты тем, кто к ним обращается! Так нет же, названивают без конца честным людям! От работы отрывают! На нервы действуют! У президента и то нервы сдали, и он велел им прекратить сосать кровь хотя бы из пенсионеров до гробовой доски.

– Шура, я разделяю твою точку зрения. Но, насколько я поняла, твоя процентщица не была банковской служащей.

– Не была, – не стал отрицать Наполеонов.

– И что, есть подозреваемые?

– Есть, – уклончиво ответил Шура.

– Надеюсь, что не Родион Раскольников, – мрачно пошутила Мирослава.

– Представь себе, что нет!

– Ладно, не хочешь говорить, не говори. Но если понадобится помощь…

– Не понадобится, – не дал он ей договорить. – Там делов-то – всего ничего! Дня через три всё завершу, – преувеличенно оптимистично выдал Шура.

– Экий ты скорый, – усмехнулась Мирослава.

– Да, я такой! – выпятил грудь Наполеонов и, посмотрев грустными глазами на оставшийся на блюде пирог, вздохнул и отодвинул свою тарелку, понимая, что больше ему не съесть ни кусочка.

Морис и Мирослава обменялись понимающими улыбками.

Шура сделал вид, что не заметил этого, и проговорил как бы между прочим:

– Я тут на досуге заинтересовался обычаями и традициями средневековой Японии.

– Да что ты говоришь?! – сделала вид, что удивилась, Мирослава.

Морис же вообще никак не прореагировал на сообщение друга.

«Ну, погоди, – решил Наполеонов, – сейчас я тебя, голубчика, припечатаю! И будешь ты у меня как печатный пряник».

– И что же интересного ты узнал о средневековой Японии? – спросила тем временем Мирослава.

– О! Массу всего, о чём до сих пор даже и не подозревал! – вдохновенно откликнулся Шура. – Вот, например, о браке! Вы знали, что в Японии существовал матрилокальный брак?

– Вообще-то, нет, – несколько растерянно ответила Мирослава.

– Так вот, именно матрилокальный брак в десятом веке стал преобладать в Японии. И назывался он – сёсэйкон, мукоторикон.

– Как-как? – переспросил Морис.

– Сёсэйкон, мукоторикон, – снисходительно повторил Наполеонов. – Вообще-то этот брак особенно часто практиковался с седьмого до четрнадцатого века.

– И в чём его суть?

– А в том, что жениха для дочери выбирали её родители, новоиспечённый супруг после заключения брака перебирался в дом жены. При этом женщина, вступив в брак, фамилию не изменяла.

– Я тоже не собираюсь, – почему-то сказала Мирослава.

– Кто бы сомневался, – ответил Шура. – Но тем не менее дети носили фамилию отца.

– Угу, – как бы соглашаясь, обронила Мирослава.

– Родители жены, – продолжил Шура, – принимая в дом зятя, принимали на себя и полную заботу о нём.

– Удивительно!

– Ничего удивительного, – пожал плечами Наполеонов, – такими были тогда японские обычаи.

– А как же самураи?

– Не всем быть самураями! И вообще, не перебивай!

– Ладно.

– Слушайте дальше. В Хэйан соблюдались свадебные обычаи в виде объявления о вступлении в брак и переселения в дом жены. Это называлось токороараваси. Только не переспрашивай! – метнул он грозный взгляд в сторону Мориса.

– И не собирался, – ответил тот.

– Так вот, – умиротворённо проговорил Шура, – дальше следовала церемония расставания молодожёнов после брачной ночи. Называлась она кину-гину-но фуми.

Оба детектива отчего-то вздохнули.

– Дальше самое интересное, – хмыкнув, приободрил их Наполеонов, – в первые три дня тесть и тёща ложились спать, держа в руках обувь зятя!

– Это ещё зачем? – в один голос воскликнули детективы.

Шура посмотрел на них жалостливым взглядом и пояснил:

– Чтобы привязать зятя к своей дочери. Через три дня зять надевал приготовленное для него новое кимоно и подносил тестю и тёще рисовые лепёшки – мика-но моти.

– Надеюсь, что на этом его лафа заканчивалась? – не скрывая надежды, спросила Мирослава.

– Как сказать, – хмыкнул Шура, явно передумав продолжать свой рассказ об обычаях Японии.

Пояснил он это так:

– Я вижу, что до готовности погрузиться в глубины японской истории вам ещё расти и расти.

– Нам бы в глубины своей истории погрузиться, – согласилась с ним Мирослава.

– В таком случае, – оживился Наполеонов, – я лучше вам песенку спою. – Гитара уже лежала рядом с ним на диване, куда он пересел сразу же, как убедился в тщетности попыток съесть ещё хоть что-нибудь.

– Надеюсь, песня будет не про средневековую Японию? – спросила Мирослава.

– Нет. Она будет про женское коварство и страстную мужскую любовь.

– Звучит интригующе, – проговорила Мирослава с иронией и всем своим видом продемонстрировала, что готова внимать доморощенному барду.

Наполеонов решил не обращать внимания на иронию подруги, ласково пробежал пальцами по струнам и запел:

 
– Диана-красотка! Какая походка!
Диана к тому же хитра и умна,
И взором притворно ласкающим кротко
Диана всех сводит в округе с ума.
 
 
И вьются мужчины, и млеют от лика,
Подобного тихому свету луны.
И шепчут в восторге они:
«Луноликая, Тебе все достоинства мира даны.
 
 
Так смилуйся же! прояви благосклонность!
И милым своим хоть разок назови!
Возьми! Не отвергни, лаская, бездонность
Переполняющей сердце любви!»
 
 
Но нет, не слетает ответ долгожданный
С Дианиных полных волнующих губ!
Томятся влюблённые в лоне страданья,
Не зная о том, кто красавице люб.
Хотя на поверхности брезжит отгадка —
 
 
Только собою она занята,
И наблюдать до чего же ей сладко,
Как лишает рассудка её красота!
 

– Неплохо, неплохо, – сказала Мирослава, когда он закончил петь, и спросила: – А кто эта Диана?

– Никто, – ответил Наполеонов, – просто героиня песни.

– А… – протянула подруга детства.

Морис же сидел с непроницаемым лицом и явно думал о чём-то своём.

«Чего это с ним?» – недоумённо подумал Шура.

Ответ на свой вопрос он получил, когда пришло время ложиться спать. Шура отправился на боковую первым, сославшись на то, что завтра ему рано вставать.

Морис нагнал не ожидавшего ничего плохого Шуру в коридоре и ухватил его за руку чуть ли не железной хваткой.

– Ой, больно! Ты чего! – воскликнул Наполеонов удивлённо.

– Ничего! – рассерженно проговорил Морис. – С какой стати ты плёл полвечера про японскую тёщу, прекрасно зная, что никакой тёщи у меня не будет?

– Не будет, если ты женишься на Мирославе, – расплылся Шура в улыбке от уха до уха.

Морис взял следователя за плечи и хорошенько встряхнул:

– Ты прекрасно знаешь, что ни на ком другом я никогда не женюсь!

– Эй, поосторожней! Заладил – прекрасно! Прекрасно! Ты, дылда, своей медвежьей хваткой сломаешь меня!

– Переломлю пополам! – пригрозил Морис.

– Ладно, чего ты завёлся, – примирительно проговорил Шура и спросил: – Чем тебе Виктория не нравится?

– При чём тут Виктория? – растерялся Миндаугас и ослабил хватку.

– Как при чём? – обрадовался Наполеонов, освободился от рук Мориса, притворно поморщился, потирая свои предплечья.

– Я тебе задал вопрос, – напомнил о себе Миндаугас, – при чём здесь Виктория?! Она же приходится Мирославе тёткой!

– И что, что тёткой? Тебе слабо заменить тёщу тёткой?

– Так не бывает!

– Ой! Всё когда-нибудь случается в первый раз! Сделаете на свадьбе Викторию посажённой матерью Мирославы! Вот тебе и готовая тёща!

– Наполеонов! Я тебя придушу!

– Ну что ты, дружок, – хихикнул Шура, – я тебе ещё пригожусь!

И пока Морис раздумывал над его словами, Наполеонов быстро поднялся по лестнице и скрылся в отведённой ему на постоянной основе комнате, которая так и называлась «Шурина».

«Вот ловкач», – подумал Морис, махнул рукой и вернулся в гостиную.

– Ты чего так долго? – спросила Мирослава.

– Да так, обменялись с Наполеоновым аргументами.

– Я даже догадываюсь, какими именно, – усмехнулась Мирослава, и Морис невольно склонился над чашкой с остывшим чаем. – Ладно, не бери в голову, – сказала она и ласково коснулась его руки своими длинными пальцами.

Сердце Мориса подпрыгнуло в груди и замерло на мгновение.

Через приоткрытое окно стало слышно, как шумят листья в саду.

«Ну вот», – подумал кот Дон, спрыгнул с дивана и, вильнув хвостом, выскользнул за дверь гостиной.

Глава 8

На следующее утро рано раздавшийся звонок стационарного телефона разбудил Мирославу.

«Сколько раз говорила, что на ночь надо отключать телефон», – сердито подумала она и, перевернувшись на другой бок, снова закрыла глаза. Лежащий рядом Дон придвинулся поближе и сладко засопел ей в самое ухо.

Мирослава машинально погладила кота и стала засыпать. Как вдруг раздался тихий, но настойчивый стук в её дверь.

Она не стала спрашивать, кто там, так как прекрасно знала, что быть за дверью в эту пору в её доме некому, кроме Мориса Миндаугаса.

– Придушу, – тихо сказала она.

– Вы не спите? – обрадовался он.

– Морис! У тебя есть совесть?

– Есть, – заверил он.

– Тогда отойди от моей двери! Я спать хочу.

– Понимаете, – проговорил он виноватым голосом, – тут мать звонит.

– Мать?! – подскочила она на кровати. – Что случилось?

– Она говорит, что дело серьёзное.

– Что же ты не расспросил?! Тебе, наверное, надо лететь домой!

– К кому домой? – растерялся он.

– К тебе! Что с тобой?!

– Простите, я не понял.

– Это я, кажется, не поняла, – начала догадываться Мирослава. – Ты о чьей матери говоришь?

– Она представилась Ириной Аркадьевной Крапивиной и сказала, что её сын в беде.

– Понятно, чья-то мать и чей-то сын. В следующий раз говори по-русски.

– Я и так не по-литовски сказал, – обиделся он.

– Но я-то подумала о твоей матери.

– Простите.

– Прощаю. Теперь отойди от двери!

– Но что мне сказать Ирине Аркадьевне Крапивиной?

– Только то, что она может приехать к двенадцати часам дня.

– Мы могли бы принять её пораньше, – робко заметил он.

– Хорошо! – рявкнула она. – Пусть приезжает к одиннадцати! И ни минутой раньше! А если сию же минуту ты не отойдёшь от двери, то я её распахну сама. И заметь, я голая!

– Уже ухожу, – торопливо проговорил он.

Мирослава довольно хмыкнула и, закрыв глаза, тотчас заснула.

Проснулась она ровно в восемь утра. Выспавшаяся и в хорошем настроении. Полдевятого спустилась вниз.

Морис ждал её на кухне.

– Завтрак готов, – проговорил он и оторвался от книги, которую читал.

Дон запрыгнул на подоконник и ткнулся носом в свою пустую миску, давая понять, что пора бы уже и завтрак подавать.

– Мы с тобой большие лентяи, – доверительно проговорила Мирослава коту. Достала из холодильника отварную куриную грудку, разрезала её на небольшие кусочки и высыпала в миску своему любимцу.

Морис, улыбаясь краешком рта, наблюдал за ними и накрывал стол для завтрака. Стрелки часов показывали десять часов, время до прихода потенциальной клиентки ещё было, и детективы вышли на крыльцо. Последовавший за ними кот сразу же спустился на тропинку и скрылся в саду.

Мирослава же не могла оторвать глаз от неба.

– Тебе не кажется, – обратилась она к Морису, – что кто-то рассыпал по всему голубому полю серебристые завитки кудрявых барашков?

– Почему бы и нет, – улыбнулся он.

– Только кто мог их там рассыпать?

– Мало ли…

– Ты прав.

– А я подумал о другом.

– О чём?

– О том, что люди в наши дни почти не смотрят в небеса. Особенно в больших городах.

– Ценности изменились, – грустно обронила Мирослава.

– Они не сами изменились. Их подменили, – ответил Морис.

– И что же делать нам?

– Нам? – переспросил он и произнёс уверенно: – Нам нужно постараться не потерять своих собственных ценностей. И хорошо, что мы с вами оба понимаем, что вот это сентябрьское небо дарит гораздо больше счастья, чем лишняя тряпка, побрякушка или проглоченный разрекламированный фастфуд.

– И прочее, прочее, прочее, – проговорила Мирослава.

– Вот с прочего, прочего, прочего и надо было начинать! – весело подхватил Морис, подражая голосу Чуда-Юда Беззаконного, которого сыграл в «Варваре-красе» неподражаемый Георгий Милляр.

– Ты только представь себе, когда «Варвара-краса, длинная коса» вышла на экраны, нас с тобой даже в проекте ещё не было.

– Но наши родители уже были, – проговорил он почему-то грустно.

– И они жили в одной стране, – так же грустно добавила Мирослава.

– Мы тоже в одной стране, – попытался он рассеять непрошенный морок.

– Мы – да, – согласилась она.

Они не заметили, как пролетел час, и когда возле их ворот остановилась машина, а потом раздался звонок, Мирослава, пряча иронию, сказала:

– Иди, встречай мать.

Он проигнорировал её намёк на их ночной разговор и отправился к воротам. А Мирослава вошла в дом.

Далеко не новый «Опель» въехал на подъездную дорожку. Из него выбралась неплохо сохранившаяся женщина лет пятидесяти с небольшим.

– Я звонила вам, – проговорила она, подняв на Мориса светло-карие глаза. – Я Ирина Аркадьевна Крапивина.

– Я догадался, – улыбнулся детектив и назвал себя: – Морис Миндаугас. Пройдёмте в дом. Мирослава Волгина ждёт вас.

– Вы простите меня, что я сегодня так рано позвонила вам.

– Ничего.

– Я уже потом сообразила, что ещё слишком рано даже для делового звонка, – виновато проговорила женщина. – О том, что сына задержали, я узнала ещё вчера. Но к кому обратиться за помощью, не знала, металась, как полоумная, по всему городу. Пока моя подруга не сказала, что её отцу помогло выпутаться из очень больших неприятностей детективное агентство «Мирослава». Его фамилия Лукин Николай Фёдорович.

– Вы мне говорили по телефону, кто вам рекомендовал нас, – мягко напомнил Морис.

– Простите, у меня в голове такой сумбур.

– Ничего удивительного. Не знаю, что чувствовал бы я, окажись на вашем месте.

Она бросила на него благодарный взгляд. Ирина Аркадьевна была сейчас не в том положении, чтобы отказываться от понимания и сочувствия.

Они вошли в большую прихожую, Морис помог женщине снять плащ и вместо гостевых тапочек предложил бахилы. Она присела на диванчик и надела их.

Дверь кабинета Мирославы была приоткрыта, и Миндаугас, проведя клиентку внутрь, представил женщин друг другу.

– Садитесь, Ирина Аркадьевна, – предложила Мирослава, – я вас внимательно слушаю.

– Спасибо. – Крапивина села напротив детектива и начала свой невесёлый рассказ, который начать ей было ой как нелегко. – Вчера задержали моего сына Виталия Евгеньевича Кукушкина.

И так как Мирослава молчала, Ирина Аркадьевна поспешила объяснить:

– Виталик у меня от первого брака.

– А от второго брака тоже есть дети?

– Нет, от второго детей нет, – ответила Крапивина.

– За что задержали вашего сына?

– Его подозревают в убийстве Лидии Ильиничны Реваковой.

– Они были знакомы?

– Да, конечно, – проговорила Ирина Аркадьевна и неожиданно для детектива залилась краской до самых корней волос, как юная девушка, увидевшая или услышавшая нечто неприличное.

Мирославу это несколько удивило. И она решила не торопить события и подождать, что же будет дальше.

Ирина Аркадьевна справилась со своим волнением и проговорила:

– Понимаете, Виталий жил с этой женщиной.

«Так, так», – подумала детектив, сообразив, что к чему, и осторожно спросила:

– Она была намного старше его?

– Да, на тридцать лет. Я не знаю, как это получилось, вообще же Виталий хороший мальчик.

– Я понимаю. А кем работал ваш сын?

Румянец Крапивиной стал ещё гуще.

– Он временно не работал, – ответила она через силу.

– Временно – это сколько? – попыталась уточнить детектив.

– Ради бога! Не пытайте меня! – воскликнула Ирина Аркадьевна и, решившись, сообщила: – Он жил на деньги Реваковой! У них с Лидией Ильиничной были прекрасные отношения!

– А как ваш сын называл её?

– Лидией, Лидочкой.

– Но вы называете любовницу вашего сына по имени-отчеству.

– Да, – кивнула Крапивина, – мне так сподручнее.

«В глубине души вы, голубушка Ирина Аркадьевна, так и не примирились с выбором вашего сына, – подумала Мирослава, – да и какая мать захочет примириться с этим, несмотря на собственные просчёты в воспитании сына?»

– Ирина Аркадьевна, вы уверены, что ваш сын не ссорился с Ревякиной?

– Нет, не ссорился, – довольно уверенно ответила женщина. – Лидия Ильинична была довольна моим сыном.

– Почему вы в этом так уверены?

– Потому что она совсем недавно купила ему новый автомобиль. До этого купила квартиру.

– Ревакова была богата?

– По-моему, да.

– То есть точно вы не знаете?

– В её кошелёк я не заглядывала, – поджала губы Крапивина, – но, по крайней мере, обеспечена она была хорошо, так как Лидия Ильинична буквально сорила деньгами.

– В смысле?

– Тратила деньги на драгоценности, рестораны, путешествия.

– У неё было много свободного времени?

– Кто её знает, – пожала плечами Крапивина.

– Она что, тоже не работала? – Мирослава хотела добавить: «как и ваш сын», но воздержалась.

– Ну почему же, работала. Вернее, владела «Фортуной».

– «Фортуной»? – переспросила детектив, слегка приподняв брови.

– Это деньги под проценты, – объяснила Крапивина.

«Не та ли это самая процентщица, – подумала Мирослава, – расследованием убийства которой занимается Наполеонов?» – и спросила:

– Как убили Ревакову?

– Следователь сказал, что мой сын вообразил себя Родионом Раскольниковым и зарубил старуху топором.

– Вы сказали, что Ревакова старше вашего сына на тридцать лет?

– Да, ей пятьдесят три года.

– В таком случае на старуху она не тянет.

– И я об этом же! – почему-то обрадовалась Крапивина.

– Но это не отменяет факта её убийства, – напомнила Мирослава.

– Не отменяет, – приуныла Ирина Аркадьевна и тут же горячо заверила детектива: – Мой сын не имеет никакого отношения к её убийству!

– У него есть алиби?

– В том-то и дело, что нет! Лидия Ильинична велела Виталию несколько дней пожить в своей квартире.

– В той, что она ему подарила?

– Да!

– И ваш сын послушно жил там один?

– Конечно! – воскликнула Крапивина. – Поэтому никто и не может подтвердить его алиби.

– Может быть, ваш сын знает, почему Ревакова отправила его из своей квартиры? Возможно, она планировала с кем-то встретиться без посторонних глаз и ушей?

– Виталий ей не посторонний, – отозвалась Крапивина несколько обиженным тоном.

– Тем не менее.

– Сын не знает, почему Лидия Ильинична решила побыть одна. К тому же убили её не в квартире, а в заброшенном доме!

– Кто-то мог назначить ей там встречу, – высказала предположение детектив.

– Хороший человек не станет назначать женщине встречу в заброшенном доме! – уверенно проговорила Ирина Аркадьевна.

– Раз Ревакову убили, то логично будет предположить, что человек этот явно не был хорошим, – ответила детектив, тщетно пытаясь скрыть сарказм, прозвучавший в её голосе.

Крапивина тяжело вздохнула.

– И всё-таки меня интересует, почему подозрение пало на вашего сына? Судя по изложенным вами фактам, ваш сын не был заинтересован в уходе своей любовницы из жизни. Скорее наоборот, раз от неё зависело его комфортное существование.

– Это же самое я сказала следователю.

– А он?

– Чуть ли не рассмеялся мне прямо в лицо! – обиженно-возмущённо проговорила Крапивина.

– Понятно. А вы, Ирина Аркадьевна, случайно, не знаете, как следователь узнал, где искать вашего сына?

– Знаю, – горестно выдохнула Крапивина и уже совсем другим, почти что шипящим тоном добавила: – На Виталика следователя натравила Нина Пафнутьевна Уховёртова – заместительница Реваковой. Та ещё стерва, как рассказывал Виталий.

– У этой Уховёртовой был зуб на вашего сына?

– Скорее, как я подозреваю, зуб у неё был на саму Лидию Ильиничну.

– С чего бы это? – приподняла правую бровь Мирослава.

– А вы сами посудите! – воскликнула Крапивина. – Нина Уховёртова спину с утра до вечера гнёт в этой «Фортуне», а барыши текут в кошелёк хозяйке.

– Ревякина скупо платила своим сотрудникам?

– Я не знаю, сколько именно и кому Лидия Ильинична платила, но не думаю, что Уховёртова была довольна.

– Отчего же?

– От дармовых денег всегда хочется отщипнуть побольше, а у Нины такой возможности не было.

– Вы так думаете?

– Я уверена. Лилия Ильинична не считала только тех денег, что тратила на свои прихоти, а за поступлением денег она следила строго.

– Откуда вам это известно?

– От сына. Виталик иногда шутил, что его Лидочка как царь Кощей над златом чахнет.

Мирослава подумала, что скупого Кощея не совсем правильно сравнивать с любившей пожить на широкую ногу Ревякиной, но поправлять клиентку не стала. Вместо этого она спросила:

– Как по-вашему, Уховёртова могла убить свою хозяйку?

– Ну что вы! – округлила глаза Крапивина. – Ведь она теперь, скорее всего, потеряет своё место! А в этом возрасте сложно найти новое. Да и где она найдёт подобное место? Все, наверное, заняты давно. А чем другим Нина Пафнутьевна, я думаю, заниматься не умеет.

– Возможно, вы и правы, Ирина Аркадьевна. Вы не знаете, кому достанется «Фортуна»?

– Не знаю. – Крапивина низко опустила голову и замолчала.

Решив, что клиентке нечего больше добавить, Мирослава обратилась к женщине:

– Ирина Аркадьевна, если у вас нет больше информации, которая могла бы помочь нам в расследовании, то пройдите, пожалуйста, в приёмную к моему помощнику для заключения договора.

– Да, да, – торопливо проговорила Крапивина и, резко поднявшись со стула, на котором сидела, быстрым шагом направилась к двери.

Женщина почти дошла до неё и вдруг затормозила. А потом и вовсе вернулась.

– Вы что-то вспомнили важное? – спросила Мирослава удивлённо, посмотрев на неё.

Ирина Аркадиевна буквально упала на стул, на котором не так давно сидела, и залилась слезами.

– Что произошло, Ирина Аркадьевна?

Первое, что пришло в голову Мирославе, – клиентка неплатёжеспособна. Но она тут же отбросила это предположение, заподозрив неладное…

И она оказалась права. То, что произошло дальше, почти полностью меняло намеченный детективом план расследования, да и вообще всю картину, обрисованную до этого Крапивиной.

– Я… я… не всё вам сказала, – вырвались у женщины слова между всхлипываниями.

– Что же вы мне не сказали? Расскажите сейчас. Ещё не поздно, – ободряюще произнесла детектив.

– Я боюсь!

– Чего именно?

– Что вы откажетесь помогать моему сыну.

– Ирина Аркадьевна! Выкладывайте всю подноготную! Иначе мы проделаем работу зря. А вы выбросите свои деньги на ветер.

– Да, я понимаю, – закивала женщина, – я поэтому и вернулась. К тому же вы и сами всё рано или поздно узнаете.

– Ну, довольно тайн Мадридского двора. Я вас внимательно слушаю.

– У моего сына была девушка! – выпалила Ирина Аркадьевна на одном дыхании.

– Кто был? – переспросила Мирослава.

– Девушка!

– То есть ваш сын изменял Реваковой?

– Я не знаю, можно ли это назвать изменой, – потупилась Крапивина. – Ведь Виталий молодой красивый парень, и у него соответствующие потребности.

– А я думала, что вашему сыну нравятся женщины постарше, – не удержалась от сарказма детектив.

– Лидия Ильинична была для него работой. Понимаете?

– Не совсем. Мне трудно представить женщину станком, на котором парню приходится работать, не покладая рук и всего прочего.

– Вы смеётесь?! – Слёзы снова крупными каплями брызнули из глаз женщины.

– Ничуть! Я просто пытаюсь разобраться.

– Чего же тут разбираться! Ведь мальчику нужно было как-то жить! Кормиться, одеваться, обуваться. Вот он и отдался Лидии Ильиничне.

«При таком мировоззрении недолго и с катушек съехать», – подумала Мирослава.

– А ваш сын не пробовал пойти работать? – решилась спросить она.

– Пробовал, – ответила Крапивина, – но у него ничего не получилось. – Женщина тяжело вздохнула и призналась: – Это моя вина.

– То есть?

– Я воспитывала Виталика одна. Мне хотелось, чтобы он ни в чём не знал нужды и чтобы не перегружался.

Мирослава с грустью подумала, что мечты Крапивиной относительно сына осуществились, вот только приняли извращённую форму.

– У меня ещё есть что вам сказать, – тихо обронила женщина.

– Что же? – спросила Мирослава, даже не пытаясь гадать о том, как ещё сюрприз собирается преподнести ей клиентка.

– Вы спросили о том, кому достанется «Фортуна».

– Спросила, но вы не ответили.

– Я не была тогда готова.

– А сейчас?

– Лидия Ильинична всё, что у неё было, завещала Виталию.

– Откуда вы это знаете?

– Ревакова показывала ему своё завещание.

«Час от часу не легче», – подумала детектив.

Теперь она не была уверена в том, что у Кукушкина не возникало желание избавиться от любовницы.

Точно угадав её мысли, Крапивина торопливо продолжила свой рассказ:

– В завещании есть одно условие.

– Какое?

– Сын не имеет права жениться. Если он женится, то потеряет право на наследство.

«Это мало что меняет, – подумала Мирослава, – Кукушкин вполне мог решить, что может припеваючи прожить на деньги любовницы и оставаясь холостяком. Правда, это могло не понравиться его юной возлюбленной».

– Как зовут девушку вашего сына? – спросила она Ирину Аркадьевну.

– Матрона Леопольдовна Буфетова.

Мирослава мысленно присвистнула и переспросила:

– Матрёна?

– Она говорит, что в паспорте у неё написано Матрона, и она очень сердится, если кто-то называет её Матрёной.

– Кем работает Матрона?

– Она модель.

– Понятно.

– Нет, она на самом деле модель!

– Я и не оспариваю, – успокоила её Мирослава.

– Просто я подумала, что вы подумали… – пробормотала Крапивина, смутившись.

– Матрона знала, чем занимается ваш сын?

– Да, – тихо ответила женщина. – Правда, он сказал ей об этом не сразу.

– Почему?

– Виталик стеснялся.

– А… – протянула детектив многозначительно.

– Но он вынужден был сделать это.

– По какой причине?

– Иначе как бы он объяснил, что не может уделять ей столько времени, сколько они оба хотят проводить вместе.

– И как Матрона отнеслась к признанию Виталия?

– Сын говорил, что она сильно расстроилась. Но он утешил её.

– И что, она смирилась?

– Нет, – покачала голой Крапивина, – она постоянно уговаривала его, чтобы он, как она выражалась, бросил старуху. А Виталик не мог!

– Он рассказал Матроне о завещании Реваковой?

– Нет.

– Вы уверены в этом?

– Да, Виталик держал язык за зубами. И поделился только со мной.

– А вы кому-нибудь говорили об этом?

– Нет, вы первая.

– Ирина Аркадьевна, вы понимаете, что если Матроне было известно о завещании Реваковой, то у неё тоже появлялся мотив.

– Какой же у Матроны может быть мотив, – всплеснула руками Крапивина, – если Виталик не мог жениться на ней!

– Они прекрасно могли прожить всю жизнь без штампа в паспорте.

– Виталик говорил, что Матрона хочет детей!

– И что с того?

– Но как же… – замялась Крапивина.

– Обыкновенно!

Ирина Аркадьевна замолчала и поджала губы.

– У Матроны имеются подруги? – спросила детектив.

– Как и у любой девушки, – пожала плечами Крапивина.

– Мне нужны их фамилии, адреса, телефоны.

– Я знаю только Варвару Лебедеву. Виталик приводил её вместе с Матроной, когда заезжал поздравить меня с Восьмым марта в прошлом году.